writober2023

      У Сокджина редко бывали гости, пока Намджун не повадился оставаться у него, как в постоялом дворе.       Друзья сейчас живут в других провинциях, знакомых Джин домой не водит. Поэтому когда в доме начала появляться пыль на полу, он по первости думал, что его грабят по ночам. А то был всего лишь Намджун, оставляющий у него ни что иное, как заработанные деньги. Куда ни залезь — везде мешки с золотом.       — Да что ты за человек такой! Можно же было хотя бы предупредить, уж молчу про спросить, — возмущался тогда Сокджин, встретившись с ним в ближайшем баре.       — Не было времени спрашивать, но, ладно, — закатывал глаза Намджун, — можно оставить у тебя моё золото?       — Можно, и, смотри-ка, у тебя даже ничего не отвалилось от того, что ты спросил.       Как выяснилось, у Намджуна есть сараи, в которых он ночует в некоторых городах, но в Аллие ночлежкой он не обзавёлся. Столичные цены на жильё, даже самое убогое, противоречили лимиту, который Намджун сам себе установил.       — И на что же ты копишь? У тебя золота достаточно, чтобы купить нормальный дом, — спросил как-то Джин, на что Намджун совершенно серьёзно ответил:       — Замок. Мне не нужен дом, я хочу замок.       Услышав это, Сокджин сначала подумал, что Намджун привереда редкостный, а после заметил: сколько бы он не спрашивал, почему именно замок, Намджун увиливает от ответа. За этим явно есть какая-то история, которой пока Намджун не готов поделиться.       Сначала они просто вместе выпивали в таверне и Джин позволял прятать у себя золото. После Намджун стал оставаться переночевать или пожить, а потом в один день постучал в дверь, наспех кинул Сокджину свои вещи и побежал на «дело», крича, что вернется через три дня. Так Сокджин стал перевалочной базой для наемного убийцы.       Сама мысль, что Намджун действительно убивает людей, долго приживалась в голове и сердце. Для Сокджина убийство — это непостижимое действие, на которое он не способен. Как бы человек не был ужасен, он не сможет своей рукой взять кинжал и заколоть его насмерть, перерезать чьё-то горло или утопить. Даже отравить… Сокджина изгрызёт совесть, так поступают только крайне плохие люди без чувства морали.       Но Намджун совершенно точно не плохой и в нём есть мораль. Он никогда не отвечает Сокджину на вопрос «как прошло?» развёрнуто, обычно он улыбается с лёгкой грустью и говорит:       — Ну забивай этим свою светлую голову.       Сокджин хочет не забивать, но ему не спокойно от того, что всем этим полнится голова Намджуна. Не просто рассказами и словами, не страшными историями, а настоящими картинками, воспоминаниями. В голове Намджуна есть отпечаток ощущения крови на руках, чьих-то предсмертных хрипов, лиц в агонии и ненависти, ощущение сжимающих его плечи пальцев перед тем, как сила из них уйдёт. Намджун живёт этим и не делится, Сокджин в какой-то момент стал искренне переживать — не раздавит ли это Намджуна однажды.        Сокджин готовится идти спать и осматривает первый этаж. Он выставляет на видное место веник и тряпку, чтобы Намджун сразу убрался в его доме, как только притащит что-то на своих ботинках. Память подбрасывает ему ночь, когда он впервые поймал Намджуна, как тот возвращался с дела.       

*Flashback

      Грохот с первого этажа заставляет Джина проснуться. Он распахивает глаза, понимая, что ему не показалось, садится на кровати и прикасается в свето-камню у своей кровати. Шум доносится снова, и в Сокджине нет страха — только желание дать воришке хороших пинков.       Но, если не врать, то немного страшно. Всё оружие Сокджина непродуманно перенесено на склад после инвентаризации, а из средств обороны у него в комнате остался один только канделябр. Справедливости ради, Джин не был готов к тому, что именно на этой неделе кому-то впервые за всю жизнь захочется ограбить его дом.       Вооружившись канделябром, Сокджин босиком спускается по предательски скрипнувшей лестнице. Он немного закатал домашние штаны, чтобы ненароком не споткнуться о них, как происходит довольно часто, ведь Сокджин не будет ушивать штаны, в которых спит.       Он крадётся по лестнице, пока не выходит в комнату, опасливо оглядываясь. С кухни слышится шорох, Джин идёт в ту сторону и замечает, что там горит свет. Канделябр наготове, Джин выскакивает из-за стены, замахивается, но в комнате пусто. Неужели, теперь мыши добрались и до его дома?       — Чего проснулся?       Сокджин подпрыгивает, едва не вскрикнув. Канделябр падает на пол с жутким грохотом, от которого, кажется, проснулись все соседи. Намджун притаился за его спиной: на его лице размазаны пятна крови, словно он неудачно пытался их стереть. Одежда мокрая, с наплечников свисает тина и водоросли, торчит кусок запутанной рыболовной сети, на которой болтается мелкая рыбёшка.       — Что за?.. — Скоджин растерян его видом и одновременно возмущён лужам на своём полу, — какого чёрта? Это что, гарпун? Ради Аллеи, что за запах…       — Скажем так, было чуть сложнее, чем я думал, поэтому я больше вряд ли возьмусь за морские заказы.       Сокджин зажимает нос, чтобы спастись от жуткой вони рыбьих потрохов. Побрезговав, Джин протягивает руку и делает попытку снять сеть, но та крепко запуталась на креплении наплечника к корсету.       — Что бы это не значило, зачем ты притащил орудие убийства? — Шипит Джин, как будто кто-то мог их услышать. — Ты же всегда избавляешься от них!       — Это мой гарпун, — Намджун прижимает к груди орудие, защищая от Сокджина. — Я не выбрасываю своё оружие!       — Почему ты не мог хотя бы помыться в море? Какой ужас, — причитает Сокджин и берт ближайшую тряпку, прикрывая ей нос, но ничего уже не может избавить его ощущения этого запаха.       Намджун таращится на него, как на дурака:       — Ага, в ледяной воде? Разбежался. К тому же, я немного торопился уплыть с тонущего корабля, на котором немного убил придурка, ловящего русалок.       — Не желаю слышать подробностей! — Сокджин показательно закрывает одно ухо свободной рукой, — однако сейчас ты и у меня не помоешься, до утра не будет нагрева.       — Бани тоже закрыты, — жмёт плечами Намджун, — поэтому я просто пойду спать.       — Ты совершенно точно не пойдёшь спать в таком виде.       — Ещё как пойду. Я с ног валюсь.       — Намджун, — Джин преграждает ему путь с кухни, — я не пущу тебя в кровать, мне придётся её выкинуть после этого, ты не посмеешь.       Намджун устало возводит глаза к потолку и начинает канючить, как капризное дитя:       — Мы купим тебе новую кровать, только, умоляю, дай мне пойти поспать.       — Да если ты так поспишь, мне придётся купить новый дом, иди и мойся в холодной… — настаивает Сокджин и замолкает, замечая копошение у Намджуна за спиной. — А это ещё что?       — Что там? — Намджун оборачивается, осматривая кухню за своей спиной.       Джин смотри на его шею и не знает, как отреагировать на щупальце, свисающее на шее Намджуна. Оно прицепилось к нему сзади, и тот, видимо, второпях даже не обратил на это внимания.       — Я не припомню, чтобы ты говорил о боязни морепродуктов, — неуверенно говорит Джин, указывая пальцем ему на шею, — но у тебя тут…       — Что там? — не понимает Намджун, трогает себя за плечи, Сокджин сдаётся и берёт всё в свои руки.       — В общем…       Он берёт со стола вилку и вытягивает длинное щупальце ему на плечо, которое всё ещё извивается, подобно ящеричному хвосту. Лицо Намджуна вытягивается, он таращится на щупальце и начинает ощутимо паниковать.       — Сними его! — голосит он, не обращая внимание на просьбы Джина быть потише, — сними его, Джин, снимай его с меня к чёрту.       Сокджин ловит скользкое щупальце руками:       — Да не снимается! Оно присосалось.       — Отсоси обратно, — у Намджуна глаза, полные ужаса, будто щупальце намеревается высосать его жизнь.       — Не дёргайся, я сейчас срежу…       — Не надо резать, я не доверяю тебе нож!       

*

      Сокджин хихикает над этим. Теперь он запугивает Намджуна, что оставит живого кальмара на столе, если он еще раз натащит гадости в дом. Намджун исправно пользуется тряпкой и метлой, чтобы к пробуждению Джина всё было так, как прежде.       Не проспав и пары часов, Сокджина снова будит грохот входной двери. Сомнений, что это Намджун, у него нет, поэтому он остаётся лежать в кровати. Поворочавшись некоторое время, Джин начинает вслушиваться в звуки дома: после хлопка входной двери больше ничего не было слышно.       Тишина насторожила его, и он садится. Может, показалось?       Сокджин надевает домашние сандалии и сонно спускается на первый этаж, стараясь не создавать лишнего шума. Света нет ни в гостиной, ни на кухне, Джину приходится взять с ближайшей тумбочки небольшой свето-камень, чтобы осмотреться.       Едва слышимый шорох у входной двери заставляет Джина выглянуть в гостиную, откуда можно было рассмотреть коридор. Сокджин видит ссутулившуюся фигуру, сидящую под дверью, и недоумённо хмурится — Намджун настолько устал, что уснул так?       — Эй, не спи под дверью, как пёс, иначе…       — Прости. Давай позже.       Его голос Сокджин впервые слышит таким надломленным и тихим. Намджун пытался звучать уверенно, буднично, но слышимые слёзы в голосе выдают его. Сокджин подходит ближе и замечает, как напряжены его плечи и руки, которыми он обхватил голову. Лицо Намджуна опущено, на сапогах грязь, и рядом растекается тёмная лужа.       Джин опускается на колени перед ним приподнимает мантию на боку, рядом с лужей:       — Тебя что, ранили? Поднимайся, надо срочно обработать.       — Это не моя.       — Если она не твоя, какого чёрта её так много? — начинает закипать Джин и сам ощупывает его бок. — Тьфу, правда что ли не твоя? Чего тогда сидишь тут?       Сокджин неуверенно сглатывает комок в горле от волнения. Всё его поведение сейчас пропитано ложью: напускная обыденность и простота в голосе. Внутри него инстинкты кричат, что что-то не так, что-то случилось. Сокджину тревожно от незнания, от волнения за Надмжуна и от бессилия. Он собирает всю свою храбрость в кулак и говорит:       — Так, ладно, я не понимаю, что случилось, но, видимо, что-то плохое, и я хочу понять, насколько плохое, потому что я не могу просто оставить тебя тут сидеть в крови на полу, это как-то не в моём стиле жизни. Так что… двигайся, наверное?       Намджун издаёт звук, похожий на что-то среднее между смешком и всхлипом. Он поднимает голову и Сокджин чувствует, как ломается внутри от взгляда на его красные от невыплаканных слёз глаза. Намджун смотрит на него, плотно сжав губы, словно слова рвутся из него, но он не даёт им выйти.       — Это был ребёнок. Я не знал. Но это был ребёнок.       Опасаясь картинок убийств, Сокджин не слушает разговоры Намджуна с подельником в таверне. Но достаточно этих слов, чтобы сердце Сокджина забилось быстро, а после ощутимо больше начало бить по рёбрам. Кровь на полу, возможно, принадлежит ребёнку, перчатки Намджуна, вероятно, тоже в его крови.       Вся душа Намджуна в этой крови, и оттуда её не смыть водой, как с рук.       Джин неуверенно берёт его руки и за запястья подносит к себе. Он снимает с Намджуна кожаные перчатки и отбрасывает в сторону, теряясь, куда дальше деть чужие дрожащие руки, поэтому оставляет их в своих. Джин гладит большим пальцем тыльную сторону его ладони, говоря так же надломлено:       — Ты не знал.       Намджун зажмуривается и вновь роняет голову, бормоча:       — Я должен был.       — Но ты не знал, — повторяет Сокджин, но он не в силах сказать, что это не вина Намджуна. — Ты не знал.       Сокджин продолжает повторять это, как мантру, пока одной рукой обнимает Намджуна и его трясущиеся плечи, гладит по напряженной спине. Сейчас он чувствует, что Намджун младше него, что Намджун потерян, и стоит ему оступиться совсем немного, как он падает в пропасть.       У Сокджина есть своё место, есть своё дело и жизнь, в которой он знает, кто он. Сокджин чувствует себя целым, а человек перед ним рушится не прямо сейчас. Намджун уже был разрушен ещё до их встречи, а сейчас тихо крошится. Руины не станут разваливаться с грохотом — только ветшают и осыпаются с годами.       — Мы это переживём, — шепчет ему в волосы Сокджин и чувствует, как Намджун кивает. — Будет легче. Дай обниму тебя, пока ты у меня не посыпался, кто убирать то будет?       Смех сквозь слёзы кажется Сокджину искренним и хорошим знаком, что они в порядке. Он держит Намджуна, продолжая гладить по спине. Тот спрятал лицо у Сокджина в изгибе шеи и бормочет что-то бессвязное. Сокджин просто соглашается со всем.       Они неудобно сидят на полу и через некоторое время у Сокджина уже затекла поясница и зад. Он успокаивает своего драгоценного человека после того, как тот совершил детоубийство на заказ и после пойдёт ещё забирать за это деньги. Сокджину кажется, что его жизнь стала сумбурнее и, вместе с этим, наполнилась яркими цветами. Какие-то жёлтые, как рассвет, который они Намджуном встречали вместе после ночи в таверне, какие-то алые, как кровь, размазанная у Сокджина по полу. Иногда эти краски домашние и тёплые, как вечера, которые они проводят за чтением и разговорами, иногда раздражённые, как пыль на полу после похождений Намджуна. Иногда это радость и смех, который вырастает в Сокджине от забавных историй о приключениях, иногда это вдохновение, которое Сокджин находит, задумываясь, не отправится ли им вместе в путешествие? Он страшился один, но наёмный убийца под боком добавляет храбрости.       Сокджин не знает, как долго это продлится. Ведь люди могут уходить и оставаться. Намджун постепенно успокаивается и Сокджин говорит ему то, что на сердце, надеясь, что это будет взаимно.        — Оставайся. Пойдём спать, а утром мы со всем разберёмся.