Say something, will you do or not? The silence makes me go insane Just promise that you won't give up If you don't give me a clue
❆ ❆ ❆
Раздражение накапливалось, но он старался быстро отходить. Почти стабильно раз в неделю он обнаруживал на комоде фоторамку с фотографией со свадьбы и стабильно раз в неделю убирал её снова под стопки одежды в ящики, отворачивая лицевой стороной вниз. Видеть счастливые лица с фотографии обременительно и очень больно, и он не готов каждый раз переживать эти чувства. Но Юджин скучал. Сегодня у них на ужин рис с водорослями ким, рыбные консервы и небольшие роллы с начинкой из сыра. Ожидая ужин, Юджин сидел на кухне, грея ноги о ветряной обогреватель, смотрел на папином телефоне один из эпизодов мультсериала и чистил маленькими кусочками мандарин, окрашивая отросшие ногти оранжевым. — Пап, почистишь мне? От белых штучек… — Конечно, подожди немного. Этот вечер прошёл несколько иначе, чем другие. Вроде всё было как обычно: на маленькой тарелочке лежали почищенные от кожуры дольки мандарина, в маленькой тарелке лежал дымящийся рис с кунжутом и рыбой, ученические палочки с героем мультсериала по-прежнему звонко стучали. Но что-то точно было не так. Джиун смотрел безучастно в блестящий стол и медленно пережёвывал, пропадая в собственных мыслях. Сегодня он слишком задумчив. Юджин тоже ощущал это. Но никак не мог осознать, что именно. — Пап. Папа. Па-ап, — никакой реакции. Джиун как сидел, прекратив жевать, так и продолжал сидеть. Единственное, что смогло его вывести из лёгкого оцепенения, — это тряска за руку. — А? — он моргнул и взглянул на сына. На румяной щеке осталось зерно риса, и он заботливо стёр его. — Что такое, Юджин-а? — Включи ту песню, котолую госпожа Мишель включает. — М? — он помедлил, обрабатывая запрос, и взял лист кима из упаковки. — Что за песня? Ты знаешь название? — Ну… нет… — на мгновение он расстроился, но потом попытался вспомнить то, о чём там пелось. Болтая ножкой, он медлительно вспоминал звучание и неумело запел: — Do, do, хей. На, на… Do, do… — Да, так мы далеко не уедем, конечно…❆ ❆ ❆
Фольгированная упаковка шуршала так сильно, что раздражала ушные каналы. Это уже вторая за сегодня, рецепторы съеживались от приторности молочного шоколада, но эта сладость никак не способна перекрыть скважину струящегося дёгтя, который затапливал все внутренности. Джиун курил на балконе и жевал шоколад одновременно — редкая практика, не очень удачная, но сейчас просто необходимая. Слёзы исчезали почти сразу, как появлялись; сегодня особенно тяжёлый день, потому что всё напоминало о ней. И опять эта чёртова фотография стояла на комоде, словно это не сын постоянно доставал её исподтишка, а злобные духи или рок судьбы измывались над его бренной душой. Заснеженная улица выглядела прелестно; могла бы выглядеть прелестно, будь в его жизни всё нормально. Он устал. Очень устал. И от работы, и от жизни, и от воспоминаний, и от огромного чувства вины, которое валуном придавливало сзади, агрессивно угрожая навалиться на сына. Он не понимал, что натворил в прошлой жизни такого, что в этой ему приходилось так сильно разгребать. Может, если он попросит у богов (у всех существующих по очереди) прощения за те искалеченные в прошлом жизни, может, его судьба изменится в лучшую сторону? Конечно, её уже не вернуть. Недавно Джиун нашёл в своих вещах сложенные женские вещи. Длинную клетчатую юбку в пол, пару рубашек, домашние футболки и даже колготки. Он закинул их в глубину полок и добрался только спустя полгода, и только в этот момент он наконец-то понял, что её действительно больше нет и никогда не будет. Она не ушла в магазин, она не пошла к подругам, она не поехала на выходные к родителям в Апгучон, она не на работе и она даже не поехала делать себе маникюр. Её просто больше нет. И их дороги больше никогда не пересекутся, даже если очень сильно захотеть. Все фотографии убраны в чулан. Из фотоальбомов вытянуты только снимки сына, остальные погребены внутри файлов под грязными тряпками, рождественской старой мишурой, ящиком побитых новогодних игрушек. Внешность уже давно стёрта из памяти; только что-то образное, лёгкий флёр, силуэт, который напоминал о ней. Он не помнил ни аромат духов, которые она использовала, ни любимые цвета в одежде; он никак не мог представить её хотя бы на мгновение, потому что память — отвратительная вещь. Она стирала то, что хотелось навсегда сохранить, стирала воспоминания, словно в них нет ценности. Джиун помнил, как вчера работал на станке и о чём ругались его коллеги. Зачем ему помнить об этом так чётко? Сигаретный дым прожигал полость рта. Он хотел помнить действительно важные вещи. Например, что он подарил ей на день рождения или как они гуляли по центральному парку вместе с крохотным Юджином, едва научившимся ходить самостоятельно. Он помнил миг, когда Юджин произносил своё первое слово, но он помнил только Юджина и флёр её восторженного смеха; только флёр. Её лицо размыто так же, как и руки, и одежда, а слова звучали как белый шум. Словно её никогда и не было. Почти как игра воображения. — Пап. — Тут холодно, Юджин, — он сразу потушил оставшуюся сигарету и остановился, занеся ладонь перед окном. Она всегда говорила, что ему стоило бросить курить или хотя бы не выкидывать окурки на улицу. Взгляд скосился на железную банку для бычков с краю. Он выбросил в окно. — Пошли, тебе пора спать. В детской комнате в разы теплее, чем в остальном доме, и Юджин уютно устроился в своей кроватке-машинке, которую они купили ему на один из многочисленных праздников. Собравшись в позу эмбриона, он повернулся лицом и вздохнул, смотря большими бездонными глазами на сидящего на полу папу. Джиун погладил его большой ладонью по волосам и улыбнулся, вздрогнув: — Пап, я скучаю по маме. Почему ты убилаешь вашу фотографию облатно? Этот вопрос всё-таки прозвучал, но сколько бы Джиун ни думал над тем, что ему предстоит ответить, он до сих пор, спустя столько месяцев, так и не определился. И сейчас он не мог заставить себя разомкнуть губы, разжать челюсть, чтобы ответить сыну на, казалось бы, самый обычный логичный вопрос. Его рука остановилась на маленькой румяной щеке. Юджин продолжил, слезливо моргая: — Почему мы не можем попасть к маме? Я так скучаю. Почему она ушла? Лазве она нас не любит? Она говолила мне, что любит меня, и почему она тогда ушла? — Юджин всхлипнул и уткнулся лицом в подушку. — Пап, я хочу попасть к ней туда. В тот мил. Волна накрыла Джиуна раньше, чем он успел осмыслить фразу, и рука отдёрнулась от мягких шелковистых волос. Мороз оцепил кожу, пробился трещинами до костей, и он не сразу смог выдохнуть, кусая губы и щёки, пытаясь смотреть страху в глаза. Что, если Юджин когда-то тоже…? Ярость охватила его разум, покрыла пеленой глаза, но он крепче стиснул зубы и выдохнул. — В тот мир нельзя попасть, если твоё время не пришло. Я… — «Скажи это, ты должен сказать это, ты обязан сказать это, ты…» — тоже скучаю по ней, Юджин-а. Я уверен, что она знает об этом и по-прежнему любит нас.❆ ❆ ❆
«Какого чёрта он постоянно вспоминает о ней? Её больше нет!» — мысль, похороненная под отцовским состраданием и любовью. Он обязан подавлять каждую свою негативную эмоцию, чтобы не причинить ребёнку ещё больше вреда и боли, потому что Юджин не должен знать, что это такое. Он вообще не должен был познать боль утраты так рано. Джиун случайно слишком громко захлопнул дверцу верхнего ящика с посудой, и только тогда пришёл в себя. В кармане оттопыривался силуэт зажигалки. Ещё парочка сигарет оставалась в упаковке. Жаль, что шоколада нет. Проходя мимо комнаты сына, Джиун заметил, что дверь приоткрыта, подошёл и закрыл — не нужно, чтобы тепло выходило из комнаты и образовывался сквозняк. Но он так и не отошёл. Юджин сопел в кровати, уснувший после плача, часть подушки до сих пор не высохла. Сердце Джиуна раскололось надвое, а затем на ещё более мелкие куски, превращаясь в труху; какой же он всё-таки отвратительный отец. Медленно зайдя в тёмную комнату, которую озарял только маленький ночник, Джиун сел на пол возле кровати и прикрыл дверь, чтобы полоса коридорного света не падала на Юджина. Он сжимал в ручках белого мягкого мишку, обнимая, рядом должен был спать новый супергерой из коллекции, но Человек-паук уже валялся на полу, скинутый во сне. Джиун поднял игрушку и рассмотрел со всех сторон. Она стоила немало. Но сколько радости было у ребёнка, когда он наконец-то получил её. Сказать «нет» в очередной раз у него просто не вышло. Он не хотел разочаровывать собственного сына тоже. Ему так жаль. За всё, что произошло, происходит и будет происходить. Слёзы в глазах постоянно мешали. Он вытирал их — они появлялись заново. Почти как колесо Сансары. — Сынок, никто и никогда не причинит тебе боль, — прошептал он едва слышно, желая прикоснуться к волосам, погладить, но в таком случае он точно разбудит малыша. Ему стоило спать крепко и забвенно. — Я постараюсь отдать тебе всю мою любовь, потому что никто в моей жизни не важен так, как ты. Твоя жизнь никогда не будет похожа на мою. Ты вырастешь, и твоя жизнь будет самой прекрасной… я всё сделаю для этого, Юджин-а. Слёзы лились непрерывным потоком. Ему жаль, что он не мог сказать этого напрямую, ему было стыдно каждый раз смотреть в налитые любовью глаза, потому что каждый раз он неосознанно видел её. Это были её глаза. Глубокие. Чёрные. Из пачки пропали последние две сигареты под слова из песни «Do or Not». Они с усилием потушились в железной банке.❆ ❆ ❆
На улице сегодня чуть теплее, снег прекратил морозиться и начал хорошо скрепляться, формируя снежки. Группа из тридцати детей бегала по внутреннему двору, кто-то забирался в укрытые крышей и стенами домики, кто-то делал снежного ангела — «Да какой это ангел, это мяч!» — кто-то лепил снеговика — «Хао-хён, прекрати, морковка должна быть сверху, а не снизу!» — кто-то отдыхал на лавочке, кто-то играл со своими игрушками. Юджин запихнул руки в карманы куртки и из-за шарфа пронаблюдал за тем, как Чжан Хао взбирался на снежную гору и скатывался каждый раз, даже не дойдя до середины. Ханбин стоял рядом с ним, морща носом и поправляя очки без рук, и в его глазах определённо читалось что-то вроде молитвы, когда Хао наконец-то взобрался на вершину и громко прокричал, что он — царь горы. Девочки играли вместе в какие-то свои секретные игры, в которые не посвящали ни одного мальчика. Кроме Гювина, к удивлению многих, но они это объясняли тем, что Гювин им отлично подходил «по всем параметрам», а ещё он никогда их не предаст и не расскажет мальчикам все их тайны. И он действительно не рассказывал, только смеялся, улыбался и качал головой, убегая от любопытных друзей. Юджин же присел на скамейку, глянув в сторону занятой госпожи Мишель, и стал наблюдать за девочкой в сиреневом тёплом пальтишко, которая всегда носила бантики и слишком милые причёски. Сегодня её волосы распущены, они блестели на холодном солнце и переливались россыпью мелких снежинок. Звали её Вонхи. Юджину нравилась Вонхи. — Юджин-а, давай поиглаем в супелгелоев! — Гонук, его лучший друг, прибежал запыхавшийся и с красными щеками, взбираясь на скамейку и выдыхая пар. — Только сейчас, я отдохну… — Тебе не интелесно, во что иглают девочки? — вдруг спросил Юджин, снова смотря на неё. Сиреневый бантик украшал волосы сзади, немного сполз. Девочки громко засмеялись от какой-то выходки Гювина и погнали от себя, угрожая выкинуть из игры. Гонук удивлённо посмотрел на друга; обычно такими вещами интересовались совсем другие ребята, например, тот же Кристиан, который любил дразнить девочек и тянуть их за волосы, чтобы обратить на себя внимание. Или Гювин, но с ним отдельный разговор — он просто любимчик. Хао, если к ним приближался, то только снести башни в песочнице. О Ханбине и речи не шло. Сейчас он всё ещё стоял рядом, поправляя очки уже рукой. — Мне интересно. Точно не космос и динозавры… — хмыкнул он, поднимая с земли интересный камешек и засовывая его прямо так в карман, в снегу и немного в грязи. — Юджин-а, а почему тебе интелесно? — Ну… — он качнул ногой. — Они такие длугие. Не как мы. — Я слышал, что у них… — Гонук осмотрелся вокруг, нашёл взглядом воспитателя, которая отряхивала упавшего в сугроб Хао, и наклонился к уху Юджина, шепча собственные наблюдения в туалете. — Бе, хён! — Юджин скривился, закрывая уши ладонями, хотя тема его точно заинтересовала. — Зачем ты подсматливал! Папа говолит, что так делать некласиво! — Меня Вонхи сама позвала! — М? Вонхи? Юджин повернул к ней голову вновь, и теперь девочка с улыбкой и энтузиазмом поправляла шапку Гювину, а он хихикал и улыбался ей, словно так и должно быть. Юджин почувствовал внутри себя холод, словно зима пробралась через куртку внутрь. Не очень приятно. Он чувствовал, что она ему нравилась, но он точно не нравился ей в ответ. Она ни разу даже не подошла к нему за всё время, что они находятся в одной группе, и ни разу не заговорила с ним, не то что не играла. — Юджин-а, что такое? Пошли иглать? Юджин помолчал некоторое время, взвешивая собственные желания. — Не хочу. Я буду ждать папу.❆ ❆ ❆
— Госпожа Мишель. — М? — Мне кажется, мне нлавится Вонхи. Они, как обычно, сидели в большом шаре на центральной улице неподалёку от гастрономического театра и пили чай, пока ожидали прибытие Джиуна. Юджин аккуратно самостоятельно сложил свои куртку, шапку и шарф «как учил папа» и смирно сидел за столиком, иногда покачивая ногами. Игрушки с собой в сад он по-прежнему не брал, поэтому сейчас не мог даже переставлять руки и ноги любимым куклам. — Вонхи? Мишель заметила, что она нравилась многим мальчикам. Но оно и верно; она очень милая, её родители одевали в самые что ни на есть девчачьи вещички, вела она себя очаровательно с мальчишками. Наверняка подсмотрела у мамы. Но Мишель думала, что Вонхи нравился кто-то другой. Точно не Юджин. К сожалению. По сердцу прошёлся нож. Это всегда грустно — оставаться по ту сторону вместе с невзаимной влюблённостью. Независимо от возраста. — Да. — Почему она тебе нравится? — Не знаю, — он надул щёки. Юджин сидел и мусолил в руках ручку чашки, точно пытаясь заставить себя что-то сказать, и Мишель ласково улыбнулась, помогая ему: — Что такое, Юджин-и? — Госпожа Мишель, Гонук-хён сказал мне, что у девочек… Мишель моргнула и сглотнула одновременно, теряясь и благодаря весь мир за то, что в прозрачной сфере они сейчас сидели одни, потому что было бы неловко и даже стыдно находиться после таких вопросов в замкнутом пространстве с незнакомцами. Мишель заволновалась и отпила прохладного чая, ёрзая на стуле. Юджин всё ожидал ответ. — Да, Гонук всё правильно сказал тебе. — Почему так? — Ну, так решила природа. Чтобы мальчики и девочки отличались. — Но они и так отличаются! — Как же? — У девочек длинные волосы, у мальчиков нет. — Юджин-а, а ты знал, что раньше, во времена Чосона и Корё, у всех были длинные волосы? И у мальчиков, и у девочек. Как же тогда их отличать? — Ну… — Юджин задумался. — Ну вы с папой отличаетесь. — И как же? — Ну… папа высокий. И сильный. — А я слабая? — Мишель улыбнулась, подтрунивая над ребёнком по привычке, как с друзьями, совсем забывая о том, что он, вообще-то, четырёхлетний малый. — Да! Вы же девочка. Она рассмеялась и покачала головой, умиляясь миловидности и невинности Юджина. Конечно, он не понял, почему воспитатель рассмеялась, но раз он смог позабавить её, то и самому стало радостно, и он тоже рассмеялся, пересаживаясь на стул ближе к ней. Мишель позволила немного слабости им обоим и погладила мальчика по голове, впуская в объятия. Она прекрасно знала, что ему не хватало любви и материнской заботы, ему не хватало мамы, и он так сильно тянулся к ней, только потому что папа оставлял его каждый день, только потому что он видел в своей воспитательнице материнскую фигуру. Мишель это разбивало сердце. Она никогда не станет ему мамой, как бы он этого ни хотел. Она просматривала в ленте пинтереста примеры интересных мастер-классов, которые можно провести с младшими дошкольниками на рождественскую тематику, когда дверь сферы отъехала в сторону и внутрь вошёл Джиун под радостные крики сына. С прозрачной крыши начал медленно сползать снег, рассыпаясь вокруг капсулы. Щёки мужчины раскраснелись от мороза и ресницы побелели. — Привет, Юджин-а, — он потрепал малыша по голове. — Сегодня вы одни? Без друзей? — Госпожа Лу сегодня не плиходила, — отчитался Юджин. — Но сегодня мы кушали пляничный домик с госпожой Мишель! Вот, я оставил тебе тоже! Юджин полез в рюкзачок-Тоторо, доставая оттуда запакованный в салфетки кусочек стены от имбирного домика с украшениями из глазури, которые немного отпечатались на салфетках. Джиун почувствовал горящий за ушами стыд и взглянул на воспитателя. — Вы потратились… — Всё в порядке! Мы с вами это уже обсуждали. — И всё же… — Джиун-ши, — тон стал строже, и Джиун несдержанно улыбнулся; он на мгновение почувствовал себя мальчишкой перед педагогом в школе, и это его позабавило. Он кивнул. — Ладно. Но в следующий раз не стоит, — чтобы перекрыть новое отторжение от воспитателя, он присел на корточки перед сыном и помог ему завязать шапку под головой. — Как ты провёл время сегодня? — Мы сегодня знаешь сколько всего делали…! Мишель чувствовала облегчение каждый раз, когда Юджина забирали. Она его, несомненно, любила, но с каждым днём ожидание и трата времени впустую копились мыслями внутри, и всё больше она задумывалась о том, чтобы начинать отказывать. Но сейчас она смотрела на счастливое лицо мальчика и усталое лицо его отца. Эмпатия всегда играет плохую шутку.