***
— Как подаренная водка? — спрашивает Антон первым делом, как только подходит к барной стойке. Из вежливости, из желания поговорить хоть с кем-то — диалог с Завулоном высосал из него все силы, и теперь сосал дальше, заставляя мозги разбиваться в тревожную труху. Иначе быть не могло — Антон ещё слишком мал, чтобы уметь сопротивляться, чтобы уметь не попадать туда, откуда не будет выхода, чтобы хоть как-то противостоять Великому. Почему-то Антон был уверен, что даже сейчас — он проиграл. Ещё не успели разыграться карты, не было сделано первого хода (по крайней мере, так он думал), ещё тасуется колода, но он — проиграл. Проиграл, потому что Завулон видит карты насквозь, потому что Антон играет в дурака, а Завулон — в покер. Гесер играет в шахматы, Завулон — в шашки, а Антон — в ящик. Угадайте, кто выйдет победителем? Хотя, тут уже как посмотреть… Кирилл удивленно смотрит на Городецкого, будто видит того в первый раз, а после принимает совершенно странное выражение лица. Что-то среднее между смущением, недовольством и задумчивостью. — Не водка… самогон на шишках… — тянет бармен неопределенно. Нервным движением поправляет кудрявые волосы за ухо, будто пытаясь что-то скрыть то ли от собеседника, то ли от самого себя. Антон поднимает брови в удивлении, пытаясь отвлечься от собственных мыслей. — Звучит мощно. Роман все-таки пьет? — Пьет, — подтверждает Кирилл. Тянет со смешком: — И ещё как… Короче, все прошло хорошо, подарком он оказался доволен… правда его, подарка в смысле, скоро практически не стало, — хмыкает странно. Протирает барную стойку быстрым движением, опирается на неё локтями. — Короче, ладно, главное, что все… хорошо. Чего изволите? Антон задумывается лишь на несколько секунд. Оценивает свое состояние — во время разговора с Завулоном он выпил совсем немного, но догоняться не стоит. Поэтому честно просит воды. У него на сегодня ещё есть планы… определенного характера. — Кстати, Ира просила тебе передать, что дона Дана, — Кирилл останавливается, чтобы хихикнуть и передать Антону стакан. — Сегодня в клубе. — А сама Ира? — уточняет Антон тут же. — Откуда бы? У неё основная работа. Я думаю она только в пятницу появится, — пожимает плечам Кирилл. — Мне по поводу Даны она просто написала. А ещё сказала, что яйца оторвет, если что-то случится… я правда не понял, это она тебе передала или мне. Городецкий ставит пустой стакан на стойку, задумчивым взглядом обводит людей, которые сегодня в залах клуба. Не сказать, что он знает прям много людей… чьи-то лица видел, и не раз, чьи-то имена знает, но в большинстве своем — многие ему тут совершенно незнакомы. — Ощущение, что я уже сам сюда, как на работу хожу… — хмыкает Антон невесело, игнорируя реплику про яйца. Они ему ещё нужны… Оборачивается вновь на Кирилла: — Как бы теперь эту Дану найти… Бармен кивает в сторону Большого зала, а сам рукой показывает блондину-Доминанту с другой стороны барной стойки, что сейчас подойдет. — Она, насколько я могу судить, в стороне диванов. Черноволосая жгучая красотка, ты точно её ни с кем не спутаешь. Тем более она иностранка, — Кирилл кивает, плавным движением тянется в сторону посетителя. — Ты не знаешь какой у неё браслет? — уточняет Антон напоследок. — Вроде бы красный, — кричит бармен с другой стороны стойки. — Удачи! Городецкий вздыхает. Обводит ту часть Большого зала, что доступна его взгляду, глазами. Видит того самого черноволосого мальчика и думает, что, может послать все нахер? А потом вздыхает, зная, что сам себе покоя не даст. И идет в сторону противоположной от него стены — там, где имеются небольшие диванчики, на которых мило расположились некоторые пары и одинокие Тематики. Первое удивление было в том, что Иных тут не было. И даже неинициированных не было. А это значит, что Дана в действительности была не Иной… Нет, Завулон это ему, конечно, сказал… Но верить Завулону? Покайтесь. Второе удивление состояло в том, что Дану он нашел достаточно быстро: у девушки был интересный… и явно иностранный темперамент. Определение «жгучая брюнетка» ей действительно подходило. Видно, что девушка была с южных широт — загорелая, с выправкой, сильными пальцами и безумно светлым лицом. Это в принципе присуще южным от России широтам. Оттого, что кто угодно будет веселей, чем русские. Девушка, которая уже скоро превратиться из неё в «женщину», была одна — она что-то увлеченно писала в блокноте, иногда сверяясь с тем, что было открыто у неё на телефоне. Красную брошь в волосах дополнял красный браслет на руке. И почему-то этот силиконовый огрызок на её изящной кисти смотрелся максимально неестественно, вызывая отторжение по всем законам эстетики. Ей бы подошел какой-нибудь рубиновый, на тонкой золотой цепочке… Антон поздно подумал, что подсаживаться к женщине хотя бы без бокала — не очень прилично. — Дана? Брюнетка поднимает зеленые глаза, и Городецкий видит несколько отчетливых морщин. Наверное с определением «девушка» он поспешил — ей было где-то ближе к сорока, если Антон верно разбирался в возрастах. Впрочем, этот возраст ей удивительно к лицу… — Это я. А вы…? — говорит она с явным и очень отчетливым акцентом. — Меня зовут Антон, — говорит он, уважительно склоняя голову, после присаживаясь относительно рядом. — Приятно с вами познакомиться. — А-а-а! — тянет вдруг она понимающе, выпрямляясь. — Antonio! Doña Irene рассказала мне о вас, — улыбается она. Антон невольно улыбается в ответ: — У вас очень хороший русский. — О, не издевайтесь! — хохочет она, прикрывая изящной рукой нижнюю часть лица. — Я знаю, он не идеал. Но практика помогает мне говорить лучше. У вас очень красивый и сложный язык. Мне нравится… красиво и сложно. Она говорит медленно, тщательно подбирая все слова, и наверняка затрачивая большое количество усилий ещё и на то, чтобы говорить понятно. При этом она делает это без суеты, которая присуща многим изучающим язык. Антон с удивлением понимает, что ему приятно слушать её: иностранный акцент звучит удивительно красиво и успокаивающе вместе с родной русской речью. — У вас хорошо получается. Полагаю, Ира рассказывала вам о том, что я хочу с вами поговорить, так? — Антон сначала спрашивает, и только потом понимает, что, наверное, такой речевой оборот, как «полагаю», иностранке не совсем понятен. Однако она задумывается лишь на секунду, переводя, а потом активно кивает: — Да. По поводу Don Arthur! — Да, это так, — Городецкий улыбается, думая, как бы подступиться к иностранке. — Но это может подождать. Не хотите ли вы чего-нибудь? — и видя легкое недоумение на лице девушки, кивает в сторону бара. Она качает головой. — Спасибо, нет, Anton, — Дана сдержанно улыбается. А потом смотрит так… игриво и при этом цепко — зеленые глаза резко контрастируют с красными акцентами в её гардеробе, и Городецкий может поклясться, что все эти брошки сверкнули дьявольским блеском, как в мультиках! Отвести взгляд от неё невероятно тяжело…. — Хочу спросить. Как давно вы… en el Tema? — Антон не знает языка, но конкретно эту фразу можно было перевести и без Петрова. Антон облизывает губы, и это не остается без внимания Даны. Она кидает быстрый взгляд на его губы, а потом ухмыляется. Совершенно греховной улыбкой. И у Антона от этого перехватывает дыхание. — Несколько лет. Думаю, вы больше? Ира отзывалась о вас очень хорошо, да и в Питер на конференции у нас мало кто ездит, — Городецкий старается говорить как можно проще, чтобы девушке было легче, а ещё более заинтересованно и томно, чтобы ей было приятно. Все-таки не один он наслаждается этим диалогом. Дана серьезно кивает: — Около… ммм… восемь, девять, десять? Десять лет. Или больше. Городецкий не удерживает восхищенного взгляда. Очень приличный срок. А девушка продолжает: — Поэтому я езжу по разным… местам. Россия, Москва, Питер, — названия звучат из её уст особенно мило. — Мне это все очень интересно. И люди у вас — интересно тоже. — И как вам Питер? — Мокро, — смеется девушка. — Но хорошо. Артур говорить, что это гадкое место, но мне оно… по душе, — Дана ставит ударение на «у», и Антон невольно улыбается. — Приятно видеть, что в России есть БДСМ. Антон держится из последних сил, чтобы не пошутить, что он у них везде — только в большинстве случаев совершенно без стоп-слов. — Вы за этим сюда приехали? — Да, развеяться. Да и Дон Артур меня приглашал уже давно. Захотелось его навестить. Тут Антон совсем слегка напрягается, но пытается держаться ровно, чтобы не выдать своей заинтересованности. — Он приглашал вас в Россию? Когда? — О, давно ещё, — Дана посмеялась. — Мы познакомились, когда он путешествовал. М… два-десять лет назад. — Двадцать? — подсказывает Антон правильную форму слова. — Да, да! И вот мы связались снова около года назад. Он пригласил в Россию, а я подумала, почему бы и не съездить? Это должно было быть интересно. Я, правда, не знала, что он найдет меня тут. — Хм, так не вы сказали ему про Истоки? Дана хмурится: — Знаете, не могу припомнить. Может и я. Он давно знал о том, что я увлекаюсь БДСМ. Может быть, это его… как это по-русски… увлечь. — Так это вам мы обязаны, что наш общий знакомый теперь в Теме? — прищуривается Антон. Дана выглядит удивленной: — В Теме? В самом деле..? Я думала, — Дана обрывается на полуслове. Думает. — Я думала, ему это интересно, как просто… человеку. Человек видеть извращение — человек интересоваться им. Я не знала, что он решил… изучить БДСМ. Антон пытается не выдать своего восторга. Совершенно ужасного — учитывая, что, видимо, Завулон все-таки хотел от Даны что-то конкретное, а вот Тема — прикрытие. Антон не должен радоваться. Однако избавиться от радостного, детского чувства, из-за которого так и хочется начать хохотать и орать: «А я же говорил!», не так просто… — Мне он сказал, что подошел к вам в Истоках, потому что хотел… войти в Тему. Женщина задумалась, изящно постучала пальчиками себе по щеке. — О, нет, в первую нашу встречу мы говорили о общих знакомых… знаете, я недавно вышла из отношений, — Дана вздохнула. — Мы общались как старые други. О БДСМ мы не говорили. Хотя, — она улыбнулась. — Я думаю, он просто постеснялся. Ему было интересно все вокруг. Антон закусил щеку с обратной стороны. Постеснялся? Завулон — и постеснялся? — Я не понимаю, почему вас так интересует мой друг, — хлопает глазами Дана лукаво. — Я… вроде как, взялся его обучать, — неохотно признался Городецкий. Девушка захохотала: — Серьезно? Oh Dios! Удачи, Антон. Городецкий глянул на девушку подозрительно. Она, отхохотавшись, объяснилась: — Я знаю его не так близко. Но могу сказать… он может быть той ещё… заноза в заднице, — последнюю фразу она проговорила с особым упорством. Городецкий невесело хмыкнул. Это было удивительно точное определение Завулона. — Это неожиданно. Я буду знать, что теперь его можно будет легально отхлестать, — пошутила она, у растягивая пышные губы в улыбке. — Хотя я подозревала, что ему такое нравится. А вам? Светлый вскинул голову, с удивлением натыкаясь на совершенно коварный взгляд. — А мне? — переспросил он. — А вам такое нравится, Антон? — и взгляд такой… хищный. И заинтересованный. Городецкий сдержанно смеется. Это всегда лестно, когда девушки вот так проявляют внимание. Особенно лестно, когда ты свитч, а перед тобой — девушка с красным браслетом. В эту игру интересно играть. — А вам, дона Дана? — улыбается он, начиная разглядывать девушку в ответ. Глаза у Даны немного загорелись, она хмыкает, кивая. — Как неприлично отвечать вопросом на вопрос, Антон. Ещё и даме. По сути — туше. Но и Тема для того и Тема, что можно было все свести в игру: — А может быть я хочу, чтобы вы посчитали меня максимально неприличным? — хмыкает Антон. Пододвигается ближе: — Сегодня вы доминант. Но могу ли я надеяться, что увижу вас с другим браслетом? Дана скользит по нему хитрым взглядом, следит внимательно, как Антон двигается ближе. — Я не понимаю, зачем… браст… браслеты. Красный, синий… Это… ограничение. Нет? — она тоже двигается ближе, прижимается боком к Антону и закидывает свою ногу на его. Городецкий на автомате тянется и обхватывает чужую талию, чтобы не дать девушке отстраниться. Впрочем, она и не желает этого делать. — Если вы сможете меня заинтересовать, я могу изменить его на синий. Прикажите мне это, — говорит она куда-то Антону в подбородок — к удивлению, Дана была невероятно низкой. А потом девушка бархатно смеется, пробегает пальчиками по боку Антона вниз, к ремню. — Или я это могу приказать вам. На вас, кажется, нет браслета. — Браслеты иногда бывают удобными, — невпопад говорит Городецкий, совершенно неосознанно начиная поглаживать женское тело руками. Потому что невозможно не начать его гладить, когда оно в шаговой доступности, а сама девушка совершенно не против… — Да, — томно говорит Дана. — Новым или… когда известно, чего хочется. Однако espontaneidad… иногда лучше certeza. Антон совершенно не понял, что девушка имела ввиду. Скорее, просто догадался. Он сжимает чужое тело, прижимая его ближе, трет носом о низкую макушку, говорит: — Свобода иногда не может быть безопасной. Дана делает резкий рывок, выпрыгивает из объятий Антона. — Ложь! — заявляет она, нависая над ним. Достаточно резкий, совершенно не женским грубым жестом опрокидывает Антона на диван, садится сверху. — Настоящая свобода — уважение свободы других. Я свободна, пока вы не скажете мне, что не свободны вы, — Дана сжимает сильными пальцами его горло, но совершенно несильно, как кажется Антону. Ему требуется больше. — И вы свободны в том, что делаете, пока я не скажу вам, что вы нарушаете мою свободу. И это безопасно. И я вижу, что вы — тоже. Все в этом клубе понимают это. Все в БДСМ понимают это. У Антона нет сил спорить. В горле пересохло, кажется, от жарких рук. Ему совершенно ничего не стоит опрокинуть Дану прямо сейчас, и совершенно непонятно — то ли от того, что хочется увидеть, как она снова сбрасывает его и подминает под себя, душа чуть ли не по настоящему, то ли от желания увидеть еë беспомощной, с запрокинутыми руками и обнаженной грудью. Его останавливает одно. Это — уже часть игры. А они на неё не договаривались. Пусть Дана и говорит как раз об этом. — Нам следует прекратить, если вы не согласны со мной на сессию, — предупреждает Антон тяжело, взглядом пожирая девушку над ним. Она смеется: — Эх, «Истоки»! Вам так… важно согласие. У нас такого нет. Вы — мило и… раздражение, — она смешно дергает носом. — Мне хочется заткнуть вас, Дана, — говорит он честно, тяжело вздыхая. — Вы свободны в своих действиях, Антон, — чуть ли не мурлычет она, и Антон почти не понимает, что она говорит — акцент стал совершенно невозможным, утонувши в женском возбуждении. — Какие у вас стоп-слова? — Я сейчас вырву вам глаза, — обещает Дана, и впивается зубами Антону куда-то в шею, а ногтями царапает его футболку, будто пытаясь разорвать. — Светофор. И как только Антон слышит это, он легким движением руки опрокидывает Дану — смешно тягаться девушке метр с кепкой с Высшим Иным. Но она дается не так просто — пинает пяткой Городецкого по коленке, улыбается бешено и скалится. — Уже не хотите мне даваться? — хмыкнул Антон. — Ну почему же. Просто возьмите меня, если сможете. Иначе вас возьму я, — она улыбается, взмахивает головой и волосы убираются за спину этим движением. — Что вы хотели узнать ещё про Артура? Это может быть интересной игрой — заставьте меня сказать. Антон хмыкает, чувствуя, как вся слабость уходит из тела, делая его легким и опасным, делая его чуть ли не животным на охоте. Ему всегда нравились такие игры в догонялки. А сейчас это усугублялось тем, что совершенно неясно, кто из них — догоняет, а кто — убегает. Это было похоже на войну: они кусались, опрокидывали друг на друга, делали больно, делали хорошо. Вели практически равный счет, пока Дана не заговорила его. У Антона не осталось ни слов, ни ответов, и после этого уже она повела его. Повела его, как доминант, знающий, куда надо деть энергию сабмиссива, позволяя ему думать, что у них все ещё ничья. Они переместились в комнату незаметно для себя: Антон скалился, пытаясь выяснить то, ради чего он сюда пришел в том числе, Дана облизывала яркие губы, совершенно хищно смотря на чужой оскал. Городецкий думал, что поведение Даны ему кого-то напоминает. И почему-то от этого старался быть невыносимым: причинял боль руками, скалился и язвил, на что Дана лишь бархатно смеялась, причиняя боль руками в ответ. В конце концов, Антон так потерялся в своей игре, что совершенно не заметил, как игра оказалась уже и не его, а её. Он проиграл ей — дал себя подчинить, но почему-то это ощущалось победой. Это ощущалось правильно. Будто именно в таком взаимодействии его отдушина — едва ли он когда-либо хотел быть победителем. Нет, он просто хотел быть игроком, который по итогу получает удовольствие. Дана раскрыла все, что ему нужно было: его самого, информацию про Завулона. Кстати, практически идентичную тому, что рассказал и сам Темнейший. Запоздало подумалось, что Завулон не сказал, что уже обозначил Дане свое желание. Только намекнул. Но, может быть, Антон неверно понял. Были ещё какие-то мысли, но Антон их не заметил. Да и в тот момент как-то не до этого было. Дана не походила на марионетку Великого. Особенно с этой-то плетью в руках… Когда он, выжатый, охрипший, в следах, ссадинах и болящей спиной вышел в октябрьскую ночь, спасаясь в холодном ветре, мелькнула мысль, что все более-менее сошлось. Только вот что-то все равно не давало ему покоя — прямо как те мысли, за которые он не мог ухватиться ни во время сессии, ни во время чаепития в дежурке. Причем что-то не так было отнюдь не в информации про Завулона. Может быть — в их с Даной отношениях, в самой Дане… Неясно. Но ясно одно: Антон точно что-то упускает. Что-то, что на самом видном месте. Только вот, что..? Хорошо, что ему не нужно было на следующий день на работу. Потому что если бы было — он бы задолбался бегать по этажам от коллег, лишь бы они не хлопали его по плечам и спине… а то позорного повизгивания было бы не избежать. Антон валялся тот остаток дня, который он не проспал, чувствуя, как гудят все мышцы. Каким-то магическим образом все переживания исчезли — как всегда бывает после небольшой физической нагрузки и нежелания забивать голову проблемами. Уже ближе к вечеру, когда Антон курил на балконе, зябко ежась в тонкой накидке, на телефон пришло сообщение: «Пап, привет! Я завтра приеду — повидаться, да и по делам надо. Так что выгоняй всех любовниц, делиться тобой я не намерена». Антон мигом просветлел лицом.***
— Привет! — счастливо звучит над ухом. Антон резко оборачивается и тут же чувствует на своей груди тяжесть чужого тела: Надя кинулась к нему в объятья, крепко держа руками за шею и носом утыкаясь примерно туда же. Сдержав какой-то совершенно постыдно-светлый порыв желания повалиться с дочкой в опавшие листья и не выпускать из своих объятий ближайшее столетие, он, хохотнув в макушку, обнимает руками в ответ. Он бы так и стоял, но мысль, что Наде, должно быть, неудобно, заставила его отстраниться. — Надежда Антоновна, а вы почему без шапки? — тут же спрашивает Антон, осматривая Надю с ног до головы. В общем и целом, результаты осмотра положительные: ребенок здоров, даже счастливо улыбается, смеется, сверкает его глазами и даже не имеет сильно больших синяков под глазами. Как это у неё получается в годы студенчества, Антон понятия не имеет. Казалось, что такая магия недоступна даже Абсолютным. — Антон Сергеевич, а вы? — с иронично ровным лицом спрашивает дочь. Потом все-таки не сдерживается, хихикает: — У нас в Праге сейчас ещё тепло. Антона удовлетворяет этот ответ. С какой-то подозрительной нежностью спрашивает: — Как она вообще? Стоит? — Да куда же денется, — машет Надя рукой. Подмигивает: — То, что там Абсолютная периодически беснуется, на ней никак не сказывается. И не скажется. Москва-то от тебя ещё не развалилась, — она хмыкает, берет отца под руку: — Пойдем, я ужас какая голодная! И пиво хочу. Антон аж закашлялся от этого признания: — Ты приехала из Чехии и хочешь пива? Надюш, ты там вообще что делаешь? — Не поверишь, учусь, — Надя тяжело вздыхает. — Не сказать, что тяжело, но и не расслабишься. А ещё я своих однокурсников научила Короля и Шута на русском петь, прикинь! Я тебе видео покажу, когда мы сядем. А ещё у меня такой интересный преподаватель по зарубежной истории! Ты знал, что в Риме… а, впрочем, ладно! Ты-то как? Антон кидает взгляд на Надю и какая-то непонятная тоска жрет его, тут же уступая место тихой радости и гордости. Наде скоро будет двадцать два года, она уже на четвертом курсе и все эти четыре года не живет ни с Антоном, ни с матерью. Учится в Карловом университете на юридическом, хотя они со Светой до последнего думали, что она свяжет свою жизнь с чем-то лингвистическим. Не связала. И иногда очень сильно бесит этим фактом некоторых Великих. Потому что как только получаешь юридическое образование, все несовершенства Иной системы начинают выглядеть чересчур явно. И, конечно, заметить все многоходовки на бюрократическом уровне становится ещё проще. Но Надя в этом не участвовала, бегая от всех предложений вступить в Ночной Дозор Праги, Москвы, да и других городов. В Инквизицию её, конечно, не звали, но то лишь дело времени. Вряд ли так продолжится и дальше, после того как Надя получит степень магистра. Тем более что и сейчас, по её рассказам, она достаточно часто присутствует на Инквизиторских мероприятиях. Антону это, конечно, не особо нравилось. Но главное, чтобы это нравилось его дочке. А ей нравилось. Надя вытянулась, стала уже наверняка даже выше собственной матери, наверняка привлекала мальчиков (Антон при этой мысли каждый раз скрипел зубами. Сначала университет — потом мальчики, думал он. А ещё лучше — сначала столетие одиночества, а потом уже — мальчики. Ну молод он ещё для внуков!)… В общем и целом — стала отдельной и самостоятельной личностью. Но как бы высока она ни была, как бы много пива не пила наравне с ним, как бы много не утирала нос Великим, для него она все равно останется маленькой девочкой со смешно растрепанными светлыми волосами. — Все стабильно, — улыбается Антон, интонацией показывая свое отношение к этой стабильности. — Стабильно плохо? — уточняет Надя. — Стабильно хочется напиться и в тайгу. — Ну… — учено тянет Абсолютная. — Это учесть общая. Я тоже хочу. Тайга, водочка, гитарка, Летов… эх, ну это ли не общее благо? Они с Антоном посмеялись. Прошлись немного по улицам, выискивая какое-нибудь мало-мальски нормальное заведение. Надя рассказала про маму, про учебу, про перелет… Тут отец и спросил: — Ты, кстати, зачем приехала-то? Учеба только началась, а ты уже отлучаешься. — Да вот, случилось же что-то на юге, — задумчиво говорит Надя. — В Валенсии что ли? Меня, как Абсолютную, хотят привлечь… не сказать, что к расследованию, скорее к экспертизам всяким магическим. Кто-то из Московских Великих потребовал отвод… Короче, я собираюсь ждать тут Инквизиторов из Европейского бюро, решения Гесера и Завулона, а потом поехать в Валенсию. Антон хмурится. Делать его дочери будто нечего, кроме как по местам кровопролития шастать. — Не переживай, — Надя трогает его за руку. — Возможно, мне даже не придется ехать. Может быть, тела привезут. Хотя я бы, конечно, съездила. На месте битвы шансов нарваться на следы больше… — начинает она со знанием дела, но обрывает сама себя на полуслове — видимо, считает, что отцу её заинтересованность видеть не следует. Он, конечно, увидел, но ничего не сказал. Ему бы тоже было интересно… в свое время. — Надеюсь ты там не останешься? — только спрашивает он. — Делать мне больше нечего, — фыркнула девушка, будто читая мысли собственного отца. — Я, на самом деле, не думаю, что это Сумрак, — вдруг признается она. Антон хмыкает, пожимает плечами: — Да, наверное… Если Сумрак и швыряется фаерболами, то точно не обычных размеров… — Да даже не в этом дело, — чешет макушку Надя. Антон думает, что следует все-таки купить ей шапку. — Кажется мне, виновника надо искать среди Иных. — Какой-то бешеный, который в одиночку завалил пятьдесят Иных? — Нет конечно, — удивляется дочка. — Я думаю, это две группы, которые сражались против друг друга. Ты же не видел материалов дела? — Антон качает головой. — Там по всем данным была какая-то битва. Достаточно масштабная. Сотня Иных тебе не шутка — Сумрак там, по словам Инквизитора, все ещё ходуном ходит. На первый слой не залезть, тот аж плюется, не может переварить. А битва это плохо… сотня Иных, которые, презрев Договор, кинулись друг друга убивать. — Надя жует губы в задумчивости, от чего Антон на неё шикает. Она продолжает: — Явно не проделка Сумрака. Вот Инквизиция и за голову хватается — как это они так пропустили вполне себе опасную, видимо, секту. Они боятся, что очередная бойня будет ещё где-то. — Справедливое опасение… — Наверное, — пожимает она плечами. — Там ещё есть кое-что интересное… была в той местности одна Великая Светлая. И куда-то пропала… — Пропала? — переспросил Антон. — Пропала, — подтвердила Надя со вздохом. — Никак найти не могут. А обращаться в Дозоры не хотят. Не знаю, уж, почему… В общем, странно это все, — Абсолютная задумчиво посмотрела на небо, будто то могло дать ей ответ. — Да и чувствую я, ничем хорошим это не кончится… — Тебе ничего не угрожает? — Мне-то? Мне угрожает только Гражданский процесс на сессиях, — Светлая хохочет, и Антон невольно растягивает губы в улыбку, наблюдая за ней. Какая же она взрослая… — А это — так… временные трудности. В любом случае, будь, пожалуйста, осторожен. Надя сжимает руку отца, будто хочет передать этим движением всё свое опасение. Антон сжимает её в ответ. — Ну да ладно. Пойдем уже, сядем где-нибудь, в конце концов! — Говорит дочка, утягивая отца в ближайшую кофейню. Глаза её блестят, ясно видно, что о Валенсии дальше говорить она не собирается: — Я невероятно жажду услышать из первых уст рассказы о профсоюзе. В Праге весь Дневной жужжит, представляешь, тетя Алиса аж сама сюда рвется, чтобы это вживую увидеть!