Этот день с самого своего начала казался ужасно пасмурным и холодным. Тёмные грозовые тучи обволакивали собой небо, погружая Линкопию в кромешную темноту.
Ужасная погода всегда преследовала Отроготию, но сегодня буря казалась через чур беспокойной.
Ветер завывал за окном, подобно метели в зимние холода. Вот-вот и начнётся сильный ливень, Омега знал это, встревоженно вглядываясь в тёмное небо. Но его сердце тревожила совсем не буря, а кое-что другое, что с особой болью нарывало в его груди.
Он мучается уже несколько часов, наворачивая круги возле обитой дорогим деревом двери, прожигая взглядом табличку, с аккуратной гравировкой «Папа Эмеритус III».
Каждый раз, делая шаг к его кабинету, квинтэссенция был готов провалиться под землю или вовсе исчезнуть. Гитаристу нужно было донести Папе не очень приятную новость, он очень боялся того, что Эмеритус отреагирует на это слишком вспыльчиво.
Омега и сам был опечален сложившимися обстоятельствами, проклинал себя за то, что был таким несобранным и не мог рассказывать Терцо всё как есть, ведь мог предсказать его реакцию ещё с самого начала.
Гуль ещё долго собирался с мыслями, и едва только его подрагивающая рука вновь поднялась к двери, чтобы наконец постучать, как на пороге тут же возник Третий Эмеритус. Сердце Омеги сжалось, ему было так больно смотреть понтифику в глаза, что его взгляд опустился куда-то в пол, а заготовленный в голове текст быстро улетучился.
Мёртвую тишину решил прервать Терцо, наблюдая за тем, как Омега мучается и старается подавить мозговой шторм. Кому, как не Папе опять разгребать проблемы.
— Что-то произошло, Омега? — голос Третьего звучал так спокойно и так бархатно, что гуль начинал питать надежды, что их разговор сегодня пройдёт без происшествий.
Он нерешительно поднял взгляд на Папу, почувствовав как его сердце вновь забилось в быстром темпе.
— Папа, нам нужно поговорить. У меня очень плохие новости. — Быстро выпалил ритм-гитарист и затих, внимательно изучая своими голубыми глазами лицо Третьего, надеясь проследить на нём хоть одну эмоцию.
Холоднокровие понтифика всегда удивляло Омегу, и он всегда задавался вопросом, как это у него получается, а именно в этот момент считал, что такая способность была бы очень даже кстати, чтобы скрыть волнение гуля.
— Насколько плохие? Если возле двери в Министерство опять стоит полиция, по поводу того случая в церкви , то меня сейчас нет в Аббатстве. — кажется Эмеритуса забавляла вся эта история, он ещё совсем не понимал, что ему на самом деле хотел сказать Омега.
Отсутствие улыбки на лице гуля заставило Папу слегка заволноваться. Он бесшумно сделал шаг назад, жестом приглашая квинтэссенцию пройти внутрь кабинета, что тот почти сразу же и сделал.
— Хорошо, ближе к делу. — Омега готов был поспорить, что слышал в голосе Терцо какие-то новые нотки, он не мог определить что это, но был полностью уверен в том, что что-то не так.
Папа закрыл за спиной гуля дверь, а затем вальяжной походкой направился к своему столу, едва касаясь, проводил кончиками пальцев по его поверхности.
Он занял своё место в кресле, сцепив руки в замок перед своим лицом. Казалось бы, Терцо всегда был по-своему загадочным, но Омега следил за всеми его действиями так, будто видел его впервые в жизни.
Взгляд понтифика был прикован к глазам своего гуля. Квинтэссенция чувствовал, как пульс начинал стучать в ушах и убрал руки за спину, стараясь изобразить абсолютное спокойствие.
— Папа, мне нужно покинуть группу. — полушёпотом отрезал гуль, разглядывая разномастные глаза Третьего, сразу заметив в них удивление и что-то ещё, что Омега не мог прочитать.
— Ты шутишь? С чего это вдруг? — Терцо слегка нахмурил брови к переносице. Он явно не собирался отдавать своего гитариста кому-то другому, и всем своим видом говорил об этом.
Не только потому, что таких гитаристов как он, найти было бы безумно сложно, но Терцо бы не соврал, если бы сказал именно так.
Омега был единственным, за кого он держался в последнее время, чувствуя, что против Третьего что-то готовится. Он надеялся на своего гуля, а теперь и вовсе не знал, что думать.
— Ничего личного, я просто хочу самостоятельно попробовать себя в музыке. Я давно уже думал об этом, и надеялся, что ты поймёшь меня. — Омега не соврал, просто не стал говорить лишнего. К своему решению он пришёл не самостоятельно, его подтолкнуло на это Духовенство.
Разговор с Сестрой Император прошёл не очень приятно, она сделала всё, чтобы дать понять гулю, что его здесь больше не ждут. Она уверяла, что его время прошло, силы иссякли, и на фоне других участников группы он уже не так хорош, каким был раньше.
Император была той ещё змеёй, и предлагала Омеге разойтись спокойно, без скандалов среди публики, уйти по собственному желанию.
У ритм-гитариста просто не было выбора. Либо он уходит по собственной воле, либо его просто напросто выкинут из группы, что конечно вызовет огромный шум среди фанатов.
Гуль решил выбрать самый лучший вариант исхода событий, но про духовенство решил умолчать перед Папой, зная, как он не любит Сестру Император вместе со своим отцом. Скандалы были лишними, Омега хотел уйти так, чтобы его запомнили добрым словом.
— Что же тебе не нравится, Омега? Я могу организовать всё, что тебе только заблагорассудится, для этого не нужно покидать коллектив. — Эмеритус поднялся со своего места и подошёл к гулю, аккуратно взяв его ладони в свои, поглаживая тыльную сторону большим пальцем.
— Хочешь место у микрофона? Мне не сложно. —
— О, нет, только не это. — Омега тихо рассмеялся и Терцо прекрасно знал, что его гуль ни за что не станет петь на публику. Это вызвало на его лице лёгкую улыбку.
— Дело даже не в этом, я просто хочу попробовать себя сам, стать независимым музыкантом, а возможно и вовсе вернуться к «Magna Carta Cartel»...— Омега задумался. Он не в коем случае не сопротивлялся действиям Папы, который сейчас находился к нему так близко, что казалось бы, мог услышать тяжёлое дыхание своего гуля.
Эмеритус был как никогда серьёзен. Его брови всё ещё были нахмурены к переносице, даже несмотря на то, каким спокойным был тембр его голоса.
Он хотел отдать гулю приказ остаться, хотел оставить его себе и не отдавать никому. Третьему в этот момент было как никогда тяжело, хотя он этого всеми силами старался не показывать.
В эту минуту он терял последнюю надежду на своё спасение. Он до последнего надеялся, что квинтэссенция останется с ним и сделает хоть что-нибудь, чтобы укрыть Папу от загова, которое ставит против него Духовенство.
Сердце понтифика забилось быстрее, а хватка на чужих ладонях усилилась, как будто тот всеми силами старался удержать его.
— Омега, — полушёпотом начал Терцо, не разрывая зрительного контакта со своим гулем. — Я спрошу тебя в последний раз. Ты уверен, что хочешь уйти? Прошу, скажи, что ты просто решил несмешно пошутить надо мной. Омега, шутки закончились, останься. Ты же не собираешься уходить на полном серьёзе? —
— Извини, Папа. Я принял своё решение. — Гуль был готов поспорить, что слышал, как что-то разбилось на мельчайшие осколки. Терцо прекрасно ощутил это где-то глубоко у себя в груди.
Именно до этого момента, он считал, что его сердце давно почернело и охолодело ко всему, но на себе только что ощутил, что это было далеко не так.
Папа сжал ладони Омеги ещё крепче, перед тем как вовсе отпустить его.
— Хорошо, я понимаю. — Эмеритус чувствовал, как медленно теряет своё самообладание и холоднокровность. Он не мог поверить, что сейчас просто возьмёт и отпустит Омегу.
Понтифик собрал все свои силы, чтобы выпрямиться и протянуть руку своему гулю в последний раз. — В таком случае, я буду ждать от тебя новостей. Я знаю, что ты не подведёшь меня, Омега. — с болью в голосе на последок произнёс Третий, натягивая на своё лицо улыбку.
Квинтэссенция пожимает ладонь Терцо, не торопясь отпускать её. Ему, как и Папе, совсем не хотелось расходиться сейчас. — Ты обязательно ещё услышишь обо мне, я тебе обещаю! —
Они в последний раз попрощались, и Эмеритус почувствовал, как в его горле нарастает ком. Он поторопился достать из серванта вино и быстро опустошить бокал.
Третий никогда не считал себя сентиментальным человеком, но сейчас был на грани того, чтобы дать волю давно скрытым ото всех эмоциям.
И Папа действительно ещё услышал об Омеге. Он был одним из первых, кто прослушал его новым альбом, хоть и совсем не подозревал о том, что одна из песен была посвящена ему.
Гуль очень хотел напомнить Терцо о себе таким образом.
Он чувствовал, что что-то не так, у него было ужасно неприятное предчувствие. Как-то в духовенстве последнее время неспокойно.
Омега хотел наведаться в Эмеритусу, он опоздал.
Он его потерял. Потерял окончательно и вряд ли уже когда-то увидит.
Это был самый ужасный день в жизни квинтэссенции. В один день он лишился абсолютно всех эмоций и потерял самого близкого своему сердцу человека.
И гуль до последнего надеялся, что это просто шутка, молился, чтобы это была просто часть представления, и на самом деле с Эмеритусом всё в порядке. Но после многочисленных попыток дозвониться до него, ощутил на себе, как его ест изнутри всепоглощающее отчаяние.
Он уже не чувствовал ничего, хотел провалиться под землю, хотел оказаться рядом с Терцо любым способом, хотел извиниться перед ним за всё. Омега чувствовал себя таким дураком. Он оставил понтифика на верную смерть.
Духовенство с самого начало разделило их, ведь знало, что Квинтэссенция был готов пожертвовать чем угодно, лишь бы оставить Терцо в живых.
Голос, заточённый внутри винила, обречённый долгие годы вращаться по своей оси под лёгким давлением иглы, подобен птице загнанной в клетку. Её настоящую песню в неволе никто никогда не услышит, она отпела своё, и это бархатное щебетание навсегда останется только внутри черепной коробки.
Её прекрасный голос больше никогда не зазвучит так, как раньше. А пластинка рано или поздно стерётся, поломается, останется пылиться где-то далеко в ящике, среди остального винила, и будет отживать свой век дальше.
А воспоминания останутся.
Воспоминания об одном грациозном и прекрасном человеке, ушедшем из жизни не по своей воле. О человеке, чьё имя вызывает дрожь и трепет где-то внутри грудной клетки. О персоне, что не успела отпеть ещё огромное количество песен, и о том, чьё присутствие раньше дарило тёплую улыбку, чьи прикосновения были дороже золота, а каждый томный вздох как мёд для ушей.
Пластинка вновь заканчивает играть и начинает петь по-новой, а мысли не отпускают.
Они засели в горле солёным комом, с каждой секундой только сильнее нарывая на слёзы. Хотелось вернуться обратно, в самое начало, как делала это пластинка, хотелось обернуть время вспять, вернуться обратно и прокричать всё то, что сейчас терзает душу Омеги.
Хотелось схватить Эмеритуса, увезти подальше от Аббатства, подальше от глаз Духовенства, спрятать и не отпускать, укрыть и никому не отдавать.
Он мог догадаться, что планирует Сестра Император, но боялся рассказать, боялся стать ещё одной жертвой, а теперь начинал осознавать, что лучше бы он умирал вместе с Третьим, лучше бы истекал кровью до потери сознания, но рядом.
Несмотря на ужасный болевой порог, он бы находился рядом, превозмогая боль через слёзы и крики. Сейчас быть рядом и снова отшучиваться на самые глупые темы, радоваться тому, каким их альбом стал востребованным, радоваться выигранному Грэмми и смеяться с того, как они забавно получились на интервью.
Неважно, что они будут делать. Просто находиться рядом вместе с ним сейчас.
Нет же, Терцо не мог просто взять и оставить Омегу одного. Он не мог просто взять и умереть, правда же? У него обязательно должен был быть запасной план на такой случай?
Папа обязательно вернётся, он не мог дать Духовенству такую возможность свергнуть себя.
Может быть, когда-нибудь.... Когда-нибудь он вернётся....
А пока Омега будет хранить воспоминания о нём у самого сердца.
