***
Как и у большинства других агентов ЩИТа, у этого человека сменилось несколько имён. Джек. Росс. Дэнни. Каждый раз новое. Солдат не прикладывает никаких усилий, чтобы запоминать эти дежурные личины, все такие неубедительные. Вместо этого он всегда называет человека Стивом. Это не одна из его выдуманных личин, по крайней мере, он не помнит, чтобы это было так, это просто случайное имя, которое он выловил из туманных архивов эмоционально значимых воспоминаний и произвольно прикрепил к этому конкретному лицу. — Ты просто выглядишь как какой-то Стив, — однажды сказал он этому человеку, просто из духа противоречия. Это была их первая встреча, а может быть их последняя, или одна из тех, что были в промежутке; определить невозможно. Солдату не нравится пытаться вспоминать что-то. Он, правда, помнит, что человек тогда выглядел так, словно ему больно, с этой тревожной складкой между золотистыми бровями, но, возможно, это было просто потому, что они тогда пытались друг друга пырнуть. (Они всегда сражаются. В этом нет ничего личного. Они просто так созданы, как шахматные фигуры: один ферзь из слоновой кости, а другой — из чёрного дерева, противостоящие друг другу на шахматной доске из взрывов, убийств и войн чужими руками. Насколько известно Солдату, а это совсем немного, так было всегда и будет всегда.) Однажды, возможно, он сможет перехитрить Стива, и его пули попадут в цель, и он будет стоять над ним, победоносно, подобно гладиатору, и смотреть, как из него вытекает жизнь. Когда этот день придёт, Гидре больше не нужен будет их Солдат, и он войдёт в криокамеру в последний раз и будет смотреть, как над ним закрывается крышка, словно он игрушка, которую навсегда убирают в шкаф, когда ребёнок вырастает. Симуляция без умиротворённой бесповоротности настоящей смерти. Может быть, поэтому он никогда не прикладывает слишком много усилий, чтобы убить Стива.***
Сегодня Стив принёс ему бургер и пакет охлаждённого апельсинового сока. У Стива всегда с собой еда, и Солдат её всегда ест. Может быть, в самый первый раз он и отказался, доверившись здравому смыслу и боевым инстинктам, полагая, что еда отравлена. Но он всё ещё жив и вечно голоден, и поэтому, теперь, он берёт всё предложенное без вопросов. — Не видел тебя целый год, — Стив начинает собственный бургер. — Спал? — Может быть, — небрежно отвечает Баки. Сегодня он будет Баки. Он становится Баки всякий раз, как принимает пищу от Стива, словно Персефона из греческих мифов, что восходит на трон с губами, запятнанными алым и багряным от зёрен граната, поднесённого ей Аидом. Как и Стив, он пытался представляться разными фальшивыми именами на протяжении многих лет, но ни одно из них не прижилось. Может быть, у Стива тоже проблемы с памятью. — Они с тобой хорошо там обращаются? — Ага, — говорит Баки. Стив каждый раз его об этом спрашивает. Он вынужден отвечать положительно, иначе вокруг глаз Стива появляются грустные морщинки, и он пытается убедить Баки убежать с ним. Или, может быть, это было только один раз. Тогда Баки сказал ему, спасибо, но нет, мы едва знакомы, всего лишь поели вместе пару раз, да расстроили друг другу несколько планов, не думает ли Стив, что это чересчур поспешно? И Стив какое-то время хандрил, но, если он и предлагал это снова, Баки не помнит. На этот раз Стив испытывает судьбу вопросами: — У тебя приказ застрелить дипломатку? — У меня много приказов, — отвечает Баки. — Ты собираешься поделиться картошкой фри или только будешь задавать глупые вопросы? Стив морщится и суёт пакет картошки ему в руки. Кусочки уже размякшие и холодные, но Баки всё равно их съедает. Это лучше, чем всё то, чем его кормят его кураторы. Всё ещё жуя, он берёт на себя ведущую роль в их взаимном допросе: — Это ты прошлой зимой взорвал нашу базу на Хоккайдо? Брови Стива ползут вверх: — Что они тебе сказали? — Что какой-то блондинистый здоровяк проломил входную дверь обеденной тарелкой и запустил систему самоуничтожения, — говорит Баки. — Я знаю только одного блондинистого здоровяка с обеденной тарелкой, так что решил, что это был ты. — Опасно вот так делать выводы, — нейтрально замечает Стив. Даже с его необъяснимой привязанностью к Баки, он всё равно никогда не даёт прямых ответов. Мешает что-то насчёт якшания с врагами и угрозы национальной безопасности и всего такого. Но спустя миг говорит: — Я надеялся, что ты будешь там. Баки молчит. Из них двоих, он умеет допрашивать намного лучше. Стив добавляет: — Я рад, что тебя там не было. Стив — это живое противоречие на грациозных ногах танцора балета. Баки это понимает. Поэтому они и ужинают вместе, поджидая свой объект, женщину, которую один из них хочет убить, а другой попытается спасти. Как Стив выразился, почему бы и нет. Баки не подвергает это сомнению. Он давно перерос по-детски наивные вопросы.***
Вот как всё происходит: Дипломатка подъезжает к своему дому спустя пятнадцать минут. Зимний Солдат (уже не Баки, потому что он всё доел) специально вытаскивает пистолет так медленно, что у Стива более чем достаточно времени, чтобы поймать его за запястье и рвануть его вниз. Пока его враг занят этим, свободной рукой он залезает в карман и нажимает на кнопку дистанционного управления, запуская взрыватель бомбы, которую прошлой ночью закрепил под машиной дипломатки. Он мог бы взорвать её и раньше. Радиус действия у этих штук весьма впечатляющий. Но, как он позднее объяснит своим кураторам, он хотел, чтобы она была достаточно близко, и Стив увидел, как всё произойдёт. Чтобы Стив мог рвануть через дорогу за те три секунды или около того, которые потребуются, чтобы бомба сдетонировала, и попытался её спасти, погубив и себя в процессе. Я думал, скажет он, воплощая собой трезвую логику, что вы бы этого хотели. Но в основном он хочет только дать Стиву шанс на победу.***
Дипломатка погибает. Стив — нет. Так что всё проходит по плану, более-менее.***
Он продолжает просить у кураторов разведданные по Стиву. Только он не использует ошибочное наименование Стив, это всего лишь удобный ярлык — это сентиментальное, эмоциональное сокращение для чего-то, что невозможно классифицировать, и не дай боже Зимнему Солдату проявить чувства или эмоции. Капитан Америка, обычно говорит он, или, объект, или тот парень, что появляется на всех моих миссиях. Иногда они ему что-то рассказывают. Сухие, объективные факты, которые аккуратно заполняют пробелы в его памяти и которые можно так же легко изъять снова, когда задание выполнено. Лабораторная морская свинка Абрахама Эрскина, которая стала суперсолдатом. Метр восемьдесят восемь сантиметров, сто десять килограммов, светлые волосы, синие глаза. (Синие, как васильки, как яйцо малиновки, Солдату приходится бороться с желанием дописать это в официальное дело.) Сверхчеловеческая сила и скорость. Повышенная способность восстанавливаться. Щит из вибраниума. Столкнул тебя с поезда в тот раз. Всего лишь одно из многочисленных неэтичных видов оружия, которые Старк и Картер используют, чтобы нарушить баланс в мире; теперь понятно, почему он должен быть уничтожен, не так ли? — С какого поезда? — спрашивает обычно он. Или, наморщив лоб: — Я это помню по-другому. И тогда вокруг появляются сочувственные взгляды, и чьи-то лёгкие руки сжимают его тяжёлые руки, и они говорят, Нет, нет, разумеется, нет, травма сыграла с твоим мозгом такую злую шутку, неудивительно, что ты всё неправильно помнишь. Иногда он им верит, а иногда — нет. По большому счёту, это вряд ли имеет значение. Прошлое ненадежно, а настоящее безнадёжно уныло, поэтому он строит себе будущее за будущим в длинные периоды простоя между заданиями, словно легкомысленные замки на быстро размываемых пляжах. Он снова увидит Стива. Они будут драться, и, как обычно, никто не победит. Другие люди будут умирать, превращаясь в отметки для подсчёта результатов либо на той стороне доски, что принадлежит Гидре, либо на той, что ЩИТу, и где-то посреди этого хаоса они со Стивом перехватят пару минут, чтобы поболтать над едой. Он будет задавать изобличающие вопросы, и лицо Стива, которое якобы должно быть каменным, будет выдавать все ответы; а потом он забудет Стива до их следующей встречи, и всё начнётся сначала. Это так себе жизнь, но уж точно лучше альтернативы.***
Когда они встречаются в следующий раз, это потому что Стив, словно ящерица, залезает в гостиничный номер Солдата в три часа ночи, и от его рюкзака несёт чем-то жирным и солёным. Солдат немедленно просыпается, нож в руке, приводы завывают, в животе урчит. Его никогда не кормят досыта. — Я не заказывал доставку еды в номер. Стив широко улыбается, переступая через растяжку под окном. Не ожидая приглашения, он устраивается в ногах кровати, матрас поскрипывает под его тёплым весом. Он кладет щит на пол, так, чтобы Солдат мог его видеть, и Солдат делает то же самое с ножом. У него на себе спрятано ещё несколько пистолетов, но у Стива наверняка тоже. — Я принёс стейк, — говорит Стив, — и запечённый картофель. Солдат корчит гримаску, но он не уверен, разглядит ли Стив её в сумеречной тьме номера: — Я хотел бургеры. — Ты всегда хочешь бургеры, — Стив безмятежно, методично достаёт одноразовые картонные тарелки и упаковки с едой и раскладывает их на смятой постели между ними. Ни один из них не пытается включить свет. — Это нездоровая пища. — Убойные бургеры, — настаивает Баки, хотя и без особого энтузиазма, ведь его рот уже набит картошкой и горошком. Он снова словно жадная Персефона, и подземный мир ждёт своего правителя. Стив вздыхает: — В следующий раз. Баки внимательно рассматривает его, пока они едят, в основном молча. Над его правым глазом бледно-жёлтый синяк, а значит это — учитывая нечеловеческую скорость, с которой на Стиве всё заживает, — должно было случиться самое раннее этим утром. Выпуклый белёсый узелок на бледной коже между шеей и левым плечом явно от ещё более старого ранения и почти совсем зажившего. Баки указывает на него. Это похоже на след от пули. — Это я тебя так? Может быть, это важно для него, а может быть — нет; или может быть, он просто пытается выбесить Стива тем, что не знает вещей, которые должны быть очевидны. Он видит, как по лицу Стива растекается знакомая хмурость. — Нет, ты попал мне в правое плечо. И это было в прошлом году, тот шрам давно пропал. Баки бросает на него злобный взгляд. В такие моменты он ненавидит Стива с жаром настолько же всепоглощающим, как и нерациональным. — А я сохраняю все, что достаются мне от тебя. Словно чтобы компенсировать его похожий на дуршлаг разум, его тело не избавляется ни от одного шрама. Он уже не помнит, откуда у него большинство из них, но на его бицепсе из плоти есть один, который мог бы остаться от острого края круглого предмета, брошенного с большой силой. Он подтягивает рукав байки и указывает на него: — Как вот этот. Обвинение должно причинить боль, и так и происходит. Стив со стуком кладёт вилку: — Знаешь, мне не пришлось бы с тобой сражаться, если бы ты не продолжал пытаться убивать людей. — На этот раз я здесь не для того, чтобы кого-то убить, — замечает Баки. — А ты вот да. — Ага, агента, который собирается взорвать бомбу на саммите ООН… — Агента, который, по твоему мнению, собирается взорвать бомбу на саммите ООН, — поправляет его Баки. Стив всегда настолько уверен в своей правоте. Он из тех, кому просто достучаться до кого-то, чьи слова так легко попадают на невозделанные поля беззаботных умов и дают всходы сомнений. — Что, если твои разведданные ненадежны? То, как Стив начинает ёрзать, доставляет ему удовольствие. Баки не то чтобы сильно нравятся его работодатели, но он повинуется их приказам, потому что другого смысла жизни у него нет. Он начинает подозревать, что Стив иногда чувствует то же по отношению к собственной работе. — Когда ты начинаешь так говорить, — челюсть Стива выпячена ещё более упрямо, чем обычно, — мне начинает хотеться ткнуть в тебя вилкой. — Попробуй. Потом они действительно дерутся, скатываясь с постели и борясь на полу, голыми руками и приборами, но недолго. Нет смысла рисковать увечьями, когда организатор взрыва даже не появился; и, кроме того, у них ещё осталось полстейка. — Когда-нибудь, — пыхтит Стив, когда они откатываются друг от друга, — я тебя перетащу на нашу сторону. — Неа, — отвечает Баки. Его волосы, теперь достаточно длинные, чтобы закручиваться внутрь на кончиках сзади, падают ему на глаза. Он словно смотрит на Стива сквозь прутья решётки; вот только с такой точки зрения пленником мог бы быть любой из них. — Ты недостаточно доверяешь ЩИТу, чтобы это сделать. Ты бы просто меня убил. Губы Стива изгибаются. Эта улыбка такая же, как все остальные, но одновременно и непохожая ни на одну другую. — Может быть и так.***
Они снова дерутся в день, когда должен появиться подрывник, и, пока оба увлечены этим, юная Наташенька свободно входит и подрывает саммит, как они и планировали. Солдат ей гордится. Он гордился бы и собой, если бы не заметил тихую, разочарованную ярость в глазах Стива. Они не видят друг друга следующие двадцать лет.***
— Ты вообще собираешься на покой? — спрашивает Баки, когда они снова встречаются наконец, неизбежно, на стыке веков. До конца старого года осталось десять минут, и они в шикарном ресторане в центре Манхэттена, потому что, какого чёрта, почему бы и нет. У него есть немного времени до похищения, и он решил, что должен угостить Стива за то, что столько лет ел его еду и не давал справиться с заданиями по охране разных объектов. Кроме того, ему нравится тратить деньги Алекса. — Неа, — отвечает Стив через стол, на котором стоят их крошечные порции карбонары за грабительскую цену. Руки Баки сами собой пытаются подложить на тарелку Стива побольше еды, когда они оба этого не видят. — А ты? Вместо ответа Баки смеётся ему в лицо. Стив делает то же самое, идеально копируя фальшивый, неискренний тембр веселья Солдата. Он всё ещё выглядит на двадцать пять, может быть, максимум тридцать. Его глаза кажутся старше; но глаза, думает Баки, составляют лишь небольшой процент тела человека и никак не влияют особо на среднее арифметическое. — Детей нет? — спрашивает Баки. Стив замирает, наполовину поднеся вилку ко рту. — Нет. — Чёрт, — говорит Баки, беспечно и жизнерадостно, потому что видеть оправдывающееся выражение, которое промелькнуло на лице Стива, было больнее, чем он готов признать, — значит, надо поискать другого заложника. Стив закатывает глаза, его плечи снова расслабляются: — Как вариант, моя жена. Если осмелишься. Он вытягивает из нагрудного кармана рубашки старый компас, настолько потёртый и потрёпанный, что, кажется, он прошёл через само нутро мировой войны и вышел с обратной стороны. Возможно, так всё и было. Стив щелчком раскрывает его, и вот она, в ярких красных и синих тонах, директор ЩИТа на пенсии, в её волосы прокрадывается седина, её глаза всё ещё сверкают, опасно и шаловливо, её едва заметная улыбка остра, как лезвие алмазной заточки. Что-то колет в животе Баки, призрак боли, который был изгнан лишь наполовину. Стив всё это время смотрит на него с выражением, напоминающим сильный голод: — Ты в порядке? — А? — Ты дёрнулся, — Стив убирает компас, и это движение слишком аккуратно, чтобы быть небрежным. Баки интересно, на какую реакцию он надеялся. — Ты её знаешь? Между ними туго натягивается молчание, только чтобы резко лопнуть, когда где-то неподалеку начинают кричать люди. Не от страха, добродушно, это шумный весёлый обратный отсчёт. Баки отстранённо вспоминает, что сейчас канун Нового года, что они достигли очередного предела определённого прихотью отрезка времени. Он восстанавливает равновесие так же, как увернулся бы от пули, размахивая кулаками с показным лихачеством: — А, да. Один раз я пытался её убить, — он указывает на болезненное место под рёбрами. — У меня шрам до сих пор остался. Стив смеётся. На этот раз почти искренне: — Хорошо. Над их головами начинают оглушающе взрываться фейерверки, с треском и хлопками без чёткого ритма, последнее издыхание тысячелетия. На этот раз дёргается Стив, и, инстинктивно, Баки легонько стукает его коленом под столом, подбадривая. Опять мышечная память, вечно эта дрянь. Они молчат до самого конца салюта.***
— Но я, может быть, тоже женат, — говорит Баки в свой передатчик. Он взломал коммы Стива, чтобы подслушать, что тому передают из штаб-квартиры ЩИТа, но что-то не то при этом нахимичил, и теперь Стив слышит звук и с его стороны. — Может, я женился на Наталье, и мы оба просто этого не помним. Раздаётся всплеск помех, когда Стив выдыхает чересчур близко к микрофону: — Неа. Ты бы упомянул об этом. — Пожалуй, стоит начать тебе про такое рассказывать, — говорит Баки. На этот раз он не ел еды Стива, но ради такого случая всё равно кажется правильным использовать это имя. Они лежат на крышах с противоположных сторон от одной и той же лаборатории, следя за одним и тем же инженером-химиком через прицелы, вероятно, одной и той же марки, и по ощущениям это настолько же интимно, как разделить пищу. Может быть даже более того. — Ты бы запоминал это для меня. — Я мог бы, — отвечает Стив. Его голос звучит так рассеянно, даже отчуждённо, что Баки приходится заглянуть в прицел, чтобы убедиться, что объект не отошёл от рабочего стола. — Но тебе тогда пришлось бы начать верить тому, что я тебе говорю. — Обычно я верю, — Баки поправляет треногу. — Из тебя херовый агент под прикрытием. Я вообще не понимаю, как ты остался жив до сих пор. — Это ты виноват, — говорит Стив. — Ты практически единственный агент в этой сфере, который может меня убить, ну, пока кто-нибудь не ограбит хранилище Старка. — Пауза. — Кроме того, я не по-настоящему под прикрытием. Не тогда, когда я с тобой. — О, кто бы говорил, сам же сбросил меня с поезда. На конце Стива раздаётся какой-то стук, громкий и отчётливый в тишине пустой крыши. — Ты выпал из проклятого поезда. Я тебе уже много раз это говорил. В прошлый раз ты мне даже поверил. — Это потому, что в прошлый раз ты принёс мороженое, — замечает Баки. — Неважно, как вообще на хрен можно вывалиться из поезда? — Поверь мне, я задаю себе этот вопрос каждый день. — Ай, заткнись, Роджерс. Баки ёрзает, пытаясь устроиться поудобнее. Это должна быть простая, пусть и скучная миссия. Всё, что ему нужно сделать, — это дождаться, пока секретарша инженера покинет лабораторию, а потом они со Стивом будут соревноваться, кто первым успеет сделать смертельный выстрел. Приятно в кои-то веки иметь одинаковую задачу. Может быть, потом они выпьют по молочному коктейлю или что-то типа того. — Кстати, — говорит Баки, — я думаю, что она перейдёт. — Секретарша? Баки закатывает глаза в пустой воздух: — Наташенька. В ЩИТ. Будь к ней добрее, ладно? Пауза. Баки жалеет, что не видит лица Стива, несмотря на то, что это с высокой вероятностью отвлекло бы его от задачи. — Перейдёт — значит, притворится, что сдаётся и передушит нас всех во сне, или на самом деле перейдёт на нашу сторону? — На самом деле перейдёт, — отвечает Баки. — Ей надоело вечно ничего не помнить. И она уже несколько лет откладывает убийство этого вашего лучника. — Совсем как я откладываю твоё убийство, думает он, но не произносит это вслух. — Просто. Присмотри за ней. — Ты же знаешь, что присмотрю, — говорит Стив. В лаборатории из-за перегородки появляется женщина на каблуках и в строгом офисном платье, с сумочкой на плече. — Бак? — Да? — А тебе не надоедает ничего не помнить? — Не пытайся меня отвлечь, — Баки наклоняется и снова смотрит в прицел. Инженер всё ещё работает, сгорбившись за рабочим столом между трёх жужжащих компьютеров. Угол как раз подходит для выстрела прямо между глаз. Стоит признать, он немного выпендривается. Даже на Стива это произведёт впечатление. — Я помню тебя. Этого и так выше крыши. — Ооо, — говорит Стив. — Ты не видишь, но я краснею. — Заткнись. Стив смеётся, лениво и добродушно: — Давай стреляй. Убей его. У меня херовый угол. Баки колеблется, его руки замирают на стволе винтовки: — Правда? — Ага, — отвечает Стив. — Ты стреляешь лучше. Нику и Пег всё равно, главное, что этот говнюк помрёт. — Несколько секунд молчания. Когда он снова начинает говорить, его голос звучит иначе. — К тому же, может быть, если на твоих боссов это произведёт впечатление, они тебя покормят хоть раз как надо. — А тебе-то что? — спрашивает Баки, у его гордости шерсть встаёт дыбом. Потом он вспоминает, что хоть Стив на него во многом похож, единственный его противник, поистине равный ему по силе, но во многом же они различаются. У Стива есть все его воспоминания, и он может есть, когда хочет, у него не остаётся шрамов, и, может быть, только может быть, однажды его золотые волосы станут серебряными, как у его жены, и он уйдёт на покой. Он может позволить себе быть любезным и изредка уступать выстрел другому. — Ага, ладно, — Баки соглашается, не давая Стиву время ответить. Что бы он ни сказал, слышать это будет невыносимо. — Спасибо. Он стреляет. Выстрел даже не такой уж сложный, но всё равно Стив негромко присвистывает с уважением, когда инженер погибает.***
— Роджерс про тебя не затыкается, — говорит ему самый новый агент ЩИТа. Натали, Наташа, Наталья. Даже когда она сидит, опираясь на дымящиеся обломки своей машины и истекая кровью из огнестрельного ранения в живот, она всё равно ищет способы причинить боль и поставить в тупик, боец до последнего. — Каждую чёртову миссию Баки — то, Баки — сё. Прибей его или дай ему прибить себя, меня тошнит уже. Он подносит бутылку воды к её пересохшим губам, комкает чистую тряпку и вкладывает в её потную ладошку, чтобы она могла зажать рану. Лучник с группой поддержки появится с минуты на минуту. Ему нужно уходить. Он не может уйти: — Что он говорит? Её губы растягиваются в коварную, безжалостную улыбку. Таш, Таша, Наташенька, не на его стороне впервые за их долгие жизни. — Я не двойной агент, Джеймс. Теперь я передаю секреты только в одну сторону. Он не пытается на неё надавить. Так ему и надо, на самом деле.***
Он знает, что она выжила, потому что спустя месяц на пороге конспиративного дома, где он остановился, дома, которым никто никогда не пользовался, кроме них двоих, появляется свёрток. Он надевает защитные очки, перчатки и респиратор, прежде чем его открыть, но всё, что внутри — это тяжёлая книга в твёрдой обложке, которая всё ещё пахнет новой бумагой. На обложке написано «Ревущие коммандос: Биография», а под этим «Предисловие проф. Гэбриэла Джонса.» С обложки вдаль смотрят семеро мужчин в разношёрстной форме, в неловких позах, застенчиво-героические. Один из них Стив. Один из них Баки. Они все ему знакомы, хотя и не должны быть. Он поджигает книгу и отправляет по почте то, что от неё осталось, Наташе, на её новый адрес.***
— Эй, — спрашивает он в следующий раз, когда натыкается на Стива, — а мы когда-нибудь трахались? Стив поднимает взгляд, у него круглые от неожиданности глаза, а щёки выпячиваются из-за неразумно огромного куска бейгла, который он откусил: — Что? Они выезжают из драйв-ин зоны ресторана «Данкин Донатс». Это всё Стив виноват, на самом деле. Он прыгнул на крышу машины Баки, когда тот на всей скорости сваливал с места происшествия того, что должно было быть убийством по-быстрому в условиях глубокого прикрытия, он вырубил всю группу поддержки Солдата, большая часть которой теперь валяется на шоссе три съезда тому назад в разных степенях потери сознания. Баки никогда особо не нравилась его команда, а с этими инопланетянами, напавшими на Нью-Йорк, и всем прочим, он давненько не видел Стива. — Перед тем, как ты выкинул меня из поезда и оставил умирать, — добавляет Баки. — Или, может быть, после. Не знаю. Все эти засады и слежка, и попытки друг друга замочить, должно быть, куча времени, которое надо убить. — В последний раз, я не… — Да, ладно, неважно, я просто прикалываюсь. В последние годы Стив перестал позволять чувствам отражаться на лице. Должно быть, влияние Наташи. Он пожимает плечами с непроницаемым выражением лица: — Правда, я действительно оставил тебя умирать. Это моя вина. — Забей, я же сказал, что просто прикалываюсь, — Баки паркуется в тихом месте и выключает двигатель, откусывает кусок пончика. Тот неплох, и он разрывает его на две части и бросает большую Стиву. — Так что, было? — Хм, — притворяясь задумчивым, говорит Стив, перехватывая пончик в воздухе и запихивая в рот. — Назови мне несколько имён своих новых боссов, тогда, может быть, поговорим. Баки широко ухмыляется: — Серьёзно? Ты хочешь поиграть в шпионский покер? Ты же не умеешь врать, Стиви. Стив улыбается своей особенной улыбкой. Она о многом могла бы сказать, если уметь читать выражения его лица, но, вероятно, Баки неграмотный. — Практика мне не помешает. — Ну что ж, если настаиваешь, — отвечает Баки. — Мои боссы. Вот кто они, — его лицо принимает своё самое бесстрастное выражение, с пустыми глазами, то самое, что так нравится видеть Алексу, а Стиву совсем наоборот, и он наносит удары с дьявольской точностью, — Картер, Маргарет. Фьюри, Николас. Старк, Энтони. — Хорошая попытка, — замечает Стив. Его вера в людей, как всегда, раздражающе непоколебима. — Моя жена, её протеже и наш почётный племянник. Я уж, наверное, заметил бы. — Чёрт, — беззлобно отвечает Баки. Он всё равно не ожидал особой реакции. — Твоя очередь. Не жалей меня. Стив ни на секунду не задумывается: — Да, мы трахались. Баки начинает смеяться и тут же об этом жалеет, когда едва не давится своим пончиком. Когда придёт время, он хочет умереть очень конкретной смертью (пуля в затылок, желательно пущенная рукой Стива или Наташи, потому что больше никому нельзя доверить это дело, только всё испортят), и полный рот сладкой выпечки в планы не входил. — Чёрт, старик. Ты всё ещё совершенно не умеешь врать. — Да, — Стив не улыбается. — Поэтому я даже не пытался.***
В следующий раз, когда Солдат натыкается на Стива, он бросает миссию и прямиком отправляется назад на базу за наказанием.***
Когда приходит время, в день, когда шахматная доска пустеет, а шах и мат уже нависают над последними ходами игры, конец не оказывается ни быстрым, ни безболезненным. У него есть секрет, который он хранит на сердце, как талисман, неожиданный дар от его кураторов, который он унесёт с собой в могилу. Из двадцати миллионов имён целей в базе данных Проекта «Озарение», первым стоит имя Роджерс, Стивен Грант (и, эй, поглядите-ка, парня реально зовут Стив), а последним, словно в последнюю минуту добавленное на скорую руку, — Барнс, Джеймс Бьюкенен. Он попросил, чтобы его добавили в список, умолял, уговаривал и убеждал, указывал на то, что Гидре он больше не понадобится — их самый обременительный актив — ведь теперь у них есть хэликэрриеры, а потом, каким-то чудом, у Алекса случился один из его неожиданных приступов фальшивого сочувствия, и он позволил ему добавить его имя. Так что это конец для него, долгожданный и многократно отложенный; и когда он обменивается ударами со Стивом на борту последнего хэликэрриера, он не может не заметить заключённую в этом иронию, что он сражается насмерть за право умереть. Он не сдерживает силу ударов, потому что уважает Стива как врага, а ещё потому, что он — в кои-то веки — сражается, движимый не только абстрактной лояльностью и рефлекторным повиновением, но и кошмарным, очень личным отчаянием. Лучше автоматически выпущенная пуля, чем бесконечная заморозка, над которой вечно витает призрак очередной разморозки. Чего он не ожидает, но ему следовало бы, так это того, что Стив не пытается его убить. И поэтому вместо молниеносной, искупительной смерти в бою он получает вот это: полные страха ночи, пронизанные снами, воспоминаниями и иллюзиями, поиск ответов, как иголки в стогу сена, всеобъемлющее одиночество, как результат того, что впервые на его памяти он спущен с поводка и по-настоящему наедине с собой. Хэликэрриеры пали, мечта Алекса мертва, и все имена Проекта «Озарение» парят, словно обломки кораблекрушения, в киберпространстве, Стив и Баки, Роджерс и Барнс, обречённые встречаться снова и снова, пока их носит течением. Итак, они переживают всё это, чтобы в очередной раз вместе поесть, ужасные суши из коробки за магазинчиком, который Баки только что попытался ограбить, а Стив ему помешал. — Я был голоден, — защищается Баки. Они всегда спорили из-за заданий и приказов. Теперь они не совпали мнениями из-за собственного выбора Баки, и он чувствует потребность назвать причину, хотя бы объяснить Стиву, пусть и не оправдаться. — Я не собирался никого трогать, просто хотел взять немного еды и налички. — Ты мог бы просто попросить у меня, — говорит Стив. — Я попросил тебя меня остановить, — отвечает Баки. — Это то же самое. Солнце садится. Они сидят на всё ещё тёплом асфальте, и запах выхлопных газов от нового байка Стива на удивление умиротворяющий. — Я решил продолжить свой вебкомикс, — говорит Стив. — Я тебе в прошлый раз рассказывал. Ты не помнишь. — О. — Ага. — В последних лучах вечернего солнца волосы Стива сияют, как путеводная звезда, блестят, как старинное золото или только что распустившийся одуванчик, и ещё с полдюжины оттенков между ними. От васаби у Баки слезятся глаза. — А ещё я учусь графическому дизайну. Это звучит так, словно он пенсионер или, может быть, студент колледжа, которому впервые дали свободу посмотреть мир. — И как оно? — спрашивает Баки. — Хорошо, — отвечает Стив. — Конечно, не хватает смертельной опасности, но к этому я привыкну. В разговоре явно наступает очередь Баки. Он пытается придумать, что сказать, что угодно, чтобы убедить Стива, что он заполняет свои дни более просвещёнными занятиями, чем мелкие кражи и попытки вымыть голову. — Я недавно посмотрел документальный фильм, — выдает он. На лице Стива сражаются друг с другом с дюжину вопросов. Побеждает, наверное, самый безобидный. — О? Интересный? Баки пожимает плечами: — Ничего такой. Про военную историю. Очень… познавательный. Стив, кажется, специально очень долго жуёт очередную порцию. Он снова макает суши в общий соевый соус, хотя уже кусок откусил, и съедает почти весь васаби, и Баки может и хотел бы на него разозлиться за это, но ему нечем питать эту злость. — Если тебе такое нравится, — наконец говорит Стив, так осторожно, что это слышно в его голосе, — в Смитсоновском институте новая выставка, которую я собирался посмотреть. Нат говорит, что очень интересно. Мы могли бы пойти вместе. Баки на мгновение видит собственные руки, поджигающие книгу, и думает, что это было, — воспоминание, галлюцинация или божественное откровение. Судя по состоянию его разума сейчас, это может быть одно из трёх или все три одновременно. — Зачем? — Не знаю, — Стив ловит взгляд Баки, и тот старается, хотя ему и не нужно прикладывать для этого много сил, не отвести глаза. — У меня нет больше работы. У тебя тоже. Я так думаю, можно убить время, у нас его полно. У них всегда так. Баки опускает глаза и осознаёт, что, каким-то образом, сгрёб большую часть суши в коробке на сторону Стива, сам того не заметив. От этой привычки ему реально надо избавляться. — Да, ладно, — соглашается он. — Почему бы и нет.***
(Они отправляются в музей и смотрят ту самую выставку до самого времени закрытия, а потом вламываются после полуночи и смотрят её ещё немного, а потом случайно заставляют сигнализацию сработать, и им приходится удирать от копов, и Стив покупает Баки бургеры, и словно бы ничего не изменилось, хотя на самом деле изменилось абсолютно всё.)