***
Джисон и правда больше не приходит, оставив Минхо в прошлом. Всё действительно держалось только на желании отомстить Феликсу, который, в общем-то, ничего не потерял, кроме близкого общения с лучшим другом. Это разрывает сердце парня, потому что он правда любил этого человека. Правда любил этого вампира. Как всё могло произойти вот так?.. Он сидит на кровати, вытирая заслезившиеся глаза рукавом пижамы. Слова Феликса крутятся в его голове, как пластинка на грамофоне. Если Джисон жалкий, то какой он сам? Вся его жизнь за последние годы крутилась в его голове на протяжении всех ночей. Сон никак не шёл. Он был просто разбит от всего того, что произошло. Но самое болезненное, что прошло уже почти три месяца, а он никак не может забыть. Он давно простил обоих, потому что нет смысла обижаться на двух людей, жизнь которых связана с увечьями, у которых вместо цветных фантиков в альбомах и разукрашенных фигурок были разломанные друг другом игрушки. Вместо ярких улыбок и жаркого солнца у них всегда были чёрные зонты и ненавистные взгляды. Но винить себя во всём случившемся он не перестал, потому что если бы он был внимательнее, если бы он лучше избегал Джисона, если бы он… а что он мог сделать против вампира?.. Ничего, собственно… Он почти никогда не плакал, но сейчас слёзы катятся по его щекам, впитываясь в одежду и простыни. Зажатые хрипы вырываются через раз, как и вздохи с выдохами. Лёгкий тёплый ветерок, задувающий из распахнутого окна, играет с прядями, остужает пылающие щёки. Ему больно. На следующий день он идёт по коридору, когда видит Феликса, гуляющего под ручку с Хёнджином. Он хочет с ним поздороваться, но его игнорируют, чтобы Джисон вновь не обратил на него внимание, хотя это так глупо. Джисону вся эта канитель, видать, тоже надоела, потому что увести Хёнджина он не пытается, да и вообще из университета он пропал, его не видно, не слышно. Феликс просто не хочет с ним разговаривать. И правда, зачем? Он стал абсолютно безжизненным. В нём нет смысла. В Хёнджине он есть. — Привет, Минхо, — раздалось откуда-то слева, когда из тени коридора показалось лицо Джисона. Никаких глупых прозвищ. Никакого флирта. Просто такой же разбитый вид, как и у него самого. Минхо не хочет ему отвечать. Он не зол. Он просто устал. Ему бы не видеть это лицо ещё лет сто, пока его тело не закопают на два метра под землю. А лучше, чтобы эти «сто лет» наступили уже завтра. Вместо ответа он лишь кивает и собирается уходить, когда его хватают за запястье. — Я… — Джисон хмурится, сглатывая, его пальцы слегка подрагивают вокруг чужой руки. — Это всё было напрасно, — зажато шепчет он, закусывая губу. — Странно, что ты догадался об этом только сейчас, — хмыкает Минхо, вырывая запястье и скрещивая руки на груди. Уставший взгляд скользит по чужому телу, удивлённо отмечая, что тот словно иссох, стал меньше. — Феликс встречается с Хёнджином, знаешь? — спрашивает он, опираясь о стену, поджимая губы ещё больше. Взгляд упирается в одну точку, лишь бы не смотреть на собеседника. И Минхо, если быть честным, догадывался, но точно не знал, что это так. Тот ему больше ничего не говорит. — Нет. Откуда бы? — спрашивает он, устало заходя за тот же поворот, где был ещё один к лестнице. Он берёт Джисона за руку и ведёт на самый последний этаж, где находится выход на крышу и пустая тёмная лестничная клетка. Всё это время они молчат, потому что если сейчас всё выскажут, то и поход наверх будет бессмысленным. Они не друзья, они никто друг другу, если уж так говорить. И только когда их лица начинает скрывать тень, а голоса других становятся отдалёнными, они вновь смотрят друг на друга. — Я… Я не думал, что он правда перестанет с тобой общаться, — потерянно отвечает Джисон, садясь на пол и упираясь локтями в колени. Пальцы вплетаются в волосы. — Я знаю, — спокойно отвечает Минхо, садясь рядом. Джисон не вызывает у него отвращения, скорее жалость. Ровно такую же, как и к себе самому. Он не считает никого виноватым в его проблеме, только себя. Джисон — тоже. — Думал, что он будет плакать, что я переспал с тобой, а не с ним? — Да, — кивает он, сглатывая. — Ему всегда было обидно, если мне покупали что-то первее, когда я получал что-то первее. Но то были вещи. Именно поэтому я решил действовать через тебя, — Джисон стыдливо отворачивается, чтобы не видеть Минхо рядом. — Ты же не собираешься теперь так же поступать с Хёнджином? — спрашивает он и получает кивок. — Феликс извинился. Сказал, что если бы он знал, что я могу сделать из-за своей жалости к себе, он бы убил меня ещё в детстве, — смеётся Джисон, проводя ладонью по глазам, усердно стараясь скрыть, как сильно его это задевает. — Знаешь, он прав, наверное. Всю жизнь он издевался только надо мной, потому что только так можно было выжить в нашей семье, а я всё это перенёс за наш дом, хотя не имел на то права. — Мне рассказывал Феликс о том, как вы жили в вашей семье, — кивает Минхо, не собираясь выслушивать всё по второму кругу. — Это всё? — Н-нет, — запинается Джисон, резко подскакивая, чтобы взглянуть на Минхо, спокойно смотрящего на него в ответ. — Чёрт, мне было бы легче тебе это сказать, если бы ты меня ненавидел, — шепчет он, опять проводя тыльной стороной ладони по закрытому от щиплющих слёз глазу. — С чего бы мне тебя ненавидеть? — действительно удивляется Минхо. — Феликс тоже говорил, что я не прощу тебя за гипноз над собой и тому подобное, но мне плевать. На удивление, я понимаю, что сейчас я к тебе отношусь совершенно спокойно, нежели раньше. Как оказалось, ты безобидный, потому что даже после всего, что ты сделал мне, я не чувствовал себя разбитым, пока Феликс меня не кинул, — пожимает плечами Минхо, усмехаясь. Вот только глаза не меняются. Всё такие же пустые. — Да и виноват тут только я сам. Не был бы я так сильно зациклен на своей ненависти к тебе, то точно бы всё понял и тебе бы не удалось меня провести. — Нет-нет, ты бы не смог, — тараторит Джисон, активно жестикулируя. — Дело в том, что вампиры устанавливают зрительный контакт с жертвой, это ещё с давних времён пошло, и так обездвиживают её. Наверное, только если практиковаться, то можно ослабить влияние, — объясняет он, когда до него доходит, что он рассказал половину секретного оружия своей расы. Он медленно бледнеет, после чего краснеет, а потом вновь становится белее простыней. — Забей, — отмахивается от этого Минхо, впервые улыбаясь по-настоящему. Джисон выглядит так забавно с широко распахнутыми глазами. — Не буду я никому говорить. Помнишь, ты говорил, что нас обоих тогда прикончат? — усмехается он, пихая Джисона в бок, отчего тот опирается на перила, смотря с неподдельным удивлением. — Спасибо, — кивает парень, натягивая капюшон толстовки на голову. — И прости, я разрушил твою дружбу с Феликсом. Если я могу что-то сделать для тебя, скажи, пожалуйста, — шепчет он, стыдливо натягивая на ладони рукава, стараясь отвести взгляд. — Я понимаю, что всё, что я делал — было зря. И Феликса я тебе не верну. Но если вдруг есть что-то, что ты бы хотел, я бы постарался, чтобы это у тебя было. Минхо вздёргивает бровь, а потом, недолго думая, пожимает плечами. — Хорошо. Тогда жду тебя сегодня вечером у себя. Расскажешь мне нормально о своём херовом детстве, а то я всё ещё не врубаюсь. И вообще, раз у меня нет больше одного друга вампира, то будь добр, замени мне его, — Минхо интересен Джисон даже после всего этого. Он всё ещё не знает, как они жили, не знает о них ничего. Да и что скрывать? У него никого нет. У Джисона тоже. Глаза парня расширяются ещё больше, из-за чего появляется ощущение, что белки сейчас повылетают из глазниц. Он открывает рот, а потом резко его захлопывает. Ещё раз открывает, но ни звука. Наконец, когда Минхо собирается уходить, тот всё же складывает буквы в слова. — Тебе правда интересно? — удивлённо спрашивает он, сглатывая. — В этом же нет ничего особенного. — Интересно, — кивает Минхо. — Так что к семи вечера жду. Если ты, конечно, не соврал, — усмехается он и спускается по лестнице вниз. Он уже открывает дверь на нужном этаже, когда слышит отдалённое: «Хорошо, я приду! Я держу слово!». Минхо не на психологическом, конечно, но всё же ему интересно. Джисон умеет вести себя, как нормальные люди. Значит, не факт, что весь тот образ был правдивым. Минхо хочет убедиться в словах Феликса и собственных догадках. Вот и всё.***
Комната залита красным светом от светильника, на экране телефона горят чёрные цифры на белом фоне, показывающие, что до семи вечера осталось буквально две минуты. Минхо зевает, прикрывая рот ладошкой. Он специально открыл окно, чтобы Джисон, если вдруг что, зашёл своим обычным путём. Тем более ему так тоже будет удобно, даже вставать с кровати не надо. Вот только в этот раз он слышит звонок в дверь, поэтому, как бы ему ни не хотелось, подняться всё же нужно. Сомнений нет, это Джисон, поэтому он открывает дверь, не смотря в глазок. На пороге появляется вампир, укутанный в длинную толстовку, хотя на улице, можно сказать, уже жарко. Стиль одежды совершенно отличается от привычного: вместо облегающих брюк — широкие джинсы, а вместо кардигана — толстовка. Волосы тоже больше не уложены гелем в привычную причёску. Просто чистые пушистые волосы. Тёмная чёлка спадает на лоб. — Я думал, ты через окно опять ввалишься, — вздёргивает бровь Минхо, скрещивая руки на груди. Взгляд скользит по Джисону, а сам он отмечает, что парень в этой одежде кажется гораздо меньше, чем он есть. — Подумал, по-нормальному надо, — тихо отвечает парень, заправляя прядь волос за ухо, а потом разувается, оставляя обувь у порога. — Чай будешь? — спрашивает Минхо, решая не дразнить и не упрекать гостя в том, что думать тому стоило бы почаще. Рука хлопает по выключателю, и свет в коридоре погасает. Джисон кивает и идёт следом за человеком, стыдливо держась на расстоянии, стараясь соблюдать дистанцию. И Минхо не может сказать, что ему приятно такое поведение. Кому-то, может быть, это бы и доставляло удовольствие, но не ему. Ему становится жалко этого вампира, и он начинает винить себя, хотя он ни в чём не повинен. — Не веди себя так, — просит он, включая в тёмной комнате чайник, у которого загорается синяя подсветка снизу. — Чувствую себя каким-то чудовищем. — Прости. Мне просто, — парень замолкает на пару секунд, после чего выдыхает, — просто, блять, стыдно за то, какую хуйню я натворил, так ещё всё в худшую сторону поменялось, — отвечает он, из-за чего Минхо становится смешно. — Думать надо просто, когда что-то делаешь, — хихикает он, выключая чайник, вода в котором потихоньку начала закипать. Он разлил её по чашкам и поставил на стол, заставленный кучей коробочек с разными чаями: от обычного чёрного до каркаде. — Серьёзно! Я не могу, мне так жутко стыдно перед тобой, — ноет Джисон, падая лицом в стол и закрывая голову руками. — А ты хочешь меня напоить чаем. Я надеюсь, что ты туда положишь яд, и я просто откинусь. — Ага, чесночный, а потом сяду в тюрьму, — кивает Минхо, заваривая себе обычный зелёный. — Тебе какой? — Джисон показывает на тот же, что выбрал человек, и утыкается лицом в стол опять. Они сидят пару минут в тишине, после чего Минхо решает начать разговор с парнем. Тот сейчас кажется слишком маленьким. Если он правда убивается из-за тех случаев, то для него это, наверное, как каторга. — Почему Феликс всегда желает тебе смерти? Сколько я его знаю, он даже наедине с другими добрый. Почему у него такое отношение к тебе? — спрашивает Минхо, играясь с пакетиком чая, когда Джисон кладёт щёку на руку, лежащую на столе, и начинает в той же манере играться с чайной ложкой. — Ты говорил с ним? Если да, то он должен был рассказать тебе про устои в семьях полукровок, — говорит Джисон, выпячивая нижнюю губу. — Матери тяжело далось родить меня, она чуть не погибла. Феликс тогда уже был достаточно большим и очень переживал за неё, потому что всегда был ближе к ней. После этого она стала очень слабой, почти как человек, так ещё вечно болела. Именно поэтому к нам всегда были высокие требования, чтобы её страдания не пошли насмарку. Вечные обвинения в том, что кто-то из нас никчёмен, — обычное дело. В семьях полукровок такое встречается намного чаще, чем ты думаешь, потому что не все вампирши готовы к тому, что из-за ребёнка потеряют своё могущество, — Джисон переводит взгляд на Минхо, выдавливая улыбку. — Феликс ненавидит меня не потому, что нам всегда нужно соперничать. Он ненавидит меня, потому что с моим появлением мама стала другой. Я никогда не знал ласки от неё, а он был привыкшим к ней. Когда он унижал меня, он думал, что получит хотя бы что-то. Учился идеально тоже именно поэтому. Ему было сложно принять, что его мама никогда не станет прежней, поэтому обвинял во всём меня. Наступает молчание. Джисон отпивает зелёный чай, смотря в окно за спиной Минхо, который тоже ничего не говорит — обдумывает. — Я хотел дружить с Феликсом, когда был младше, — продолжает он, ставя чашку на стол и заглядывая в глаза Минхо. — Он всегда был идеальным, и мне говорили быть, как он. Я правда думал, что если я буду стремиться к нему, то не будет вечных упрёков, и у нас будет нормальная семья. Как видишь, не очень получилось, — Джисон пожимает плечами. — Феликс не плохой. Он правда добрый, ему нравится общаться с людьми, да и не думаю, что он всё это время врал тебе в вашей дружбе. Просто у нас семья такая. Мы друг друга ненавидим. — Почему ты думал, что такая месть будет лучшим вариантом? — удивлённо спрашивает Минхо, потому что, слушая всю эту историю, он понимает, что его тут вообще могло не быть. — Потому что Феликс улыбался при тебе ярче всех, — тихо отвечает он. — Мне было обидно, что он счастлив. Наверное, даже в этом у нас с ним конкуренция, — поясняет Джисон, прикусывая губу. — Но мне правда стыдно, что из-за нашей ненависти друг к другу пострадал ты. Никто, кроме нас с ним, не должен был быть втянут во всё это. — Ну, — Минхо пожимает плечами, отпивая чай. — Ничего уже не поделаешь, правда? Стань счастливым. Разве есть разница, несчастен ли Феликс или нет, когда у тебя у самого ничего и никого нет? Есть ли у тебя друзья? — отрицательное покачивание головой. — И семьи по сути нет. Станет ли тебе легче, когда вы с Феликсом окажетесь на одном уровне? Лишь на чуть-чуть. После этого он найдёт в себе силы, чтобы двинуться дальше, а ты останешься на одном месте. Это плохо, Джисон, — Минхо мягко улыбается, проводя пальцами по чёлке, убирая её с чужих слезящихся глаз. — Ты ведь тоже можешь быть счастливым, — и может у него правда есть синдром спасателя, но ему нравится быть полезным. Это делает его на каплю счастливее. Он просто надеется, что слова не ушли в никуда. Ведь иногда и слова могут стать спасением, толчком, чтобы поменять свою жизнь.***
Не то чтобы они сговариваются становиться друзьями, просто жизнь сталкивает их вместе снова и снова в тяжёлые моменты. А точнее, Джисон сам сталкивает себя с Минхо, потому что говорить он с другими не может, да и не хочет. А тому что? «Сходишь со мной в магазин за продуктами? Ладно.» «Хочешь работать там же, где и я? Окей». За лето они быстро сближаются, становясь друзьями. Как оказалось, Джисон не очень-то и страшный, и с ним хорошо. Когда он делает что-то, что не нравится Минхо, они просто садятся поговорить, и это помогает. С Феликсом отношения у Минхо тоже вскоре налаживаются. Конечно, такими же близкими они уже не будут, потому что вампиру нужно бегать на свидания со своим «библиотекарем», которого раньше терпеть не мог, но всё же. Жизнь Минхо постепенно налаживается, становится ярче и насыщеннее. Теперь в его жизни появились ещё два человека, которых раньше он недолюбливал. Хёнджин весёлый, немного неуклюжий временами, но всё ещё хороший человек. И Феликс улыбается с ним ещё ярче, чем с Минхо. Джисон, который всё ещё не общается с Феликсом, теперь не хочет рушить чужую жизнь, бегая за Минхо с улыбкой, помогая ему то на подработке, то просто рассказывая что-то о себе, как о вампире, потому что доверять начал. Он научил его, как противостоять гипнозу, научил слабым местам вампиров и даже как их можно убить, если вдруг такой нападёт. Он даже не думает о том, что всё это может быть применено к нему, потому что Минхо становится всем для него. Становится во многом его первым разом. Первый раз, когда сердце пропускает удар. Первый тёплый август, когда зелёная листва не кажется грязной, а стены серых домов не кажутся таковыми под лучами заката. Минхо сидит на подоконнике, пытаясь отмахнуться от надоедливых штор. Волосы развеваются на ветру, а яркая улыбка предназначена только Джисону. Джисону, совершившему когда-то ошибку. В руке у Минхо леденец в форме красного сердечка, блестящего и словно светящегося изнутри. Сам Джисон сидит на полу, попивая холодный чай из бутылки. В его пальцах зажат такой же леденец, а на губах сияет простая улыбка. Когда-то он не мог понять, как в другом человеке можно найти что-то особенное. — Лето подходит к концу, — пожимает плечами Минхо, смотря на то, как проплывают облака по небу, а вместе с ними летят ласточки со своими раздвоенными хвостами. — Может, оно останется? — спрашивает он, усмехаясь и опираясь о стенку. И Джисону хочется ради него умолять лето никуда не уходить, но он-то знает, что его просьбы ни на что не повлияют. — Может быть, оно задержится? — улыбается он, распаковывая леденец из хрустящей обёртки. Первый раз, когда он понимает, что он кому-то нужен даже со всеми своими недостатками. Первый раз, когда он кому-то благодарен по-настоящему. Это был первый раз, когда он почувствовал дыхание жизни, влюблённость и счастье. Кто знал, что с Минхо может быть много всего первого, но только сам человек останется навсегда единственным. Больше такого не будет.***
Снег оседает кристалликами на чёрном пальто, а пар изо рта формирует облака, ни на что не похожие и быстро исчезающие в воздухе. Джисон сглатывает. Он не видел родителей уже долгое время. После того, как он сошёлся с Минхо, он даже и не планировал к ним приходить больше. Что нового он там услышит? Что он ни на что не способное ничтожество, которое надо было выбросить из окна ещё в младенчестве? А лучше вообще не рожать? Он бьёт себя по щеке, приводя в чувства, а потом всё же открывает дверь в тёмный подъезд, где не работает свет. Тянет чем-то депрессивным или, если говорить по-человечески, сыростью и холодом. Он не решается идти дальше, пока его буквально не вталкивают вперёд. — С наступающим Рождеством. Чё встал-то на проходе? — звучит басом голос Феликса. И Джисон жмурится, пытаясь успокоиться. Его парень дорожит этим человеком, и если он опять всё испортит, то вряд ли его простят. — И тебя, — кивает он, поправляя воротник. Феликс почти не изменился за то время, что они не виделись. Тёмные волосы уже ниже плеч и завязаны в хвостик на затылке. Ламповые шерстянные розовые наушники прикрывают уши, чтобы не продуло. Да и сам парень выглядит счастливым. Улыбка кажется немного насмехающейся, но уже не по-злобному. — Давай, шевели булками, мама щас опять разорётся, что мы непунктуальные и ни на что не способны, даже следить за временем, — смеётся Феликс, тут же включая телефон и начиная печатать с такой счастливой улыбкой, что даже завидно становится. Но в этот раз, на удивление, Джисону не хочется портить чужую идиллию. В этот раз он вспоминает, что среди университетских чатов по проектам и просто разных контактов у него всегда будет Минхо, который ждёт и поддерживает его. Они заходят в квартиру, когда их встречает недовольное лицо матери и улыбчивое — отца. — Вам часы обоим подарить на Рождество или что? — злится женщина, хмурясь и поджимая губы. — Научитесь уже следить за временем, чё как маленькие. Я сколько уже с вами мучаюсь?! Даже элементарно прийти ко времени не в силах, — сразу же начинает со скандала она. Феликс натягивает свою обыкновенную идеальную улыбку и начинает искать оправдания своему опозданию, а Джисон… ему-то что? Кричат на него и кричат. Если он скажет, что поскользнулся и упал, ему лишь скажут, что косолапить не надо было, всё в детстве объясняли. Да и зачем выдумывать причину? Это всё равно ничему не поможет. — Мойте руки и идите за стол, рассказывайте, что у вас там да как. Не звоните своей матери, которая жизнью рисковала, когда рожала, — возмущается она, впрочем, как обычно. Отец лишь пожимает плечами, потому что себе дороже спорить с этой женщиной. — А хотя чё вам, вы же неблагодарные у меня. Я за вас всю жизнь горбатилась, силу всю свою на вас отдала, а вы только опаздывать и умеете, да просиживать свои задницы непонятно где, — она говорит уставшим голосом, специально, чтобы всем стало её жалко. Повезло, что сегодня не устроила концерт по заявкам и не начала плакать. Обычно так и проходили все семейные вечера. Отца… Отца Джисон вообще не помнит. Мать как-то сама собой затмевала его образ в детских воспоминаниях. Да и просто затмевала его. Тот ведь всегда прятался за ней, чтобы ему не прилетело, а детям доставалось, что они неблагодарные, за них пахали, всё делали, лишь бы счастливы они были. Вот только ни один из них счастлив не был. В этом и заключалась главная проблема. Они садятся за стол, и Джисону сразу же становится тошно. Ни куска в горло не лезет. Ему опять скажут, что он как-то мало выражает свой восторг, хотя надо бы. — Чё, девки-то появились? — спрашивает она, накладывая им размашистыми движениями салаты и картошку. — Уже дядьки, а всё ещё никого нет. — Простите, мама, мы стараемся прикладывать все силы к учёбе. Не до отношений нам, — голос Феликса становится высоким и милым, а улыбка обезоруживает. Ни он, ни Джисон не уделяли столько внимания учёбе, да и у обоих были отношения, просто их матери этого знать не стоит. — Не говорите мне, да? Стыдитесь? А выбор-то мне как ваш оценивать?! Шлюх всяких наприведёте, потом детей слабеньких своих на нас скинете, я чё, не знаю вас, свинот? — усмехается она, включая телевизор с какой-то рождественской программой. — Все вы сначала: «Я не заинтересован в отношениях, ля-ля-ля», а потом как с бухты-барахты: «Здравствуйте, мама, это моя жена. Мы познакомились в борделе!». Ну-ка, сюда оба взглянули, — она переводит взгляд то со старшего на младшего, то с младшего на старшего. — Не смейте мне таких сюрпризов устраивать. Убью к чертям собачьим! — кто бы сомневался, что на празднике будет прекрасная тёплая семейная атмосфера. — Не приведём, — отмахивается Джисон, корча недовольное лицо, начиная есть обыденные рождественские салаты, когда ему в лоб прилетает смятой салфеткой, которая падает прямо в тарелку. Замечательно. Кажется, начинается. — А ты рот свой бы прикрыл, неблагодарный. Ты-то как раз всякое учудить можешь. Наверняка уже с какой-то сукой мотаешься, да? — женщина кажется доведённой до белого каления, и Джисон уже хочет сказать ей, что сука здесь только она, когда за него отвечает Феликс, пытающийся сгладить углы. Впервые не подставить. Да и то это не ради брата, а ради Минхо. Нужен он там кому-то, ну. Он сдерживает обиду и продолжает есть, потому что такой закон в семье: пока не съешь всё до конца, что тарелка блестеть будет — не выйдешь из-за стола, даже если сильно захочешь. Такая жизнь в этом доме. Все привыкли к этому устою. Никто уже не высказывается против. Да и не высказывался. Они сидят, общаются, хотя через каждые пять минут слышатся слово «неблагодарный» или «неблагодарные». Мать всё время наседает, спрашивает про личную жизнь. Всё ей интересно, всё ей знать надо, а когда расскажешь, так ничего кроме унижений и оскорблений не услышишь. Джисон не любит тут засиживаться. Сразу под конец ужина он встаёт, собирая вещи. Скоро двенадцать ночи. Через пять минут Рождество. Лучше он встретит его по видеозвонку с Минхо, чем со всеми этими людьми. — И куда собрался? — выдыхает женщина, опираясь о руку и смотря на сына, который торопливо уносит грязные тарелки и бокал в посудомойку. — В прошлые годы ты хотя бы с нами встречал рождественскую ночь. Сильно взрослый встал? Или всё же нашёл кого-то? — выпытывает она. — Нашёл, — шипит Джисон, возвращаясь с кухни, стягивая пальто с крючка в прихожей. — И тебя это совершенно не касается. — Что? — она почти падает со стула. Её глаза расширяются, когда она переводит взгляд на Феликса, смотрящего на Джисона с такими же распахнутыми глазами. Ещё никто и никогда не провоцировал мать. — Повтори ещё раз. — Я думал, что мои роды забрали у тебя только силы, а не слух в придачу, — усмехается Джисон застёгивая замок на ботинках, после чего встаёт, сжимая челюсти. — Любимый человек у меня есть. Но с тобой я его знакомить не буду, потому что знаешь, что, мама? Пошла-ка ты нахуй. То я неблагодарный, то никто меня не выберет, кроме каких-то шлюх, то вообще аборт делать надо было. Да поебать мне на тебя, честно. Просто, блять, отвали от меня. Я тебе не нужен, такой весь бездарный и ничтожный? Окей, тогда больше не жди меня в этой квартире, — кричит Джисон, и впервые он плачет перед родителями, так ещё и навзрыд. Впервые он говорит то, что думает, потому что сейчас не страшно остаться без семьи. Ему больше не страшно, что некуда будет вернуться. Теперь он не один. Женщина замирает на пару мгновений, и этих мгновений хватает, чтобы выйти за дверь и не услышать весь поток оскорблений. Джисон достаёт трясущимися руками телефон. 00:03.Кроля
С Рождеством, Джисони! Как ты? Всё в порядке? Как прошёл ужин? /прикреплено изображение/ Смотри, я приготовил индейку! Как в тех американских сериалах, лол. Джисон улыбается в экран, пока слёзы текут по его щекам. Глаза щипет, отчего сдержать их не получается. Капли разбиваются об экран. Буквы сами появляются в строке ответа. Он думает, как бы ответить, чтобы было видно его чувства. Он всё ещё не может выражать свою любовь словами. Он старается показывать Минхо, что он изменился, что он для него может быть и ярким солнцем тоже. Но словами… — Эй, Джисон! — слышится басовитый крик сзади, а после вампир видит перевесившегося за перила Феликса. Чёрные волосы свисают вниз, а глаза сияют красным. — Подожди меня, пожалуйста. Как оказалось, парень выбежал за ним следом, едва накинув на себя верхнюю одежду. Мать совсем разошлась и попадать стало даже отцу, поэтому Феликс тоже не решился там задерживаться. Наверное, это был первый раз, когда они говорили спокойно как нормальные братья, а не как соперники и конкуренты. Впервые, когда Рождество начинается более или менее приятно, не считая матери. Да и то достаточно легко отмазались в этот раз. — Я к Минхо зайду, — останавливается Джисон у светофора напротив дома парня, доставая из рюкзака небольшой праздничный пакетик. — Хочу подарок ему сделать. Ничего особенного, но как думаешь, ему понравится? Феликс с оценивающим видом поглядывает на высовывающегося из пакета плюшевого кота и на сладости, сложенные горкой вокруг него, а потом кивает. — Он такое любит. Да и всё равно ему приятно будет, — кивает Феликс, показывая два пальцы вверх с улыбкой, и Джисон уже хочет идти, когда его останавливают. Зелёный свет загорается, люди начинают переходить дорогу. — М? Что? — спрашивает он, не понимая, зачем его остановили прямо сейчас, когда Феликс набирает в грудь побольше воздуха. — Прости. Я не должен был тебе желать смерти всё время. И унижать тебя тоже. Прости, — тихо выдыхает он, на что Джисон лишь улыбается, вспоминая, как его слушал Минхо. — Что в прошлом, то в прошлом, — смеётся он, маша рукой и убегая через дорогу, пока зелёный свет не перестал гореть. И да, в прошлом Джисон обязательно бы ещё придумал, за что обидеть Феликса, но не сейчас. Больше уже той обиды нет, потому что Минхо научил прощать. Как только он скрывается за домом, теперь точно зная, что Феликс его не увидит, улыбка сползает с лица. Он уже не держит обид, потому что к чему это? Тогда он хотел, чтобы все были несчастны, считал, что во всех его проблемах виноват только его старший брат. Сейчас же у него нет причин желать тому хоть что-то плохое. Вот только всё равно тревога оседает в его лёгких, потому что это был шаг в новый мир: неизведанный, непривычный. Вряд ли ему теперь есть дорога домой. Но, может быть, в новой вселенной ему будет гораздо лучше? Может, он и не был никогда способен жить там, где родился? Он сглатывает ком в горле и набирает на домофоне номер квартиры Минхо, держа перед собой рюкзак. Ему открывают уже без вопросов. Просто раздаётся приятный родной писк, и железо поддаётся. Он заходит в тёмный подъезд и вызывает лифт до нужного этажа. Сердце бьётся так быстро, что кажется, что оно выпрыгнет и ускачет в снег, чтобы спрятаться. Когда двери открываются, в нос ударяет приятный тёплый аромат жаренной индейки. И возникает ощущение, словно всё вокруг вдруг тоже потеплело, стало более золотистых оттенков. Он открывает дверь, и из-за угла его встречает Минхо со своими пушистыми вишнёвыми волосами. Рождественский свитер красного цвета мило сидит на нём вместе с пижамными штанами, на которых изображены лапки котят. Улыбка растекается на его губах, и Джисону хочется плакать оттого, как сильно он счастлив видеть его. — С Рождеством, кроля, — охрипшим голосом поздравляет Джисон, доставая тот самый пакет и вручая его парню, которому не особо-то и интересно, что ему там приготовили. Он крепко обнимает вампира, почти до хруста костей, и целует в висок. — И тебя тоже, — смеётся он, позволяя другому раздеться, после чего он уводит его в спальню и усаживает на кровать. Перед кроватью располагается небольшой столик, на котором уже стоят ноутбук, тарелки с едой и небольшая коробочка, может быть, размером десять на десять сантиметров. Красивая, сияющая в свете светильника алым, как лепестки роз на заре. Джисон переводит взгляд на Минхо, который лишь вздёргивает брови и намекает, что подарок нужно открыть. Так он и делает. Его пальцы цепляются за ленту и одним лёгким движением развязывают розовый, как цветы вишни, бантик. Он сглатывает, открывая её, когда его взгляду открывается вид на снежный шарик. Снежинки явно флуоресцентные, потому что даже невооружённым глазом видно, что они светятся. В самом центре стоит человек, указывающий куда-то в небо, а вокруг него тёмные ели. Джисон аккуратно подхватывает шар в руки, начиная его трясти, и в этот момент Минхо выключает свет. Бирюзовые снежинки кружат над фигурками, выглядя так волшебно и прекрасно. На подставке едва различимы сияющие слова: «Waitin’ on you». — Оставляй его на подоконнике. Снежинки будут светиться по ночам, — объясняет Минхо. — Мне с ним помог Хёнджин. Он же занимается всяким творчеством. Это всё его рук дело, я лишь идею придумал. — Что… Что это означает? — тихо спрашивает Джисон, на что Минхо улыбается и опять целует его в висок. — Что даже если ты опять заблудишься во тьме, свет всегда будет рядом. Может быть, не в привычном тебе виде, но будет, — и Джисону хотелось верить в чужие слова. И даже больше, он верил. Ведь частичка каждой этой светящейся снежинки принадлежала Минхо. Минхо создал эту идею, и Минхо был ею. Минхо стал его светом. Он столько лет блуждал во тьме и только теперь нашёл выход из дремучего леса. Он поджимает губы и обнимает Минхо за талию, притягивая и усаживая к себе на колени, стараясь скрыть своё лицо, чтобы тот ничего не заметил. Не заметил слёз на чужих ресницах, не заметил, как сильно вампир влюбился в него. — Спасибо, — шепчет Джисон, мягко потираясь щекой о плечо Минхо. — Я не знаю, за что ты мне достался, — тихо признаётся он. — Просто потому, что ты открылся мне? — смеётся парень, обнимая и целуя в ответ. Иногда стоит просто открыть свою душу человеку. Показать, какой ты на самом деле, и только тогда душа найдёт выход из той запутанной ситуации, в которой она оказалась. Только тогда можно будет увидеть свет.