Плесень в голове

      Где бы я ни была, мои мысли — вода. Даже когда рассматриваю в микроскоп очередной образец яда слепня, что спровоцировал распространение неведомой болезни меж группой скота на местной ферме на окраине Техас-Сити в округе Галвестон. Здесь в Остине в воскресенье спокойней чем в другие дни, но моя работа лишена баланса и конкретного графика, а гармонии быть не может, когда работаешь на корпорацию с сомнительной репутацией обычным научным сотрудником. Вроде всё нормально, но что остаётся душе? Я смотрю на прикрепленные к картону образцы, запечатлённые в деревянные рамки, спрятанные за холодным стеклом давно погибшие разноцветные мотыльки: Адмирал, Парусник, Махаон; богомол, семиточечная коровка, медоносная пчела — символ штата Луизиана. Местный смотритель коллекции совершенно не разбирается в науке, но я — всего лишь низшее звено, что пресмыкается корпоратам повыше.       Перевожу взор с цветных пятен насекомых на мигнувший экран телефона, скольжу восхищенным взглядом по его белой рамке, обтянутой красным чехлом, — пестрое пятно, как свет свечи на белоснежном начищенном столе. В мелкой ладони айфон оказывается быстро, когда стягиваю медицинскую перчатку со свободной руки, открываю иконку светящегося входного сообщения. Мои мысли — дуновения ветра и сыплющийся сквозь пальцы песок — всё, что угодно, но не поставленные на день рабочие задачи. Когда он пишет. Втрескаться в онлайн-друга это сродни тупой подростковой влюблённости, которая точно пройдёт, но уже такая родная и важная-важная, что не хочется от неё избавляться. Он живёт своей жизнью, я своей, но это слова-сообщения мимо ушей и глаз, — туман, которым я окутала своё одиночество, что топила в сомнительной престижности профессии энтомолога. И нет конца — в Далви, Луизиане, вспышка популяции комаров, мошек и медоносных пчёл, и поговаривают, насекомые эти достигают размеров ладони. И я рассказываю об этом собеседнику из сайта знакомств — он немного старше, мудрее, и в его жизни произошло больше, чем в моей. Но он одинок, как я в своей, и всё обретает смысл. Его зовут Итан, и вкладка с его сообщениями — мой дом.       Ночь меня ждёт за мокрым стеклом просторной квартиры — родители рады, что я вырвалась из нашего маленького посёлка, что всё, что вокруг, играет в мою пользу. Что дорога домой для меня больше не имеет веса, когда моё место в Остине, когда кто-то взял на работу не очень успешную студентку зоологического факультета. Они звонят и пишут реже, чем парень из сайта знакомств, но всегда лечат лучше, чем кровавая Мэри из бара на нижнем этаже дома. Я мало сплю и много ем, жду мимолетных, лишенных смысла сообщений, что приходят днём, и наполненных странным шармом и вуалью ночных смс. Я не завожу друзей, кроме насекомых на энтомологической лаборатории, и в отделе ветеринарно-санитарной экспертизы у меня даже нарисовался поклонник, но мне ничего не лезет в черепную коробку, кроме предстоящей командировки в Луизиану — болотную обитель США.       И я собираю чемодан с коробкой одноразовых перчаток, реагентами и бутылками пива. Я пишу одно сообщение, словно в Далви не будет связи, говорю кратко, что уезжаю с группой сотрудников по работе в этот небольшой городок, копаться в грязи и получать укусы от местных назойливых москитов, а если они ещё и размеров с ладонь, может, командировка затянется. Корпорация хочет знать всё о мутациях, но я не обращаю внимание на их озабоченность биологией — у них свои тёмные дела, а у меня просто дела. Опять не сработал будильник, но при мне всегда отцовский складной ножик, в квартире грязно и я немного пьяна, но сажусь в грузовик вместе с несколькими лаборантами. Мне хочется уйти, ведь я давно перегорела, но я не знаю, где мне выйти. Заросли Луизианы затягивают безвозвратно, становится тесно, но я не выкручиваюсь — хочу быть важной.       Хочу быть важной, и это вся причина, по которой я пошла подрабатывать санитаркой во время студенчества, и учиться ещё немного, но я не знаю, что будет дальше. Теперь не знаю точно, ведь рассудок колышется, как сухая трава под ногами, небо моя тетрадь, когда вскидываю голову и стараюсь сосредоточится на проползающих мохнатых облаках, читаю, — лишь бы не паника, а тело дрожит. Дрожат руки со сложенным складным ножиком, что нашла в кармане брюк, трясется расфокусированный взгляд, наблюдающий за спутником впереди, что пробирается через заросли и болотные лужи в своей ветровке поверх наглаженной белой рубахи, словно собирался на свидание.       Меня зовут Мирослава, и я обычная студентка из СНГ, что топчется, как таракан, в своей многоэтажке в центре серого города, и безжизненные взгляды безликих людей на остановке под домом, чёрные лица и капюшоны, мокрое стекло автобуса, бесконечные станции и учебные тесты. Но в моей голове что-то ещё — это не я, но это нечто как-то связано с тем, что я теперь посреди неведомой мне местности и чужой страны. Словно никто не похищал меня, и я всегда была здесь — но мне нужно домой. Воспоминания сыплются через решето, покрывают голову холодом, точно хлопья снега. Но снаружи не поздняя осень, а лето — и это не реинкарнация, и если я каким-то образом оказалась посреди сюжета любимой видеоигры — это худшее желание, которое могло исполнится.        Итан вцепляется в затянутые цепью ворота, ругается под нос разок и движется дальше, словно забывая, что я плетусь позади него, а я вцепляюсь в него как-то незримо, или это мысли внутри меня, которые я называю Микой. Что бы это ни было, оно выбивает из колеи, пожирает изнутри как плесень в игре, выталкивает мою идентичность, и Итан Уинтерс служит триггером, но я не могу от него уйти. Потому что мысли нечеткие, потому что воспоминания почти ничего не проясняют, потому что не хочу остаться одна.       Деревья редели, их стволы становились всё тоньше, а ветки всё дальше, отчего созерцаемый горизонт вдруг расширился, позволяя мне заметить очертания серого заброшенного внедорожника. Он разбит и его владельцы, наверное, тоже. Мужчина не рассматривает, не задерживается, идёт дальше вглубь и вдруг замирает, от чего я подкрадываюсь к нему осторожно. С его спины я выглядываю, замечая устрашающее зрелище созданного кем-то алтаря, сотканного из расставленных по кругу лошадиных ног, что грязными копытами впивались в потяжелевший воздух. Недалеко послышались шаги, и Итан вспомнил обо мне, присел резко, схватив меня за руку, чтобы я присела тоже. За высокой желтеющей травой завиднелся силуэт лысеющего мужчины в клетчатой рубахе, но быстро исчез, как дымка.       «Прими её дар», - виднеется у алтаря и Итан напряжён. Дорога есть, но нет гарантий, что она безопасна.       — Здесь что-то не так. Дом выглядит заброшенным, — он кивнул куда-то вперёд, где виднелись очертания старого здания с внутренним двориком. — Кто знает, что тут произошло. Судя по алтарю, тут были какие-то сумасшедшие. Хочешь подождать здесь? — посмотрел на меня моля своими круглыми голубыми глазами, и внутри меня названная Мика не устояла бы, но я боялась оставаться одной, нет смысла ждать, когда знаешь…       — Я пойду с тобой. Но, ты уверен, что Мия отправляла гео-точку отсюда?       — Да, всё верно. — Уинтерс мельком скользнул взглядом по экрану смартфона. — Может быть, это какой-то розыгрыш. Проверим, и быстро уйдём. Только держись рядом. — Парень проговорил на выдохе, незримо мобилизуя все свои силы. Очень предусмотрительно при нём было оружие, и это не как в игре — у парня была своя голова на плечах, и он точно подозревал, что его бывшая любовь может быть в беде.       Меня царапают его мимолетные взгляды, но он встревожен, ведь не уверен, кого приехал искать. Впереди виднеется чахлый домик с внутренним двором, и рядом миловидно качаются на ветру сгнившие деревянные качели. Блики вечернего света желтизной мажут эти заплесневелые развалины, и, словно змея на шее, сжимают сомнения. Почему мне больно смотреть? Меня ранят мои мысли, остро и больнее картинки на мониторе ноутбука. Стекла давно упали с оконных рам и стёкла падают с моих глаз бесшумно от страха, когда Итан открывает трухлую дверь, без слов приказывая двигаться следом. Заросший дворик остаётся позади, запах тины и травы сменяется ароматом гнили и разложения, заброшенности и ужаса, как только входная дверь позади захлопывается, как по чьему-то приказу.       — Заперто, — почти взвыла, покрутив круглую ржавую ручку позади.       — Кто-то нас ждал. Значит, дом не заброшен. — Парень констатирует поразительно холодно, но не решается растянуть диалог, потому что в вырисовавшейся кухне поразительно тихо, и только далекие скрипы внушают приближение панической атаки из-за приближения непонятной угрозы.       — Ты уверен, что это сообщение отправила Мия? Может, это какая-то ловушка?       — Думаешь, так какие-то маньяки заманивают людей? — Итан посмотрел на меня, отвлекшись от осмотра кухни. — Для этого при мне оружие. — Отрезал коротко, зачем-то сдвигая крышку потрескавшейся кастрюли. — Фу! — Он стряхнул с руки огромного таракана, которого одна часть моего ума не испугалась, а другая видела впервые.       — Мне кажется, тут не стоит ничего трогать… — Уточнила тихо, уставившись на слишком взволнованного мужчину. Мне казалось, его трясло больше, чем меня, но он мастерски справлялся с эмоциями, а я не умела даже после нескольких лет психотерапии.       — Ты что-то слышала о Бейкерах? Говорят, они пропали…       — Бейкеры — не простые деревенщины, а очень успешные фермеры. Их уважали в округе, хотя их сына Лукаса прозывали не лучшими словами. Он талантливый, но скользкий. Говорят, они пропали пару лет назад и оставили этот особняк. Но я в это не верю. — Протараторила быстро, словно выхватила информацию из вики, но всей этой информацией обладали обе части моего разрозненного ума. Та, что долбилась в мой череп, знала даже значительно больше, ведь именно в районе их имений зафиксирована эпидемия москитов, медоносных пчёл и мух.       — И что же ты предполагаешь? Их похитили?       — Не знаю, но мне их жаль. Тут всё закинуто, и только следы от их прошлой жизни. А когда-то это были отличные добродушные люди…       Итан закивал, словно понимал о чём я, и стал двигаться дальше, закатив рукава куртки, оказываясь в мрачном разваленном коридоре, в щели разбитых стен которого едва просачивались пёстрыми лентами лучи садящегося солнца. Он чувствует как мотор его сердца запускается, когда я оказываюсь ближе, и мой собственный барахлит от неизвестности и неизведанности, и темнота возникшей гостиной поглощает разум и мысли, и раскиданные на диване фото рисуют черты какой-то девушки. У неё длинные тёмные волосы и такой же взгляд, но Итан узнает этот омут сразу, хмыкает, смотря на щиток с вставленными предохранителями. Всё такое старомодное для системщика вроде него, и, кажется, словно всё на поверхности, но он потерян, когда смотрит на мою широкую одежду и растрепавшиеся грязные, некогда белые волосы. На фото — темница, и она где-то ниже, и электричество работает с перебоями, но его сердце — иначе. Ему не безразличен исход этой истории.       Тишина обманчиво бьет по барабанным перепонкам, но он не реагирует, хотя она приносит боль и где-то вдали болезненно звонит домашний телефон. Старый-старый и смешной, с круговым набором цифр, и он видел это белое глянцевое недоразумение ещё в коридоре, но, нервно проверяя количество патронов в магазине своего пистолета, не спешит от чего-то, ждёт меня, как сторожевой пёс. Звон телефона шумит и привлекает ненужное внимание, поэтому я делаю шаги вперёд — внутри всё переворачивается от каждого шага по наполовину утонувшему во мраке заколоченных окон проходу. Куртка Итана шуршит одновременно с расхлеставшимся воротником льняной рубахи, расстегнутой на шее, когда он быстро поднимает трубку, и его взгляд лишается чётких очертаний.       Слышно громко, как кто-то обрывчато упрекает системщика в том, что тот сунулся в заброшку и о том, что выйти лучше всего через чердак. И Итан кладёт трубку быстро, почти не отвечая, не доверяет, но доверяет ли мне — да. Хотя между нами пропасть и мы всегда говорили не о том. Виртуальный чат был или реальный, не хотелось становится персонажем собственного глупого сценария, что сгодился только для ролки либо фанфикшена — Итан смотрит и видит, как мне страшно, и я напоминаю ему шторм — и вокруг меня иголки страха, не повторил бы ни за что. Ему нельзя показывать эмоции, нельзя бояться, чтобы никто не узнал.       Он теряется даже на расстоянии метра, идёт куда-то вглубь коридора вместо того, чтобы следовать указаниям из трубки телефона — он тоже, как шторм, и ему не страшно. На фото, что лежало в гостиной, была решетка, и он знает — она под землей, он движется через дверь вглубь подвала, он душит меня настигнувшей вокруг темнотой, но всегда присматривает. Уходи из моей головы, но не из поля зрения. Как надутый шарик держится психика на ступенях вниз — я хочу быть свободной, но мысли летают, как бабочки, и жалят, как медоносные пчелы. Он, как танк, словно движимый извне какой-то силой, идёт дальше и глубже, ноги грузнут в воде и болоте, и я вскрикиваю, когда из-под мутной глади выглядывают очертания трупа и чего-то окаменелого лица в синих подтеках разложенной плоти.       — Боже, сколько людей здесь пропали? — Уинтерс спрашивает воздух, и я не ловлю рвотный позыв, ведь насмотрелась всякого за время практики в медицинском, а ещё не воспринимаю всё за реальность, а ещё не верю, что это происходит на самом деле, и просто прочищаю легкие, просто кашляю, и вырвалось бы пару капель крови из раздражённого горла, потому что мне хочется кричать, но я молчу — и это долгий путь вниз.       Я ненавижу это чувство, когда ты ведомый, ни на что не влияешь, и здесь оно сильнее прежнего, потому что я ни на что не влияю, потому что я просто тень и ощущаю себя второстепенным персонажем — и я знаю, что будет дальше, хотя в реальности всё не как в игре, итог один. Я не могу оставаться в стороне, но не могу брать в этом участия, не хочу, я не хочу оставаться в сознании, потому что это плохой сон — и я хочу проснуться.       Закопай меня поглубже — не в сырую землю, но в реальность, и я хочу вернуться в реальную реальность, лишенную морозного ощущения намокших в грязной воняющей гнильцой воде брюк, легкости кем-то предоставленной рубашки на лишенном белья теле; груза действительности, что чертится неумолимо, и её нельзя избежать, ведь дорога — вперёд. И я не хочу оставаться в сознании, потому что ненавижу эти чувства: сырости вокруг, темноты, больно жалящего страха — у меня в голове другое имя, но я всё та же. Просто тень, и я хочу зарыться в одеяло в своем доме и забыть обо всем.       Но Итан неумолим в своем преследовании цели, и в темноте виден просвет и решётки, а за ними лежащая на развалюхе в окровавленных простынях девушка в грязной майке и старых джинсах.       — Мия? — Уинтерс узнает спутницу почти сразу по длинным слипшимся тёмным волосам, что ложатся на едва движущуюся спину. И я вздрагиваю, когда он дребезжит найденным совсем рядом болторезом, и цепь брезжит, дребезжит и с оглушающим звоном падает на землю. И Мия кричит, просыпаясь, называет его имя пару раз, как в пелене недоразумения, не верит, а потом быстро приходит в себя, сжимает тонкими грязными пальцами нечистую простынь, оказываясь на своих двух, угрожающе выше меня ростом, но обращает внимание только на мужчину. От неё тянет болотом, железом и потом.       — Итан! Тебе не стоило сюда приходить! Папочка уже всё знает, тебе нужно уходить! — Впивается в его предплечье, как барракуда зубами, тянет куда-то дальше вглубь подвала, и Итан оборачивается разок, дабы убедится, что я бегу следом.       Я чувствую себя заложницей этого места, этой ситуации и момента, точно погрязшая в зыбучие пески, но я движусь, иду дальше, протискиваюсь через тесные завалы, плетусь за Итаном, как заблудшая кошка, что считает себя домашней — и это печальное зрелище, ведь я полностью завишу от него — и он — моя овчарка. Мия визжит и плачет, когда предполагаемая дверь, через которую ей проносили еду, оказывается заколочена, сливаясь в стену. В стенаниях сваливается на чахлый диванчик в просторной комнате, освещенной мигающей желтой лампочкой. Словно безвозвратно расплывается на блеклых подушках и плачет, уставившись на выход из подвала — там ждёт что-то плохое, какой-то папочка, и явно не родной, и явно не стоит оставаться на месте долго — Итан гладит её рукой по плечу быстро, как старый друг и чувствует пропасть — и это не её состояние, а что-то другое, и это дыра, и он, возможно, больше ничего не ощущает, выпаливая:       — Отдохни тут Мия, пока я осмотрюсь.       Потом смотрит на меня щемя своим чистым взором, искаженным желтым свечением грязной лампочки.       — Ты идешь со мной? — Он будто не ожидает получить никакого ответа, кроме положительного, и почти улыбается, когда я соглашаясь, киваю. Но сдерживается, потому что это неуместно. Потому что его уставшая, освобожденная жена, ждёт помощи. Потому что мы снова возвращаемся в потерянный потёртый домик и вдали слышаться шум и крики почти сразу, и Мия просит не трогать её, и это, возможно, названный «папочка» добрался до своей жертвы, и я дрожу от предположений, но Итан молчит, просто слушая, словно ожидал, словно ждал и знал, и словно это он угодил в видеоигру, а не я.       В таком дне легко затонуть, как в тине, и Итан полон странного опыта и предчувствия, сжимает пистолет покрепче, идёт куда-то вдаль, туда, где проход на чердак, словно иного пути и выбора нет. Там — склёпанная лестница, но шум усиливается, и парень тянет меня к себе поближе в тот момент, когда из стороны подвала выползает она — бледная, растрепанная — жена. Сморщенная, словно вытянутый из-под воды утопленник, а в руке откуда-то кухонный нож — она движется прямо, мерзко улыбаясь.       — Раз уж ты здесь, мы наконец-то станем одной семьей…       Наконец-то, ведь до этого никогда не были, и Итан знает, ощущает, Мия всегда что-то недоговаривала, скрывала и прятала, а он прятался от неё, и эта общая зависимость сделала из них одну сатану. И американец прячет меня за спину, толкает со всей силы, чтобы я оказалась хотя бы на несколько метров позади:       — Мика, спрячься где-то! — Наконец-то выпаливает, но я успеваю заметить, как кухонный нож проезжает меж его пальцев, разрезая перепонки и сухожилия, как он не успевает, не может противится такой силе, и очередной удар протыкает его руку насквозь и масляной краской кровь густо льется на пол, и он кряхтит и почти кричит, но Мия только смеется — и это не она, и она отстает, отшатывается, словно приходя в себя — а я в другом конце коридора, но не хочу отходить далеко, но не могу, и Итан не может выстрелить, ведь она приходит в себя, долбится головой о стену, трясутся рамки картин.       — Уходи, Итан! Я ощущаю, как она пробирается в мой разум снова, как она снова хочет захватить. Я поступила плохо… заслужила! — Очередной удар оказывается достаточно сильным, чтобы девушка потеряла сознание, оседая на пол с разбитой головой.       — Что ты такое, Мия? — Итан спрашивает в ужасе, отходя ближе ко мне, его руки кровоточат, болят, дрожат, пистолет в кобуре под курткой, когда он хватает меня окровавленной ладонью. — Нужно уходить. — Тянет на лестницу к чердаку, а позади грохот.       — Нужно обработать раны, нужно найти что-то… — Мямлю срывающимся голосом, хватая Итана за руки, но он продолжает путь так, словно лишен болевого порога. Он сосредоточен, как военный, и словно знает, что будет дальше — идёт навстречу погибели. А я так не хотела. Я этого не хотела.       — Всё в норме, Мика. Сначала нужно выбраться. — Для этого не следовало сюда входить — я не решилась вымолвить вслух, потому что недалеко послышалась движущаяся цепь заведенной бензопилы. Бежать с тёмного чердака некуда, а угроза маячит с каждого угла, и Итан маячит между расставленных во мраке манекенов.       Звук бензопилы, проносящейся в воздухе, эхом разносился по тишине, отдаваясь в пределах тускло освещенного чердака. Моё сердце колотилось, точно шарик в лотерейном барабане, когда Итан обменялся со мной настороженными взглядами. Его и так большие глаза расширились от недоверия, когда Мия, её когда-то невинное лицо исказилось безумием, вышла из тени, угрожающе держа в руке бензопилу. На губах Мии заиграла леденящая кровь улыбка, её голос превратился в искаженную какофонию отчаянного шепота. «Семья… воссоединение…» — прошипела она, каждое слово пронизывало зловещим намерением, вызывавшим дрожь по спине некогда долго и хорошо знавшего её Уинтерса.       Запертая в пределах чердака комната, казалось, сжималась вокруг нас, стены сжимались с гнетущим ощущением надвигающейся гибели. Мысли Итана метались, отчаянно пытаясь найти выход, но казалось, что судьба заперла его в этой битве против зараженной безумной некогда жены. Когда все уголки чердака были исследованы, единственным выходом для нас было встретиться лицом к лицу с Мией, и руки Итана крепко сжались на рукоятке верного пистолета, на лбу выступил пот; тяжесть его первого выстрела, его первого акта потенциального лишения жизни тяжело давила на его сердечную мышцу, угрожая распутать в нём злобу человека, которым он потенциально мог стать в этой борьбе.       Оглушительный рев бензопилы наполнил застывший в ожидании воздух, когда Мия бросилась вперёд, и её глаза пылали маниакальным пылом. Не теряя ни минуты, Итан поднял свое оружие, холодный металл придал ему смелости, и комната, казалось, замерла, время неумолимо тянулось, и противостояние между жизнью и смертью достигло своего апогея в потрескивающем пространстве. Его палец напрягся на спусковом крючке, тяжесть выбора давила на него, как тиски. Но в этот решающий момент инстинкт и решимость взяли верх, ведя вперед, когда звук пистолета эхом разнесся по замкнутому пространству, подчеркивая тишину, которая держала в плену. Пуля нашла свою цель, пронзив воздух и разорвав зараженное тело девушки. Уинтерса охватил шок, когда он стал свидетелем последствий своих действий. Мия пошатнулась, бензопила выскользнула из её рук, и она рухнула на землю; её когда-то яркие глаза были тусклыми и безжизненными.       Эхо выстрела стихло, комната наполнилась тяжестью от масштабности момента. На слишком короткий миг шокированный взгляд Итана встретился с моим, и в голубых глазах отразилась общая тяжесть ситуации. Границы нашей реальности были безвозвратно изменены, последствия выбора терзали совесть. На этом тесном и пустынном чердаке путешествие мужчины приняло ошеломляющий поворот. Его невиновность была лишена суровой реальности выживания. Это был поворотный момент, который определил его путь вперед, когда он боролся за сохранение своей человечности среди наступающей тьмы, которая угрожала поглотить его и с виду давно поглотила его жену. Между ними давно была пропасть.       После выстрела заражённая чем-то Мия лежала на деревянном полу неподвижно, и бензопила, что хотела разрубить её мужа, наконец-то затихла. Итан проверил, всё ли в порядке со мной, приближаясь, но его собственные руки были ранены кухонным ножом и всё ещё сильно кровили. Я обеспокоенно взяла его за ладони, рассматривая порезы, но в темноте дальней комнаты чердака послышались чьи-то шаги, и Итан, оставляя меня, решил быстро проверить, всё ещё не веря в то, что произошло и что он выстрелил в свою жену, в то, что возможно только что убил её. «Добро пожаловать в семью», выкрикнул кто-то из мрака.       Челюсть Итана отшатнулась в сторону, когда сильный удар пришелся по его щеке, жжение от удара пронзило его лицо полностью, и пока тьма кружилась по краям его зрения, он пытался восстановить равновесие. Его рука инстинктивно потянулась к пистолету, висевшему на боку. Но прежде, чем он успел отреагировать, сильные руки удержали его, крепко заламывая за спину. Сквозь дымку боли и растерянности он мельком увидел фигуру, выходящую из тени. Резкий свет ближайшей свечи осветил заросшее лицо Джека Бейкера, его глаза сверкали безумным садистским ликованием. «Добро пожаловать в семью, мальчик», — снова повторил и усмехнулся Джек, его голос был полон злобы.       Слова были пугающим эхом, жестоким напоминанием об извращенной реальности, которая поглотила целиком. Кровь текла из разбитой губы, пока он пытался вырваться из крепкой хватки своего похитителя, но это было тщетно. Его глаза лихорадочно искали меня, но ему нужно было защищаться, и он думал, как найти выход из этого кошмарного положения, когда хватка Джека усилилась, выдавливая воздух из его легких. «Ты думал, что это будет так легко, не так ли? Ты думал, что сможешь просто уйти? Что ж, пришло время проснуться, мальчик. И твою подругу мы тоже с удовольствием примем».       Паника захлестнула жилы, его мысли метались в поисках какого-либо подобия плана, но перед лицом этого безжалостного противника шансы, казалось, были против него. Когда Джек приготовился нанести ещё один карающий удар, по избитому телу Уинтерса пробежала волна адреналина, пробуждая первобытный инстинкт борьбы. Но это не помогло. Очередной удар лысеющего мужчины в клетчатой рубахе выбил из Итана последние силы, и тот рухнул безжизненно на пол.       — Теперь ты, красавица… — Бейкер старший двинулся ко мне, когда заметил, как я вжалась спиной в балки стены. Сдаваясь, подняв руки, я покорно закивала:       — Я пойду с вами, только не трогайте…       — Хорошая девочка. Покорная… — Джек согласился, но всё равно применил грубую силу, потянув меня за предплечье и почти закинул на своё плечо. Изображая мешок, я смотрела, как мужчина в очках волочит за штанину Итана. Мия осталась лежать вдалеке, но она проснётся, и во мне проснулась боль и безысходность, и все мысли только о том, чтобы Итан очнулся. Но он с самого начала шёл к своей погибели, а что на счёт меня?