Ученье – свет...

                   Настроение было симфоническое. И тревожное. Раньше Антон и не подозревал, что существует металл-версия Вивальди. Однако прямо сейчас именно она играет в Истоках — играет, и едва ли это хорошее решение. В том смысле, что обилие струнных это в принципе достаточно тревожно, а вместе с более жестким обрамлением — чуть ли не параноидально. Кто вообще составляет тут плейлист?       Антон поглядывает в сторону колонок с задумчивым видом — не то, что он рассуждает сейчас о траектории развития классики с учетом появления электрогитар, скорее просто пытается справиться с ощущением того, что что-то идет не так.       А не так шло примерно все. Начиная с его рождения. Но это уже риторика.       Прошло около недели после их с Завулоном диалога, и Антон узнает, что это именно тот срок, на который Темнейший может успокоиться в теории. Его хватило ровно на шесть дней — на седьмой он написал и начал канючить сессию. Попытки вразумить Великого ни к чему не привели — в принципе, Антон и не ждал чего-то иного.       Поэтому он соглашается. Со скрипом и большим нежеланием, но соглашается — с условием, что Завулон подтвердит ему свои знания основ — хотя бы системы стоп-слов.       Городецкий не был особо удивлен нетерпению Темнейшего — по Завулону было видно, что он больше практик, чем теоретик… Хотя странно было ожидать, что Темный будет изучать теорию, если можно было заняться сексом и без особенных знаний — удивительная характеристика некоторых особей человеческого вида, думает Антон грустно.       Этот факт беспокоит. Совсем немного, и не совсем ясно — почему именно, но и этого хватает, чтобы тревожно смотреть в одну точку, потягивая коктейль битых полчаса. Первая сессия это всегда тревожно. Даже если она не твоя…       Пытаясь как-то рационализировать собственные переживания, Антон пытается найти ответы в себе: что именно вызывает в нем чувство тревоги? Завулон? Его состояние? То, что Завулону может понравится и он решит продолжить изучать Тему? Или наоборот, что не понравится..? Что Темный сделает выводы по одной лишь сессии?       Как будто это и не лучший исход для Антона. Но он не позволяет себе думать об этом. Потому что он не имеет права решать за других такие вещи — и он сам не знает, эта черта его характера — его слабость это или все-таки сила.       Антон смотрит в одну строчку на стене, и думает. Стучит пальцами по колену, и думает, что этот жест слишком уж нервный. Поэтому начинает стучать ногой.       Он бы с радостью сейчас отвлекся на кого-нибудь — можно и на Дома, можно и на Саба, только вот совесть не позволяет. Это достаточно странное ощущение — испытывать угрызения совести и чувствовать обязательства перед Темнейшим. Особенно в сфере удовольствия.       Антон сидит ещё какое-то время, пытаясь отвлечься на список продуктов, на то, что ему стоит пропылесосить дома, на то, как взвизгивают скрипки в колонках, на возможные задания для стажеров, на график дежурств, пытаясь выяснить, когда его смена совпадает со сменой Ласа, а потом сдается. Сдается и заглядывает в линии вероятностей, хоть и обещал себе этого не делать...       И не успевают они под его неумелыми руками выстроиться в более-менее понятную картину, как со стороны комнат показывается женская фигура. Безумно похожая на ту, у которой, вообще-то, по планам ещё около часа должна быть сессия. Сессия с Завулоном.       Городецкий выныривает из вероятностного поля небрежно и резко — вскакивая, чувствуя, как болью пронзает висок, замечая, как напоследок вспыхивает, прежде чем полностью растаять в реальности, та линия, жирная и отчетливая, где все идет плохо. Но почему-то по ней у Завулона сессия все-равно будет — просто не с Марией. Которая прямо сейчас выглядит совершенно взбешенной.        Антон не смотрит детальнее — женщина лицом выражает всё куда отчётливее, чем самая прозрачная линия вероятности.       Городецкий написал ей как только понял, что отвязаться от Темнейшего не получится. И вместе с ней они придумали небольшой сценарий к сессии и практики, с учетом, конечно, что если Завулон при обсуждении сессии с Марией скажет четкое «нет» на эти практики, они убираются.       Темнейшему он, естественно, об этом ничего не сказал. Меньше знаешь — крепче спишь.       Обсуждали новоиспеченный Саб с Марией все в зале — и тогда Антон ещё мог их видеть. Но только видеть, потому что условился, что не будет вмешиваться. По крайней мере, пока этого не потребует ситуация — именно поэтому Завулон вел диалог сам. Нельзя было сказать, что совершенно успешно — иногда лицо Темного выражало какую-то неподвластную описанию и характеристике эмоцию, явно негативную. Но вроде как на этапе обсуждения все было достаточно хорошо — судя по тому, что Мария после этого этапа согласилась на полноценную сессию, только кивнув Антону напоследок, обозначая, что все в порядке.       Видимо, этот порядок продлился не так долго.       Следом за Марией показывается с мрачным видом Завулон. «Выглядит живым» — выдыхает Антон с облегчением, и бегло рассматривает его фигуру, замечая и растрепанные волосы, так удивительно по-новому переделывающие его образ, и расстегнутую на несколько пуговиц помятую рубашку.       Крови не было. И то хорошо.       Антон уверенно шагает в их сторону, и как только Мария его видит — останавливается, чтобы перевести дыхание. Завулон замирает за ее спиной, собирается что-то сказать, но женщина вскидывает руку каким-то нервным (или агрессивным) движением, и тот затыкается.       — Вижу, что ничего не получилось, но, надеюсь, никто не пострадал серьёзно? — сразу же спрашивает Антон, как только подходит ближе.       Он дает Марии немного времени — она глубоко вдыхает и выдыхает, её сведенные к переносице брови, конечно, придают ей шарма — но не в этой ситуации. Наконец её лицо становится чуть мягче, и вместо злости теперь в её глазах легкая усталость.       — Все хорошо, Антон, — она тяжело вздыхает, показывает рукой в сторону. Пока они отходят с прохода к комнатам, она отрывками рассказывает: — Сессию остановила я. Когда ты говорил, что он брэт, я не думала, что до такой степени.       Мария останавливается, поворачивается. Иные за ней останавливаются вслед за ней синхронно, как солдатики. Только вот Антон смотрит с сочувствием и извинением, а Завулон с совершенно неясной эмоцией вроде: «Да ты сама была плоха! Я бы сделал намного лучше!».       — За… Артур, скажи мне, пожалуйста, что ты хотя бы извинился перед госпожой Марией, — тихо вздыхает Антон.       Женщина сбоку хмыкает раньше, чем Завулон успевает открыть рот — и это совершенно ясный ответ на его вопрос.       — За что я должен? — спрашивает Тёмный резко. И это резонно. Даже возразить нечего.       Антон поднимает глаза на Доминантку:       — Мария, извини, пожалуйста.       Женщина отмахивается, лишь хмурясь на извинение:       — Все в порядке. Новички бывают… — она в упор смотрит на Темного, и говорит, не отводя взгляд: — Проблемными.       Антон успевает схватить Завулона за локоть до того, как тот что-то сказанет. Слегка сжимает пальцы и чувствует слабое сопротивление — недовольство Темного переключается на него, Антон практически физически может почувствовать как Тьма из чужих глаз облизывает его жаром, желая превратить Светлого в стейк прожарки «Well Done».       — Все в порядке, Антон. Можешь его не одергивать. Я уже наслушалась, — качает головой Мария.       — Это не индульгенция, Артур, — предупреждает Антон, убирая руку и прямо встречая чужой взгляд, понимая, что не выдержит его и больше пяти секунд. — В этом клубе есть правила поведения. Тебе сходит это с рук только потому что ты тут новенький. Но в следующий раз Доминант, не такой терпеливый, как Мария, и в принципе не предупрежденный о твоих заскоках, может просто потребовать, чтобы тебя вышвырнули из клуба. Если ты не готов пока следовать правилам поведения — не следуй им, но и огрызаться не смей.       — Были бы мы в сессии, я в качестве мотивации сказала бы, что иначе выбью тебе все зубы, — с издевкой улыбается Мария Завулону в глаза. — Чтобы не скалился.       — Хотите ли Вы, Госпожа, чтобы я тоже ответил, что хочу выбить Вам зубы? — с преувеличенной вежливостью, которая походила на практически материальный яд, оскаливается Темнейший. И Антон не знает, шутит ли он или нет.       Городецкий хочет осадить его, чувствуя на себе груз большой вины перед Марией, но та на заявление лишь хохочет.       — Антон, знаешь, у тебя лучше выходит его дрессировать, — ехидно замечает она. Потом меняется в лице. — Ладно, если серьезно… — она делает странное движение руками, будто разглаживает юбку, а потом поднимает сосредоточенный взгляд на Темного:       — Некоторые из нас любят играть в такую… непокорность. И мы любим её ломать. Но не брать силой, Артур. Я делала предупреждения, но тебе, видимо, хотелось жестче. Не знаю, ты не обговаривал это со мной перед сессией, хотя я спрашивала у тебя, — она добавляет в голос осуждения и специально даже чуть склоняется в его сторону, чтобы упрек был понят. Завулон снова пытается открыть рот, но его перебивают железным тоном:       — Сейчас говорю я. Мы обязательно послушаем твою версию событий. Итак, ты был прав, Антон, — она повернулась к Светлому. — Это было сложно. Ты знаешь, я люблю непослушных, только вот до определенного предела. Он был слишком язвителен, не затыкался, отпускал совершенно неуместные комментарии по поводу моего стиля ведения Саба. Я ошиблась, когда предположила, что справлюсь с ним.       Мария переводит дух. И глядит на Городецкого намекающе.       — Артур, сходи даме за… — тут же говорит Светлый, не заботясь о том, что подумает Завулон. В каком-то смысле это даже приятно — наконец-то у Антона есть все основания вести себя с Великим так же, как и они вели себя с ним на протяжении десятилетий. Он смотрит на женщину, и та думает лишь несколько секунд.       — Почему я должен… — все равно пытается возмутиться Завулон, но у него не получается.       — Водой.       — Водой, — повторяет Антон, поворачиваясь к Завулону, и почему-то ощущая в себе поднимающийся гнев. Голос его звучит удивительно резко: — Потому что на тебе голубой браслет. А на нас — красные. По этикету, ты сейчас вообще должен стоять на коленях, не поднимать взгляд и молчать. Итак, или неси воды или снимай браслет. Ты знаешь, где выход.       И отворачивается. Будто Темного тут больше нет.       — Итак, Мария. Ещё раз прости… — вздыхает Антон, качая головой. — Я надеялся, что все пройдет получше.       Женщина кивает, а потом кидает быстрый взгляд на Завулона. Молчит несколько секунд, а потом говорит — без былой язвительности или злости, вполне обычно и достаточно серьезно:       — Знаешь, концепция стоп-слов действует у нас постоянно. Вне сессии в том числе. В том числе даже в простом диалоге. И если для тебя что-то слишком… ты можешь просто использовать светофор, — она задерживается, глядя несколько секунд Завулону в глаза, потом отворачивается: — Просто подойди к бару и попроси стакан воды. — Она делает паузу, а потом добавляет: — И, если тебе надо, тоже возьми.       И переключается на Антона.       Завулон стоит ровно десять секунд — Городецкий считает. Считает, равнодушно думая о том, какие конкретно методы казни ему грозят в ближайшем будущем со стороны Завулона. А тот, вместо откусывания нерадивой светлой головы, не слишком-то спокойно, но все же идет в сторону бара.       — Знаешь, мне кажется, ты был с ним слегка строг, — говорит Мария, когда Темный отходит на приличное расстояние.       — Мы с тобой уже пробовали мягкие динамики. И как, получилось? — фыркает Городецкий устало. Подходит к Доминантке, берет её за руку, и целует в тыльную сторону ладони. — Правда, спасибо.       Женщина улыбается, и Антон был готов отдать многое за эту улыбку. Он отстраняется, приваливается лопатками к стене, перенося на неё половину веса.       — Ничего. Я не против экспериментов. Но с этим Артуром… — она хмыкает, находит взглядом в толпе чужую спину. — Где ты вообще его такого откопал?       — Он сам вылезает, как ни закапывай, — вздыхает Городецкий, хмурясь.        Ну и что делать с этим Завулоном?       Дело в нем, в Марии, в динамике или практиках? Вряд ли Антону Темный ответит честно. Поэтому кидаться сразу на Доминантов пожестче будет плохой идеей. А с другой стороны, усмирить человека в принципе не так уж и сложно, и вряд ли Темнейшего — сложнее. Антон и сам бывал недоволен сессией по итогу, потому что Доминант делал о себе много громких заявлений, а сам оказывался никаким. Особенно в сфере приструнивания.       Но если дело не в этом..? Порой так легко забыть, как бывает трудно с людьми, которым не известны правила БРД. Вроде и винить их за это нельзя, но и каким образом диалог вести — тоже не до конца ясно.       Антон пару раз моргает, чтобы вылезти из своих мыслей, и спрашивает навскидку:       — Ты знаешь, это и не моя динамика тоже. У тебя есть кто-то на примете из Доминантов, которые могли бы с ним справиться, по твоему мнению? На всякий случай, если ему и правда нужен кто-то… пожестче.       — По-настоящему справляться с ним должен только он сам, — мудро изрекает женщина, задумываясь. — Вообще, есть несколько кандидатов… Но я тебе так скажу, — Мария понижает голос, наклоняется в сторону Антона: — Мне кажется, ему пока не стоит лезть в сессии. Если с ним будет кто-то более жёсткий, это уже не будет добровольно. У меня было чёткое ощущение, что и сейчас всё было не очень-то добровольно. Поэтому я и сказала стоп-слово. Ему стоит сильно пересмотреть свои взгляды и желания. Ну или попробовать совсем уж мягкую динамику, — Мария смотрит Светлому в глаза. И только после того, как он понимающе кивает, Доминантка меняется в лице и шутливо фыркает, продолжая мысль: — С кляпом, чтобы не разговаривал много. У него очевидные проблемы с разговорчивостью.       Антон вздыхает, потирает лоб. Как будто он этого не понимает. Единственный, в ком тут проблема — в самом Темном. Разве ему можно что-то доказать?       — Ну и что мне делать с ним? — вопрошает он вникуда грустно, спрашивая не то у себя, не то у всевышних сил.       — С кем? — явно не со стороны Всевышнего, но точно со стороны неожиданной раздается вопрос, который застаёт Доминантов врасплох.       Антон поворачивает голову и видит Ирину. Сегодня она в классическом пиджаке, однако вид у неё отнюдь не строгий — под ним только спортивный топ. На руках нет браслета, а на щеке красуется след от синей ручки — видимо, сегодня она занимается бумажными делами клуба, а не развлечениями.       — У нас вроде достаточно хорошая звукоизоляция, но даже я услышала злой топот из коридора. Вот, выглянула, авось на горячую руку нарвусь, — улыбается девушка, подходя ближе, кивая Антону и Марии.       Городецкий не поправляет её, думая, что это лишь предлог. Они оба прекрасно знают, что хорошая звукоизоляция только в комнатах, отнюдь не в её кабинете. Антон в свое время убедился в этом на собственной шкуре…       — Я уже остыла, так что, увы, ничего не перепадет, — вздыхает Мария, впрочем, растягивая губы в улыбке. — Доброй ночи, Ирина.       — Доброй-доброй, — покивала девушка. — Ну так что? С кем и что будем делать? Поверить не могу, что какой-то Саб умудрился довести нашу… — Ира переводит взгляд на хмурого Антона, резко обрывает свою фразу, запинаясь ровно на секунду, а потом, кажется, понимает. Она тянет голову вверх, и тянет: — А-а-а… — И добавляет: — ...ртур, что ли?       — Он самый, — вздыхает Антон, не видя смысла врать.       Предмет разговора, как настоящий черт, тут же появляется рядом со стаканом воды в руке.       Доминанты молчат. К удивлению, молчит и Завулон. Хмуро, угрюмо, но молчит — будто занят мыслями о четвертовании. Ира обводит взглядом его фигуру, выдаёт задумчиво:       — Издалека ты мне нравился больше.       Лицо Завулон меняется с мрачного на удивленное — он зависает от наглости, и Антон хмыкает, наблюдая, как бледное лицо пытается побагроветь.       — А ты, собственно, кто? — слегка сквозь зубы спрашивает Темнейший, сжимая бокал в руке сильнее.       Городецкий думает, что Завулон уже, наверное, сто раз пожалел о своем решении. Было ли это объективно? Ну…       — Как там в смешариках было? Зови меня Хозяйкой, не ошибёшься, — хихикает Ира, никак не реагируя на чужую внешнюю раздраженность. — Кстати, к Доминантам надо на Вы.       — Вы без браслета, — скрипит зубами Артур уже отчетливее, добавляя яда в уважительное обращение.       — Но на мне нет и синего, — пожимает Ира плечами, и улыбка её слегка гаснет — превращается в едва уловимую — дежурную и уважительную. Городецкий не может понять, успокаивает его это или нет, потому что обычно после такой улыбки начинаются лекции… кровопролитные.       — Воду-то отдай, — вздыхает Антон, отрываясь от стены и вставая прямо. Ему стоит увести сейчас Завулона отсюда — мало ли, что тот может сделать и как отреагировать, особенно если Ира и правда начнет читать лекцию.       Потому что кажется, что Темному сейчас нужно чего-нибудь покрепче, но точно не поучительные рассуждения со стороны маленького шпендика (со всем уважением к Ирине, конечно, но тут по фактам…).       Темнейший кидает на Антона испепеляющий взгляд, но воду Марии подаёт, кивая на её тихое «спасибо».       — Ну вот, хороший мальчик же, — пожимает Ира плечами, кивая, как бы одобряя чужое поведение. И как бы Антону не хотелось, но от следующего вопроса уйти не получается: — Так чего случилось?       — Ничего, просто некоторые трудности принятия сабмиссивного положения, — отвечает за всех Мария, отпивая немного воды. — Рядовая ситуация.       — Но? — подталкивает Ира.       — У данного индивида сейчас этап отрицания, — ёмко формулирует причину проблемы женщина.       — Я был достаточно покорён, — встревает Завулон уверенно, пока Антон справляется с желанием побиться головой о стену. — И нет у меня какого отрицания. Просто у вас совершенно странные правила.       Мария хмурится, открывает уже рот, чтобы одернуть его, но Ира перехватывает чужой взгляд и долго смотрит, как будто спрашивая на что-то разрешение. Доминантка меняется в лице, устало вздыхает и, наконец, кивает, давая хозяйке Истоков слово.       — Пока ты Саб, не тебе решать, достаточно ты был покорным или нет. Так что, милый, сними сначала браслет, чтобы мы поговорили, — просит она, кивая на чужую руку. Поясняет, пока тот стягивает синий силикон одним движением: — У нас есть определенные правила, к которым мы привыкли. Мы всегда рады открыто поговорить, но если мы позволим каждому тут нарушать эти правила, потому что они неудобны, то в них не будет смысла. А наше взаимодействие станет… недостаточно здоровым.       Завулон не закатывает глаза, но Антон ясно видит, что он делает это ментально. Потому что у глав Дозоров есть удивительное свойство передавать свое настроение всем вокруг, никак, на первый взгляд, не меняясь в лице.       Впрочем, едва ли Доминантов можно этим напугать. Они пуганные.       — Может быть, будет понятнее, если мы рассмотрим ситуацию, — говорит Ира, задумываясь. — Смотри… допустим, к нам сейчас подходит человек, у которого есть синий браслет. Он Саб, и знает и это, и то, что мы тоже это знаем. И с этим знанием он идет напрямую к нам, и говорит с явной иронией или другой эмоцией, например, что-то вроде… — Ира на секунду задумывается, а потом говорит, изменяя свой голос, говоря фразу на несколько тонов выше и даже капризно: — «Я видел ваше публичное выступление недавно. Я думаю, вы просто ужасно обращаетесь с плетью, и вам не стоит выступать здесь, если не хотите опозориться. Не подумайте ничего, я просто забочусь о вас».       Антон видит, как губы Марии растягиваются в улыбке на бокале. Он ни на секунду не сомневается, что у неё что-то такое было, с учетом её любви к ролевым играм. Это звучит интересно — на какой-то момент Антон даже жалеет, что к нему не подходили с таким запросом… Воображение радостно начинает подкидывать Городецкому непрошенные картинки…       — Видишь? — Ира кивает на Доминантов с легким смешком. — Они сразу все поняли. Потому что в этом случае это не нарушение правил, а завуалированная просьба в сессии через очевидную манипуляцию. У нас такое иногда можно, по добровольному согласию, — говорит она, хмыкая. — И ровно другая ситуация была бы, если бы это сказал человек без браслета или Доминант. Это могло бы быть расценено, как оскорбление, хотя фраза была бы идентичной. Потому что браслет определяет не только твое поведение, но и поведение тех, кто рядом с тобой. Исключительно в пользу твоего собственного удовольствия, как обычно принято у нас считать.       Завулон хмурится, и Антон видит, что он задумывается над этими словами. Впрочем, много времени на осмысление у него не уходит — Темнейший, все-таки…       — Ира может уйти из школы, но школа не уйдёт из Иры, — тихо хмыкает Антон Марии, когда наступает молчание. Это крайне забавно — то, как хозяйка Истоков превращается в учительницу, даже вне работы, едва она находит для этого причину. Мария растягивает губы в улыбке.       — А ну-ка тишина на галерке! — шутливо прикрикивает девушка на Доминантов, посмеиваясь. Впрочем, она практически сразу же возвращается к диалогу: — Не надо злиться на нас, Артур, если мы сделали что-то не так. Просто мы выстраивали свое поведение, исходя из того, что ты — Саб, ведь на тебе синий браслет. И мы подразумеваем это постоянно, особенно — тут, в общем зале, пока ты не снимаешь его или не говоришь стоп-слова. Возможно из-за этого и произошло что-то в… сессии, как понимаю? А то мне так и не рассказали, — Ира кидает взгляд на Марию, та неохотно кивает.       — Вам не кажется, что такое разделение слишком… абсурдное? — Спрашивает Завулон холодным тоном, будто был начальником… ах, да… — Что, если…       — Исключения есть всегда, — отрезает Ира железно, даже рукой взмахивая, и жест этот отчего-то безумно похож на те, что в свое время делал дедушка Ленин. Не хватает только руки за пиджаком на уровне сердца. Кажется, Завулон тоже ловит эту ассоциацию, потому что кидает какой-то подозрительный взгляд на Антона.       Она продолжает, тоном холодным и не терпящим возражений, будто Завулон только что поставил под сомнение не только концепцию, но и всю её деятельность разом:        — Конечно, браслетная система не может быть идеальной для всех случаев жизни и сессий. Но она крайне удобна для большинства сессионных взаимодействий внутри Истоков. Если бы это было бы не так — её бы не было. Истоки существуют не год, и все, что тут есть, есть не просто так, — девушка молчит секунду, и эту секунду Антон смотрит на неё удивленно.       Обычно она была куда сдержанней. Антон подозрительно смотрит на Завулона. Сущность такая у Московских Дозорных: находить в нем объяснение всему плохому, кажется, на всем на свете.       А где ещё находить причину резкости и раздраженности всегда спокойного человека, если не в влиянии Великого Темного? Тем более когда это объяснение такое простое и понятное...       Ира, впрочем, тут же меняется в лице, виновато улыбается:       — Впрочем, извини. Не знаю, что на меня нашло… Просто я не верю в идеалы и очень не люблю объяснять взрослым мужчинам, почему же они не достижимы, — она говорит это с иронией, хмыкая, пытаясь скрыть за этим неловкость. У Антона же чуть глаза на лоб не лезут, когда он видит, как Завулон растягивает губы в одобрительной усмешке. — Особенно в системе человеческих взаимоотношений. Браслеты могут мешать, но чаще всего — они оптимальный и удобный вариант общения среди Темы. К этому привыкаешь со временем.       — Хорошо, допустим, — кивает Завулон, принимая ответ, и Антон отмечает, что буря недовольства Темнейшего прошла.       — Я рада, что стало чуть понятнее! — искренне говорит Ира, чуть ли не светясь. На этот раз подозрительный взгляд ловит Антон, и сдерживается из последних сил, чтобы не показать Завулону язык, как в детстве. — А теперь можно обсудить конкретно что случилось. Повеселите старушку историей.       — Ты тут моложе всех присутствующих, я полагаю, — возражает Мария.       — Я сейчас кого-то после уроков оставлю, — грозно говорит девушка, складывая руки на груди.       Доминантка ухмыляется, глаза её неожиданно загораются интересом. Она наклоняется в сторону начальницы клуба, говорит тихо, прищуриваясь:       — Я не против, — И на выдохе: — Ирина Ивановна.       Антон поворачивает голову в стороны «Ирины Ивановны» и с интересом наблюдает, как та краснеет, пытаясь сохранить серьезное лицо. Мария же даже не скрывает своего удовольствия от открывающейся картины.       — А ну-ка прекратить над маленькими издеваться! — чуть ли не пищит наконец Ира, прокашливаясь.       — Так ты же старушка? — притворно безучастно спрашивает Антон.       — Да я уж не знаю, кем быть, чтобы вам, Доминантам, угодить! — преувеличенно возмущается девушка, взмахивая руками. Прикладывает руку с красному лицу, определяя степень собственного видимого смущения. — Засранцы.       — Ты нам любая нравишься, — хищно заявляет Мария.       Ира кидает то ли предупреждающий, то ли умоляющий взгляд. Облизывает губы и говорит тихо:       — Я жду вас после лекции в моем кабинете…       — Непременно.       — Это в порядке нормы, у нас так принято, — объясняет с ровным лицом Антон удивленному Завулону.       — Да, есть такое, — Ира прокашливается, прикладывает руки к щекам. Потом выдыхает, выпрямляется: — Но мы тут, насколько я понимаю, для другого. Итак..? — девушка обводит их всех заинтересованным взглядом, но все молчат. Антон невольно вспоминает свои школьные годы, нервно посмеиваясь с этого странного дежа-вю. — Ага, никто ничего мне сказать не хочет по поводу произошедшего… Ладно, тогда послушаем нашего Саба. Я думаю, всем будет полезно.       Антон и Завулон вздыхают практически синхронно.       — У меня нет претензий к… технике, так сказать, — говорит Темный, тоже выпрямляясь. Он выглядит достаточно спокойным — все-таки, думает Антон, это он довел Доминанта до стоп-слова, а не Доминант — его. — Просто меня изрядно удивляет ваш принцип сначала попробовать на себе, а потом уже — на других. Поэтому… — Завулон думает несколько секунд. Переводит взгляд на Марию: — Я думаю, я мог быть достаточно резок в своих высказываниях.       Антон поднимает брови в удивлении, не удерживает слегка уничижительный смешок: понятие извинения у Темных забавное. Он ловит взгляд Иры и поясняет кратко суть проблемы:       — Артуру больше хочется быть Верхним, чем Нижним. И на этой почве у них как-то не заладилось с Марией.       — Ты заставил его провести сессию, как Нижний? — с каким-то странным сомнением спрашивает Ира, и Антон чуть не давится воздухом: это звучало как претензия! При чем абсолютно неожиданная.       Непонятно даже, чего у него было больше сейчас внутри: возмущения или страха, что он сделал что-то не так. Хотя он, между прочим, не первый год в Теме!       — Извини? — внутри уже поднималась недовольство, скрывающее волнение, как девушка помахала руками:       — Нет-нет, я не имела ничего такого! Это хороший шаг, я полностью поддерживаю такую практику, не кипятись, — она мягко и чуть взволнованно улыбается. — Я просто проговаривала это для себя.       — Напугала, Ир, — буркает Антон недовольно.       — Извини, — мягко говорит она, будто это может успокоить Городецкого, а потом оборачивается к Артуру: — Вообще, я понимаю, что это может вызывать отторжение, но это наиболее эффективный метод, как ни крути.       — Вы же учитель? — Интересуется Завулон. Ира незамедлительно кивает. — Тогда должны знать, что у разных людей разные типы восприятия. Кому-то удобно обучаться через практику, кому-то — через теорию. Почему я не могу пройти этот этап, скажем, в независимых наблюдателях?       — В наблюдателях? — Ира задумывается — и Антон аж начинает кашлять, как в комедиях девяностых. Нет, она не может этого допустить и даже задумываться об этом всерьез! Городецкий не выдерживает и смотрит сквозь Сумрак на предмет вмешательства, но, оказывается, девушка думает о другом:       — Антон, напомни мне потом, чтобы я поговорила с Александром насчет одной интересной политической ролевой игры. — она в задумчивости начинает кусать нижнюю губу. Говорит медленно, с чувством: — Представь: УИК, независимый наблюдатель и член УИК-а, вбрасывающий бюллетени… — Она молчит, наверное, представляя. Поворачивается: — Горячо, не правда ли?       Антон вздыхает с несчастным видом:       — Ну как тебе сказать…       — Новости читала? — хмыкает Мария. Антон не знает, хочется ему смеяться или плакать.       — А если я скажу, что это подписи за Зюганова? — поднимает брови девушка с ироничной серьезностью.       — Да иди ты, — отмахивается Городецкий.       — Ты все равно напомни, — хмыкает Ира. Поворачивается к Завулону: — А по поводу восприятия — вы, конечно, правы… только вот если вы собираетесь использовать какие-то знания на практике, лучше и получать их на практике, разве нет? И поверьте мне, эмпирическое познание им едва ли является. Да и наблюдение организовать сложно, Артур. По крайней мере полностью сессионное. Так что… — она пожимает плечами.       Завулон кривится, и Мария спрашивает:       — Вас это отталкивает до такой степени? Знаете, стремление к постоянной доминации и невозможность быть в покорном положении — признак психологической травмы.       Ира согласно кивает сбоку.       — Слышал, Городецкий? — вместо ответа язвит Темнейший.       Антон оскаливается, ощетиниваясь.       — То, что вы перевели предмет разговора с себя на другого человека, достаточно показательно, — встревает хозяйка заведения. — Может быть, нам стоит поговорить наедине?       — Не стоит, Ирина, — отказывается Завулон, пытаясь быть вежливым. — У меня нет никаких травм. И, пожалуй, — он недолго молчит. — Я могу быть в зависимом положении какое-то время. Просто на своих условиях. И, возможно, не сегодня. И не с Марией. Извините, Мария, — кивает он в её сторону.       — Не вопрос, — отмахивается женщина легко.       — Ну вот! Прогресс, — улыбается Ира. — Вы можете найти меня попозже, я уверена, мы вам кого-нибудь найдем под ваши запросы. Только вот без «условий», боюсь, если вы будете в зависимом положении, их будете ставить не вы. Но все пожелания можно максимально учесть!       Завулон смотрит на радостную Иру, и Антон видит, как тот кривится. То ли от девушки, то ли от того, что избежать «участи» Саба не получится.       — И все-таки это обязательное мероприятие? — уточняет он ещё раз чуть ли не несчастным тоном.       Мария фыркает:       — Мужчины… Мне кажется, некоторые из них будут несколько раз переспрашивать стоп-слово, уточняя, значит ли оно то, что значит. Совершенно непослушные создания.       — Не надо на меня так смотреть, — буркает Антон, ощущая на себе взгляды.       — А я согласен, — ухмыляется Завулон, явно намекая на определенную личность. Городецкий смотрит на него исподлобья самым хмурым взглядом, на который только был способен.       — Я скоро пересаживать начну, — грозится Ира. — А мероприятие очень желательно. Я уверена, уже не надо объяснять, почему.       — Но не обязательное? — тут же цепляется за слова Завулон.       — Артур, это для безопасности, — отвечает вместо девушки Городецкий.       — У меня есть все основания полагать, что человек будет со мной в безопасности, — уверенно говорит Завулон и даже бровью не ведет.       — А у нас — нет, — отрезает Антон. Они смотрят друг на друга несколько секунд совершенно безмолвно, будто пытаясь убить одним лишь взглядом.       — А знаете, что… — задумчиво говорит Ира, глядя на это. — Есть у меня одна идейка, как можно было бы показать Артуру кое-что, если сегодня уж он так не хочет быть Сабом…       — Это подразумевает, что я буду Доминантом? — поднимает брови Завулон.       — Да, — кивает Ира. Антон уже собирается возмущаться, как она добавляет: — Но решать — не вам. Антон?       Городецкий как стоял с открытым ртом, так и продолжает. Моргает удивленно, тянет, думая, что девушка шутит:       — Не-е-ет…       — Я ещё ничего не сказала! — возмущается Ира. Берет его под руку: — Не пугайся раньше времени. Пойдем, прогуляемся, я выскажу тебе свои мысли. Вы посидите ещё тут? — спрашивает она у неудавшейся пары.       — Ну а что делать? — патетически вопрошает Мария. — Я тоже могу прочитать несколько лекций о том, как быть Доминантом. Кроме того, ты помнишь, я сама не особо-то в начале желала быть Сабом.       — А почему тогда… — пытается возмутиться Завулон, но его снова перебивают:       — Одну сессию в качестве Саба я все-таки прошла, — отрезает Доминантка. — Это не дало мне такого погружения, как когда я Доминант, но это было необходимо. Я не сказала бы, что это ненужный опыт, Артур.       Она продолжает говорить что-то Завулону, пока Антон и Ира отходят в сторону бара.       — Что ты задумала?! — пытается не сорваться на откровенное шипение Антон.       Ему не нравится, что задумала хозяйка. Хотя бы потому что она, кажется, предполагала, что Антону придется быть с Завулоном в одном помещении во время сессии. Если она предложит побыть с ним Сабом у одного Доминанта — он не знает, что сделает! Сразу же скажет «красный», наверное.       Он не хотел вообще хоть как-то фигурировать в сессиях Завулона — жизнь, работа да и и те же принципы, черт с ним, ему дороже!       — Тихо, тихо, я же не заставляю тебя делать то, что я предложу, — Ира выглядит откровенно удивленной таким напором, и Антона начинает немножко колоть вина: все-таки она не знает всего контекста их с Завулоном отношений… Видимо, она видит тень сожаления на его лице, так как спрашивает: — У вас с ним вообще ненависть-ненависть что ли?       — Не совсем… скорее умеренная вражда, — бурчит Антон, глубоко вздыхая и прогоняя из себя предвзятость. Ира опытный Доминант и Тематик — больше, чем Антон. Вряд ли бы она стала предлагать что-то такое, зная, какие между ними… отнюдь не приятельские отношения.       — Я бы не сказала, что ты похож на человека, который может враждовать, — говорит Ира, странно косясь в его сторону. — Ты говорил, что это все из-за работы, если я не ошибаюсь. Так почему бы просто не думать о работе? Или вообще её не сменить, если она заставляет тебя идти против твоих принципов?       Антон молчит. Видимо, он ошибается по поводу «она бы не стала»…       — Извини, Ира… — начинает он, чтобы возразить, но…       — И ты меня, — неожиданно перебивает она. Подносит руку к своей шее, неловко проходится по ней пальцами. — Мне не стоило начинать говорить об этом, прости. Я не объективна в этом вопросе и не могу тебе советовать, как будет лучше, поэтому мне не стоит сюда лезть, да… Но если вдруг тебе понадобится разговор на эту тему — приходи… — Ира подходит к бару, цепляется пальцами поверхность стойки. — Я просто волнуюсь за тебя.       — Знаю, — кивает Антон, выдыхая. Ладно, кажется, все-таки не ошибается. — Я думаю, пока все нормально, — он опирается на барную стойку локтями, поворачивает голову в сторону девушки:       — Я услышал тебя. Я знаю, что могу прийти к тебе, и если мне понадобится — я приду. Не волнуйся.       — Спасибо, я рада, что ты понимаешь, — Ира улыбается и тянется к Городецкому, приобнимая его, склоняя голову на чужое плечо.       Она отстраняется, когда подходит Аня — барменша из второй смены.       — Мне — чай, черный, без сахара, Антону — воды, — говорит девушка, и как только Аня отходит, поворачивается к своему спутнику: — Итак. У меня есть одна мысль. И ты можешь от неё отказаться — ты прекрасно это знаешь. Но я все равно выскажу, главная я или кто?       Антон вздыхает и позволяет себе невеселую улыбку:       — Мама — «у нас есть свободный выбор дома», свободный выбор дома…       — Да ну тебя, мемолог, — отмахивается Ира, смеясь. — Я просто думаю, что ему так уж хочется быть Доминантом, то можно ему это позволить.       Антон перестает улыбаться, как только слышит это.       — Ира… — с сомнением и чуть ли не разочарованием тянет Городецкий, не веря, что она вообще может это предлагать. Ещё больше Антона настораживает его непосредственное участие во всей этой истории.       — Я не договорила! — поднимает палец Ира, призывая к молчанию. — Так вот. Ты знаешь, практика с тем, чтобы быть Сабом, нужна во многом для того, чтобы научиться быть Домом — смотреть, ощущать и главное — понимать, как Саб реагирует на сессию и как может отреагировать в теории. Чтобы во время сессии в роли Доминанта тот мог так или иначе знать, что может последовать после его приказа. И, если Артур заявляет, что все знает и уверен в себе — почему бы не проверить? Такой… зачет, скажем.       Антон пытается открыть рот, но его снова перебивают:       — Я не предлагаю тебе сессию с ним, как Саб. Нет, это все ещё против того, за что я выступала много лет… Я предлагаю тебе, как бы это сказать… — она машет кистью по кругу, пытаясь подобрать слова. — Вести его как Дом, в роли Саба, понимаешь?       — Нет… — мотает головой Антон. Выпивает полстакана воды чуть ли не залпом, что только-только поставила перед ним Анечка.       — Я говорю о том, что ты мог бы показать, что происходит на настоящей сессии. Какие есть правила, что обычно происходит, что стоит делать, но показывать это на себе. Как лекция в меде… — она зависает. Чешет затылок: — Не знаю, там такие лекции? Короче, смысл в том, что он — в роли гипотетического Дома, ты в роле гипотетического Саба и все это вместе с лекцией и, возможно, практическими заданиями. Знаешь концепцию павер боттома? Вот примерно тоже самое, только павер Саб.       Ира хватает двумя руками чашку чая, и тут же дергает руками, шипит. Антон уж хочет взять её за руки, но та активно машет ими в воздухе и продолжает объяснять, с какой-то удивительной вовлеченностью:        — Ты фактически Саб, но на самом деле все контролируешь только ты, и никто больше. Партнер фактически Дом, только вот он не контролирует ничего. Что думаешь?       Антон вздыхает.       — А тебе это зачем надо?       — Я давно хотела написать статью о практике павер Саб, только вот материалов не было. Вы будете моими подопытными мышами, — радостно заявляет она, ничего не скрывая. Потом смущается и добавляет: — Конечно, если захотите…       Антон выпивает воду, чтобы ничего не думать хотя бы несколько секунд. Смотрит в стену, пока мысли носятся в его голове с удивительно большой скоростью. Говорит медленно:       — Думаю, я примерно понял, о чем ты, но… я?! Почему не кто-то другой?       — Ну а что? — Ира аккуратно стучит ногтем по кружке чая, чтобы не обжечься. — Ты его знаешь, знаешь, как вести себя с ним. Я думаю, ваше сотрудничество будет максимально плодотворным!       — Почему это не можешь быть ты? Ты, кажется, тоже нашла с ним общий язык!       Ира выглядит скорее возмущенной, чем удивленной:       — Вот тут уже ты издеваешься — у меня бухгалтерия сегодня! Скоро людям зарплату выдавать, к тому же надо заказывать в бар кое-чего по мелочи, про оплату воды, света и помещения я вообще молчу. А налоги? — она комично всплескивает руками. — Да тут хоть стой на коленях, хоть не стой — не поможет! Так что я даже если и пошла бы проводить очередную за сегодня лекцию, я бы только и думала, что о бумажках. Шутку в одной книге читала, — переключается она резко: — Там подруга главной героини фигачит кого-то книгой, а злодей у неё эту книгу отнимает и говорит: «М-м-м, налоговый кодекс! Как сексуально!». Так вот это буквально моя жизнь, — и непонятно, чего в голосе больше: возмущения или жалости к самой себе. Она продолжает перечислять, и с каждым словом у неё, кажется, даже волосы дыбом встают:        — Мне ещё повезло, что мне завтра к третьему уроку, хоть высплюсь. А потом у меня вообще день рождения сестры, так что я аж до тридцатого в Истоках не появлюсь! А там и тематический вечер через день, да и вообще… короче, дел невпроворот!       — Хочешь я за тебя все сделаю? — вполне искренне просится Городецкий.       — Антон! — возмущается Ира голосом разочарованной учительницы. Городецкий морщится.       — Да я шучу, — вздыхает он тяжело. Стучит пальцами по стойке, пытается представить, что вообще будет происходить. И, как наяву, он видит, как опускается перед Завулоном на колени. Его передергивает. — Как ты вообще это себе представляешь? — спрашивает он.       — Вполне спокойно, — пожимает она плечами. — Не смотри на это, как на сессию. Это… показательная практика. Но решение принимать, конечно, только тебе. Если у тебя есть смущение — это нормально, и ты не должен делать это против своей воли и переступая через свои эмоции. Сделай взвешенное решение, — она смотрит на Антона, спрашивает тихо: — Мне уйти?       — Нет, — качает он головой. И думает.       Думает, пока Ира медленно пробует свой чай, пытаясь не обжечься.       Показательная сессия? Он будет всем руководить, и по сути, Завулон не будет иметь над ним какой-либо власти, потому что это Антон будет решать, что и как рассказывать… Он может даже не демонстрировать… Хотя как это — не демонстрировать, когда его буквально об этом просят?       Ну, допустим, про этикет он расскажет… плевать, даже на колени встанет. А физические практики как показывать? Самому себя гладить по голове? Потому что видит Свет — гладить себя Завулону он не позволит.       Антон вздыхает, взъерошивая себе ладонью волосы. От множества мыслей начинает слегка побаливать голова — он морщится, думая, что истинно: его единственная причина головной боли это Завулон…       — Это так странно, — вздыхает он наконец. Есть объективно здравая мысль в том, что Ира предлагает. Только вот Антон не совсем уверен, что он — тот, кто сможет это провернуть.       — Странно-хорошо или странно-плохо? — уточняет она, аккуратно поглядывая на мужчину.       — Странно-странно, — буркает Антон. — Но я… — он выдыхает, не веря, что собирается сказать это: — …готов попробовать.       Иру, кажется, не обманешь. Она заглядывает в его глаза и серьезно спрашивает:       — Ты уверен?       Антон молчит. А потом аккуратно говорит ту единственную причину, по которой он вообще согласен на все это:       — Если что — я все остановлю и уйду. С этим у меня нет проблем.       Антон не уточняет, что у него нет проблем не со стоп-словами, а со стоп-словами в присутствии одного конкретного Темного… Но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское с водкой. А все это действие, почему-то, ощущается именно так.       Иру удовлетворяет этот ответ, и она берет свою небольшую чашку чая в руки.       Они вместе идут до Марии и Артура, вслушиваясь в музыку. «Baby, I wanna touch you I wanna breathe into your will» Детка, я хочу касаться тебя, Я хочу дышать в твоем желании       — У тебя разве нет чайника в кабинете?       — Тут чай заварной. А гринфилд в пакетиках меня уже задолбал.       Антон задумчиво кивает головой. «See, I gotta hunt you I gotta bring you to my hell» Видишь, я должен охотиться на тебя, Я должен привести тебя в мой ад.       — Чем занимаетесь? — спрашивает Ира.       — Работой, — хмыкает Артур, и Антон даже не успевает напрячься, как Мария поясняет:       — Я занимаюсь международной логистикой, и Артур любезно поддержал диалог на эту тему.       — Удивляюсь людям, которые даже вне работы умудряются говорить о ней, — вздыхает Антон.       Ира чуть не давится чаем, хмыкая:       — Просто свою работу надо любить.       Антон кривится. И заинтересованное лицо Завулона заставляет его кривится ещё больше.       — Моя работа — делать так, что бы вам легко не жилось, — выворачивается он, отвечая не то Ире, не то на незаданный вопрос Завулона. — В общем, по поводу идеи Ирины Ивановны… — Антон открывает рот, но вместо слов у него — пустота. Он понятие не имеет, что должен сейчас сказать Завулону. «Я буду твоим Сабом, но это, на самом деле, по-нарошку, понимаешь? Точно?». Он закрывает рот и смотрит на Иру в надежде найти там помощь.       — А я что? — вскидывает она брови невинно. — Я вообще ухожу, у меня сейчас чай остынет! — Как бы в подтверждение своих слов, она поднимает чашку выше, будто до этого Антон её не видел.       — Разрешите с вами, Ирина Ивановна? — с явным намеком спрашивает Мария.       — Пройдемте, — щурится Ира, даже не пытаясь сдержать предвкушающую улыбку.       Антон смотрит на неё с отчетливым возмущением: значит, на Завулона у неё времени нет, а вот на то, чтобы постоять на коленях перед Марией — есть, да? А страдать, как всегда, Антону?       — Время идет, ничего не меняется — ты снова в сессии будешь заниматься документами чужими руками, да? — говорит он язвительно.       — Скучаешь по былым временам? — поддела его девушка, оборачиваясь на него. — Не печалься, конец ноября я могу освободить специально для тебя, Антон, — она панибратски хлопает ему по плечу и улыбается: — Но сегодня у тебя другие планы. Но если ничего не выгорит, приходи конечно, — и подмигивает.       Он закатывает глаза.       — Антон, — Городецкий поворачивается к Марии, и та подает ему ключи. — Пятая комната, — говорит она, и не остается ничего, кроме как кивнуть.       На прощание Ира хихикает и, что-то пародируя, возвышенно восклицает, глядя Антону в глаза и показывая на него пальцем: «Свободен! Свободен! Он ждет тебя!». На последней фразе рука указывает уже на Завулона.       Мужчины стоят удивленные, пока Мария не утаскивает расхохотавшуюся Иру под локоть.       — Мы так похожи на Иешуа и Пилата? — спрашивает тихо Завулон.       — А это из Булгакова было? — уточняет Антон. Темный кивает. — Тогда, думаю, дело в том, что она Мастер… ей виднее.       Антон поднимает взгляд, встречается им с Завулоновым, и поясняет, зачем-то ещё и другое:       — Иногда внутри сессии Ира просто берет и занимается документами, то используя других, то и вовсе… — Антон затыкается, не желания говорить слово «вынуждая» — Завулон вряд ли поймет правильно… — Используя свое положение, чтобы все сделали за нее, — поясняет просто Антон, не вдаваясь в подробности, и наверняка зная, что вопросительный взгляд, направленный на него, не только из-за необычного диалога…       — Удобно, — все равно хмыкает Завулон, принимая этот диалог. — Надо будет взять на вооружение.       Антон обводит его взглядом, и пытается понять, правда ли он этого хочет. «Baby, I wanna fuck you» Детка, я хочу трахнуть тебя       — Тебе разве не достаточно просто приказать? — тяжело уточняет Антон.       — От приказа ума в голове не появится, — спокойно поясняет Завулон, Антон невольно натыкается взглядом на оголенные ключицы. Мда… — Вы как чего в отчетах напишите, так хоть самому в Сумрак лезь. А так оно даже интереснее выйдет, — отчего-то очень хрипло — или Антону так кажется — говорит Завулон.       Антон поднимает взгляд:       — Вряд ли при работе в Дозорах есть стоп-слово.       — Только если это не лайфстайл, — Антон меняется в лице даже неожиданно для самого себя — просто кривится без причины. Завулон возмущается: — Ну чего ты так смотришь? Я читал.       Удержаться от злого смешка не удается:       — Может, ты ещё и писать умеешь?       — Я ещё и плетью воспользоваться могу, — беззлобно огрызается Завулон. — Так что придумала Главная Хозяйка? Или сказала, что я безнадежен?       Антон вздыхает, даже не зная, как начать. Тяжелой рукой приглаживает волосы, молчит.       И с каждой секундой Темному становится молчать все невыносимее. Антон чувствует чужое раздражение — и, как свечка, загорается им же. «Boy, I'm gonna love you I'm gonna tear into your soul» Парень, я буду любить тебя Я вырву твою душу       — Ну? — нетерпеливо вздыхает Завулон с легким пренебрежением.       — Хватит. Дай мне собраться, — неожиданно рыкает Антон зло. У Завулона даже глаза на лоб лезут. Правда, скорее в усмешке, чем в искреннем удивлении. — Если ты хочешь быть Домом, учись определять, где предел у человека, — чеканит Городецкий, практически откровенно злясь и даже не скрывая этого.       Завулон с его пренебрежением его достал. И сил терпеть его становится все меньше — он буквально олицетворение тех самых «эмоциональных качель», от которых все психологи мира призывают бежать. Но нет, Антон снова тут, чтобы этими самыми качелями ему больно ударило по зубам.       Как будто Светлые иначе не понимают.       — Ты не на пределе, Городецкий, — отмахивается Завулон, кажется, даже не ставя ни во что слова Антона.       И это почему-то особенно сильно цепляет Антона. Равнодушие. Пожалуй, истинное обличье зла.       — Не решай за меня, — тон Антона ярко контрастирует со спокойным и даже холодным Завулона.       — Разве мы пришли сюда не за этим? — бархатно смеется Темный, и у Антона чешутся руки ударить его.       Он давится своими словами, смотрит в безжалостные глаза напротив и пытается глубоко дышать, пытаясь загнать собственную дрожь куда-нибудь далеко.       — Ира предложила провести сессию с тобой, — говорит Антон хрипло, едва колючая проволока гнева отпускает его горло. — Не настоящую, а показательную, где ты был бы в роли Доминанта, которым там хочешь казаться, а я в роли твоего Саба. Чтобы рассказать тебе, как все должно происходить.       — Мне нравится, — после недолгого молчания говорит Завулон, ухмыляясь. И Антона передергивает с этой ухмылки. «Desire. I'm hungry» Желание. Я голоден.       — Мне уже не нравится, — скрипит зубами Городецкий.       Завулон поднимает брови в немом вопросе. Антон не собирается отвечать.       — Кажется, Ира считала, что ты согласен, — говорит Темный просто, думая, что уже все решено. И Антон на коленях перед ним только дело времени.       — Я был, — кивает Антон резко. — А теперь — нет.       — Почему? — спрашивает Завулон, чуть ли не зевая.       — Потому что, — рыкает Антон.       Темный хмурится.       — Ты сам говорил, что у вас главное — быть честным с самим собой и партнером. Так что…?       — Почему я должен быть честен с тобой, если ты со мной — нет? — грубо спрашивает Антон.       — Я честен, — отвечает Завулон не менее жестким тоном. Антону хочется смеяться. Выходит нервно и судорожно.       — Не лги мне.       — Не дерзи мне, — приказывает Завулон, и Антон не может ничего с собой поделать. «I hope you feed me» Надеюсь, ты утолишь мой голод.       — Желтый.       Темный обрывается на полуслове. Смотрит с замешательством — и, кажется, оно даже не наигранное.       Городецкий чувствует, как его потряхивает. Как шумит кровь в ушах и как сильно хочется сомкнуть руки то ли на своем, то ли на чужом горле. Он нервно сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладони, и пытается глубоко вздохнуть. Не получается.       — Антон?       — Помнишь, когда я говорил тебе о том, что настоящий Дом в идеале не допускает использования стоп-слов, потому что он знает, когда следует остановиться? И ты мне заявлял, что знаешь, когда нужно остановиться. Но ты не знаешь, — чеканит Антон холодно, пытаясь выровнять собственное дыхание.       Завулон внимательно смотрит на него, будто вглядываясь куда-то внутрь. Антон пытается не скалиться — хотя ему это очень не нравится — а поэтому говорит отрывисто и резко:       — Ты видел, что я на пределе. И ты не остановился. Ты не сбавил обороты, и даже не думал о моем комфорте, хотя буквально несколько секунд назад я сказал тебе, что у нас должна была быть сессия, где я — твой Саб. Ты продолжал упираться своими рогами, как баран. И это… ужасно, — Антон сглатывает вязкую слюну, нервным движением приглаживает волосы. Ловит странный взгляд, объясняет, пытаясь прогнать раздражение: — Я же объяснял, что стоп-слова нужны не только в сессии, но и в обычном взаимодействии. Нечему тут удивляться.       — Ты сказал стоп-слово, потому что тебе неприятно, или потому что ты захотел поставить меня на место?       Антон выдыхает — агрессия уходит, освобождая место усталости и головной боли, после вопроса, который вызывает только недоумение. И с чего это вдруг Завулона начало это волновать?       — Саб… нет, человек, имеет право сказать стоп-слово в любой момент, как посчитает нужным, даже если он просто хочет проверить твою реакцию на него, — ворчит Антон, морщась. — В этом случае — нет, это не попытка «поставить на место». И да. Мне было неприятно, — кивает он.       И следующая фраза застает его врасплох, заставляя всю агрессию уйти из тела с судорожным вдохом:       — Прости.       Былой холодности как и не было. Темный выглядит… виноватым и напряженным. Будто он и правда этого не хотел.       Антон вздыхает с трудом — то ли удивлённо, то ли измученно.       — Хорошо… — бормочет он, вытирая ладонью выступивший на лбу пот. Устало прикрывает глаза, утопая в спасительной тьме. — Это уже хоть что-то, — шепчет он себе под нос. Висок простреливает болью.       — Ваши взаимодействия действительно чуть… сложнее, чем я предполагал. И более вдумчивые. Я постараюсь быть мягче, если… тебе это нужно, — говорит Завулон, аккуратно подбирая слова и смотря на Антона чересчур уж внимательно.       Городецкий знает, что наверняка какие-то мелкие детали выдают в нем его разыгравшиеся нервы, и от этого он становится нервным даже чуть больше. Но содержание фразы ему, конечно, нравится больше, чем все взятые слова Завулона до этого момента.       — Спасибо, — слабо кивает Антон, чувствуя, кроме головы у него начинает болеть и переносица. Вот вам и сессия с Темнейшим. Ещё даже не состоявшаяся.       Антон снова вспоминает образ качелей — вот, его ударило. И что же он сделает? Правильно, подойдет ближе, как ребенок, думая, что из-за удара амплитуда качель сократится и будет не так больно. Городецкий не физик, чтобы знать наверняка, но практика взрослого человека подсказывает ему, что если он сделает шаг вперед — никакое сокращение амплитуды не спасет его от точно такого же по силе удара. Он знает это. Но что такое желание ребенка против знания взрослого? Он все равно делает шаг вперед.        — Только тут надо быть мягче со всеми. Гадкой змеюкой можешь быть, когда Саб даст на это добро, — И говорит, не давая себе ни шанса передумать: — Пойдем. «How do you want me? How do you want me?» Как ты хочешь меня? Как ты хочешь меня?       — Куда?       — Экспериментировать… — хмыкает Антон невесело. — Проводить сессию.       — Ты уверен, что… — Завулон не договаривает свой вопрос.       — Для того, чтобы ты наконец начал думать, как Дом, достаточно было просто сказать стоп-слово? — интересуется Антон — его вполне искренне забавляет этот факт. И отвечает: — Ты задаешь правильные вопросы, меня это… радует. Я в порядке. Зеленый. А потом посмотрим на твое поведение, но мне кажется, ты понял свой урок. А с меня не убудет, если я немного посижу на коленях.       — Передо мной?       — Перед доминантом, Завулон. Не перед тобой, — отрезает Антон. Фраза получилась странная, но объяснять её Городецкий не планирует. Впрочем, Темному, кажется, объяснения и не нужны.       Антон думает, что, возможно, это слегка нездорово — вот так кидаться в сессию, даже если в показательную. Но он уже сказал себе, что сделает это. Если вдруг что — он уйдет.       Городецкий не заглядывает в линии вероятностей, не строит определенного плана сессии, чтобы все было честно. Он объяснил Завулону его ошибку — такое бывает. И хорошо, что они нашли её непосредственно до… более близкого взаимодействия.       Антон готов попытаться. А готов ли пытаться Завулон — не его зона ответственности.       — Что конкретно мы будем делать?       — Я буду тебе рассказывать о том, как обычно проводится сессия. И показывать. Пока что только основную базу — без физических воздействий. Только этикет и общие правила. Ира считает, что такая практика понравится тебе больше. Хотя в роли Саба ты все равно обязан будешь побывать, — говорит Антон достаточно спокойно, но все еще немного резко — остаточный эффект.       — Не твоим? — уточняет Завулон.       — Боже упаси, — даже без иронии фыркает Городецкий, даже удивляясь этому вопросу. Завулон в качестве партнера в сессии? Да он лучше сам себе голову свернет.       — Но в качестве Доминанта я тебя устраиваю? — настороженно уточняет Темный.       Антон резко останавливается, так, что Завулон чуть не впечатывается носом в его спину, не ожидая этого вопроса. Хорошо хоть дверь была относительно рядом, поэтому можно было сделать вид, что так и задумано…       — У нас не настоящая сессия, — находится Антон, рассеянно хмыкая, пытаясь скрыть за этим собственную растерянность. Он делает шаг и ключом открывает дверь. — Не думай ничего такого.       — Да разве ж я смею… — тихо фыркает Завулон ему в спину, когда Городецкий заходит. Антон делает вид, что не услышал. «Honey, I wanna break you» Милый, я хочу сломать тебя       Щелкает выключатель, и они оказываются посреди обычной сессионной комнаты. Существует несколько разновидностей таких комнат — с определенными девайсами, механизмами, или специальной мебелью. Но конкретна эта — самая простая, практически ванильная. Тут нет почти никаких девайсов — они используются либо новичками, либо наоборот старичками, которые приходят сюда со своими девайсами.       — Я сейчас не Саб — я только отыгрываю его. Ты, конечно, можешь попытаться мне что-то приказать, но… — Антон хмыкает, не заканчивая предложение. — И ещё, учти, что зачастую это правила клуба. Если у тебя будут Тематические отношения вне его, этот этикет должен быть обсуждаем, как и остальные стороны Темы.       Антон скидывает кеды, говоря при этом, что Завулону, как Дому это делать необязательно, если это какая-то сессия, которая не заканчивается кроватью, и проходит в середину комнаты.       — Так вот, непосредственно к правилам. Неважно, как Саб оказывается в комнате — раньше тебя или с тобой, но по этикету он обязан тут же сесть на колени и ждать тебя или твоего приказа в определенной позе. Есть несколько видов, я позже их покажу. Есть исключения: если ты даешь другой приказ, например, если ты приказываешь сделать какое-то другое действие, или если ты в принципе разрешаешь своему Сабу не вставать на колени. Кстати, если у Саба с ними, с коленями в смысле, проблемы, то они не обязаны встречать тебя на них. Садись, — кивает Антон в сторону кровати и Завулон послушно опускается у её изножья.       — Теперь непосредственно про позы, — Антон позволяет себе задуматься только на секунду, потом он вовсе отбрасывает все мысли. — Их много, разные Тематики называют основными разные позы, тут нет единого мнения, так как на цвет и вкус… Я покажу две самые распространенные. Внутри сессии ты можешь выбрать своей Сабе какую-то одну, которую она будет принимать каждый раз, когда этого требует этикет. Боюсь соврать, перечисляя все, но основное это — в начале сессии или к твоему приходу, по твоему приказу или жесту, а также в основном зале Истоков, если у вас есть на это договоренность.       Антон вздыхает, немного тянется, чтобы размять тело, и аккуратно опускается на колени, почему-то внутри себя отмечая, что Завулон так и остался в полурастегнутой рубашке…       Городецкий движется медленно, следуя за собственными словами телом, сосредотачивая на этом всего себя, лишь бы не думать о чем-то другом. К удивлению, это получается, и то нервное состояние, что преследовало его уже у входа в комнату, начинает постепенно исчезать, уступая место уверенности и спокойствию.       — Стопы горизонтально, ягодицы на пятки, — он садится, ощущая на себе внимательный взгляд. Только вот отступать некуда. — Спина прямая, — Антон выгибается прямо, расправляет плечи, ощущая, как слегка хрустит позвоночник. — Руки на сведенных бёдрах ладонями вниз, — ладони расслаблено умещаются сверху на ноги. — По этикету Саб должен смотреть вниз, — Антон показательно опускает голову, глядит перед собой, пока говорит:        — Но это, как и все остальное, уточняется. Важно понимать, что некоторым Тематикам может быть не по себе не видеть, что происходит вокруг, а новички вообще могут про это забывать. Так что не стоит их наказывать за это или ругать. Разве что можно воздействовать эмоционально, смотря, что за Саб, можно лаской, можно грубостью и шантажом. Ну либо просто спокойно приказать опустить взгляд, без наезда, либо позволить смотреть. В любом случае, у нас считается не очень хорошим тоном наказывать или ругать за такое нарушение — только если это не провокация, а человек действительно нервничает. Как узнать, если ты не уверен? Легко, достаточно спросить, — Антон поднимает взгляд на Завулона, несколько секунд думает. Не замечая этого, в задумчивости жует губы, а потом говорит:       — М-м-м, ещё надо сказать, но это уже не к позе, это в целом — не будет считаться нарушением, если ты не уточнил, что нельзя поднимать взгляд, заранее, а Саб посмотрел на тебя во время какой-либо практики. Без этого приказа Саб в теории волен смотреть на тебя, поэтому тут надо проговаривать это до сессии или сразу в её начале. А если не уследил сам — не наказывать. А ну и да, есть вариации это позы, типа с руками за головой или других. На это интересней смотреть в общем зале.       Городецкий заканчивает, тянется уже в другую позу, как его припечатывает к земле удивительно, будто незнакомый, хриплый голос:       — Стой.       Антон замирает, словно мышь перед змеей, ощущая как даже по внутренностям бежит дрожь мурашек, поднимает удивленный взгляд на Завулона.       Тёмный сидит неподвижно, однако с таким видом… который Антон назвал бы хищным. И он не знает, что чувствовать — страх или… что-то другое. Радужки чужих глаз не видно за чернотой зрачка. И это настолько же странно, насколько по-странному маняще… Антон моргает, глупо смотря, не в силах сделать что-то с собой, и все уходит на второй план — и недавнее недопонимание, и чужие мотивы, и свои собственные.       — Я не говорил тебе менять позу, — говорит Завулон тихо, и Антон слышит в этом голосе какие-то совершенно новые интонации — будто голос Темного стал глубже… Городецкий смотрит на Завулона потеряно, забывая, что ведет тут он. Тот же медленно ведет взглядом по чужому телу, встречается глазами с немного потерянным взглядом Антона. Говорит вкрадчиво, с хрипотцой: — Опусти глаза вниз. «Boy, I wanna taste you I wanna skin you with my tongue» Парень, я хочу испытать тебя Я хочу содрать с тебя кожу языком       Антон сглатывает, чувствуя, как сердце пропускает волнующий удар, а взгляд застилает туман. Он медленно устремляет взгляд туда, где он находился минуту назад, совершенно не задумываясь об этом.       До него доходит только спустя несколько секунд, когда комната погружается в тишину — что-то здесь не так. Он моргает несколько раз, выныривает из какого-то дурмана, и понимает, что ведет тут, вообще-то, он, а не Завулон. Вроде как.       — Что же… фразу про приказы ты понял чересчур буквально, — рассеянно и неловко хмыкает Антон, медленно поднимая глаза. Натура делать этого не хочет — ей кажется, что нарушается какой-то приказ… Поэтому Антон пытается сказать ещё что-то, чтобы отвлечься — пошутить, например про то, что у Завулона приказывать получается лучше, чем подчиняться, или что он не наигрался на работе в строгого начальника, но почему-то все это кажется чем-то нелепым, и Антон ничего не говорит. Только спрашивает: — Насмотрелся?       — Да, — кивает Завулон, глядя Антону в глаза. И заявляет абсолютно, кажется, искренне: — Спасибо.       Антон про себя нервно хмыкает, не зная даже, как реагировать лицом. Было бы за что… Впрочем, он не успевает даже открыть рот, как снова звучит приказ:       — Покажи вторую.       И почему-то даже нет мыслей о протесте. Хотя звучит это, конечно, слегка грубовато из уст Завулона…       — Вторая… — он хлопает глазами, пытаясь собраться с мыслями и силясь вспомить, какую позу хотел показать. Прокашливается. — Она менее популярна, и чаще всего подразумевает под собой более… развратные действия, что ли… — бормочет он, будто сам не зная, что конкретно он говорит. — В общем, в эту позу чаще всего ставят Сабов, когда хотят получше их рассмотреть, познакомить с кем-то, — Антон ловит заинтересованный взгляд Завулона и зачем-то поясняет:       — Среди Тематиков практикуется обмен Сабами, да и в принципе свободные сессионные неэротические действия на основе клуба. Так вот, — Антон сглатывает, отрывая задницу от пяток, и теперь он примерно на одном уровне с сидящим и чуть склонившимся в его сторону Завулоном. — Эта поза с упором на колени, поэтому она более опасная и в ней не рекомендуется стоять долго, чтобы не затекли ноги с непривычки, тем более, на паркете или голом полу. Ноги на ширине плеч, — Антон аккуратно, чтобы не потерять равновесие, разводит ноги так, что ткань штанов на паху натягивается. Это слегка смущающе, но Городецкий решает не обращать на это внимание:        — Спина ровная, — Он выполняет и это. — Руки либо на затылке в замке с широко разведенными локтями, — Антон демонстрирует и это, склоняя голову с руками за головой. Стоит так несколько секунд, а потом меняет позу, убирая руки с головы и вместо этого сцепляя их за спиной: — Либо с замком за спиной. Со взглядом точно так же.       Завулон кивает, а потом говорит, заставая Антона врасплох:       — Ты постоишь на коленях для меня, пока рассказываешь остальное?       Антон открывает рот, чтобы отказаться, а потом зависает, не зная, как лучше сделать. Он неловко хмыкает пытаясь скрыть свою растерянность от неожиданного предложения, думая, что Завулон просто шутит или издевается — разве он стал бы желать этого по-настоящему?       У Светлого уходит около десятка секунд, чтобы осознать, что Завулон не шутит. «Desire. I'm hungry I hope you feed me» Желание. Я голоден. Надеюсь, ты утолишь мой голод.       — А ты все-таки времени даром не терял, — брякает Городецкий, не зная, что делать. Бить или бежать? Садиться на колени или отказываться?       — Я быстро учусь, — отвечает Темнейший серьезно, внимательно следя за эмоциями на чужом лице. Городецкий чувствует это, и от этого хочется спрятаться куда-нибудь. Он чувствует себя беззащитным. — Если тебе неприятно…        Антон кусает губы, а потом медленно кивает. Завулон не меняется в лице, а Светлый договаривает:       — Хорошо, — и медленно становится в первую позу. Потому что в ней было удобнее всего. Потому что в ней он более устойчив.       — Что тебе ещё рассказать? — спрашивает Антон глухо. Хотя, вообще-то, он должен решать это сам.       — Про этикет в… общем зале? Вы так это называете?       Городецкий медленно кивает, мыслями возвращаясь к самому себе. Ну и повело его, конечно… устал, что ли..?       — Да. Но мы тут, кажется, чтобы я рассказывал тебе о сессиях, — говорит он, слегка хмурясь.       — Тебе этого хочется?       Антон зависает, и после небольшой паузы начинает рассказывать, даже не думая отвечать на этот вопрос (Надо будет потом, кстати, объяснить Завулону, что это нарушение правил, думает Антон. Но не сейчас.):       — На самом деле в общем зале для Сабов действует базовые правила: уважительное отношение и взгляд вниз. А потом правила разделяются в зависимости от ситуации. Если ты сам подходишь к Доминанту с просьбой о сессии, то тебе будет достаточно этих двух правил. Но как только он становится твоим Доминантом, или ты изначально приходишь с ним, то тут ситуация усложняется. Нельзя говорить без разрешения, только если это не разрешено вашим общим правилом, это не стоп-слово или вопрос. Нельзя также заговаривать с другими людьми первым без разрешения… м-м-м… точно есть ещё что-то, но я не могу вспомнить, — хмурится Антон, слегка ёрзая на коленях. Облизывает пересохшие губы, кажется, не замечая, или не желая замечать, как Завулон внимательно следит за этим движением, и продолжает:       — Но для новичков это не так страшно, потому что обычно их за это не наказывают, а только направляют. Ведь они учатся. Исключение — откровенное неуважение. То, что ты выделывал в начале вечера, кстати, например. За это вполне могли бы и выгнать.       Антон практически видит наяву, как Завулон говорит: «Ну не выгнали же», но тот молчит — сдерживается. Лишь кивает, принимая замечание.       — С Доминантами проще. Они тоже должны относится ко всем с уважением, будь то Саб или Дом, если другого не предусмотрено сессией. Ну и они обязаны реагировать на стоп-слова… А, точно! — Антон чуть не подскакивает, вспоминая. Говорит, чуть быстрее и сбивчиво:       — В начале сессии мы каждый раз просим Сабов повторять стоп-слова. Считается, что это нужно, для того, чтобы ввести в нужное состояние сознания, а также во многих случаях это считается таким… «официальным началом», то есть. Если вы с партнером просто перекидывались какими-то шутками или провокациями, то после вопроса про стоп-слова идет сессия, и общаться так же, как до этого, не получится, — он пожимает плечами, хмыкая, будто говоря очевидное:       — Можно, конечно, попытаться сделать это, но не стоит удивляться, если за этим последует наказание. Ну а ещё, конечно, мы делаем это, чтобы знать, что Сабмиссив ничего не забыл, и знает, что можно остановиться если что, — Антон останавливается, думает несколько секунд. Чешет кончик носа и продолжает:       — Многие Доминанты, которые любят психологический аспект в сессиях по этой же причине в начале сессии спрашивают своих Сабов типа: «Зачем ты тут? Чего ты хочешь?». Обычно, правильные ответы это что-то вроде: «Я здесь, чтобы служить вам, Господин или Госпожа. Я хочу служить вам» и так далее.       Завулон слушает его внимательно, не перебивая и не сбивая с мысли. Просто сидит, подперев подбородок рукой и смотрит — пронзительно так, каждое движение, кажется, замечая… От этого Антон сбивается только больше. Почему-то.       — В Истоках есть ещё древняя традиция или локальная фишка, можно называть как угодно. Это фраза «Я позабочусь о тебе». Её говорят Домы перед сессией, чтобы подчеркнуть, что всё, что они делают — направлено на их с Сабом удовольствие, они на их стороне и, на самом деле, бояться или переживать не стоит, все пришли сюда за одним и тем же в разных вариациях. Так сказать, психологическое напоминание и себе, и Сабу, — Антон сидит с секунду, пожимает плечами, отводя взгляд в сторону: — Не знаю. Мне кажется, это довольно мило. «How do you want me? How do you want me?» Как ты хочешь меня? Как ты хочешь меня?       — М-м-м… Ещё к теме этикета, — вспоминает Антон резко, лишь бы не сидеть в тишине. — Сабы обращаются только на «Вы», исключая других Сабов, а вот Домы вольны выбирать обращения. Сабам не жмут руку в качестве приветствия. Можно кивнуть или погладить по голове с разрешения Доминанта. Сабы не могут представляться сами, если они с Доминантом — их представляет их Дом и только тогда, когда сам считает нужным.       Городецкий перестает перечислять, чтобы перевести дыхание. И пока он это делает, Завулон выныривает из своей задумчивости:       — Ты много знаешь…       — Эта информация только кажется трудной, — вполне искренне отзывается Антон. — Просто проще один раз понять, чем много раз слушать объяснения.       Завулон кивает.       — Если судить о «этикете» в Истоках… что же, он звучит достаточно жестко… Будто вы Сабов за людей не считаете.       — Это не так, — качает Антон головой, слегка кривясь.       Он понимал, откуда это отношение. Он много раз встречал такие мнения, ровно как и мнения про то, что подчинение у женщин это травма после патриархата, а у мужчин — после детства. Точно так же и наоборот. У Антона, вроде как, не было никаких сексуальных травм детства. Да и перед женщинами на колени с радостью становится, не брюзжа за феминизм и патриархат… Но для некоторых это не является достаточным арументом, чтобы верить, что все происходящее тут — добровольная практика, которая кому-то даже нравится.        — На самом деле, такое отношение помогает ввести и Саба, и Дома в нужное состояние сознания заранее. И не нужно тратить на сессии определенное время, чтобы поймать это настроение… — Объясняет Городецкий. — К тому же, тут все обоюдно, как ни крути, к Сабам относятся с большим уважением, никто тут не посмеет причинить им боль или обидеть. Бывает так, что Сабам не нравятся даже такая публичность — и тогда он вправе не соблюдать какие-то из этих правил, вроде сидения на коленях. Но важно понимать, что если Саб пришел за тем, чтобы его подчинили, он будет готов выполнить такие мелочи этикета. И чаще всего это приносит обоюдное удовольствие.       — И ты — выполнял? — неожиданно спрашивает Завулон.       — М?       — Ты сейчас Саб, — говорит Темный, и Антон кивает, соглашается. Тогда он продолжает логическую цепочку: — Значит, наверное, знаешь какого это. Не думаю, что ты стал бы на это соглашаться, не чувствуя себя комфортно в этом положении. Значит ты иногда бываешь им в стенах Истоков, не так ли? И ты тоже выполняешь это — сидишь со взглядом в пол и уважительно молчишь? «How do you want me? How do you want me?» Как ты хочешь меня? Как ты хочешь меня?       Антон сначала не понимает суть вопроса и просто моргает. А потом непонятливо хмурится — какое Завулону до этого дело?       Внутри поднимается какое-то странное чувство — хочется ощетинится и начать защищать свою позицию. Будто то, что Антон делает это — плохо, будто Темный сейчас вскочит и скажет что-то неприятное о нем, будто теперь это использует против него…       Будто ему надо защищаться от Завулона. Он неосознанно выпрямляется и ощетинивается до того, как Темный успевает что-то сказать, заметив чужой недоуменный взгляд:       — У тебя проблемы с этим?       Ответ Антону не внушает доверия — он получается каким-то чересчур мягким, таким, какой Городецкий в принципе не ожидал услышать — ласковый, спокойный.       — Не горячись, Антон. Я просто спрашиваю.       Светлый недоверчиво хмурится, но мышцы на теле расслабляет. Вряд ли бы если Завулон ему что-то предъявлял, он бы говорил таким тоном… Да?       — Ты просто спросил это с таким видом…       — С каким?       — С таким, — буркает Антон. Возможно ему просто показалось..? Завулон улыбается — и Городецкий отводит взгляд, потому что только что он, кажется, увидел что-то такое, чего не должен был… что-то слишком интимное и явно не предназначенное для него.       — Просто мне было бы интересно посмотреть на это, — признается Темный.       — Обойдешься, — фыркает Городецкий — это заявление его скорее веселит, чем злит.       — Посмотрим, — пожимает плечами Завулон. Светлый снова смотрит на него. — Что дальше?       — Если бы я знал… — пытается улыбнуться он, но не получается.       — Хорошо, — кивает Темный. Подбирается, закидывает ногу на ногу, обхватывая лодыжку пальцами. Антон пытается смотреть в глаза и слушать тихий баритон: — Итак. Допустим у нас сессия. Ты на коленях передо мной, и я, как Дом, должен начать что-то делать, хотя у нас сессия без… физических практик, ты сказал? Пусть будет так. Что мне делать?       Антон задумывается, жуя губы. Хороший вопрос.       — На самом деле тут все зависит от Саба. И от того, на что вы договорились. В Теме же можно построить все вокруг секса, например, а можно не заниматься им вообще, — Антон теряется, не зная, как продолжать мысль. Что ему вообще можно рассказать тут? Много всего, на самом то деле… Или Завулону нужна инструкция? Антон говорит:        — Дом сам решает, что можно сделать, исходя из ситуации и предпочтений. И «сессия без физических практик» не совсем верный термин. Наверное, ты имел ввиду без болевых. Нет, сессия, построенная на психологических практиках, конечно, может быть, но… мне кажется, она не слишком эффективна… — Антон смотрит в бок, пожимает плечами: — Не знаю, у меня такой не было. Так вот. Физическое воздействие может быть разным. На первых парах достаточно чего-то простого — игры в подчинение, властные жесты, легкий бондаж, легкая флагелляция… секс, по желанию.       — Игры в подчинение? Властные жесты? — переспрашивает Завулон.       Антон несильно закусывает щеку с обратной стороны. Пытается не обращать внимание на то, как начинают чувствоваться собственные колени.       — Имеется ввиду такой… дарти толк, как нынче говорят, — объясняет он наконец. — Грязные разговорчики, приказы, наказания и поощрения, короче, когда ты разными способами показываешь вашу связь через подчинение. Что же касается властных жестов — их удивительное множество. Они используются либо чтобы направить Саба, либо чтобы доставить ему удовольствие. Многим это нравится. И не без причины…       — Какие например это могут быть жесты? — спрашивает Завулон, вставая. Антон лишь немного напрягается телом, следя за передвижением Темного.       — Любые удерживающие — за локоть, шею, плечо… многие любят, когда их держат за волосы или просто гладят. Это ещё хорошо сочетается с тем, когда Саб на коленях… — Аккуратно объясняет Антон, поворачивая голову в сторону Завулона, который был уже сбоку. Темнейший ловит его взгляд и слегка шикает, кивая в сторону кровати, как бы намекая. Городецкий смотрит удивленно, а Завулон не двигается дальше. Поднимает бровь в немом вопросе, и, кажется, Антон почти слышит вопрос: «Цвет?».       Городецкий думает лишь несколько секунд, ощущая, как сердце начинает стучать с большей амплитудой. И отвечает на незаданный вопрос, медленно поворачиваясь в сторону кровати, устремляя взгляд перед собой. Он напрягает плечи чуть-чуть, надеясь, что это не очень заметно — на всякий случай, и продолжает:       — Дом может прижать за волосы к своему бедру. К этому же относится крепкая хватка рук, талии… утягивания за собой в определенную сторону. В общем, это любые жесты, которые показывают, что ты имеешь власть над человеком. Они могут быть и невербальные — когда Дом, например, словесно защищает своего Саба или представляет его, как свою собственность, — Антон прислушивается к шагам позади себя, но либо Завулон так и стоит на месте, либо не ходит, а летает, что маловероятно.       Однако хмыкает Завулон откуда-то сверху:       — А ведь люди столько делали для отмены рабства….       — Не передергивай, — отмахивается Антон, пытаясь скрыть, насколько его напугало, и у него даже получается сделать это более-менее спокойно. — Это не рабство, это желание почувствовать себя нужным, любимым и хорошим.       — И это помогает? — спрашивает Темный, и на этот раз Городецкий слышит его шаг в бок.       — Ты даже не представляешь, как.       — Неужели тебе нужно, чтобы тебя считали хорошим? — Антон чуть ли не подпрыгивает, когда чужие пальцы касаются его головы уверенным жестом. Пытается увернуться, но жесткая рука не дает ему подняться с колен. Городецкий нервно выдыхает — это было… неожиданно.       Невольно возникает мысль о том, что ещё никогда Завулон не держал его вот так. В смысле, настолько далеком от Дозоров, что это кажется фантастикой. А вся фантастика — реальности чужеродна. Именно поэтому некоторые спасаются в ней, а некоторые — терпеть не могут, считая, что это просто не их жанр.       Антон думает о том, что сейчас чувствует Завулон. О том, зачем он это делает. О том, что, он, Антон, ему, Завулону, наверное, смешон. И трогает он чужие волосы сейчас, только лишь для того, чтобы потом посмеяться... Это грустно, и Антон не может думать об этом и дальше.       Чужие пальцы шевелятся в волосах, цепляют их своими кольцами, и Антон пытается понять, что он чувствует. Наверное, ему не совсем по себе… Он пытается поднять голову, но рука не дает, пальцами пробираясь дальше к скальпу и массируя его.       Городецкий говорит что-то невнятное — настолько, что он сам не понимает что сказал, а потом пытается ещё раз отстраниться от руки.       — Это желтый? — спрашивает Завулон спокойно, прекращая гладить, но не убирая руку, и Антон зависает. Он поднимает рассеянный взгляд на Темного — теперь пальцы не держат его настолько сильно, чтобы помешать ему повернуть голову — и пытается глубоко дышать. От стоящего сверху Темнейшего не несло опасностью сейчас… но это «сейчас». А что — потом?       Антон смотрит в чуть ли не черные глаза и решает, что это он как раз сейчас и узнает…       — Нет… Зеленый, — говорит он отчего-то хрипло, уже чувствуя, как ползут по спине холодные мурашки, хотя Темный ещё ничего не сделал.       Тот же лишь спокойно кивает и, снова ощутимо сжав волосы, аккуратным, но уверенным движением возвращает голову в то положение, что было минуту назад. Завулон отпускает его волосы и аккуратно ведет ладонью от макушки до затылка, зарываясь в них лишь немного… Антон даже может двигать головой.       Он дышит слишком глубоко, пытаясь унять собственное сердцебиение и неровное дыхание, что занимают сейчас буквально девяносто процентов всех органов восприятия разом — мыслей не хватает ни на что.       Одна только мысль крутится где-то в подкорке — мысль о том, что это… неправильно. И он должен это прекратить. Должен же? «I wanna feel you, I want it all» Я хочу чувствовать тебя, я хочу все это       И выть хочется от того, насколько это непонятно. До позорного стона он не упал, хотя был к этому удивительно близко — Темный просто перестал его гладить.       — Тебя и правда повело, — замечает задумчиво Завулон, будто не ожидая такой реакции, садясь обратно на кровать. — Подойдешь ближе ко мне?       Антон облизывает пересохшие губы и немного тратит времени на осмысление вопроса.       — К тебе подползти? — хрипло язвит Городецкий.       — Если ты считаешь это нужным, — пожимает плечами Завулон, и Светлый уже хочет возмутиться, как видит тихую улыбку на чужих губах. Возмущение куда-то утекает сквозь пальцы.       Однако и до поползновений по полу он пока не упал. Пока…       Подняться на ноги было большим испытанием — он не стоял на коленях чуть ли не с начала месяца, а поэтому их потряхивало от напряжения, как только Антон перенес на них вес. Только ли от этого, Светлый не хотел задумываться — себе дороже.       И вот, Завулон был совсем рядом. Городецкий посмотрел на него сверху вниз, будто не был до конца уверен в том, что собирается сейчас сделать. Потому что как будто ему не стоило этого делать, как будто если это произойдет — назад пути уже не будет.       Всю моральную дилемму решает за него Темнейший — так, как свойственно лишь им:       — Сядешь? — спрашивает он таким тоном, которому просто невозможно было отказать или сопротивляться.       Если бы Завулон приказал, а не спросил — Антон бы не сел. Но теперь… он пытается справиться с наваждением манящего голоса, ведет с собой непримиримую борьбу между принципами и желаниями. И все было бы хорошо, если бы он был правильным Светлым. Только вот у него все чаще принципы проигрывали. Раз за разом…       И он садится. Хватая рукой чужое колено, чтобы не свалиться позорно, бревном, которое так и хочет поддаться силе притяжения, что давно тянет его вниз. Он аккуратно садится сначала на одно колено, потом срочно подгибает второе. Выпрямляет спину и наконец позволяет себе распластаться по той поверхности, что ему доступна.       Руку с чужого колена он убирает чуть погодя. «I wanna feel you, I want it all» Я хочу чувствовать тебя, я хочу все это       — Ты здесь за этим? — спрашивает Завулон, снова зарываясь в его волосы. Мелькает мысль научить Темного потом технике, как брать за волосы максимально безопасно…       Антон гонит эту мысль прочь — до лучших времен. И пытается понять, о чем именно спрашивает Темный. О чем они вообще говорили минуту назад? Поглаживаниях по голове? Это ведь по это причине Завулон так старается, да? Наверное…       — Не только, — отвечает Городецкий тихо, не сопротивляясь чужой руке. Та прижимает голову к бедру — прямо, как учил Светлый тогда… когда? Прижимает — правильно, так, что Антон может устроить голову с удобством, что он и делает. Пальцы поглаживают и массируют, кажется, нажимая на какие-то точки, избавляющие от боли — другого объяснения неожиданному спокойствию Антон не может найти.       Он закрывает глаза, выдыхая, искренне надеясь, что ему не перегрызут горло, искренне веря в то, что на этот раз принцип «будь, что будет!» не ударит его по зубам хлеще качель. Выдыхает:       — Но это приятный бонус.       Завулон в ответ неопределенно мычит — будто не верит в эту фразу.       Антон выныривает из нирваны, вздрагивает и распахивает глаза, когда вторая рука касается плеча и ведет к шее. Это неожиданно и слишком резко — страх идет по Антону нехорошей дрожью, заставляя кровь стучать у висков.       — Что ты..? — Он не заканчивает фразу, потому что за волосы несильно тянут, заставляя откинуть голову на колено сильнее. Городецкий не поддается — сопротивляется, держит её на прежнем уровне, напрягая шею, напрягаясь всем телом, чтобы если что сорваться с места. Ему не нравится это. Он хочет прекратить.       — Тише. Просто учусь властным жестам, — объясняет Завулон тихо. Он дергает волосы сильнее, а горячая рука ложится на впадину между плечом и шеей, поднимаясь выше. Сердце замирает, и, как по трубам, вместе с дрожью по телу бежит и холод.       — Не надо, — сухими губами просит Антон, голос срывается.       Темный замирает, и Городецкий чересчур судорожно выдыхает, когда с его шеи медленно убирают руку, переставая сдавливать и волосы в кулаке. Вместо этого — наоборот начинают нежно массировать это место.       Рядом с горлом тепло остается эфемерным следом, и Антон делает все, чтобы убедить себя в том, что там больше нет чьих-либо рук.       Он пытается выдохнуть собственное напряжение, прикрывает глаза. Такое бывает. Обычно, конечно, о проблемных местах предупреждают, но Антон не думал, что они дойдут до чего-то такого… а поэтому ничего страшного. Пытается он доказать самому себе.       Он чувствует, что что-то не так, ещё до шевеления Сумрака, поэтому как только он чувствует чужую магию внутри себя, он дергается из чужих рук практически панически, пытаясь прервать физический контакт как можно скорее.       — Тихо ты! — шикает Завулон, сдавливая чужие плечи и возвращая его, взбудораженного, на место. — Успокойся. Это просто Авиценна, Антон, — объясняет Темный взъерошенному Городецкому, который на низком старте был готов уже ухнуться на нижние слои от испуга.       Удивительно вообще, как Темный руку себе не потянул в попытке удержать его на месте.       — Авиценна? — потеряно переспрашивает Антон. Моргает, пытаясь мозгом осознать, что произошло.       Дурман спокойствия сошел, как лавина — холодом по конечностям и мелкой дрожью, — слишком быстро и неожиданно. Авиценна, Авиценна… Сумрак. Знание о том, что он — Иной приносит куда больше боли, даже физической, чем она была изначально.       В душе начинает подниматься клубок какой-то злости и обиды. Чувство оставленности, безразличия жрут его, а он по инерции начинает делать это тоже. Вместе с тем весь негатив направляется в одну конкретную и самую удобную сторону, и даже вполне справедливо: Темным вообще все на свете надо испортить что ли?!       — Какого чер– Света! Да ты с ума сошел! Я уж подумал… — гаркает зло Светлый, оседая на пол с легкой дрожью и резко дергая плечи, пытаясь стряхнуть этим движением чужие руки, которые, кажется, полапали его везде.       И теперь это тепло превращается в пламень – эфемерные следы чешутся, нервируют до желания соскрести их ногтями.       Чужие руки послушно убираются, и Антон остается на свободе. Первое, что он делает — невольно накрывает ладонями плечи, ведет ими к шее, пытаясь вернуть себе чувство безопасности. И продолжает тихо свирепеть дальше.       — Что ты подумал? — тихо-тихо интересуется Завулон.       Антон поднимает глаза, готовясь уже наорать на Темнейшего — мало ли что тот мог использовать в сессии! — и плевать на его статус!       Именно по этой причине он и не использовал магию — она была непредсказуемой. И смертельно опасной даже в руках несильного мага, потому что опасность определяется не тем, что из себя представляет объект, а тем, какие действия по отношению к нему предпринимаются. Дурак тот Иной, который не знает этого. Его же первым и зарежут заклинанием для чистки овощей.       Антона все ещё потряхивает от того, что могло произойти, но не произошло. Слава Богу, это была просто Авиценна! Он сосредотачивает свой взгляд перед собой, уже не так судорожно держась за плечи, и то, что он видит, не может описать — то ли словарный запас поблек от страха, то ли мозг, сосредоточившись на спасении себя, не особо фиксирует реальность.       Городецкий только и успел рассмотреть сведенные друг к другу брови и тень на лице, как Завулон отворачивается. Без слов. Злость застревает комком в горле — от большого возмущения.       Темный сейчас обиделся на него за то, что Антон переживает о своей безопасности, он правильно понял? На то, что Антон подумал, что это была не Авиценна?       — С чего ты вдруг вообще…? — рявкает Городецкий, пытаясь привести себя в порядок.       — Физический контакт Иных может дать знающему много информации, — говорит Завулон спокойно, только вот, печальней, куда печальней, чем обычно. Поясняет зачем-то: — По этой же причине слабым магам удобнее передавать образы с физическим контактом, лечить удобнее им же и так далее. Я просто почувствовал, что у тебя болит голова. Это — истина, так сказать, — добавляет он тихо.       Антон не понимает смысла этой фразы.       — Ну и болела бы она дальше. Тебе-то что, Завулон? — спрашивает он резко. Переходя на имя, переходя на личности.       Не понимать того, что происходит, ему очень не нравится. Издержки профессии. И Темнейший ему по этой же причине не нравится тоже.       — Дурак ты, Городецкий.       И Антон вспыхивает. Вскакивает на ноги, несмотря на боль, и стремительно покидает комнату, не оборачиваясь. Даже дверью не хлопает.       Завулон тяжело вздыхает, роняя голову на согнутые руки. Устало потирает лоб ладонью.

***

      — Te lo mereces, zorra!       Окно разбивается с грохотом. Оставаться на месте нельзя. Скоро придут Инквизиторы.