She's a sweety kitty

Маша не успела опомниться, когда после первого удара последовал второй. Мила била сильнее и по делу, Даша — била слабее и не увереннее. Лишь сильная хватка на запястьях, когда Романова выставила руки в защитном жесте, чтобы спрятать лицо, обожгла участок кожи, а в холодных глазах Маша не увидела нужной злости. Но было больно, как и физически, так и морально съедала обида за то, что она получила, потому что не хотела прогибаться под Милу. Эта девушка с замашками манипулятора ей — никто, она не боится ее, но стало еще хуже, когда Даша и Лиза стали ее собачками. Особенно от Поцелуевой никто такого не ожидал. Ни для кого не секрет был, что все участницы заглядывались на Поцелуеву: красивое, женственное лицо, голубые глаза, чувственные губы с родинкой над ними; высокая, худая, а в мужских шмотках и с короткой стрижкой выглядила как смазливый пацан. Маша по природе эстетик, ей нравилось наблюдать за разными людьми, нравились необычные и гармоничные черты лица. Поцелуева была одной из первой, кто захватил её внимание как эстета. В других девочках тоже была своя изюминка во внешности — в каждой Маша отмечала что-то интересное для себя. Она любила быть просто зрителем, а не актером, может, поэтому, ей тяжелее было привыкать к компании незнакомых людей. И вновь все внимание к этой Поцелуевой. У нее своя энергетика, и вроде ничего необычного в этой девушке нет: живет действительно по пацанским понятиям. И даже какая-нибудь Кристина Штрэфонд была бы интереснее ее, но Машу почему-то тянуло к этой девушке. Ни то, чтобы сказать, что она по девушкам… Хоть и могла по приколу заигрывать с лучшей подружкой и прикидываться альфа самцом, дело даже не в этом, как она позже поняла. Сама энергетика, харизма человека, не важно девушка или парень, вызывали симпатию к обладателю. А вот Даша успела всем рассказать, что ей нравятся соски-нереалки с накаченными губами и большой попой в коротком платье, а на остальное ей было по боку. Первое впечатление было поверхностное, а после сложилось мнение на второй неделе пребывание в школе пацанок. Хоть и Даша слишком мирная, ходит под покровительством Милы Грац и по одной лишь команде как собачка накидывается на других, Маша успела заметить, что эта пацанка не утеряла той самой женской мудрости, понимания, спокойствия, когда пребывала в рассуждениях, хоть и выражала их немного неграмотно со словами паразитами. Даша тоже являлась наблюдателем, с расслабленным лицом поглядывая на других участниц во время бесед или уроков, иногда закатывая глаза или хмурясь, мысленно не соглашаясь с чем-то, но не выкрикивала, держа свои мысли в голове. Один раз за уроком этикета от Поляковой Маша поймала этот взгляд наблюдателя. Сердце словно затрепетало от внимания голубых глаз обладательницы со спокойными немного апатичными чертами лица. Романова сразу шумно сглотнула, когда у них образовывался зрительный контакт, и как ровные ухоженные брови Даши насмешливо выгнулись от ее реакции. И когда Поцелуева замахнулась на нее и ударила, то все — темный занавес. Маша просидела целый день в своей комнате с большим синяком и с горькой обидой. Даша опустилась в ее глазах, ведь, по правде говоря, эта девушка могла лучше раскрыться без Милы Грац. Мила Грац — это стена, закрывающая индивидуальность Лизы и Даши. На Лизу Маше было все равно. Макарова была для нее пустой оболочкой, хоть и та могла разбудить свои лидерские качества, но опять же… Мила Грац. Маша и забыла потом о Даше Поцелуевой, сосредоточилась на себе, стараясь, найти общий язык хоть с одной пацанкой. И да, у нее это получилось со Светой. Они стали ближе и на каждом уроке психологии садились вместе, перешептываясь и иногда похихикивая. Стало намного легче дышать, пока Маша не проснулась одним утром. Очень рано. Внутренние демоны ее подняли и не дали заснуть обратно. Было решено сходить принять душ. Спросонья Маша и не заметила, сидевшую на подоконнике и курящую в форточку Дашу (я не знаю точно, курит ли Даша, но это не так важно). Маша вот только хотела расстегнуть две верхние пуговицы шелковой пижамы, еще не разлепив сонные глаза, и тут же замерла, услышав тихий кашель. Её глаза стали еще больше от испуга, она впала в ступор, не сводя взгляда с равнодушной Поцелуевой со сигаретой в пальцах. Но уголки губ ее дернулись в улыбке при виде её. Романова хотела спросить, почему та не спит, но не стала. Они не подруги. Ей должно быть все равно. — Эй, я сейчас уйду, — Даша потушила окурок в унитазе, смывая и спрыгивая с подоконника, выпрямилась во весь рост. На губах была странная усмешка, отчего Маша нахмурилась. — Что смешного? — не поняла она, когда Даша поравнялась плечами с ней, слегка повернув голову и уперев взгляд в профиль. — Ничего. Это выглядело так, будто они не поделили территорию, и Маша была готова дать сдачи в случае нападения, хоть и знала, что проиграет этот бой, не вывезя буйную энергетику Поцелуевой. Но та явно не собиралась ее трогать. За эту минуту переглядываний Маша успела представить, как та схватит ее за шею и прижмет к двери, заставив почувствовать себя во власти кого-то, но нет. Даша не смотрела на Машу, а рассматривала: совсем не в ее вкусе, но губки были ничего такие, и этот напряженный взгляд карих глаз наоборот забавлял. Даша позволила себе одну наглость — опустить глаза на пуговицы, где по-прежнему были руки Маши. Внизу живота знакомо потянуло, и она не понимала свой внезапный интерес к этой девушке, которая предала их коалицию. И сразу же вышла из ванной комнаты, стараясь убрать из головы большие карие глаза. Они действительно разные, из других миров. Маша после таких гляделок задумалась насчет того, что она испытывала, находясь рядом с Поцелуевой, но было так тяжело это понимать, пока Даша сама не помогла. Вновь ей прилетело не за что. Завтракая и смеясь со шуток Карины, Маша вдруг одним движением худощавой руки оказалась закинутой на стол, снося тарелки с завтраком. Одноклассницы тут же рефлекторно отстранились в сторону, не успев прийти в себя. Даша действительно была быстрой и резкой, оказавшись между ног Романовой, схватив ее за воротник рубашки, отчего она вцепилась в ее хватку, изумленно в страхе смотря на ее гневное лицо. Даша занесла над ней кулак и все — вновь ступор. Девушка от одного удара отлетела на белую скатерть, и Поцелуева быстро вернула ее к себе за плечи, порвав рубашку, и дала пощечину до звона в ушах. Маша пыталась ее пнуть, но бедра Поцелуевой плотно прижались к ее, не давая сопротивляться. Одноклассницы поспешили отнять девушку быстрее, чем охрана. Вера легко оттащила разгневанную Поцелуеву, которая и не стала сопротивляться, как провинившийся котенок, повиснув на ее руках. — За что?! — не сдержав слез, выкрикнула Романова, столкнувшись вновь с наплевательским выражением лица девушки. И на ответ на свой вопрос почувствовала боль в затылке, когда кто-то схватил ее за волосы, скинув кепку и заставив приподняться. Яд просочился в ушную раковину от ненавистного ею голоса: — Знай свое место, шкура, — а потом более тихо, чтобы только она услышала. — А то выебу. Мила откинула ее как ненужную вещь. Все девушки с презрением посмотрели на Грац. Она чувствовала, как теряла контроль над остальными и просто стала срываться на слабых. Но ее собачки пока на месте, а значит Мила еще чувствовала некий авторитет над ними всеми. И одна Вера могла пойти против Грац, откинув ее собачку в сторону и сплюнув от хамского поведения Милы, которая тут же окинула ее презренным взглядом, уходя к себе. Поцелуева, посмотрев на Машу, молча последовала за Грац. Маша вновь получила за то, что пыталась быть против несправедливости. Как-то на уроке психологии девушкам вскрыли самые сильные раны, почти никто не смог сдержать своих эмоций. Розенберг поздно вечером отпустила девушек опустошенными, Маша видела как часто поглядывала на нее Поцелуева и так же быстро отводила взгляд, а после откровенности с психологом ушла со слезами на глазах. В этот момент Маше захотелось обнять ее, подбодрить и поддержать, как сейчас делали с ней это Диана и Света. Мила была не способна на это, как и Лиза. Они насмешливо поглядывали на слезы девочек, считая это некой слабостью. Ведь сильные не плачут. Вечером была предстоящая вечеринка, как обычно организованная в конце недели. Маша не увидела среди одноклассниц этой троицы и поднялась в дом, в комнату, из которой ее выгнали. Комната ее встретила запахом алкоголя и граната из электронной сигареты, которой затягивалась Лиза, раскинувшись с Милой на кровати Даши. Они играли в карты, а около их ног лежали допитые бутылки. По замыленным глазам можно уже было понять, что они пьяные. Видимо им наскучила компания одноклассниц, вернувшись к себе в комнату и переодевшись из платьев, выданными стилистами, в растянутые футболки и в шорты. Даши не было в комнате… Маша вмиг почувствовала себя в ловушке, поймав ухмылку Милы. — А ну-ка стой, крыса, — кинула ей в спину, когда Романова схватилась за ручку двери. Сердце забилось в бешеном ритме, когда Лиза успела подлететь и одернуть ее за плечо, откинув в сторону. — Макарова, выйди и встань сторожить, — Мила окинула взглядом свою жертву, удовлетворённо улыбаясь ее испугу и щенячьему взгляду. Сейчас она повеселиться. — Но… — Лиза не понимала, что хотела Грац от Маши. — Вышла, на хуй, я сказал, — прикрикнула Грац, а взгляд по одному щелчку стал злой бешеной собаки. Лиза не собиралась спорить, выходя из комнаты. — Что тебе нужно? — Маша нашла в себе силы подняться, напрягая кулаки в готовности драться. — Пора платить по заслугам, — ухмыльнулась Мила, разминая шею. Внизу была слышна музыка и смех девушек, а если они начнут драться, то их никто не услышит, а настороже стояла Лиза. — Думала, что предала нас, то сделала правильный выбор? — Ты боишься потерять уважение, которое ты привила через страх. И скоро ты его потеряешь, преподаватели больше не буду закрывать глаза, если ты накинешься на меня. — Ну, реально крыска, — каждый шаг Грац в её сторону вызывал животный и тошнотворный ужас. Перспектива избитой была такой себе, Маша устала терпеть, что остальные закрывают глаза на выходки Милы. Должен быть предел всему.— Нет, сучка, так не пойдет, я займусь твоим перевоспитанием, но только по другому. Внутри все похолодело от слов Грац, и вместо кулака ей прилетела хлесткая пощечина. Маша забыла, как дышать, больно падая на пол, и вмиг оказалась придавленной тяжелым телом Милы. Она села на ее бедра, хватая за шею, и пригвоздила к полу, а в другой руке появился нож. Широкая ладонь Милы тут же накрыла ей рот, чтобы она не кричала, приложив острие в трепещущей шее. Маша не видела больше в этом взгляде адекватности, ее попросту не было. Их никто не услышит, Лиза не впустит в комнату девочек, съемочная группа уже давно отсняла вечеринку и покинула школу пацанок, а охрана вряд ли сюда зайдет без надобности. Слезы начинали душить, застилая взор на довольное лицо Милы, которая с садистским удовольствием водила острием по ее шее, наслаждаясь страхом в карих глазах. — Милое платьице, — она убрала нож в сторону, чтобы огладить ее грудь под черной кружевной вставкой и провести вниз к животу. Ее тело ближе наклонилось над ней, и Мила обожгла ее ухо агрессивным шипением. — Будешь сопротивляться — зарежу, не моргнув. Это была конечная остановка. Маша заорала в плотно прижатую ладонь и пыталась откинуть девушку от себя, но ее руки перехватили и ударили головой в лицо, разбивая нос до крови. Слезы бежали по пухлым щекам, смешиваясь с красной жидкостью и оставаясь на искривленных от плача губах. — Знаешь, это возбуждает, когда твоя жертва совсем слаба и беспомощна, а ты можешь делать с ней все, что захочешь. Послышался треск ткани, Маша заскулила, прикусив губу до крови, когда ладонь Милы грубо сжала ее грудь через лифчик, массируя. — Плачь сильнее, — требовала, подарив еще одну хлесткую пощечину, и приподнялась, чтобы другой рукой задрать подол бархатного платья и сжать бедро до синяков. Маше удалось позвать на помощь, крича из последних сил, но сразу же была заткнута. — Тварь. Как же вымораживало то, как Дашка не сводила с тебя глаз. Думала, забрать ее у меня? Уж нет, я сделала так, что теперь она тебя ненавидит. Всю информацию о ее побеге к соседям за сижками слила — я, но сказала Дахе, что это была ты. Грубые ласки продолжились, Машу начинало тошнить от происходящего. Внутри все рвалось наружу от боли и унижения, но тут резко стукнула дверь о стену и на пороге появилась Даша, уставившись с недопониманием на предстоящую картину. Лиза тут же выглянула и присвистнула, придерживая в другой руке бутылку, но Поцелуева закрыла дверь так же громко, как и открыла, застывая на месте. Вот и пришел конец для Маши, она прекрасно понимала, что против двоих она ничего не сделает, и сама Поцелуева была не в духе, если судить по ее внешнему виду. — Что тут происходит? — глухим голосом спросила она, непроизвольно сжимая ладони в кулаки. Дай только дыма и огонь тут же вспыхнет. — Дах, давно пора проучить эту шалашовку за длинный язык и сделать это можно куда более действенным способом, — Мила разорвала платье ножом, задев немного кожу, что вышли кровавые капли на белую кожу, и открыла обзор на нижнее белье Романовой и вздымающую грудь от страха. — Таких чертовок нужно только грубо трахать, таким способом перевоспитывая. Маша смотрела прямо на Дашу, которая стояла на места. Молила одним взглядом одуматься и вновь не поддаваться влиянию Грац. Скулы девушки были напряжены как остальные части тела, Даша спрятала глаза под челкой, опустив их пол, прохрипев только одно: — Ты права. Маша потеряла надежду, продолжая дрожать в истерике. Все это было неправильно, до ужаса противно и несправедливо. — Умница. Надеюсь после этого, она будет как шелковая, вернется к нам в комнату, но, — Мила наклонилась над ее лицом, шипя прямо в дрожащие губы. — Спать будешь под моей кроватью. Нужно выпороть ее. Ты займешься этим. Мила резко перевернула Романову, заламывая руки за спину и ставя в коленно-локтевую позу, и в рот засунула порванную ткань от платья, чтобы не привлекала лишнего внимания, а руки связала оставшимся платьем. — Возьми ремень, он лежит на моей кровати. Даша выполнила просьбу, наматывая на кулак кожаный ремень и вставая напротив Романовой. Мила обошла Машу, не давая той опустить таз или перевалиться на бок, придерживая грубо за талию. — Отличная задница, — облизала губы Грац, пожирая взглядом белоснежные участки кожи и черное нижнее белье. Даша скользнула холодными глазами от кроссовок с белыми носками по ляжкам к задранной задницей в черном белье. Мила, не сдержавшись, пару раз шлепнула ее, оставляя след на ягодице от своей руки. Ремень неприятно впился в ладони Даши, послышался скрип кожи и глухой смех Милы. Даша посмотрела на Грац, которая призывно кивала на скрученную девушку, чтобы она приступала к наказанию, но она не торопилась, внутри образовался неприятный комок, а руки стали словно свинцовыми — не было больше желания поднимать руку на Машу. — Давай же, блять, я уже хочу ее, — выругалась недовольно Мила, удерживая плачущую девушку за шею. И Даша сразу же послушалась, замахнувшись ремнем и ошпарив нежную кожу грубой тканью ремня. Романова закричала, но издала лишь вопль, заглушенный куском порванного платья. Свалилась от силы удара на бок, но Мила вновь поставила ее раком, заставив сильнее прогнуться, надавив поясницу. — Красота. Давай еще Даша прикусила внутреннюю щеку, сжав плотно губы. Почему-то ей это не приносило удовольствия в отличие от Милы. Кровь внутри Поцелуевой забурлила, выделяя вены на руках от злости. Все это было не то, но Даша вновь замахнулась, ударив ремнем по второй ягодице, а после со психом откинула ремень в сторону. Мила довольно оскалилась, наблюдая как содрогалось тело в плаче, как краснели следы от ремня на заднице, и как внутри приятно потянуло от возбуждения. Хотелось грубо трахнуть Романову пальцами и заставлять умолять о прощении. Поцелуева, взлохматив себе волосы, стала ходить из стороны в сторону, осознавая происходящее. Ее съедала совесть. Маша не прекращала плакать, и это начинало бесить: хотелось оттащить Милу от нее и все это прекратить. Им это с рук не сойдет. Маша сильная, она даже после такого не станет молчать. Маша не она, чтобы сквозь зубы молчать и терпеть, думая, что таким правильным образом с Милой они продвинутся вперед, избавившись от конкуренток. — Оставь ее, — вдруг вырвалось из ее уст, что ни с разу услышала Грац, но когда дошло, то та нахмурилась и встала на ноги, оставляя Романову скрутиться в позу эмбриона. — Что ты сказала? — Мила надвигалась грозной тучей на Поцелуеву, которая больше не смела отступать. Она видела перед глазами только заплаканное и испачканное в крови лицо Маши. — Нас выпрут из школы за это, — зашипела Поцелуева, все-таки осмелившись поднять свой тяжелый взгляд на Милу. — Зачем нам это? Мы не за этим пришли сюда на проект. — Без страха не будет уважения. Они должны понимать, что за предательство карают. — Мы не в тюрьме, — кулаки сжались, и Мила это заметила, накидываясь на Поцелуеву. Шестеренки полетели, ведь еще одна кукла вышла из ее строя и нужно вернуть ее на место. И сделать это можно только через силу. Даша шустро увернулась, нанося удары в солнечное сплетение, а после в лицо. Мила не заставила себя ждать, снося ее с ног и перекинув через себя, так что Даша врезалась в дверь. На шум тут же выглянула Лиза, ошарашенно обводя поле битвы и связанную Машу на полу, за ней заглянула, поднявшаяся на второй этаж, Юлиана и тут же убежала за охраной. — Доплясались, сучки! — Мила вытерла кровь с разбитой губы, зашипев от прошедшего удара как ток по телу, и посмотрела на Поцелуеву, сжимающую наготове кулаки около собственного лица. Но ей не дали добить Грац, как влетела охрана, вновь отрывая ее как клеща от человека и уводя в другую комнату. Связанную Машу заметили сразу же и все были грубо говоря в шоке от увиденного. Выгон состоялся завтра же, дав девушке прийти в себя, чтобы узнать все подробно, не вгоняя ее в истерику. Сидя ровно в ряд на стульчиках в гробовой тишине, одноклассницы нервно переглядывались и каждый раз, когда касались взглядом Милы и Даши, то тут же отводили его. Лаура Лукина и Мария Третьякова молча ожидали Романову, которой рекомендовали отдохнуть, но та решила все-таки прийти, чтобы посмотреть в глаза обидчикам. И тут на улице появилась она и села на стул на краю ряда, сжав губы и поморщившись от синяков, что девушки, рядом сидящее, сочувствующее похлопали ее по плечу. Лаура Альбертовна не стала в этот раз тянуть, понимая на какой риск они пойдут, оставив Милу Грац в школе пацанок. — Мила Грац, вы сегодня покидаете школу пацанок, — стальным тоном голоса сказала Лукина. — Вы совершили достаточно ошибок, и мы больше не можем закрывать на это глаза. Подойди к дворецкому и сдайте брошь — Понял, — даже не стала оправдываться, вставая с места и одаривая тяжелым взглядом, смело смотрящую на нее Машу. Это так она не оставит. — Вы хотите попросить прощения у Марии Романовой? — поинтересовалась Третьякова, указав ладонью на девушку. Но Мила лишь искривила губы в усмешке. — Не считаю нужным. — Прощайте, Мила, — Лукина сопроводила удаляющую спину, а после серьезно посмотрела на Поцелуеву. Та спряталась в себе, не веря в происходящее и коря себя за совершенное. Такое сложно простить, и она ожидала, когда огласят ее имя и скажут снимать брошь. — Дарья Поцелуева, — аккуратно позвала ее Третьякова, заставив ее поднять взгляд, в котором читалось искреннее сожаление. — Вы вновь поддались своей агрессии… Что очень плохо, но заступились за свою одноклассницу… Сердце гулко застучало от услышанного. Даша тут же наклонила голову, чтобы посмотреть на Машу, смирно сидевшую с поднятой головой. В глазах Поцелуевой читалось неверие со слезами в уголках. — Вы заслуживаете вновь черную ленту, — произнесла Лукина, показывая жестом подойти к дворецкому. Но ноги не держали и подкашивались, Даша стерла, наступающие слезы, шмыгая носом и не до конца понимая позицию Маши. Она не рассказала? Не рассказала, как она не остановила сразу Милу; как позволила унижать ее, как подняла руку с ремнем и дважды отхлестала им? Даша не могла этого вынести и после вручения черной ленты, целенаправленно подошла к удивленной Романовой. Ноги действительно не держали, и Поцелуева упала на колени перед ней, взяв в свои руки ее ладони. — Прости меня, пожалуйста, прости, — прошептала дрожащим голосом и прикрыла глаза, когда рука Марии легла ей на затылок, бережно поглаживая короткие волосы. Даша сжала ее руки и уткнулась лбом, сдерживая слезы. Оболочка треснула, и ей было все равно на взгляды других одноклассниц. И только недовольная Лиза, поджав губы, знала, что творилось за той дверью.