Automne sur Paris

      Вернулась девушка уже с сухой одеждой в руках. Оставив Синклер в своей комнате, сама Аддамс отправилась в комнату Ксавье.       Энид положила сырую одежду на подоконник, а сама надела белую рубашку и спальные черные штаны. Блондинка не сразу покинула комнату хозяйки. Она подошла к темному столу и окинула взглядом старую печатную машинку. Рядом с ней лежали исписанные бумаги. На подоконнике, рядом с ее сырой одеждой, стояла чашка с недопитым ароматным кофе. Этим кофе пропахла и хозяйка комнаты. Обои здесь были серыми, пол деревянным, у кровати лишь небольшой коврик. Окно приоткрыто. Здесь, помимо кофе, пахло пыльными бумагами и воском от свечи, что стояла рядом с машинкой. Настольная лампа же пылилась в углу на подоконнике.       Оглядевшись, Энид взяла в руки сырую одежду и вышла в коридор. На таких же однотонных стенах висели замысловатые картины. Они были разного размера, в разных рамках. Деревянный пол под ногами совсем не скрипел. На потолке в коридоре, висела красивая, явно очень дорогая, люстра. Дверей в квартире было не мало, но в глаза бросилась приоткрытая, почти что соседняя. Блондинка заглянула в нее. - Уэнсдей? - Спросила она шепотом, глядя в спину хозяйке.       Аддамс стояла неподвижно, почти посередине. Сырая одежда лежала у ее ног, а она непрерывно глядела на холст, что стоял на мольберте. Энид тут же поняла, в чьей комнате они находятся. Друг-художник. Его, видимо, дома не было. - Уэнсдей? - Вновь окликает она девушку и подходит ближе.       Но брюнетка не отвечала, глядела пристально в одну точку. Тогда голубоглазая взглянула на картину через плечо девушки и застыла. Теперь она понимала, почему Аддамс не откликалась. - Уэнс... - Блондинка выдыхает. - Все нормально. - Она наконец-то отворачивается от порванного холста, на котором была нарисована она. - Вы поссорились? - Предположила гостья, когда девушка подняла вещи с пола и прошла к двери. - Не совсем. - Она мотает головой. - Вы расстались? - Блондинка даже не знала, что еще предположить. - Ты... Любила его?       Уэнсдей разворачивается и сверлит взглядом черных туманных глаз. Синклер на секунду становится неуютно. Она виновато опускает голову. - Что за глупости ты говоришь? - Плюет она и выходит из комнаты. Энид идет за ней, все еще виновато опустив голову. - Ну... вернее...       Уэнсдей замолкает, закидывает сырые вещи в ванну по пути, проходит на кухню и ставит чайник на плиту, тяжело выдыхая. - Он любил меня, Энид. - Аддамс поворачивается к ней, облокачиваясь спиной на столешницу. - Признался пару дней назад, показал этот портрет. А я отказала. - Жалеешь? - Нет. И не думаю, что начну. - Уэнсдей смотрит ей в глаза, а затем неуверенно произносит. - Помнишь? Я говорила, что никогда никого не любила.       Энид молчит, наблюдает, как девушка достает чай с верхней полки, насыпает его в две кружки и заливает кипятком. Лишь когда Уэнсдей ставит чашки на стол и присаживается к Энид, блондинка отвечает: - Я... Не верю в это. - Шепчет она. - Не веришь? - Нет. - Мотает головой и делает глоток. - Это невозможно... Невозможно ничего не испытывать к людям. - Я и не говорю, что не испытываю ничего. - Брюнетка бьет пальцами по столу. - Я говорю, что ни разу не влюблялась. Читала о любви в книгах, видела в фильмах. Но... Не ощущала. Возможно, я действительно не умею любить.       Энид делает глоток, и чай, казалось, бежал по венам, согревая изнутри. Тишину на небольшой кухне нарушал лишь стук дождя. Чай они пили молча. Энид разглядывала узор на скатерти, а Уэнсдей изучала девушку перед собой. Ее рубашка была блондинке слегка маловата, поэтому пара верхних пуговиц была расстегнута. Хрустальные руки еще слегка подрагивали от холода, тонкие пальцы держали чашку. - А у тебя было с кем это ощутить? - Спрашивает Энид, когда делает последний глоток чая.       Уэнсдей отодвигает чашку и склоняет голову. - Не думаю. - Девушка смотрит пустым взглядом в стол. - Я... Я не общаюсь с людьми. Ксавье до определенного момента был моим единственным другом. Было еще пару знакомых, с которыми я виделась в определенные праздники. Но это просто знакомые. Они... Что есть, что их нет.       Энид лишь кивнула. Она и не думала, что автор книг, которые она читала, может быть таким... закрытым? Ведь Аддамс описывала людей, описывала убийства, прописывала эмоции. Иногда даже радостные. Но видимо, Уэнсдей была прирожденным писателем, раз могла описать то, чего никогда не чувствовала. Однажды, в одном из ее кровавых детективов, были намеки на то, что главной героине нравится парень, который частенько помогал ей. Но все эти намеки так же быстро исчезли.       Аддамс считала, что все люди вокруг лишь помеха. Помеха, которая мешает ей утонуть в работе и делах. В своих сюжетах, в своих героях. Она не любила праздники, потому что не могла резко выбежать из-за стола ради того, чтобы записать появившуюся мысль. Нет. Она могла. Вряд кто-то посмел бы сказать ей хоть слово, даже родители. Но девушка сама считала, что это не вежливо. Ксавье часто отвлекал ее. Он любил болтать. Болтать и приставать с глупыми вопросами. Парень любил отвлекать девушку внаглую от ее работы, часто врывался в комнату без стука, будил посреди ночи, кидая камни в окно. Однажды, когда они учились еще в академии, парень разбил окно в ее комнате, а затем сбежал как трус. Ксавье неделю оправдывался, что он тут не при чем. Что это какие-то хулиганы. Но через несколько лет, когда учеба окончилась, а парень набрался ума, он соизволил признаться в том, что и так было ясно. В тот день он пришел к Аддамс с розой и извинениями за юную глупость. Девушка приняла розу, а позже, когда парень ушел, вынула ее из вазы, отрезала цветок и выкинула его вместе со стеблем в окно. Возможно именно в тот момент девушка поняла, что она никогда не взглянет на парня, как на человека, которому она готова будет отдать себя.       Ведь парень еще молод головой.       А Энид... А Энид другая. Она не болтает, когда видит, что девушка пишет. Блондинка болтает тогда, когда это нужно. Да, Аддамс часто не могла заткнуть, ведь Энид так воодушевленно рассказывала о том, почему именно с этого места хорошо видно Эйфелеву башню, а с того - театр. Но Уэнсдей соврет, если скажет, что ей не нравится слушать блондинку. - Мне нужно дописать главу, посидишь здесь? - Спросила брюнетка, заходя в свою комнату и кивая на кровать. - Или можешь походить по квартире. Возможно, найдешь что-то интересное. - Я хочу посмотреть... - Энид неловко отводит взгляд. - На то, как ты пишешь.       Черные бровь удивленно приподнялись. Девушка молча кивнула и села на стул. Энид же запрыгнула на кровать и слегка склонила голову набок. Брюнетка вынула из ящика спички, зажгла свечу и положила руки на печатную машинку. Она быстро пробежалась взглядом по тексту на вставленном листе. Призадумалась, вынула из другого ящика знакомый Энид блокнот и открыла его. Аддамс минут пять перечитывала записи в блокноте, затем взяла лист и записала что-то на нем ручкой. Через некоторое время комнату наполнил звук печатной машинки. Клацанье перебивало иностранный разговор дождя. Голубые глаза бегали по телу писательницы. Уэнсдей сидела за столом с идеально ровной спиной. Ее тонкие пальцы бегали по печатной машинке с такой скоростью, что Энид не успевала за ними уследить. Она наблюдает за тем, как грудь девушки то приподнимается, то опускается. Уэнсдей иногда постукивала пальцами по столу, задумчиво бегая взглядом по записям в блокноте.       А Энид всё глядела. Вглядывалась в каждый беглый взгляд, в каждую дрожь ресниц, в задумчивое покусывание губ. В нервное постукивание по столу и игру пальцев с волосами. Блондинка вслушивалась в тяжелые и облегченные выдохи. Глядела. И никак не могла наглядеться.       Темнота за окном нарушалась лишь тусклым светом желтых фонарей. На часах уже заполночь. А Синклер не спешила домой. Не спешила к матери, отцу и братьям. Ей и здесь было хорошо. Сидеть и вглядываться в девушку, что сидела перед ней. Комнату освещало лишь танцующее пламя свечи, воск которой медленно стекал, оставаясь на дне небольшого подсвечника с ручкой.       В один момент Аддамс отрывается от печатной машинки, ее брови расслабляются и она откидывает голову на деревянную спинку стула. Затем вслепую тянется к ящику, достаёт оттуда пачку сигарет под удивленный взгляд, вынимает одну папиросу и поджигает ее о пламя свечи. Все под тот же взгляд подносит сигарету к губам, а затем выпускает клуб дыма, вставая со стула. Резким движением девушка открывает окно и смахивает пепел на улицу. - Ты куришь, Уэнсдей? - Я думала, что ты знаешь. - Брюнетка поворачивается к девушке лицом. Блондинка встает с кровати и подходит ближе. Капли дождя и холод проникают в теплую комнату. - Откуда мне было знать? - Энид выгибает бровь в вопросе. - Я не раз курила просто стоя на улице. Я часто курю перед презентацией своих книг. Просто из-за нервов. Думала, что фотографии точно попадали в газеты. - Я не читаю газеты, Уэнсдей. - Мотает головой девушка. - И от тебя совсем не пахнет табаком. - Вот оно что... - Девушка опускает голову, хмыкает, слегка улыбаясь. Сигарета тлела в ее пальцах. - Чем же я тогда пахну?       Энид ответила не задумавшись. - Бумагой и воском свечей. Ты пахнешь пылью старых библиотек, дождем и осенней листвой. Твои волосы пропитались запахом кофе. - Энид улыбалась, когда говорила об этом. Ее глаза горели ярким пламенем. - Но ты не пахнешь табаком. - Ты пахнешь миром. - Срывается с губ брюнетки, после долгой затяжки.       Блондинка смотрит девушке в глаза. Аддамс пыталась понять о чем та думает. Но глаза Синклер были загадочным дном океана. - Что? - Энид словно вышла из транса, когда Уэнсдей коснулась ее плеча. - Что ты имеешь ввиду? - Я устала считать, сколько запахов я слышала, когда гуляла с тобой. - Девушка вновь подносит сигарету к губам. Она затянулась так сильно, что дым из носа повалил. Нервничает. Аддамс это понимает. Она всегда курит когда нервничает или не знает, что делать. Это состояние было у нее не часто. Именно поэтому эта пачка сигарет живет уже полгода, а сигарет в ней еще больше половины. - В первый наш день ты пахла чаем. На второй, кажется, яблоками. На третий цитрусами. Пару дней назад ты пахла корицей. А сегодня... ванилью и малиной. Ты словно дочь пекарей, а не парфюмеров. - Парфюмера. - Выдает блондинка и отворачивается от клуба дыма. - Что? - Парфюмер только отец. Это его дело. Это бизнес его семьи. Мама лишь вышла за него и стала диктовать свои правила. А отец... - Она сжимает руки в кулаки и хмурится. Аддамс подмечает, что злится девушка совершенно очаровательно. - Она столько лет спорила с ним, кому из детей достанется бизнес. Мать вечно настаивала на старшем и среднем братьях. А отец твердо заявлял, что отдаст бизнес мне. Так как я единственная и любимая дочь. - Вот оно что. - Аддамс отворачивается и выдыхает клуб дыма изо рта. Дождь до сих пор шептал на каком-то неизвестном для девушек языке. - Но теперь мать требует от тебя то, до чего тебе уже нет никакого дела. - Только ты не начинай. - Энид делает шаг вперед, слегка касаясь плеча девушки. - Прости, я...       Но не успевает Уэнсдей договорить, как блондинка выхватывает из ее рук сигарету, прикладывает ее к губам в один миг и делает глубокую неумелую затяжку, тут же закашлявшись и выронив сигарету из светлых хрустальных пальцев. - Ты что совсем с ума сошла? - Аддамс наступает на сигарету, прожигая носок. Боли от легкого ожога совсем не чувствует. Подлетает к девушке и слегка стучит по спине. - Я думала... Думала это просто.       У девушки голова кругом. В легких противный осадок. Сердце забилось как бешенное, от понимания, что она только что сотворила. Выхватила сигарету и впервые попробовала закурить. Мать узнает - убьет. Но мать не узнает. Не нужно ей этого. - Ты зачем это сделала? - Брюнетка положила руки на плечи девушки, когда та, наконец, выпрямилась. Из глаз из-за кашля потекли слезы. Аддамс смахнула их с теплых щек и оставила на них ладони. - Всегда хотела узнать, что в этом такого, что всем это нравится. - Я курю не потому что нравится, Энид. Я курю, когда нервничаю. Для меня это успокоительное, для тебя - яд. Не повторяй моих ошибок молодости. - Тебе не пятьдесят. Мы ровесники. - По годам. - Кивает девушка. - Но я старше головой. - С чего бы это? - Я не глуплю, не выхватываю сигареты и не затягиваюсь так, словно хочу устроить в квартире туман. - Уэнсдей вдруг падает на стул, оставив окно открытым. - Ты умереть могла. Идиотка. - Ты тоже, если не прекратишь. - Чего ты меня жизни учишь? - А ты? - Я просто предупреждаю. - А то я без тебя не знаю. - Блондинка складывает руки на груди, отходит от окна и падает назад на кровать.       Брюнетка на это лишь усмехается, нагибается, тянется за окурком и вновь подносит его к пламени свечи. На нем осталась помада Энид. Он вновь начинает тлеть, и девушка делает затяжку, чувствуя привкус помады. Блондинка вновь хмурится. - Знаешь. Но я хочу хотя бы что-то оставить в твоей жизни от себя. - Девушка переводит взгляд на свечу. Пламя танцевало настоящее танго из-за ветра. - Вряд ли у меня получится оставить такой же след, какой оставила на мне ты. Но хотя бы будешь вспоминать мои слова, видя курящих людей. - К чему ты это все... - Девушка не понимала. Почему Аддамс хочет оставить на ней еще какой-то след? Она и так сделала достаточно. - К чему мне вспоминать о тебе, если мы видимся каждый день? Я не буду успевать о тебе думать, как мы снова пойдем гулять. - Две недели. - Говорит Уэнсдей, а ее голос вдруг становится таким сухим. - Две недели?       Аддамс выдыхает, тушит сигарету прямо о стол и отправляет окурок в окно. Ей тяжело. Она совершенно не хочет говорить этого. Совершенно не понимает почему.       Почему Энид оказалась в парке в тот чертов день? Зачем она вообще попросила именно ее провести ей целую экскурсию? Почему не остановилась на паре достопримечательностей? Зачем она продолжила эти глупые ночные встречи? Как так вышло, что закрыв глаза, она видит светлые волосы и голубые глаза. Слышит ее голос. Думает о ней. Описывает главную героиню своей книги по ней. Почему изначально рыжая главная героиня превратилась в блондинку с голубыми глазами?       Девушка срывается с места, обходит кровать, останавливается, складывает руки за спиной и ходит от стены к стене спокойно, считая шаги. - Мы с Ксавье уезжаем через две недели. Домой. В Америку. - Наконец говорит она совсем-совсем тихо.       Блондинка изначально лишь приоткрыла рот. Но с губ ничего не слетело. Затем нахмурилась, словно до нее дошел смысл слов, а затем медленно поднялась. - Нет... Нет-нет! - Энид, послушай... - Нет-нет-нет! - Девушка толкает хозяйку к стене и упирается ладонями в плечи. - Нет. Уэнсдей, нет! - Послушай меня, Энид! - Она перехватывает дрожащие руки. - Там мой дом, понимаешь? Мои родители. Брат. - Нет... Нет-нет... - Продолжала блондинка, словно забыв остальные слова. Она смотрела глубоко в черные глаза, тонула. Была готова захлебнуться. Лишь бы та не уезжала. Две недели. Они прожили уже две. Познакомились, узнали друг друга. Но теперь четырнадцать дней кажутся абсолютно ничем. - Уэнсдей, я тебя прошу.       У Аддамс сердце с ума сходит. Она смотрит в глаза, приоткрывает губы, а слов нет. В Америке ее семья, дела, работа. Знакомые. Там ее дом. Но от мысли, что там не будет ее новой... знакомой, становилось неприятно. Словно и дом вовсе не там. - Нам пора прекращать эти встречи, понимаешь? Это зашло слишком далеко, Энид. Ты показал мне Париж. Ты сделала то, о чем я тебя просила. - Аддамс говорила не думая. Она опустила глаза, не в силах смотреть, как по светлым щекам бегут слезы. - Я уеду и ты меня забудешь, хорошо? Не вспомнишь. Словно меня и не было. Не было тех прогулок, разговоров и походов в кафе. Ничего не было, слышишь? - Ты стоишь на моих полках! Твоё имя повсюду! Как ты вообще хочешь, чтобы я тебя забыла? Дело даже не в книгах! - Блондинка выдергивает руки из чужих ладоней и врезается в теплое тело брюнетки, выбивая из нее весь воздух. - Ты спасла меня. Заставила не думать о глупостях, которые я хотела совершить. Ты поддерживала меня, говорила теплые слова. А теперь просишь чтобы я тебя забыла? - Энид... - Ком в горле помешал ей сказать то, что она хотела.       Казалось, что за всеми этими словами пряталось лишь одно. Любовь. А все эти прогулки и слова поддержки лишь маскировка. - Послушай, Энид... - Не хочу я этого слушать! - Она утыкается в теплое плечо. Голос ее совсем охрип. - Пожалуйста, только не плачь.       Но уже было поздно. Плечи блондинки задрожали, а Аддамс почувствовала, как ее плечо становится сырым. Рука легла на чужую спину. Уэнсдей задумалась. Неужели за эти две недели блондинка действительно так привыкла к ней? Неужели это не только ее глупости? Неужели Энид тоже чувствовала это странное чувство? Хотелось быть так близко, говорить и говорить о глупостях. Чувствовать прикосновения на плечах, видеть яркую улыбку. Когда-то Ксавье влюбился в одну девушку. Парень говорил, что ему хотелось быть так близко как только ему могли позволить. Он только и говорил, что о той девушке. Сравнивал ее с цветами, рисовал ее. Уэнсдей хотелось делать тоже самое, только не с парнем, а с девушкой, что сейчас плакала в ее плечо.       Ей хотелось любить эту девушку. Но разве так можно? - Прошу тебя, Эни... Не плачь. - Прошу, останься. - Всхлипнула она. - Я не смогу без тебя. - Но ты жила без меня. - Не жила! - Блондинка отрывается от плеча и глядит в самую пучину безумия черных глаз. Сейчас там бездна играла сама с собой. Затем отворачивается, вновь падает на кровать и утыкается носом в поджатые колени. - Мне всё вокруг таким серым казалось. Я запахов совсем не чувствовала. Не знала зачем живу. А ты... Ты позволила мне вдохнуть мир по новой. Увидеть, как на самом деле прекрасны наши, казалось бы, обычные дома. Я... Я же...       Она вдруг замолкает, когда Аддамс садится рядом и проводит по ее щеке большим пальцем, смахивая слезы. Ее руки были нежными и теплыми. Хотя, со стороны казалось, что они ледяные. Уэнсдей смотрела на нее так по-теплому, с таким переживанием в глазах. Сердце Синклер забилось как сумасшедшее. - Мне так легко с тобой. - Продолжала блондинка. - Я так привыкла сбегать от проблем, прячась в тебе. Я чувствую себя с тобой в безопасности. Мне так нравится наблюдать за тем, как ты пишешь. Уэнсдей... - Я знаю. Знаю, Энид. - Девушка вновь опускает руки на чужие плечи, глядит в глаза. А затем сама притягивает блондинку и обнимает так сильно, что сводит мышцы. Так тепло, так приятно, так хорошо. А сердце бьется и бьется. И вот-вот выпрыгнет. - Я тоже чувствую это, слышишь? Мне тоже хорошо рядом с тобой. Я тоже влюбилась в твои волосы и твой запах. Мне нравятся твои руки, твой голос. Твой голос он.... он словно лист на ветру. Так же подрагивает, когда ты нервничаешь. Я боюсь... Боюсь, что без тебя я...       Что без тебя я пропаду. Уэнсдей была в этом уверена. Отпусти Энид ее, и девушка исчезнет. Не из города. Нет-нет. Навсегда исчезнет. Со всех фотографий, с книг, из памяти. Ее словно и не было. Уэнсдей стало плохо быть одной. Раньше она могла говорить в комнате сама с собой, размышляя над новыми строками. Теперь же ей казалось, что стены кричат на нее так громко, что хочется заткнуть уши. Тишина кричала на нее. Энид же была настоящей. Живой. Ксавье всегда казался ей нарисованным, как бы иронично это не звучало. Но парень действительно то вырисовывался, то стирал себя из мира. И нет. Он был рядом всегда. Почти всегда. Но девушке иногда казалось, что его не было никогда. Что он словно картина. Появляется на выставке в музее, все им любуются, а затем он исчезает. А потом, на одной из выставок, картина шепчет: "Люби меня. Люби за то, что якобы был рядом. Забудь, что когда-то я пропадал с этой выставки на годы. Люби и прости, что мои краски то тухнут, то вновь загораются яркими цветами. Прости и люби."       Но Уэнсдей не нравилась эта картина. Этот портрет был ложным. Он лгал ей. Таил в себе какую-то свою правду. Под этими мазками красок было еще сотни. Самых разных. И каждый мазок хранил в себе что-то. Поэтому она отвернулась от нее. Ей нравилось другое искусство. Ей нравилось читать каждую букву, понимать и знать, что обозначает каждый символ. Ксавье - старая малоизвестная картина. Энид - новый бестселлер, что стоял прямо перед входом. И все его видели, и все его хотели. Но никто не мог себе позволить его приобрести. Ведь новые книги, они дорогие. А Аддамс могла. Она могла позволить себе этот бестселлер. Она хотела прочесть каждую страницу, понять всё, что на них написано. - Энид... Энид. - Девушка словно в бреду повторяла ее имя, утыкаясь в шею, вдыхая аромат ванили и малины. Лишившись здравого смысла, Аддамс оставила на светлой горячей коже поцелуй, чем вызвала табун мурашек по всему телу. - Уэнсдей? - С легким испугом или удивлением спросила блондинка, девушка сама не понимала, что чувствует. - Ты запретный плод, понимаешь? А я чертов грешник. - Она вновь целует ее в шею, сжимая ладони в кулаки, стискивая ткань. - Запретный плод? - Ты девушка. Так ведь нельзя. Это неправильно. - Уэнсдей мотает головой. - О парнях нужно думать так, как я о тебе думаю. Парням я должна стихи посвящать. На парней я должна так засматриваться, как на тебя засматриваюсь. Понимаешь? - Понимаю. Но мне уже так все равно. - Она приподнимает глаза к потолку, словно там был написан подготовленный текст. - Всё равно, что мать подумает, что окружающие подумают. Окружающие и не узнают. Мне так все равно, понимаешь? Уэнсдей... - Энид. - Девушка прикладывает палец к чужим губам. - Не нужно, пожалуйста. - Я люблю тебя. - Шепчет блондинка в чужой палец, касаясь его губами.       И Уэнсдей убирает палец от чужих теплых губ. Ее ресницы задрожали, а глаза стали мокрыми. Она сейчас чувствовала себя раздетой. А Энид это нравится, да и сама Аддамс не против быть полностью открытой перед девушкой. Недолгую тишину в комнате нарушает тихий всхлип брюнетки. Она сама смахивает слезу с щеки, опережая Энид.       А блондинка приподнимает голову, медленно всматриваясь в то, как девушка поджимает губы, сглатывая ком. Блондинка кладет руку на чужое плечо, ведет по руке вниз пальцем. Щекотно. Уэнсдей вздрагивает. - Извини. Неприятно?       Ей неприятно от мысли, что девушка может точно также коснуться кого-то другого, если сейчас Аддамс не соберется и не возьмет себя в руки. Впервые в жизни перед кем-то она так расклеилась. Уэнсдей мотает головой, а затем падает на подушку. Энид поначалу глупо моргает, глядя на нее, а затем ложится рядом, не разрывая контакта глаз. Блондинка была такой теплой, что хозяйке квартиры в ту же секунду стало жарко. Постель Аддамс пахла кофе.       Девушке казалось, что они говорят глазами. Говорят и понимают друг друга. Отвечают на каждый вопрос. На каждый огонек. Синклер тянется к девушке, прижимается ближе, утыкается носом в грудь, что нервно вздымалась. Энид было так много, что брюнетка чувствовала себя мелким муравьем в лапах взрослого животного. Тонкие светлые пальцы касаются чужого живота, внаглую пробираясь под рубашку. Уэнсдей кусает губы, вздрагивая. Это все по-новому, приятно и горячо.       Стоило Энид слегка отстранится и провести большим пальцем по мягким губам, как Аддамс поняла и приняла. Приняла тот факт, что она влюбилась. Влюбилась, утонула в другом человеке. И ей никак не выплыть из этой пучины безумия. А она и не хочет.       Уэнсдей вновь заговорила с ней. О глупостях. О пустяках. Говорила много, самой себе удивляясь. А Энид отвечала так же много. Она касалась ее тела, ее ключиц, пальцы словно сами соскальзывали с щек, падали на шею, катились ниже к ключицам, а там и к животу. И Уэнсдей не была против. Не была против и Синклер, когда Аддамс повторила ее же действия. Табун мурашек пробежался по всему телу, когда прохладные пальцы коснулись светлого живота. Блондинка выгнулась и закусила губы. - Если я поклянусь, что о нас никто не узнает... ты останешься со мной? - Спрашивает Энид, переплетая их пальцы. За окном все еще темно. - Предлагаешь спрятаться от всего мира и быть вместе? - Да. - Кивает она. - Ты будешь писать книги как раньше. Я буду продолжать стараться для бизнеса. Но о наших чувствах никто не узнает. Мы спрячем их от глаз. Это будет что-то изысканное, личное. Никому нельзя этого видеть.       И Уэнсдей думает. Долго, бегая глазами по телу девушки, рубашка на которой уже сползла, открывая взгляд на ключицы. В голубых глазах пламя. Брюнетка наконец поднимает глаза, отрывая их от невыносимой картины. Она не отвечает вслух. Аддамс отвечает молча. Давая точный и непоколебимый ответ.       Уэнсдей обхватывает чужую шею руками, впивается в губы, не позволяя Энид даже сообразить. Брюнетка целует. То быстро, то долго. Руки гуляют по чужому телу, а затем она чувствует, как блондинка кладет свои ладони на чужую спину, позволяя девушке сесть на нее. Энид целует в ответ. Целует и целует. Губы, шею, щеки, нос, лоб, скулы. Ключицы, плечи. Вновь щеки усыпанные веснушками. Свеча все еще подрагивает, окно приоткрыто. Синклер как ребенок улыбается, когда девушка целует щеки в ответ, тянется к шее, прикусывает кожу и получает тихий стон в ответ. Уэнсдей прикрывает глаза, когда губы вновь соприкасаются друг с другом. И ей приятно. Безумно... безумно-безумно. Так сильно хорошо, что сердце вот-вот выскочит. Блондинка поспешно цепляется то за рубашку, то за штаны, то за волосы. Притягивает ближе, тонет в девушке целиком и полностью. А внизу живота тянет неприятной болью. Аддамс вновь утыкается носом в грудь, шепчет глупости, а Энид аккуратно цепляется пальцами за пуговицы рубашки. Они, одна за другой, расстегиваются. Уэнсдей выдыхает в самую грудь, задыхается, когда блондинка бежит пальцами выше от живота. Волосы на затылке мягкие и приятные. Они путаются в пальцах. Энид мычит в губы, когда брюнетка оттягивает волосы.       А дождь все бил о крышу и окна. Ветер забегал в комнату, заставляя голые тела покрываться мурашками не только от ощущений чужих рук. Пламя, что исходило от кожи, согревало полностью, когда ветер успокаивался. - Ты меня с ума сводишь... - Шепчет Аддамс, ощущая, как тепло внизу живота растекается по всему телу. Казалось, кровь в венах бурлила.              А Энид лишь кивает, приподнимается выше, оставляя бедра в покое. Их губы вновь соприкасаются.       Уэнсдей накрывает их одеялом, когда блондинка ложится рядом, тяжело выдыхая. Она еще некоторое время шептала что-то в смуглую шею, пока Аддамс проваливалась в сон, чувствуя тепло чужого тела.

***

      На утро в комнату Аддамс постучали. Девушка даже не успела открыть глаза, как дверь распахнули и вошли. Брюнетка накинула одеяло выше, с ужасом заглядывая в глаза незваного гостя. Сердце заколотилось в ритме скерцо. - Тебя не учили спрашивать разрешения, idiota? - Повышает она голос, протирая глаза и держа одело у груди. - Какого черта... - Парень выдыхает и качается на ногах. До хозяйки доносится противная вонь алкоголя. - Ты... Ты отказала мне! А с-сама...       Язык Ксавье заплетался, колени предательски подкашивались. Шарф неаккуратно висел на плечах. Перед Аддамс словно стоял совсем другой человек. Не тот опрятный художник с аккуратным хвостом. Перед ней стоял пьяница в грязной одежде, растрепанный и... побитый. На щеке был синяк, а на губах уже запеклась кровь. - С девчонкой, Аддамс?! Кого я только полюбил... - Он схватился за голову. - Грязь... Грязь. Что же ты творишь... - Выйди отсюда к черту. Пока не прокляла. - Тебе перед Богом-то не стыдно? - Продолжал Торп. - Сатана простит. А теперь выйди немедленно. - Все же отец был прав... Вы, Аддамсы... ненормальные. - Он разворачивается, цепляется за книгу, что лежала на тумбе. Та падает с сильным грохотом. Энид, лежащая рядом с девушкой, приоткрывает глаза и отрывает сонное лицо от подушки. Ее шея в темных пятнах, плечи в укусах. Да и сама Аддамс не отставала от нее.       Блондинка сначала улыбается, глядя на Уэнсдей, а затем с ужасом вскрикивает, замечая парня. - Да как ты смеешь?! Пошел вон! - Брюнетка сжимает в кулаках одеяло. Была бы она одета... уже давно бы встала и разобралась с парнем силой, а не словами. - Променять меня на девчонку... - Повторял он как мантру. - На девчонку... Девушка...       Ксавье заострил внимание на блондинке, что спряталась за спиной Аддамс. Нахмурившись, парень бросил что-то на пьяном языке и захлопнул за собой дверь.       Аддамс еще долгую минуту не отрывала глаз от двери. Сердце билось о ребра. Голова болела от ужаса и страха. - Уэнсдей... Я... - Все хорошо. Все будет хорошо. Он пьян. Он просто уснет, а проснется и все забудет. Он забудет, Энид. Ксавье все забудет. - Брюнетка уткнулась в изгиб шеи Синклер, вдыхая аромат кожи. - Все хорошо... Я люблю тебя, слышишь...       И Энид слышала. И Энид верила. Верила и в любовь, и в то, что пьяный парень все забудет.       Одевшись, девушки позавтракали. Теплый чай и круассаны из пекарни на первом этаже. На улице пахло дождем. В квартире - выпечкой и уютом. Уэнсдей писала до обеда, пока Энид не отрывала от нее глаз. Она касалась своей шеи изредка, когда заостряла внимание на покусанных губах. И сглатывала, когда отрывала взгляд от них, переводя их на ключицы, что покрылись темными отметками.       После вечерней прогулки, вернувшись домой под ночь, Аддамс нахмурилась, вспомнив о том, что должна была сделать еще неделю назад. - Завтра утром отправляйся домой. - Что? - Энид не поняла, села на кровать и положила руки на талию девушки, что стояла перед ней. - Я заеду в издательство, отнесу пару бумаг. А ты... забери необходимые вещи у матери и возвращайся. - Подожди, ты имеешь ввиду... - Переезжай ко мне. Чего медлить? - Она кладет руки на плечи девушки. - Зачем тебе жить там, где ты чувствуешь себя как в клетке. - Уэнсдей... - Энид улыбается и тянется к мягким губам.

      ***

      На утро, попрощавшись, девушки разошлись по разным сторонам. До издательства Аддамс идти не меньше часа. А Энид до дома на час больше. Уэнсдей пыталась настоять на такси, но Синклер четко дала понять, что желает прогуляться и обдумать, как не попасть на ссору с матерью. Уэнсдей согласилась.       Идя к себе, Энид все никак не могла сосредоточиться. Она то и дело касалась шеи, задумывалась, улыбалась самой себе.       А когда вошла в квартиру, то вышла из мыслей из-за громкого крика матери. - Я не собираюсь тебе ничего объяснять. - Отвечает блондинка на долгий громкий монолог. Проходит в комнату в обуви, лишь пальто оставляет в коридоре. - Ты смотри на нее. Совсем с ума сошла! Ты хоть знаешь какие слухи по городу ходят?! - Плевать мне, что кто говорит. Когда же ты уже поймешь?! - Срывается Энид на крик.       Она впопыхах кидает в сумку одежду, которая попадается ей на глаза. Эстер же толкает дочь в стену, сумка падает из рук на пол. Женщина цепляется руками за светлые волосы и кричит в самое ухо. - С кем ты там ходишь?! У кого ты ночуешь? Тебя, малолетку, с девушкой в постели застали. А тебе не стыдно!       И Энид замирает. Знает. Неужели знает? Неужели все знают? Нет-нет. Просто... Совпадение. Мать любила глупости придумывать... - С-с какой девушкой? Совсем из ума вышла? - Спрашивает Энид, поднимая сумку, когда мать со слезами на глазах, хватается за свою голову. - С твоей это чертовой писательницей! Знала я... Знала, что из-за иностранных книжек совсем голову потеряешь! С девушкой... в одной постели...       Энид делает глубокий вдох. - А ты все продолжаешь слухам верить? - Врет матери в глаза. Знает, что врет. А по-другому не может. - Однажды скажут, что я убийца. Тоже поверишь? Сама меня за решетку отправишь?       Эстер смотрит дочери в глаза и сама уже не понимает, что и думать. А блондинка не ждет. Обходит женщину, накидывает пальто и выбегает из дома. На ссору с матерью ушло слишком много времени. Уэнсдей наверняка уже была дома.       Знает. Знает! Все знают!       Девушка бежит в сторону парка, не обращая внимания на взгляды, что некоторые люди бросали ей в спину. В голове сотня мыслей. Неужели парень-художник все же проболтался своим пьяным языком? Энид была готова накричать на него, что есть мочи. Какое ему вообще дело? Какое дело всем окружающим? Девушка забегает на территорию парка и теряется среди деревьев.

***

      Уэнсдей выбегает из издательства. Ее провожали насмешками и взглядами отвращения. Она, не думая, закинула все свои записи в мусорку, что попалась ей по дороге до дома. Пройдя до конца дома, девушка перешла на бег. Ей было плевать на светофоры и проезжающие мимо машины, что сигналили ей. Ксавье. Гребаный художник. Девушка была готова проклинать его вечность. Проболтался. Хватило же ума проболтаться! Ладно. Сейчас это не важно. Ей нужно добежать до дома раньше Энид, собрать вещи и исчезнуть. Исчезнет она, исчезнут и глупые насмешки в сторону Энид. Аддамс было не важно, что теперь ее имя, возможно навсегда, перечеркнуто во всех издательствах. У Энид же все по-другому. У нее на плечах не просто глупые детективы. Она теперь руководит всемирноизвестным бизнесом. Не нужно ей пятнать свою репутацию. Пропадет Уэнсдей, пропадут и слухи. Люди сами для себя придумают оправдание. "Просто молода. Была пьяна. Согласилась по глупости." Что угодно. Пусть даже саму Аддамс винят во всех смертных грехах. Лишь бы не Энид.       Добежав до дома, брюнетка поднялась на последний этаж так быстро, как только могла. Захлопнув за собой дверь и не раздеваясь, она проскочила в комнату. Не одежда ей сейчас была нужна. Не ее вещи. Лишь лист и ручка.       Аддамс писала быстро и размашисто. Не обращая внимание на пропущенные запятые или буквы. Ей нужно было быстро донести мысль и исчезнуть. На середине пути ее отвлек звук открывающейся двери. Не успела. Не успела! - Ты дома? - Раздался пьяный голос. Ксавье прошел по коридору шатаясь и заглянул в комнату девушки. - Давай... Уэн...       Парень подавился собственными легкими, когда девушка толкнула его в грудь, и тот врезался спиной в стену. Закашлялся, схватился и сжал в руках рубашку, что была облита алкогольным напитком. - Чтоб ты... Чтоб тебя.... - Уэнсдей не могла никак собраться с мыслями. Да и не до него ей было. Пускай парень делает что хочет. Живет где хочет! Она уезжает, прямо сейчас. А Ксавье из-за собственной глупости, будет еще две недели ходить по улицам. - Ты злишься... - Спрашивает он, когда девушка возвращается к письму. - Пошел к черту, бесполезный ты кусок человеческой плоти. - Проговорила она, ставя точку на последнем предложении. - Собирай свои грязные вещи и выметайся отсюда. Чтобы я тебя больше никогда не видела, недоделанный художник. - Я же для твоего блага старался! - Ты лезешь не в свои дела, Ксавье. - Девушка кидает сумку на пол и поворачивается к парню. - Это не твое дело, слышишь? Обиделся, что я тебе отказала? Эго я твое зацепила? Себе же хуже сделал. Собирай вещи - иначе я их в окно выкину. Вместе с твоими холстами и мольбертом. - Куда ты... Уэнсдей. У нас же еще две недели... - Он покачнулся, но прошел за девушкой в ее комнату. Аддамс в спешке кидала попавшиеся под руку вещи в сумку. - Да. У тебя еще две недели. И ты будешь жить на улице. Из-за собственного идиотизма. Не обращайся ко мне по имени. - Она говорит это быстро, застегивая сумку. - Не смей даже приближаться к дому моей семьи. Иначе, клянусь, я сожгу тебя заживо. - Ну и катись к черту, слышишь! - Кричал он ей в спину, когда брюнетка зашла на кухню. - Катись на все четыре стороны! - Это ты катишься на все четыре стороны. У тебя минута, чтобы собрать вещи.       Но парень, кажется, ничерта не понимал. Он глупо глядел девушке в глаза. И нервы у Аддамс лопнули, как гитарная струна. Уэнсдей, толкнув парня, что тот вновь влетел в стену, зашла в его комнату и распахнула окно. - Не смей т-трогать! - Кричал он заплетающимся языком. - Живи, где хочешь. Спи, где хочешь и с кем хочешь. Это не мое дело, не мои проблемы. Гребаный пьяница... - Возмущалась она себе под нос. Ксавье любил выпить после того, как у него выходило добиться определенного успеха. Но еще никогда он не напивался до такой степени. И где он только пропадал ночами? С каким другом он гулял? Что это за друзья такие, которые опускают тебя на самое дно? - И повторяю. Только появись у дома моей семьи. Я сожгу тебя там же. - Тварь... - Выдыхает он, подбегая к окну. Смотрит вниз, а потом опускается на колени, держась за голову. - За что же... Я же столько-столько работал...       Девушка смотрит на парня пустыми глазами, крутит в руках связку ключей и выдыхает. - Беги, пока не украли. - Говорит она ему в спину.       И Ксавье подрывается с места. Выбегает из квартиры и спускается по лестнице, кажется, спотыкаясь. Аддамс же берет в руку сумку, во вторую - письмо. Смотрит на себя в зеркало. Натягивает на голову шапку, а на лицо шарф. Видны лишь мокрые глаза. Выходит из квартиры, закрывает дверь на ключ и прижимается к ней лбом. - Не таким я хотела запомнить Париж... - Выдыхает девушка и кладет письмо на коврик подле двери. - Прости меня... Это я во всем виновата.       Извиняется пустоте, а затем спускается по лестнице, заворачивает за угол и теряется среди людей, натягивая шарф на лицо посильнее. И сердце замирает, когда она замечает краем глаза выбегающую из парка, ей на встречу, блондинку. Но Энид пробегает мимо, не замечая девушку среди толпы.

***

      Энид залетает в подъезд, задевая выходящего человека. Тот кричит ей что-то в след. Но ей все равно. Она добегает до этажа под крышей, врезается в дверь и дергает ручку.

Ничего.

      Дергает снова.

Ничего.

      Сердце забилось чаще. Неужели еще не вернулась? Как так... Уэнсдей же говорила, что закончит все быстро! Нет-нет. Как же так? Но затем голубые глаза опускаются вниз. Девушка замечает белый лист, нагибается и берет его в руки. Пробегает по нему глазами. Снова и... снова. Еще раз и еще. Почерк Уэнсдей. Но слова... вся эта спешка. Словно не ее. Словно Аддамс заставили все это написать.             "Энид, прости, что все так получилось. Не этого я хотела. Ни для тебя, ни для себя. Но так вышло. Это из-за меня мы попали в эту передрягу, поэтому и распутывать все мне. Я в тот день обратилась к тебе. Это моя вина. Не знай ты меня - вряд ли бы сейчас стояла у моих дверей, читая это. Ксавье - глупец. Я обещала, что он не расскажет. Но видимо, я слишком плохо его знала все эти годы. Он пьяный дурак. И все вышло абсолютно не так, как я хотела. Извини. Извини меня, Энид. Я уеду. Далеко. И ты меня больше никогда не найдешь и не увидишь. После этих слухов меня, скорее всего, запретят во всех издательствах. Так что, прошу, храни те книги, что у тебя еще остались. Мне будет от этого приятно. Я уезжаю не потому что струсила, а потому что хочу сберечь тебя. Я уеду и про меня забудут, слухи уйдут так же быстро, так что тебе незачем переживать. Все уладится и успокоится. Просто подожди. Пообещай мне, что подождешь и продолжишь работу. Прошу, живи как раньше. Не думай обо мне. Влюбись в другого хорошего человека, из-за которого твоя жизнь не станет насмешкой для других. Я же буду молча любить тебя. Просто потому что никогда не смогу полюбить кого-то еще. Но не бери с меня пример, хорошо? Прости меня, прошу, прости. Не этого я хотела, когда влюблялась в тебя. Perdonami, amore mio."       Энид поджала губы и катилась по двери вниз, сев на коврик. Она сжала письмо в руках, уткнулась в поджатые колени и заплакала. Сердце заболело от мысли, что Уэнсдей больше не будет ждать ее вечером на лавочке. Что прогулки закончены. Аддамс больше здесь нет. Уэнсдей уехала. Она исчезла, как и обещала. Исчезла, словно ее и не было. Энид сжала левой рукой рубашку и закричала навзрыд. Плевать ей было на соседей, что могли выйти. Могли, но не выходили. Всем было плевать на нее. На нее всем всегда было плевать. Родителям, братьям, старым школьным друзьям. Абсолютно всем. Всем, кроме Уэнсдей. Но и той больше здесь не было. Мир вновь стал серым. И запаха больше никакого не было. Девушка смяла письмо и убрала его поглубже в карман пальто. Больно. Оно словно тянуло ее к земле. Как же больно. Как же хотелось биться и кричать. Почему? Почему всем было дело до того, что две девушки делали далеко от чужих глаз? Почему чертов художник не умеет держать язык за зубами? Возможно и умеет. Но он был пьян. Пьяные люди болтают все. Правду, искреннюю. Поэтому Энид не любила пьяных людей. - Ты чего ревешь? - Спросил мужской голос. - Отойди от двери.       Энид поднимает голову медленно, вглядывается в парня перед собой и вскакивает на ноги. - Ты! Из-за тебя это все!       Она толкает его, а тот успевает лишь зацепиться рукой за перила, лишь бы не скатится вниз по лестнице. - Я свою подругу от тебя спасал! - Замолчи! - Девушка смотрит ему в глаза, сжимая ладони в кулаки. - Не касалось это тебя!       Энид не хотела его видеть. Не хотела его слышать. Она, не взяв даже сумки, сбегает вниз по лестнице на свежий воздух. Останавливается за поворотом. Поднимает глаза к небу, лишь бы вновь не заплакать.       Уэнсдей уехала. Уехала. Ее больше нет. Нет и никогда не будет. Слезы сами катились по щекам, а мысли все не уходили. Не уходили, пока Энид вдруг не зацикливается на одном слове. Уэнсдей уехала. Уехала. Девушка жила в Америке. До туда она могла лишь уплыть. А чтобы попасть на корабль, нужно сесть на поезд и доехать до порта. Поезд. Аддамс должна была сесть на поезд и уехать.       Возможно, она уже давным давно сидела в вагоне. Но надежда была. Энид тут же останавливает мимо проезжающие такси и просит доехать до вокзала как можно быстрее, за дополнительную плату.       Водитель лишь кивает, принимая дополнительные купюры. Мужчина вжимает педаль в пол и обгоняет автомобили. Водитель останавливался лишь на светофорах, в остальное же время он обгонял мелькающий перед глазами транспорт, не глядя на скорость. Энид вжалась в сиденье и поглядывала в окно, изредка смахивая с глаз слезы. Она вспомнила о сумке, которую оставила там, у двери девушки. Но сейчас ей не было никакого дела до ее брюк и рубашек, что лежали в смуке. Заметив вокзал беглым взглядом, девушка тяжело выдохнула и забила пальцами о кожаное сиденье. - При... - Спасибо! - Выкрикивает девушка, захлопывая дверь с громким шумом. Водитель лишь растерянно глядел блондинке вслед. Энид же вбежала в здание, поднялась по лестнице и затерялась в толпе людей с чемоданами и сумками.

***

             Билет "Париж-Гавр" был приобретен пару минут назад. Аддамс шла вперед, отбивая ритм подошвой о бетонный пол платформы. Девушке безумно повезло. Она купила билет за полчаса до отхода поезда. Ей не хотелось сидеть на местах, которые предназначались для ожидания. Она шла вперед по платформе, вслушиваясь в шум уезжающих поездов и ощущая холодный ветер. Осенние листья опадали, ложились на рельсы, и взлетали назад к небу, стоило поезду тронуться.       Уэнсдей вглядывалась вдаль. Пустые глаза лениво ползали по зданиям и деревьям. А мысли были где-то далеко от вокзала. Где-то в ее квартире, на кровати, ночью с приоткрытым окном. Брюнетка ударила себя по лбу и нахмурилась, сглотнула ком в горле и выдохнула нервно, сдерживая слезы.       Что спросят мать с отцом, когда девушка появится на пороге дома раньше нужного? Как объяснить про Ксавье? А про Энид? А вдруг родители знают? Да и пускай, если знают. Они ее родители. Они ее поймут. Всегда понимали. Подскажут, помогут. И на этот раз Аддамс примет эту помощь. Ей это нужно. Так сильно, что ее это саму пугало.       Стрелки наручных часов издевательски медленно делали круг. Минута, вторая, третья. Уэнсдей в какой то момент начала считать даже секунды. Но когда прошло пятнадцать минут, то развернулась и пошла назад к местам ожидания. Путь занял три минуты. Затем девушка вернулась обратно, тоже за три минуты. И того... осталось девять минут. Громкий голос сообщил, что поезд уже подъезжает. Но от этой новости сердце лишь упало ниже. Замолчало ненадолго, а затем забилось как бешенное.       Совершает ли она ошибку? Неважно. Она подумает и убьет себя тогда, когда будет далеко отсюда. Когда будет уверена, что не навредит Энид. Ужасное чувство било ее по вискам, но выдохнув, девушка заострила внимание на подъезжающем поезде. Шум переглушил звук ее сердца и мыслей. Желтые листья упали на платформу. Приезжие люди весело выбегали из вагонов, их встречали родственники и друзья. А кто-то, так же как и Уэнсдей, выходил в полном одиночестве. Брюнетка сглатывает и ожидает посадки, до которой остаются считанные минуты.

***

      Энид пробегает мимо кассы с билетами, кассирша выглядывает из окошка и непонимающе смотрит вслед убегающей незнакомки. Девушка огибает людей в ярких и тусклый куртах и пальто. В шапках и шарфах. Родителей с детьми, шумных подростков, сонных взрослых. Ни до кого из них Энид не было никакого дела. Она искала лишь одну фигуру. Фигуру в черном пальто. Синклер перепрыгивает через чью-то упавшую книгу, огибает высокого человека в ярко-зеленой куртке и бегает глазами по всему, что ее окружает.       Ей нужно черное пальто, черные волосы, невысокая девушка. Не могла она уже уехать. Не могла! А может она просто не на этом вокзале? Нет-нет. Как же так? Он же ближе всего к ее дому! Оббегает мальчика с машинкой в руках и выбегает на платформу. Подъехавший, явно недавно, поезд принимал новых пассажиров. Энид в панике оглядывала всех, кто входил в поезд.       Мужчины, дети, женщины, девушки. И все в таких ярких куртках, клетчатых пальто и в шапках с глупыми узорами. Нет никого похожего на ее Аддамс. Вокруг пахло грязью, сигаретами, пускай и курить здесь было нельзя. Пахло пылью, противной сыростью и холодным чаем. Воняло креозотом. Так невыносимо, что голова болела. Отчаявшись, и сжав в кармане письмо, блондинка уставилась вперед. Наблюдала за прячущимися в вагонах людьми. Возможно, Аддамс уже сидела в вагоне, а может и уехала давно. Энид просто не успела. Она слишком долго бежала.       Слезы скатились по щекам, а губы превратились в белую линию. Ногти уперлись в ладони, письмо шелестело в кармане пальто. Как же ей хотелось закричать. Во все горло. Прокричать ее имя. Чтобы Уэнсдей услышала и выбежала из вагона. Но с губ слетел лишь тяжелый выдох.

Уэнсдей уехала. И она ничего не может сделать.

Она может поехать за ней в Америку. Но куда? В какой город? Америка большая. Огромная! Где ей искать писательницу? Возвращаться домой к матери совершенно не хотелось. А кроме родительской квартиры, дома у нее не было. Почему Уэнсдей бросила ее? Почему не поговорила? Почему решила все за них двоих?!

Почему она уехала?

Оставила ее одну.

Один на один с жестокостью мира.

Энид почувствовала себя маленьким ребенком.

Брошенным.

Беспомощным.

И одиноким.

У нее никого не осталось. Не было даже дома.

И не было человека, в которого она так отчаянно влюбилась.

      Затуманенные от слез глаза, продолжали вглядываться в толпу. Но она превратилась в одно сплошное пятно. Яркие и темные куртки смешались с такими же чемоданами и сумками. Энид смахнула с глаз слезы, чтобы лучше видеть, казалось бы, бесконечную очередь. Но затем переводит взгляд дальше, к красивым колоннам, возле которых столпились люди. Голубые глаза цепляются за темную макушку. Затем за такую же куртку. И сердце словно останавливается. Девушка-брюнетка оглядывалась, затем смотрела на свои часы и вновь оглядывалась, словно ждала кого-то.       Нет. Девушка слышала медленный стук собственного сердца, который сопровождался ее громкими шагами, что отражались в ушах эхом. Она перестала слышать шум окружающих, чувствовать креозотом, что пах на всю округу. Ускорившись, девушка протиснулась между двух женщин с детьми, обошла чемодан, не сводя глаз с черного пятна. Нет-нет... А вдруг ей кажется? А вдруг не стоит? Но она делает еще два шага и переходит на бег. Ей не кажется. Она успела. Успела же...              Девушка врезается в чужое тело, обнимает, прижимает крепче и утыкается холодным носом в шарф на шее. - Уэнсдей... - Шепчет она в теплую ткань. - Уэнсдей...       Аддамс в ответ молчит. Долго. Очень долго. А затем медленно приподнимает руку и цепляется за чужое пальто, стискивая в пальцах ткань. И от одного этого действия в ней что-то умирает. Рассудок и весь здравый смысл. Отпустив сумку из второй руки, девушка обвивает руки вокруг шеи блондинки. - Энид... Amore mio. Mia cara...- Шепчет она, но Синклер ее не понимает. - Не должно тебя здесь быть... Не должно, слышишь? Поезд... Он совсем-совсем скоро будет здесь.       Брюнетка знала, что поезд задерживается. Все тот же громкий голос сообщил им об этом буквально через пару минут после того, как сказал, что поезд приближается. И боже. Она была так благодарна тому, что он задерживается. - Нет... Не уедешь! Без меня не уедешь... - Шепчет она в шарф. В сырой, от ее собственных слез. - Забери меня с собой. Увези. Прошу тебя, Уэнсдей. - Ты сама себя сейчас губишь, как же ты не понимаешь? - Плевать мне! Я погублю себя сильнее, если тебя отпущу. - Твой бизнес, твоя семья... Все твои дела, они здесь, в Париже. А я не могу больше здесь оставаться. - Шепчет брюнетка, поглаживая дрожащие плечи. - Я места себе не найду. Мы вместе его здесь не найдем. - Плевать мне на все! Давай просто уедем, я прошу тебя, Уэнсдей... - Плевать мне на мать и братьев, на бизнес, который лишь тянул меня ко дну. Пусть мать сделает то, о чем всегда мечтала. Пускай отдаст все старшему брату. Я люблю тебя, Уэнсдей. Люблю, понимаешь?       И Уэнсдей понимает. И жмурит глаза, прижимаясь крепче. Сумка лежала где-то возле ног. Билет в кармане перестал быть тяжелым грузом, так же, как и письмо. Холодный октябрьский ветер гонял желтую листву, продувал сквозь пальто. Но девушкам было так тепло. И так все равно на этот глупый ветер. - И я люблю тебя, mia cara. - Шепчет девушка, отпрянув и взглянув на теплые губы, сырые щеки и красноватые глаза. - Тебе нужен билет...       Энид смотрит на нее сырыми глазами и улыбается, наклоняется слегка, касается холодной щеки губами и шепчет вновь что-то в шею, переплетая их пальцы.       И плевать ей было на неугомонную мать, на братьев, на отца, что всегда молчал. Плевать ей было на обещание и на весь бизнес. Пусть женщина подавится всем этим. Пусть делает так, как посчитает нужным. Энид, сидя в купе, было все равно на то, что осталось в Париже. Переплетая пальцы и глядя на Уэнсдей, девушка думала лишь о том, что будет дальше.