***
Поцелуи Аки всегда по вкусу были как что-то сладкое. На это раз в мгновении Хару почувствовал вкус цитрусового сока на кончике языка. Кисло, но с добавлением сахара. Щеки после такого пылают и хочется прикрыть лицо руками, чтобы не показывать этого смущения. Хотя что бы Хару не сделал, все было бесполезно перед Аки. И это выбивало из калии ещё сильнее, заставляю отворачиваться и бормотать что-то бредовое Люди целуют только тех, кого любят. Они могут целовать либо родственников, либо тех, с кем состоят в отношениях. И в этом тезисе не было и намека на подвох, как сказал бы обычный человек. Сказал бы он, но не Хару. Происходящее между ним и Аки – что угодно, но только не отношения. Просто не хочется называть это так. Отношения по структуре своей подразумевают ответственность и выносливость, и это точно не то, что хотел видеть Цугино. Но если Аки называет это отношениями, то ничего страшного. Ему-то уж точно лучше знать Натура Аки была уж точно не той вещью, которую Хару мог понять. Жили бы они вместе год, десятилетие, век, а может и всю вечность – Цугино все равно не был бы уверенным в себе до конца. И иногда казалось, будто бы эта его растерянность обижала Маэно. Он никогда этого не показывал и даже не оставлял намека между словами. Хотя Хару чувствовал эту натянутую струну, которая рано или поздно уж точно порвётся. Или же он просто драматизировал***
Про свое тело "Не люблю свое тело. Все оно какое-то неправильное, слишком пресное для того, чтобы считаться человеческим. Другие люди были наполнены соком, который и делал их внешний вид куда более ярким. Но про меня при рождении, похоже, забыли. Во мне нет того многообразия цветов и оттенков, как это было у других. Моя кожа не отражает лучей заката, а впитывает, из-за чего она приобретает морковный цвет, который бы не подошёл ни одному человеку. Вместо лиловых теней у меня лишь только нечто чёрное и нечёткое, делающее безобразный морковный оттенок только неприемлемее Не люблю принимать ванну. Мне совсем не нравится видеть свое тело обнаженным, поэтому предпочитаю не смотреть на него. Иногда хочется, чтобы оно растворилось в пене, которая густым слоем покрывает прозрачную поверхность воды. Это мерзко и неправильно. Если буду принимать ванну, непременно в полной мере почувствую собственную порочность, порочность своего тела. Если не буду соблюдать гигиену, стану куда более мерзким. Запах и проблемы с кожей будут, пожалуй, ещё ничем лишь только потому, что куда большую опасность для меня представляют мысли Аки никогда не видел меня обнаженным, даже в те моменты, когда мы спали в одной кровати. Это, пожалуй, совсем безобидно, ибо пижама может скрыть мои дефекты хоть частично. Он никогда не спрашивал об этом, а я и не говорил. Не уверен, что смогу сказать что-то внятное насчёт слишком долгих ванных процедур и вечного поправления рукавов пижамной рубашки. Мне нечего скрывать, но и до демонстрации это тоже никогда не дойдет Это странно В детстве они часто называли меня уродом. Говорили, что я не стою и пуговицы с их рубашек. Я смотрел на свою одежду и от ее вида мне почему-то становилось так горько, что от кома в горле сводило дыхание. Было страшно. Играя на детской площадке я мог измазать все ноги в песке. Даже грязь была красочнее. Потом раздирал их в кровь. И только увидев порозовевшие колени, только рассмотрев, как алая жидкость смешалась с пылью, я почувствовал удовлетворение. Раны не смоются водой, они будут со мной ещё несколько дней. Единственное, что напоминало мне о собственной человечности Но не всякий красный мне подходит. Все ещё не могу смириться с алым оттенком на щеках после поцелуев. Аки это подходит, но уж точно не мне. Разве ему не стыдно за меня? Пускай я и дальше остаюсь серым человеком без всяких амбиций и личности как таковой, но это только ради других. Хах, я никогда не смогу принять свое тело. Если бы я только был чем-то другим..."