Обычные будни шаманов города N

Когда лохматый с утра Джонатан в домашних штанах и безрукавке (он только недавно закончил набивать рукав, вот еще не хватало скрывать его под одеждой) выходит из дома, вдыхает влажный осенний воздух, и идет в пекарню за круассаном, эта картинка его забавляет. На кирпичной стене странный бритый человек, запрокинув голову, пьет дождь. Удивительно четкое отображение происходящего — все последнюю неделю каждый день, как по расписанию, с утра идет дождь. Он ухмыльнулся и покачал головой — нет, этот Город все-таки удивительно самоироничен и поэтичен. Может быть поэтому он застрял здесь уже на несколько лет. Для таких как он, личность Города всегда имела значение. С городом нужно подружиться. Иначе не имело смысл оставаться. Это очень расслабленное утро, но когда еле уловимый запах гнили проплывает мимо него, он деловито доедает полумесяц из воздушного теста, почти не глядя сминает и закидывает стакан из-под каппучино в урну, и отправляется за невидимым следом. Когда ты один из тех, кто хранит границу между Городом и тьмой, такое случается. Сгущающийся запах тоски и смерти через пару районов ведет его через Лайбенстрофф, благо Хакайды нет на месте, иначе бы без чая на полчаса не обошлось, он не захаживал к нему уже месяц, а это не дело, с местными духами надо дружить, надо будет завтра зайти, кстати. Почти неуловимый, но мерзкий запах приводит к дому, над которым нависла...туча-не туча, туман-не туман? Он не торопясь обходит его кругом, сканирует эманации на всех уровнях — такого он еще не видел. Но судя по всему, он делает правильный вывод: неизвестный ему доселе монстр облюбовал дом престарелых, и, кажется, потихоньку высасывает силы из тех, кто был внутри. Незаметный взорам простых горожан, разве что создающий неуловимый запах и гнетущее ощущение, большой, желтовато-серый. Как Джек пропустил его? В нем появляется злорадство — будет чем поддеть при следующей встрече этого красавчика. Но вначале нужно что-то сделать с этой тварью. Он простирает руку, пытаясь нащупать слабое место. А она сильна. Он медленно прикидывает шансы окрутить ее магической сетью — мимо, пронзить ятаганом — навряд ли поможет при такой туманно-слизистой структуре. — Думаешь, чем ее взять? — голос застал его врасплох, но он знал, кого увидит, когда обернется. — Бейба! Ты чего подкрадываешься?! — Бейба флегматично пожимает плечами. Это тебе не Джек, Джек бы стебал его еще три года. Бейба выглядит как обычно: толстая, полностью в розовом и застиранном - лосинах, короткой юбке, футболке, с жидким хвостиком обесцвеченных, спутанных волос, с сонным взглядом жующая жвачку. Если бы он не видел ее в бою, он бы мог обманываться. Но он видел. — Ее ничем не взять. — В смысле?! — возмущается Джонатан. Бейба снова флегматично пожимает плечами и снисходит до пояснений: — Нам ничем. Да, тут можно не сомневаться. Если Бейба сказала, значит факт. — А как? Откуда эта штука вообще? — Ты как маленький, — голос Джека как всегда ехиден. Ну конечно, не только он почувствовал эманации такой крупной твари. — А ты как большой, — привычно огрызается Джонатан, поворачиваясь к Джеку. Во-первых его по-прежнему бесит цисгендерность Джека. Редкий случай, когда «зависть к пенису» не вымысел Фрейда. Во-вторых, этот мерзкий красавчик умудрился еще и вырасти в настоящем замке с настоящей магической библиотекой и дядюшкой, который его многому научил. В отличие от Джонатана, которому, между прочим, пришлось учиться с нуля и набивать шишки самостоятельно. В общем, честно, было чему завидовать, так что он даже не скрывал, насколько Джек его бесит. Своей везучестью, жизнерадостностью, тем, что у него было и есть все, чего не хватает Джонатану. Ему не пришлось справляться с жесткими приступами дисфории, когда не можешь видеть свое тело в зеркале настолько, что от случайного взгляда перекашивает и бросает в отвращение к себе на ближайшие несколько часов. Ему не приходилось доказывать окружающим, кто он, встречаться с насмешками и бросаться в драку после «но ты же такая милая девочка», когда он уже сказал, что он не девчонка. В мире Джека постоять за себя кулаками считалось тем, за что уважали. В его мире он слышал презрительное "психованная, больная, придурошная". Его тело всегда было таким, каким он ощущал — телом вначале мальчика, потом привлекательного сильного парня. У него есть все, что хотел бы иметь Джонатан. И никогда не имел. Он хотел бы вырасти так же, с отцом и дядей, которые поддерживали бы его, учили бы драться — вовремя, а не когда это уже вопрос почти выживания. Которые бы давали ему «пять», и говорили, что он классный парень, а не «идиотка, которая мается дурью». Мать так никогда его и не приняла. И вроде бы он никогда сильно и не думал об этом. Не было и не было. Мало ли у кого чего нет. Он со всем разобрался — и с окружением, и с телом. Так как мог и умел, будучи одиноким еще почти подростком, который внезапно столкнулся с магическим потенциалом. Только вот встретив Джека — такого, каким он хотел бы быть изначально, такого, у которого было все, что ему хотелось бы, он понимает, насколько его задевает то, что все могло быть иначе. Может быть немного странно, почему его это так задевает именно в Джеке. Может быть дело в том, что с Джеком они на одной территории. И можно сказать, что в одной весовой категории. В смысле, что занимаются одним и тем же и постоянно пересекаются. Попробуй тут не пересечься. Отдельно его бесит то, что Джек при этом не злобливый и по сути добродушный и классный парень. Ему было бы проще злиться на него, если бы он был мудаком, придурком. Но нет. — Это варккроста, — говорит тем временем Джек, — туманный стихиаль кладбища, который обрел жизнь. Так себе жизнь, конечно. Это фактически ожившее горе всех тех, кто хоронил там близких. Но кроме горя там есть тоска по несбывшемуся, желание жить. И пожирать людей. В отместку за то, что те живы. Мечом его не взять, ятаганом тоже, не смотри на меня так, сквозь магическую сеть он проходит, электрические разряды тоже мимо. — Мда, — резюмировал Джонатан. — Самое отстойное, — продолжил Джек, — это то, что, что она растет. И становится сильнее. — Как обычно, — флегматично пожала плечами Бейба. По прозрачным щупальцам твари плавно поднимается и пульсирует что-то прозрачное. Джонатан протягивает руку, чтобы просканировать здание: в здании живут около двадцати стариков. Между пятерыми из них и варккростой можно почувствовать связь. — Почему он не выпил их сразу? — Не знаю, — пожимает плечами Джек, — без понятия. — Она ведь может выпить их сразу? — Как-то был случай, когда такая тварь сожрала за раз целую свадьбу. — А эта значит, пришла в дом престарелых и еле тянет пятерых, — задумывается Джонатан. Почему-то в крутится утреннее граффити — мужик, выпивающий тучу. Хотя здесь наоборот, туча выпивает мужиков. Он невесело ухмыляется от своего каламбура. Туча. Туча. А тучи как люююдиииии — всплывает откуда-то фраза. Тучи как люди. Как люди. Она обладает сознанием, как человек. Ну или частичным сознанием. Может именно эта не хочет убивать людей? — это внушает надежду. — А что если её выманить? — Куда? — Без понятия. На кладбище? — Она там умрет. Оно ей надо? — Мда, — мысли снова обрываются. — Бейба, ты разговаривала с ней? — Да. Ну конечно. Если Бэйбе не задать прямой вопрос, она ничего не расскажет. Как это бесило его первое время. Да и сейчас периодически бесит, даже когда он отлично знает, что она не со зла. У нее просто мозг так работает — не спросили, значит нет смысла говорить. — И что она говорит? — Она не хочет убивать людей, хочет уйти, но не знает куда и как. Ей тоскливо. Они снова замолкают. Утреннее граффити не дает покоя, продолжая крутиться в голове. Туча. Туча, которую выпивают. Кто? Город же. Город выпивает тучу. Туча проливается дождем. — Дождь! — выпаливают они с Джеком одновременно. Вот про что говорил ему город с утра: это не про осень, это про то, что ему хочется, чтобы именно эта тучетварь пролилась дождем. Когда они поняли, что именно они будут делать, понять Как, оказалось гораздо проще. Бейба говорит с варкрастой и он как всегда не понимает, как, но она получает её разрешение. И это хорошо. Без него они тоже справились бы, но было бы сложнее. Они договариваются о том, кто что делает — это занимает пятнадцать минут. Пять, если не считать перепалки Джонатана с Джеком. Не то, чтобы их совместная работа была чем-то обычным, но иногда такое случалось. Как бы его не бесил Джек, он любил такие моменты. Во-первых, это красиво. Бейба стоит на границе, отводя глаза так, чтобы люди им не помешали, обходя их по косой дуге и не понимая, что их заставило сегодня сменить маршрут. Джонатан использует магические поля, чтобы создать напряжение между полюсами и молнию, чтобы запустить процесс — ему кажется, он слышит наполненный тоской вопль даже через гром. Джек как всегда зрелищными пассами (вот умеет же, чего не отнять, того не отнять) создает вихрь, замыкая контур, чтобы варккраста не расщепилась и не размножилась. Изнутри это больше всего похоже на тоскливые и одновременно яростные рыдания. Тяжелые эманации, которые придавливают его к земле и словно выжимают из него все то, что всегда было внутри него. Со стороны выглядит как очень локальный дождь, закручивающийся в вихрь, который подчиняется пассам Джека и уходят в строительный котлован, очень удачно оказавшийся рядом. Ветром поднимает строительную пыль, обрывки пакетов и коробок, которые несутся вдоль котлована, сопровождая весь процесс. Он держит полюса изо всех сил. По часам всего минут сорок, но кажется, что вечность. Уже почти трясутся коленки. И все же варкраста постепенно уходит. Они чувствуют её благодарность и облегчение, когда она прощается с ними без слов. Бейба читает последние заклинания. Выглядит это как всегда безумно: глаза, закатившиеся куда под череп, оставив только белки, руки, перебирающие что-то в воздухе, и экспрессивное бормотание. То еще зрелище. Только вот Джонатону было не до нее, где-то в этот момент он чувствует опустошение и усталость, начиная отрубаться. Черт. Только не на глазах у Джека. Он ненавидит чувствовать себя слабаком. Он не должен быть слабаком. — Опирайся на меня. — Я в порядке. — Ага-ага, — давай вот сюда, садииись, — да, в таком состоянии сделать вид, что он в порядке, не очень получается. Бейба, как только закончила читать закрывающий круг, пошла своей ковыляющей походкой в дом к старикам, как обычно не попрощавшись. Но он был ей благодарен, сам бы сейчас не смог, а надо было бы посмотреть, как они там, может кому энергии немного добавить. Он даже не замечает, как Джек сгонял за кофе, пока он полулежит в полуобморочном состоянии на скамейке. — Знаешь, я как-то привык жить в семье. У нас была большая семья. А потом кто-то умер, дядюшка погиб от рук инквизиции. Новые поколения моей семьи я иногда отслеживаю...но это не то. И среди охотников все такие одиночки. Джек откидывается головой на спинку скамьи и несет что-то сентиментальное. Нашел время философствовать. Единственное, почему он может все это рассказывать Джонатону, потому что у того нет сил свалить. — Неужели тебе не хватает иногда возможности просто поговорить с кем-то? Джонатан молча пьет кофе, отрешенно отслеживая звездочки перед глазами. Голова толком не варит. Но как-то внезапно услышать от этого вечно улыбающегося мачо про скучание по семье и одиночество. Ответить нечего. Ему тоже иногда не хватает. Близких. Семьи-то у него почитай никогда не было. Вот только он никогда не признается. Особенно Джеку. — Ты как? Можешь стоять? — Я в порядке. — Да в порядке ты, в порядке, я не сомневаюсь. Позволишь проводить? В первый раз за эти несколько лет Джонатан не находит, что возразить. — Не могу идти, — признаваться в этом еще вчера перед Джеком ему показалось бы ужасно унизительным, но кажется, сейчас у него нет сил думать об этом. Да, ему бы доползти до дома. Заклинание вытянуло слишком много сил. Просыпается он у себя на чердаке, в постели, укрытый пледом. Возле кровати стоит кофе и пакет из пекарни. Голова все еще гудит. Интересно, сколько времени прошло? Несколько часов? В телефоне сообщение: «Я зайду вечером проверить, как ты». Это даже не вопрос. Джонатан задумчиво смотрит в окно, за которым льет дождь. На стене напротив Город нарисовал для него птиц. Птицы это хороший знак. Осенний дождь — тоже. Он смывает все лишнее, оставляя город свежим и пронзительно живым, бескомпромиссно обнажая все самое худшее и все самое лучшее. Все настоящее словно на ладони. Не отвернуться. Не отвертеться. Он берет в руки телефон и печатает: «Захвати с собой пиццу».