Быть с тобой — самоубийство

Киса полтора года назад музыку начал писать. Сначала тупо на гитаре что-то бренчал, потом и мелодии пошли, а там и текста. Великим композитором он не стал конечно, пара тысяч подписчиков в паблике в ВК, но это ему особо и не важно. Он гордился конкретно своей музыкой. Это всегда было чем-то личным… Мечта его детская была — музыкантом стать. Пока все готовятся к экзаменам и выстраивают своё будущее, Киса пытается аккорды новые выучить и замиксовать прикольно. Прям музыкантом он себя называть побаивался, но во снах всё равно на больших московских площадках прыгал, концерты давал. Последние полгода правда не выпускал ничего совсем, но вот, неделю назад наконец альбом релизнул. Самый долгий по написанию и самый тяжёлый морально. Хэнк на экране, в истории в телеграме: криво, явно пьяно улыбается, девушка его на видео смеётся — Маша, а на фоне трек Кислова играет. Боря это специально. Больно. Хочется Боре ебало расквасить в мясо. Киса с Машей этой год встречался. Близки они очень были, только разошлись на негативной ноте. Киса её бросил, когда любовь свою осознал совершенно не к тому человеку. Ваня попытался помягче, мол, не сошлись они характерами, могут остаться друзьями, а Маша кричала, что он козёл, с которым ей надо было давно разойтись. Может, она и права. Он то думал, что любит Машу пиздецово, пока не стал на Борю засматриваться часто: в школе, пока тот в баскетбол с парнями на физре рубился, на уроках, на тусовках, и ощущения какие-то странные были всегда, когда они вместе время проводили. Покалывание какое-то жуткое, но жутко приятное, где-то внизу живота. И счастье. Думал, что любит Машу пиздецово, а оказалось, тупую дружескую симпатию с любовью перепутал. Как сейчас помнит, в голове тогда каша была. Вроде, обычное пьяное видео с кривляниями, а Киса дрожит весь изнутри, на душе густая смесь из гнева и будто предательства. Реветь хочется, как суке последней, но не может даже слезы проронить. Хочется на куски себя разорвать нахуй, чтобы кровь везде и внутренности по полу разлетелись. Борю разорвать сначала, а потом себя. Не может он больше. Колотить подушки всяко лучше, чем тупо плакать, он же не слабак, верно? Он Борю любит уже несколько лет. Нет уверенности, когда точно это началось, но точно пиздец давно. Так любит, аж скулы сводит. Улыбка Хэнка прекрасная всегда – неважно, когда и кому. Хэнк будто светится всегда изнутри, приятный такой, комфорт в теле человека. С ним рядом тепло. Ване улыбался раньше всегда. Раньше любовь эта чем-то до ужаса светлым казалась, согревающей была, хоть и пидорской. Сейчас ассоциации лишь с пожирающей тьмой, которая разъест тебя до костей, да и кости не пощадит. Из самого сердца медленно пожирает заживо. Тошно. Полгода назад он улыбался ему, кажется, в последний раз. Тусовка у кого-то на хате полным ходом идёт: басы из колонок ебашат, рэп про сучек и наркотики, по стандарту, и все бухие до ужаса. Киса, пошатываясь, на балкон покурить вышел, замечая там Борю, который еле на ногах может стоять. — Бля-я, Хенкалина, да ты в говно-о… — Да ты не лучше, Кис. — Хэнк смеётся, куда-то в окно мыльными от алкоголя глазами смотря. Смех у него приятный. И улыбка красивая очень — Кис… — он взгляд на Кислова переводит, переставая улыбаться. — М…? — Их лица в катастрофически маленьком расстоянии. Боря переводит взгляд на его губы. Пара секунд молчания, и он целует его. Жадно, но чувственно до пиздеца, а у Кисы, кажется, ноги задрожали, и непонятно, повлиял ли на это алкоголь. Ваня отвечает на поцелуй, вмиг выбрасывая начатую сигарету куда-то в окно. Горький вкус спирта и нелепые, пьяные стычки языками. Лыбятся оба. На утро голова болит пиздец, ещё и спина в придачу – нехер спать на твёрдом диване на левой хате. Все спят ещё. Опустошив пару стаканов воды, воспоминания о прошлом вечере в голову ударяют. Пизде-ец. Боря обнаруживается курящим на том же балконе. — Доброе утро. — Киса вяло кривится от солнца, помятый весь после такой бухаловки. — Обсудим? — Что обсудим? — парировал Хэнкин, не оборачиваясь. — Неужели, не помнит? — Вчерашнее. — Что обсуждать-то? Что ты у нас, оказывается, пидор? — он усмехается, — Ну давай обсудим, хули. — поворачивается и улыбается так подло, что не верится даже, что это правда Боря. У Вани скулы от злости сводит, а кулаки изнутри агрессией пульсируют. Кулак прилетает ровно в Хэнку нос, оставляя после себя неприятное жжение на руках. И он сбегает. Потому-что разреветься позорно хочется. — Ты пидор, Хэнк. Главный самый. — остаются навсегда неозвученными слова на этом самом балконе. Это был конец всему, что было у них в отношениях: конец, который положил даже не Кислов. И эта улыбка подлая до сих пор, даже спустя полгода перед глазами стоит: Боря – человек светлый, он только тепло источать умеет, но тогда, честно, холодом до мурашек пробрало. Захотелось глаза закрыть и пледом с головой накрыться. Вспоминать это снова ужасно не хочется, но сознание твои хотелки не воспринимает: по ощущениям Киса на всё том же балконе. По ощущениям, он все полгода там стоит, не в силах пошевелиться. Может, Хэнк тогда и отпиздил его, и Киса вовсе не сбежал с той квартиры, а получил серьёзное сотрясение: иначе по другому он не может объяснить, почему его мозг вечно вспоминает ту единственную ненавистную тусовку, вытесняя все остальные воспоминания. Точно глюк в башке. Лучше б Боря Ваню избил до полной потери памяти – жилось бы куда проще. Обрывистые, но настойчивые звонки в дверь отрывают от мыслей. Какой-то топот на лестничной клетке. Киса смотрит в глазок. Блять. Бухой, развязный Хэнк в обнимку с не более трезвой Машей угорают за дверью, продолжая звонить. Просто пиздец. Киса открывает дверь: — Вам чего? — не говорит, а рычит. Хэнк протискивается сквозь Кису, ведя за собой свою подружку. — Мы, это… — и снова смеется, — Перен-ночевать. Пустишь…? — Чего? Съебались! — широко глаза распахивает от возмущения. — Да у нас родаки дома, ты близко живёшь, подумали: Опа! Зайдём, проведаем… — Маша смеется из-за спины, туфли снимая, а Боря всё так-же лыбится пьяно. Какие же мерзкие. — Проведали? Уебывайте! — от злости ноздри беспокойно раздуваются. — Кстати, мне зашёл твой новый альбом. Особенно про меня песня. Про меня же? — усмехается, — Как там… «Летний балкон всё еще нас ждёт…», так ты пел, да? — по самому, блять, больному бьёт. В песни Ваня сердце своё вкладывает, Хэнкин его нагло топчет. Вновь. Киса смотрит в его лицо и врезать хочется: Боря улыбается так подло. Мерзко так, будто счастлив Ване ещё раз больно сделать. Руки всю злость в кулак собирают, а занести руку для удара не может. Будто, сука, парализовало. Так хочется ударить, но что-то внутри останавливает. Не может он Борю покалечить. Красивого Борю с солнечным светом из глаз. Такого хорошего Борю. Ваня цедит сквозь зубы: — Проваливай. Сейчас-же. Иначе батьку твоему позвоню. — О-о, с угрозами пошёл! — Хэнкин руки в защитном жесте поднимает, посмеиваясь. — Уебывай, я сказал! И забирай, блять, дуру свою! — к двери пьяное тело толкает. Маша, за ручку с парнем, уходят, а Киса будто эмоционально выпотрошен: по стенке скатывается, сил встать уже не находится. Всего изнутри трясёт до ужаса, будто под приходом. Уебаться б головой об стену, только вот мама приехать ближе к утру должна, расстроится сильно.