Выход за пределы романтического нарратива

      Поэтическая, а точнее авторская интуиция — штука, которая работает намного быстрее, чем наше сознание. Зачем Пушкину вообще понадобилось выдавать Татьяну замуж? Чтобы он не говорил, о том, что это героиня учудила — решение принимал он. Внутри своего мира автор — царь и бог, и для того, чтобы ответить на этот вопрос, давайте попытаемся встать на позицию Пушкина и посмотреть на замужество Татьяны как на часть ценностной и сюжетной задачи произведения.       Уровень первый, самый простой: у девушки девятнадцатого века да ещё из среды мелкопоместного дворянства, как правило, не стояло выбора, выходить или не выходить. К двадцати, самое большее к двадцати четырем годам большинство дворянок выходили замуж, так как это был самый социально одобряемый, а во многих случаях и единственный способ устроить свою жизнь. Но вот давайте представим, что Татьяна замуж не вышла, генерал посмотрел в другую сторону или вообще не явился в Собрание. Протанцевав сезон, Татьяна вместе с матерью уезжает обратно, увозя с собой не только обновки — подарки княжны Алины, но и два сундука книг.       Проходит несколько лет. Прасковья Ларина начинает сдавать и с ужасом думает, что будет с её старшей дочерью, на которую в губернии смотрят со смесью жалости и презрения, как на увядшую девушку, то есть старую деву. Татьяну более всего занимают книги, она использует малейшую возможность, чтобы улучшить своё образование, мужчины ей малоинтересны. Она выписывает журналы, хорошо разбирается в литературном процессе. В это время мать, отчаявшись её понять, всеми правдами и неправдами добивается, чтобы имение отошло к Татьяне, а Ольге оставляет часть своих сбережений. Она умирает внезапно от холеры, Татьяна очень опечалена, но вместе с тем испытывает большое облегчение, потому что видеть слезы разочарования матери для неё было невыносимо.       Через полгода после смерти Прасковьи Лариной в деревню приезжает Онегин, который наносит Татьяне и княжне Алине, которая теперь живёт у племянницы, визит, удивляется, до какой степени подурнела когда-то признававшаяся ему в любви девушка, ну, в общем, формально ведёт себя светски любезно, а на деле транслирует отношение, что ты уныла, я был самым ярким переживанием в твоей бедной жизни, ах, среда заела. Татьяна это видит и чувствует, её достоинство жестоко оскорблено, вместе с тётушкой она едет на похороны в Москву, получает наследство… И основывает сначала журнал, где говорит о том, как важно разбираться в литературе и прививать детям хороший вкус.       Она находит толкового управляющего, дела идут хорошо, очень скоро она становится богатой женщиной. В свете её ум и просвещенность с одной стороны, уважают, а с другой стороны, считают такое поведение неправильным и неженственным. Проходит уже несколько лет. Татьяне под тридцать, и тут гром среди ясного неба, новость: Онегин женится на дочери чаеторговца — купца первой гильдии. Онегин разорен, ему срочно надо подправить дела, и в общем, папенька его невесты откровенно показывает, что покупает дочери побитого молью светского льва, который, конечно, аристократичен и любезен, и в общем, статусный трофей, но князя папа себе позволить не может. Купеческая дочка в него искренне влюблена, он позволяет себя любить, хотя презирает девушку за вульгарные манеры. Москва и Питер злословят, а потом оказывается, вдруг, что свадьба отменена, кто-то выкупил все векселя Онегина. Как можно догадаться, это Татьяна. Он бросается к её ногам, говорит, что оценил величие её души, что готов подарить ей полмира, что невеста его — пустейшая капризная девчонка, прижитая своим отцом непонятно от кого в Кяхте, а Онегин так страдает, так страдает, я ваш, навсегда ваш, неужели вы до сих пор меня любите, давайте всё начнем сначала!       — Я вас презираю — отвечает ему Татьяна и велит гостье — онегинской невесте — выйти из-за ширмы. Та бледна и вопреки свою обыкновению не смеётся.       — Дитя моё, — обращается к ней Татьяна, — надеюсь, теперь вы поняли, что к чему?       — Поняла. — Отвечает барышня и возвращает Онегину кольцо. — Между нами всё кончено. Я не выйду замуж за человека, который настолько меня не уважает, и который глуп настолько, чтобы гавкать на кошелёк. Госпожа Ларина, мой батюшка желал бы с вами говорить о приобретении в вашем издательстве доли.       Татьяна отомстила Онегину, как может отомстить только деловой человек.       Это, разумеется, сказка и фэнтези с приветом Бальзаку, хотя женщинам Российской Империи принадлежало до трети собственности, смотри книгу Галины Ульяновой «Купчихи, дворянки, магнатки». https://avidreaders.ru/book/kupchihi-dvoryanki-magnatki-zhenschiny-predprinimatelnicy-v.html       Но, тем не менее, смотрите, куда нас выводит чисто умозрительный сюжет: в ситуацию не просто сословного равенства, но и того, что Татьяна оказывается выше по статусу и положению, чем Онегин. Видимо, иначе эта задача не решается? Почему? А давайте посмотрим на ценностный и идейный уровень романа.       Что нам говорит своим текстом Пушкин? Что самое важное в жизни — это быть собой и носить своё лицо, а не напяливать на себя маску, что лучше честное несовершенство и искренность, чем фальшь. Если же сводить всё к аллегориям, то Татьяна выражает как раз Искренность, Ленский — Наивность и Доверчивость, а Онегин… Хотелось бы мне сказать, что фальшь, но ведь пушкинский текст умнее. И Онегин всю дорогу носит маску Разочарованного Любовника, не замечая, что она обглодала его до косточек, практически не оставив ничего из того, что принадлежало бы ему. Доказательства? А давайте посмотрим на текст восьмой главы, который мастерски построен и подталкивает читателя к нужным выводам. Большой свет Пушкин рисует откровенно сатирическими красками, это помесь Кунсткамеры и цирка уродов. Это царство фальши, где каждая вещь, как и всякий человек может прикинуться не собой. Впечатление они производят откровенно макабрическое. Потом на эту почву придёт Н. В. Гоголь и напишет «Петербургские повести».              Тут был, однако, цвет столицы,       И знать, и моды образцы,       Везде встречаемые лицы,       Необходимые глупцы;       Тут были дамы пожилые       В чепцах и в розах, с виду злые;       Тут было несколько девиц,       Не улыбающихся лиц;       Тут был посланник, говоривший       О государственных делах;       Тут был в душистых сединах       Старик, по-старому шутивший:       Отменно тонко и умно,       Что нынче несколько смешно.       Тут был на эпиграммы падкий,       На всё сердитый господин:       На чай хозяйский слишком сладкий,       На плоскость дам, на тон мужчин,       На толки про роман туманный,       На вензель, двум сестрицам данный,       На ложь журналов, на войну,       На снег и на свою жену.       Тут был Проласов, заслуживший       Известность низостью души,       Во всех альбомах притупивший,       St.-Priest, твои карандаши;       В дверях другой диктатор бальный       Стоял картинкою журнальной,       Румян, как вербный херувим,       Затянут, нем и недвижим,       И путешественник залётный,       Перекрахмаленный нахал,       В гостях улыбку возбуждал       Своей осанкоюзаботной,       И молча обмененный взор       Ему был общий приговор.              А теперь давайте посмотрим на явление Татьяны.              Но вот толпа заколебалась,       По зале шепот пробежал…       К хозяйке дама приближалась,       За нею важный генерал.       Она была нетороплива,       Не холодна, не говорлива,       Без взора наглого для всех,       Без притязаний на успех,       Без этих маленьких ужимок,       Без подражательных затей…       Все тихо, просто было в ней,       Она казалась верный снимок       Ducommeilfaut… (Шишков, прости:       Не знаю, как перевести).                     Смотрите, почему Татьяна оказывается на положении «законодательницы зал?» Потому что ведёт себя в этом цирке естественно, просто и как женщина, знающая цену и окружающим, и самой себе.       Возникает вопрос, а сколько времени прошло?       По внутренней хронологии романа у нас сезон 1824 года, зима. В 21 году мать вывезла Татьяну в Москву, соответственно, в 22 году она вышла замуж. Путем нехитрых вычислений получим, что Татьяне двадцать два года, и здесь мы видим некоторый анахронизм, так как хозяйками влиятельных салонов становились всё же ближе к тридцати, а светский авторитет, как правило, зарабатывали к годам двадцати пяти-двадцати семи, но сделаем вид, что у нас не баг, а фича, и это, опять же, ещё раз говорит об исключительности Татьяны.       К слову о comme il faut…       А вот вам письмо Пушкина жене, в котором, как мне кажется, видно и его сомнительное чувство юмора, и привычку троллить близких, и то, что в браке он был вполне себе счастлив. Иначе, чем как дикий гон в духе Вэй Усяня это читать очень сложно:       «Да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай. Я не ревнив, да и знаю, что ты во всё тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышнею, всё, что не comme il faut, всё, что vulgar… Если при моем возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя».       Ага, ага, конечно.       Харизма и уверенность в себе Татьяны таковы, что она не теряется даже на фоне признанной ослепительной красавицы Нины Воронской.              Но обращаюсь к нашей даме.       Беспечной прелестью мила,       Она сидела у стола       С блестящей Ниной Воронскою,       Сей Клеопатрою Невы;       И верно б согласились вы,       Что Нина мраморной красою       Затмить соседку не могла,       Хоть ослепительна была.              Одну строфу, надо сказать, Пушкин выбросил как раз для того, чтобы сделать сцену более динамичной, а, кроме того, чтобы не перегружать контрастом, потому что дальше у нас явление персонажей из кунсткамеры. Кроме того, я подозреваю, он это сделал для того, чтобы избежать невольных параллелей с Шекспиром и мадригалом Джульетте: «Её сиянье факелы затмило, она, подобно яркому бериллу в ушах арапки чересчур светла для мира безобразия и зла»… Вводить такую героиню и такую отсылку уже в самом конце романа, а Нина ни на что не влияет в отличие от того же Загорецкого, нецелесообразно. Так что нас лишили любования красотой.              Смотрите: в залу Нина входит,       Остановилась у дверей       И взгляд рассеянный обводит       Кругом внимательных гостей;       В волненье перси, плечи блещут,       Горит в алмазах голова,       Вкруг стана вьются и трепещут       Прозрачной сетью кружева,       И шёлк узорной паутиной       Сквозит на розовых ногах;       И все в восторге, в небесах       Пред сей волшебною картиной…              Больше того, Татьяна ещё и женщина большой смелости, раз совершенно спокойно дружит с признанной и ослепительной красавицей, и более того, относится к ней без всякой зависти.       А ещё смотрите, какой невольное сопоставление: спокойствие Татьяны, её выдержка композиционно должны были идти после портрета очень живой и чувственной женщины, в самом деле, портрет Нины очень эротичен и наэлектризован.       Но Пушкин был автором с хорошим вкусом, он ещё раз прочитал, что получилось, и сказал: «А вот мяу, вам, господа читатели, а не задорный фем. Мяу вам всем, некрасиво использовать одну достойную даму для пущего сияния другой». (Некто Лев Толстой не внял этому уроку, а жаль).       И все же, Нина блестяща, ослепительна, а Татьяна прелестна, то есть в первую очередь очень обаятельна, что подтверждает то, что на неё всё сворачивают шеи.       А теперь давайте поговорим о муже Татьяны. Петр Ильич Чайковский отдал ему роскошную арию. В советской традиции князя Гремина пели уже очень зрелые, даже пожилые басы, но это неверно! Вряд ли муж Татьяны, который Онегину вообще-то родня и друг, старше его больше, чем на пять-семь лет. Но откуда тогда генеральский чин в таком молодом возрасте?       Ну, во-первых, в Александровскую эпоху ещё действовал обычай записывать мальчиков в полк, чтобы к началу службы у них был первый офицерский чин. Во-вторых, у нас на дворе постнаполеновская эпоха. С шансами князь успел поучаствовать в войне 1812 года, заграничных походах русской армии, войнах с Турцией и на Кавказе. (А Онегин на войну не пошел из-за чрезвычайной молодости, вряд ли ему было больше 17 лет в 1812 году). Так вот, в эпоху Наполеоновских войн быстрое продвижение по службе не удивляло вообще никого. Вот в николаевскую эпоху люди по служебной лестнице двигались намного медленней. А в 1816 Грибоедов писал Бегичеву: «Большая часть генералов такова, что у них подбородок ещё не пушится».       Что мы знаем о генерале? В своём объяснении Татьяна скажет, «что муж в сражениях изувечен». Нет, речь идёт не о физическом калечестве, отсутствии руки или ноги, хотя в некоторых постановках оперы некоторые баритоны (у которых традиционно мало лирических партий, и там, где у них получается добраться до коммисарского тела, то есть до прекрасной сопрано, начинают жечь, пепелить пепелацем и грызть реквизит) косплеят то ли одноглазого Кутузова, то ли Хуа Чэна. Скорее всего, речь идёт о старых ранах. Ну и вдобавок, он к Онегину обращается на «ты», что совершенно немыслимо, будь между ними большая разница в возрасте.       Этот человек заметил Татьяну, гордится ей «поднимаеь нос и плечи выше всех», и всецело доверяет ей. Больше того, Пушкин не раз подчеркнёт, что рядом с ним Татьяна «покойна и вольна», и как здесь не вспомнить его высказывание, что «на свете счастья нет, но есть покой и воля». Татьяна и генерал настолько хорошо понимают друг друга, что разговаривают взглядами, без слов. И опять же, подчеркну, что явление мужа Татьяны, очень похожее на визит статуи командора по душу Дон Жуана, случилось поразительно вовремя, ну просто атака кавалерии.       К слову, о дон Жуане. С моей точки зрения, Пушкин недаром упоминает в этой строфе испанского посла:              «Скажи мне, князь, не знаешь ты,       Кто там в малиновом берете       С послом испанским говорит?»              Заметим, Татьяна говорит с послом совершенно свободно, а вот Онегин при её виде теряет дар речи. Но почему посол испанский, а, скажем, не французский (что было бы очевидно), не немецкий и не английский, тем более, для стихотворного размера нет разницы?       Сдается мне, дело опять в литературе, точнее, в литературе испанского золотого, то есть семнадцатого века, в сочинениях Лопе де Веги, Кальдерона, де Гонгорры, Тирсо де Молины, а еще романтического их всего лорда Байрона. Драма чести — один из ведущих жанров испанской драматургии той эпохи. И сюжет этот вертится вокруг клеветы на честную женщину, которую главный герой очень хочет и не может затащить в постель, так как она верна мужу. Но муж слишком озабочен собой, своей светской репутацией, боится, чтобы его не ославили рогоносцем и велит лечить свою честь, то есть приказывает врачу убить свою жену, сделав ей кровопускание. Первую попытку перевода того же Кальдерона на русский язык предпринимала Екатерина II, а во времена Пушкина его уже читали, а в конце двадцатых появился первый литературный перевод. Татьяна могла читать испанских классиков по-французски и тогда её отповедь Онегину приобретает ещё и один слой иронии. Ты мне косплеишь дон Жуана, а я добродетельную сеньору, вопрос в том, опознаешь ли ты скрытую цитату, или дальше попсы и бестселлеров ничего не читал? Онегин, который по уши в байроническом нарративе, не может распознать отсылки ни к чужой культуре, ни явной деконструкции финала легенды о Дон Жуане, когда командор пришел, навешал люлей и оттащил своего убийцу в Ад.       И здесь мне, кажется, уместно сделать два шага назад и сказать, что в первом, самом черном варианте рукописи, Пушкин планировал сделать отношения Онегина и Татьяны иными, но затем отверг эту идею как несостоятельную.              В постеле лежа, наш Евгений       Глазами Байрона читал,       Но дань вечерних размышлений       В уме Татьяне посвящал.       Проснулся он денницы ране       И мысль была всё о Татьяне.       «Вот новое, — подумал он, —       Неужто я в неё влюблён?       Ей-богу, это было б славно,       Себя уж то-то б одолжил;       Посмотрим». И тотчас решил       Соседок навещать исправно,       Как можно чаще — всякий день,       Ведь им досуг, а нам не лень.              Здесь хотя бы понятно, почему Татьяна влюбилась, очень сложно, знаете ли, влюбиться, когда тобой так подчёркнуто и явно интересуются, но… Тогда роман перестает быть воображаемым, а Онегин, получается, струсил от того, о я енот, что девушка призналась ему первой и сбежал от ужаса в кусты. После Пушкина этот мотив станет для русской литературы архетипическим, и именно по нему проедется в своей статье «Русский человек на rendez-voi» Николай Гаврилович Чернышевский.       Пока давайте ещё раз посмотрим на то, как трансформировался замысел. Вот черновик, где Пушкин пишет о чувствах Онегина:              Онегин говорил об них,       Как о знакомцах изменивших,       Давно могилы сном почивших       И коих нет уж и следа.       Но вырывались иногда       Из уст его такие звуки, (слэшеры, цыц)       Такой глубокий чудный стон,       Что Ленскому казался он       Приметой незатихшей муки.       И точно: страсти были тут,       Скрывать их был напрасный труд.       Какие чувства не кипели       В его измученной груди?       Давно ль, надолго ль присмирели?       Проснутся — только погоди.              Что в итоге оставляет Пушкин:              Но чаще занимали страсти       Умы пустынников моих.       Ушед от их мятежной власти,       Онегин говорил об них       С невольным вздохом сожаленья:       Блажен, кто ведал их волненья       И наконец от них отстал;       Блаженней тот, кто их не знал,       Кто охлаждал любовь — разлукой,       Вражду — злословием; порой       Зевал с друзьями и с женой,       Ревнивой не тревожась мукой,       И дедов верный капитал       Коварной двойке не вверял.              Как говорится, почувствуйте разницу.       По большому счёту, в восьмой главы мы видим финал трагедии Онегина, трагедии пустоты. Ему уже под тридцать лет, а у него ничего нет. С точки зрения света он — отставной флейтист, сбитый летчик. У него нет ни полагающихся в его возрасте социальных связей, ни друзей, ни удачного брака, ни детей, а свою репутацию он уничтожил затворничеством и более чем сомнительной историей с дуэлью на ровном месте. Три года он путешествовал, и теперь ему предстоит начинать всё с нуля и, говоря по совести, и судорожный вопль «я молод, жизнь во мне крепка, чего мне ждать, тоска, тоска», и само поведение Онегина в восьмой главе напоминают то ли живого мертвеца, то ли вампира, который вдруг увидел вкусного живого человека и решил по полной использовать возможность полакомиться и вернуть себе прежнее влияние, но… Не сложилось.       Можно сказать, что я возвожу напраслину на героя, но! …Сохранились довольно любопытные воспоминания Анастасии Новосильцевой, соседки Пушкина: «Приехал в Апраксино Пушкин, сидел с барышнями, был скучен и чем-то недоволен. Разговор не клеился, он всё отмалчивался, а мы болтали. Перед ним лежал мой альбом, говорили мы об «Евгении Онегине», Пушкин молча рисовал что-то на листочке. Я говорю ему: «Зачем вы убили Ленского? Варя весь день вчера плакала!» Варе, то есть Варваре Петровне, тогда было лет шестнадцать. – «Ну, а вы, Варвара Петровна, как бы кончили эту дуэль?» — «Я бы только ранила Ленского в руку или плечо, и тогда Ольга ходила бы за ним, перевязывала бы рану, и они друг друга еще больше бы полюбили». – «А знаете, где я его убил? Вот где», — протянул он к ней свой рисунок и показал место у опушки леса. «А вы как бы кончили дуэль?» — обратился Пушкин ко мне. «Я ранила бы Онегина; Татьяна бы за ним ходила, и он оценил бы её и полюбил её». – «Ну, нет, он Татьяны не стоил», — ответил Пушкин».       Ох уж эти романтические кинки наших прабабушек! Где бы им ещё помацать симпатичного мужчину, как не во время ухода после ранения. Пушкин, конечно, троллина и хорошо так посмеялся над сюжетными ожиданиями соседок и читательниц, но вот этот момент, когда ты ясно понимаешь, какой характер и зачем ты пишешь, а все ждут от тебя лисы и колобка, и неизбежного хэппи-энда… Он ужасен, блин. Двести лет прошло, ничего не изменилось.       Онегин начинает волочиться за Татьяной, а точнее за блистательной светской дамой, за княгиней. Нет, он совершенно искренне отыгрывает карту безумной страсти, не думая, насколько отвратительно он выглядит в глазах человека, который видит все эти литературные нарративы и попытку затащить в них живую себя.       В прошлой части я говорила о байронических героях, но ведь сказав «а», надо докончить «б» и сказать о байронических героинях. И здесь лучше искусствоведа Софьи Багдасаровой не скажешь, позволю себе процитировать её целиком: «Дело в том, что помимо «байроновского героя» практически в каждом произведении означенного типа существуют и «байроновские героини».Татьяна, как умная женщина, читая эти книги, не могла не подметить и этого однообразия. (Я предположу, что она эти книги потом и перечитывала, ведь это бестселлеры). Героини, с которым имеют affair байроновские герои, очень однообразны.       В основном это типаж табуретка (зачеркнуто) оттоманка (зачеркнуто) одалиска: очень красивая томная женщина, основной задачей которой является пылать страстью к герою. Типичная гаремная покорная красавица, большим умом не отличающаяся. Красивое животное с глазами газели. Собственно, сам Байрон именно с таким типажом (внешне средиземноморским) и бывал счастлив. В поэмах таких женщин топят в мешке за измену, режут кынжалом, они кончают с собой от известия о смерти любимого.       Намного реже, но тоже показательно, встречается еще один типаж – а-ля маркиза де Мертей. Искушенная придворная дама, продукт совершенной культуры, царица интриг, манипуляций, изящных измен наивному супругу прямо под его носом. Таких женщин Байрон тоже очень любил и тоже мог с ними расслабляться, но не по причине их глупости, а наоборот, отдаваясь им, и принимая роль сыночки.       Подумав «уж не пародия ли он», Татьяна логично поняла бы, что романа с барышней у Онегина не случилось, в том числе потому, что у байронических героев с барышнями романов не бывает (они же не Ловлас). Далее, став замужней, в первый типаж одалиски она не попадает из-за IQ и темперамента (а вот Юлия Павловна Самойлова смогла бы).       Но вот зато – па-пам! – вернувшись в Петербург, Онегин застает ее в социальном положении, идеальном, чтобы вылепить из нее второй типаж – вельможной красавицы и умницы в сопровождении возлюбленного cavalier servente (cicisbeo, cortejo). Все эти иностранные названия одобряемого обществом любовника сам Байрон аккуратно перечисляет в «Беппо» (послужившей образцом для стилистики «Онегина», сам Пушкин так говорил; почитайте «Беппо» — коротенькая поэма и забавная, типа «Графа Нулина»).       Татьяна, как следует из ее слов, прекрасно понимает, что внимание Онегина она привлекла тем высоким положением, которое она заняла и своим мощным развитием на этой позиции. Мне кажется, вполне можно предположить, что ее отказ играть в любовную игру связан и с тем, что ей не подходили те два амплуа, которые требуются партнеру – байроническому мужчине: первое из-за наличия мозгов, второе из-за ее чрезвычайной порядочности и благородства. Потому что одно дело – изменить мужу из-за внезапно случившейся любви (со всяким бывает, и именно поэтому нам кажется странным ее ломание). А другое дело – когда тебя зовут в четкий проработанный сценарий, и ты знаешь, что дело не в тебе лично, а в том, что ты по параметрам подходишь к давно прописанной роли.       И знаете, вот последнее особенно унизительно, потому что Онегин видит не живую Татьяну, которую не понимает, а свою мечту об идеальной женщине и её статусе. В том, чтобы покорить и очаровать неопытную семнадцатилетнюю девочку нет ни доблести, ни огонька, но вот опорочить добродетельную женщину, известную принципами и безупречным поведением, низвергнуть её с занимаемых высот и заставить подчиниться страсти — вот это сродни покорению горной вершины. И письмо Онегина, этот пастиш из байронический штамповки, об этом просто кричит. Татьяна здесь важна не как человек, а как средство и ступенька на пути к цели, это в чистом виде способ потешить самолюбие.       А ведь Пушкин предупреждал своего героя:              Любви все возрасты покорны,       Но юным, девственным сердцам       Её порывы благотворны,       Как бури вешние полям:       В дожде страстей они свежеют,       И обновляются, и зреют —       И жизнь могущая дает       И пышный цвет и сладкий плод.       Но в возраст поздний и бесплодный,       На повороте наших лет,       Печален страсти мёртвой след:       Так бури осени холодной       В болото обращают луг       И обнажают лес вокруг.              Проблема Онегина в том, что он как сорока, кидается на все блестящее и совершенно не видит ни берегов, ни своего и чужого статуса, ни того, насколько двусмысленно его поведение.       И здесь опять противопоставление, пусть и неявное, Онегина и Татьяны, в жизни которой всё происходило вовремя, и которая смогла слезть с дохлой лошади, в отличие от человека, который бежит за миражом.       В беловой рукописи есть очень характерная и ироничная строфа. Герою под тридцать лет, а он никак не может угомониться и впадает в безумную страсть, то есть в ту же самую грешную литературность, которая уже один раз не довела его до добра. Подумать о том, что его поведение неуместно, что Онегин выставляет и себя, и типа любимую женщину на посмешище светской черни.       Почему? Потому что Онегин ведёт себя как… Да как пародия на байронического героя. Пушкин понял, что это уже перебор и отказался от этой строфы. Увы, Онегин продолжил пробивать днища.              Проходят дни, летят недели,       Онегин мыслит об одном,       Другой себе не знает цели,       Чтоб только явно иль тайком       Где б ни было княгиню встретить,       Чтобы в лице её заметить       Хоть озабоченность иль гнев.       Свой дикий нрав преодолев,       Везде — на вечере, на бале,       В театре, у художниц мод,       На берегах замёрзлых вод,       На улице, в передней, в зале       За ней он гонится как тень.       Куда его девалась лень!              Письмо Онегина, конечно, то ещё днище, его, опять же, умные люди анализировали до меня, но вот от этого пассажа лично у меня режутся рога, клыки и копыта! Какой очаровательный эмоциональный шантаж:              Я знаю: век уж мой измерен;       Но чтоб продлилась жизнь моя,       Я утром должен быть уверен,       Что с вами днем увижусь я…              Женя, ты так ничего не понял! Как был любителем играть любовь, так и остался! Ещё и врёшь, потому что незадолго до этого мы косплеим влюбленного рыцаря. (Из кустов раздается грустное «хрю» солидарности Бриана де Буагильбера и прочих страдальцев).              К её крыльцу, стеклянным сеням       Он подъезжает каждый день;       За ней он гонится как тень;       Он счастлив, если ей накинет       Боа пушистый на плечо,       Или коснётся горячо       Ее руки, или раздвинет       Пред нею пёстрый полк ливрей,       Или платок подымет ей.              Ну и вишенка на торте:       Когда б вы знали, как ужасно       Томиться жаждою любви…              А то Татьяна не знает, бедный ты несчастный, самый гонимый на свете ёжик!       Видна в этом письме любовь, желание узнать и понять другого человека, желание ему счастья? Нет. Онегин думает только о своей безумной, вспыхнувшей страсти и о желании любой ценой заполучить желаемое.       Вот честное слово, кого-нибудь удивит суровость поведения Татьяны, которую чудовищно злит эта бездарная комедия с «люблю — трамвай куплю?»              Ответа нет. Он вновь посланье:       Второму, третьему письму       Ответа нет. В одно собранье       Он едет; лишь вошёл… ему       Она навстречу. Как сурова!       Его не видят, с ним ни слова;       У! как теперь окружена       Крещенским холодом она!              Ага, ага, я няша и нечаянно. Только вот так реакции Онегин совершенно точно не ожидал, ведь по нормам байронического канона Татьяна должна упасть в его объятия и отдаться, или загнуться от тоски и невозможности любви. Вместо этого Татьяна ведёт себя, как живой человек, которого всё достало и который не желает кормить чужое самолюбие.              Вперил Онегин зоркий взгляд:       Где, где смятенье, состраданье?       Где пятна слёз?.. Их нет, их нет!       На сем лице лишь гнева след…              Онегин грозит совершить роскомнадзор или умереть, но… Пушкин опять припечатывает своего героя:              Дни мчались; в воздухе нагретом       Уж разрешалася зима;       И он не сделался поэтом,       Не умер, не сошел с ума.       Весна живит его: впервые       Свои покои запертые,       Где зимовал он, как сурок,       Двойныеокны, камелек       Он ясным утром оставляет,       Несется вдоль Невы в санях.       На синих, иссеченных льдах       Играет солнце; грязно тает       На улицах разрытый снег.       Куда по нем свой быстрый бег…              Онегину настолько нет дела до происходящего, что в своей самоизоляции он пропустил страшное наводнение 1824 года. То есть, Онегин полностью и тотально игнорирует реальность, пробует сойти с ума… Всё это, конечно, очень красиво, но… Неужели Онегин никогда не сталкивался с отказами, с простым человеческим «нет»? Взрослый человек должен в равной степени уметь принимать как согласие, так и отказ, однако Онегин ведёт себя как подросток, который не может заполучить желаемое. Даже меньше: как трехлеточка, которой мать или няня не дала игрушку.       … А если отбросить три центнера иронии, то Пушкин отлично изображает и беды с башкой, и стремительный отъезд кукухи. Ну и попытку совести доораться через сны.              И постепенно в усыпленье И чувств и дум впадает он, А перед ним воображенье Свой пестрый мечет фараон. То видит он: на талом снеге, Как будто спящий на ночлеге, Недвижим юноша лежит, И слышит голос: что ж? убит. То видит он врагов забвенных, Клеветников, и трусов злых, И рой изменниц молодых, И круг товарищей презренных, То сельский дом — и у окна Сидит она... и все она!..              Смотрите, до открытий Достоевского в изображении пограничных состояний ещё тридцать с лишним лет, но вот этот момент с совершенным помрачением рассудка, с всплытием вытесненного написан, конечно, исключительно точно и гениально. Возникает вопрос: а у Онегина любовь или идея фикс, наваждение?              Он так привык теряться в этом,       Что чуть с ума не своротил       Или не сделался поэтом.       Признаться: то-то б одолжил!       А точно: силой магнетизма       Стихов российских механизма       Едва в то время не постиг       Мой бестолковый ученик.       Как походил он на поэта,       Когда в углу сидел один,       И перед ним пылал камин,       И он мурлыкал: Benedetta       Иль Idol mio и ронял       В огонь то туфлю, то журнал.              Возникает вопрос: а Онегин вообще отдает отчёт в своих действиях? Неужели эмоциональное потрясение оказалось настолько сильным, что психика уже перестала вывозить?       И здесь, конечно, самое время задать вопрос, что такое «русская хандра» и тоска, которая гналась за Онегиным много лет, а он всё от неё бегал?       А это, судари и сударыни мои, депрессия. И, конечно, Онегину надо сказать спасибо, что в 1819 году он не стал затыкать дыру в себе любовью другого живого человека. Проблема в том, что сейчас он пытается сделать ровно то же самое. В этом они с покойным Ленским похожи: они оба навязывают своим возлюбленным плохую ролевую игру, не спросив, а хотят ли Татьяна и Ольга играть в такой связке. Если совсем психологизировать, а я этого не одобряю и не люблю, когда мы говорим о литературе, то психика Онегина решила в очередной раз спасти хозяина, устроив ему эмоциональную встряску и влюбленность в яркую женщину. Проблема в том, что женщина категорически против того, чтоб об неё решали свои проблемы, как говорится, чужая любовь — чужие трудности.       Финал романа — это уже весна двадцать пятого года, воскресенье, Пасха, слуг нет, они в церкви. Ситуация неимоверно сомнительная с точки зрения приличиев.       Опять же, последнее объяснение Татьяны и Онегина разбирало множество прекрасных исследователей, филологов, комментаторов и текстологов. Я обращу внимание вот на что:       1) Татьяна говорит по-русски, всецело от себя, это её язык, а не заёмные из сентементалистких романов мысли;       2) Говорит она ясно и свободно, чеканно формулируя мысли и предельно конкретно описывая и свои чувства, и последствия, и не стесняясь предъявить свои законные гнев и злость. Охуенно для девятнадцатого века, без всякой иронии говорю.       3) Она с одной стороны, даёт Онегину морального леща, но вместе с тем обращается к его лучшей части «как с вашим сердцем и умом быть чувства мелкого рабом». Она помнит, что шесть лет назад Онегин ею не воспользовался, не соблазнил, она отдаёт ему должное. И вот это пример её потрясающего великодушия.       4) Видно, что Онегину она при всей злости на него, сочувствует, и возможно любит память о своей юности, но… Не уважает. Невозможно уважать человека, который ради своего самолюбия и хотелок решил сломать твою жизнь.       5) В очередной раз эта женщина выбирает своё достоинство, себя и свой долг, который, прошу прощения за тавтологию, выбрала сама. Никто у Татьяны согласия силой не вырывал, она сразу говорит, что ей «все были для меня равны». Да, делает она это через мужчину, но вы же не хотите от женщины девятнадцатого века речей о патриархате и угнетенности в духе плохих американских сериалов, где вся социалка губится в угоду СЖВ-дискурсу?       6) Онегин настолько не понимает характера Татьяны, что не видит одной простой вещи. Положение царицы Петербурга ей не нужно, как и вся эта светская мишура.       7) Неизвестно, чье письмо читала Татьяна. То есть да, мы вместе с Онегиным думаем, что это его письмо, но мало ли кто мог Татьяне написать, в конце концов, она не ждала явившегося без доклада Онегина. И кстати, приезд без предварительного сообщения о визите — грубейшее нарушение светского этикета. Так вот, вполне может быть, что это письмо Прасковьи Лариной, которая сообщила дочери о смерти её старой няни.       8) На самом деле весь монолог Татьяны о свободе человеческой воли и духа, о принятии ответственности за свои поступки. О том, что есть вещи непоправимые и нет — значит, нет. Невозможно вернуться в прошлое и жить так, словно ничего не случилось. Онегин действительно «все ставки жизни проиграл»: друга он застрелил ни за что, Татьяна послала его лесом.       9) Да, разумеется, можно спросить, ну, а как же любовь самой Татьяны… но никакая любовь не стоит самоуважения и достоинства. И потом, какой у Татьяны выбор: человек, который её любит, уважает и ценит, с которыми у них явно одни ценности, или… светский хлыщ и сбитый лётчик, который навязывает ей роль повелительницы чичисбея? Мне кажется, выбор очевиден. Генерал хорош уже тем, что любит Татьяну такой, какая она есть, не заставляет её играть в психологические игры, и перед ним не нужно лгать и изображать то, чего в тебе не было и нет.       10) Все мои рассуждения можно свести к одной мысли: раньше надо было шевелиться.       На протяжении и всего романа, и этого их последнего разговора — зеркальной инверсии сцены из четвертой главы, правда, теперь герои поменялись местами, Татьяна ведёт себя как честный человек, верный себе и своему выбору. Да и что мог дать ей Онегин, который явно стремился этой любовью и воскресить свою репутацию, и заткнуть тоску, которая много лет гложет его, не давая роздыху. Не в характере этой женщины лгать человеку, которому она дала слово у алтаря, и разменивать себя на мелкую интрижку и светскую игру в любовь. И не в её характере так себя подставлять, потому что Татьяна, в отличие от Онегина и Ленского, учится и на своих, и на чужих ошибках. И уж не такой Татьяна человек, чтобы причинять горе мужу, которого она сама явно глубоко уважает и который уважает, любит и ценит её. Безусловно, измена в светском обществе в порядке вещей, и мужья, и жёны изменяли друг другу направо и налево, разумеется, стараясь не попадаться на горячем и соблюдая внешние приличия. Но… Не в характере этой женщины унижать себя связью с человеком, который пытается навязать ей роль маркизы де Мертей и жить в плохой ролевухе.       Любит ли Татьяна Онегина на самом деле?       Думаю, она любит воспоминания своей юности и память о хорошем и благородном поступке. Онегина можно любить, как что-то эффектное и красивое, любим же мы наших китайских мужиков.       Но Господи упаси иметь дело с Онегиным на ближней дистанции и доверять ему себя.       Татьяна не позволяет навязывать себе эту байроническую историю и уходит в свою жизнь. Этот разговор — не только её окончательное «нет» Онегину, но и прощание и с ним, и с прежней собой, и со своей юностью, со своими надеждами и иллюзиями.       Какой будет дальнейшая жизнь героев, особенно с учётом того, что на дворе весна двадцать пятого года, а впереди четырнадцатое декабря, которое перемелет жизни множества людей? Никто не знает.       Пушкин вновь ломает четвертую сцену, и он отдает и Онегину, и Татьяне на самом деле самую важную вещь: свободу поступать со своей жизнью вопреки романтическим шаблонам. Больше нет власти нарратива, дальше только свободный выбор героев.       …И статуя командора с помпонами моральной поддержки, которая стоит на стрёме и верно ждёт.       Так почему же Онегин лишний?       Потому что категорически не видит чужих норм и границ.       А ещё — потому что депрессию надо лечить вовремя. Хотя бы в его условиях — отварами со зверобоем.