Пугало исчезает в полночь

— Ты к ней слишком добра, Мэри, — покачал головой Роб, выдыхая сигаретный дым в ночной воздух. — Девчонка уже давно отбилась от рук. — Что поделать, если она — наша единственная внучка, — спокойно ответила Мередит Мейсон, глядя на пылающую ферму. — Родная кровь. Мы как-нибудь справимся с этим. Справлялись же раньше. Крыша, охваченная огнём, затрещала, одна из внутренних мощных балок, державших дом на себе, завалилась и рухнула. Вместе с ней сложилась и западная стена. Она погребла под собой то, что прежде было гостиной. Флойд Миллер, щурясь и поставив ладонь козырьком, морщился, когда ветер доносил до него запах дыма и гари. Джекки с ним не было: она и Тим, очнувшийся после того, как Салли вырубила его — а у этой девчонки точно есть характер, и она здорово держит удар! — остались на ферме, чтобы остаться с Тамарой, потому что пришло её время, её особенное время. И они не могли допустить новых ошибок. Враг оказался опаснее, чем они думали. — Я уж было решил, она уехала из города, — покачал головой Роб. — И увезла своё драгоценное, чёрт бы его побрал, чучело. — Как видишь, она поступила не так, как мы ожидали, — произнесла Мередит. — И мы только зря её там ловили. Здесь нам всё равно делать нечего: они сожгли всех, кто был в доме. Выдвигаемся к вам, Флойд. Полагаю, теперь Мистер Полночь отправится именно туда. — Почему ты так решила? — медленно спросил Роб. Она же улыбнулась. — Потому, что завтра в полдень всё закончится именно там, и он это знает. Так или иначе, мы встретимся в час затмения. — Эй, миссис Мейсон! — вдруг окликнули её из темноты. — Подойдите, будьте так добры. У меня здесь есть кое-что интересное. Она обернулась и неторопливо направилась к Роудсу, который футах в тридцати от неё светил фонариком на землю и примятые крупные подсолнухи. Шла она осторожно, чтобы не испачкать свой светлый брючный костюм. Два больших цветка были сломаны и лежали на поле плотно закрытыми. Поджав тонкие губы, Мередит поглядела туда, куда Роудс направлял луч. Подойдя к ней, Роб присвистнул. Флойд встал по другую руку и усмехнулся. — Вряд ли это ваша девчонка, — сказал Роудс. Несмотря на раны, держался он сносно, и, хотя серьёзно припадал на простреленную ногу, но всё же был вместе с остальными, что семьи, несомненно, в нём очень уважали. — Моё вам почтение, Роб: позаниматься с ней малость — и будет неплохой стрелок. — Хочешь сказать, это не её кровь? — спросила Мередит, склонившись над сломанным цветком, лежавшим на земле. Примятые лепестки его были испачканы в алом. — Нет, конечно. Это чёртово пугало, — сказал Роудс, замявшись. — Кажется, я всё-таки его подстрелил! Слышащие воодушевились. Хотя они знали, что их враг был жив, и что вряд ли они убили бы его обычной пулей — но он был ранен, и из него шла кровь! А то, что может кровоточить, способно умереть. Мередит одобрительно кивнула Роудсу. — Это замечательная новость. Можем ли мы по следам узнать, куда они направились? — Вряд ли, — Роудс задумался. — Я не следопыт, так что с этим кое-какие проблемы. — Зато я умею читать следы, — вдруг сказали позади него, и Слышащие расступились. Небрежно улыбнувшись, Джон Ли, сунув руки в карман джинсов, внимательно посмотрел на Мередит Мейсон, позади которой догорала ферма, поставленная на этой земле с тех пор, как основали Лебанон.

2

Салли и Полночь держали путь к притоку реки Чикамаука, что простиралась по землям Лебанона за полями Миллеров: там, где ступала нога Полночи, цветы оживали и тянулись к беглецам, слегка раскрывая плотно сжатые чаши. Глаза, скрытые за лепестками, словно подглядывали за путниками. Салли испугано прижалась к плечу Полночи, стараясь не касаться подсолнухов. Полночь заметил это. — Пока ты со мной, — заметил он, — они тебя не тронут, не беспокойся. Да и вообще, они достаточно безобидные. До поры до времени. — Что они такое? Полночь поморщился и смерил шаг, прижав ладонь к ране и тяжело дыша. Он пока ещё не воплотился до конца в человека, и такой раной его было не убить, но всё же чувствовал усталость и боль — поэтому, остановившись, осмотрелся по сторонам и неохотно произнёс: — Су вахчази: семена солнечного цветка. Обычные цветы, Салли. — У обычных цветов глаз не бывает, — недоверчиво протянула она. — А живое пугало ты когда-нибудь видела? — прищурился он, и Салли легонько толкнула его в плечо. Полночь рассмеялся и повёл её дальше. — А мужчину, способного ходить по воздуху? А старушек, у которых суставы, как на шарнирах, крутятся во все стороны? Шустрых таких старушек, похожих на тараканов? Всё здесь немного изменилось с того времени, как Слышащие убили меня. Всё изменилось, когда Сегойя в последние мгновения перед смертью проклял эту землю. Тогда началась та история и наша борьба, уже не только за Лебанон, но и за то, чтобы всё зло отсюда навсегда исчезло. — Зло — это белые люди? Переселенцы? Полночь заколебался и осторожно ответил, помня, что любит Салли, но она была всё же из рода Мейсонов: — Зло — это те, кто был врагами чероки, живших на этой земле. — Они и твои враги тоже? — продолжила Салли. — Почему ты решил продолжить дело своих предков? Полночь усмехнулся, покачав головой: — А почему я решил сжечь клуб? Почему решил прервать мучения Френка Миллера, заживо скормленного проклятию, как вкусненький бифштекс для затравки аппетита? Почему захотел отомстить за свою смерть, весьма мучительную, кстати? Салли глубоко задумалась прежде, чем задать новый вопрос. Взгляд у Полночи был настороженным и цепким, какого Салли до того ещё не видела. Это был выжидающий взгляд хищника, которого ей повезло приручить. Она держалась к нему очень близко, но старалась помнить, кто он такой. Сейчас было не время для нежностей: это было время серьёзного разговора. Наконец, она подобрала верные слова: — Что значит — Френка скормили заживо? Полночь взял её за локоть и потянул за собой. Они побрели плечом к плечу между подсолнухов, отводивших тяжёлые головы от своего хозяина. Подсолнухи отворачивались, стремясь не встречаться со взглядом Полночи. — Проклятье похоже на круги по воде, — сказал Полночь и внимательно посмотрел на неё. — Сперва в воду падает только одна капля. От этой капли появляется маленький круг. После — ещё один, и ещё, и ещё. Круги становятся всё больше, всё шире. Из одной маленькой капли они вырастают в немалую величину, нарушая спокойствие всей водной глади. Но для таких кругов нужна только одна капля, омаште. Ты помнишь, я рассказывал тебе про цикад? Салли кивнула. — Анагопта проживают свой особый жизненный цикл. Пока они жили в земле, в телах лошадей, коров, овец и птиц, пока разили скот и растения тех, кого мы прокляли, цикл их жизней был очень короток, равно как короток цикл жизни лошади, коровы, цветка и пшеницы. — Они похожи на паразитов, — пробормотала Салли. — Они и есть паразиты, — добавил Полночь. — Пастор Гудман был первой каплей. От неё пошли круги по воде. Первый круг — семья Гудманов. Второй — семья Мейсонов. Третий — Миллеров. Четвёртый — Роудсов… кругов было только лишь несколько, и никто больше не знал о проклятии. Сначала. Потому они и были цветом нации. Они были цветом Лебанона. Они были мучениками, принявшими на себя огромные жертвы во имя спасения целого города. Здорово быть мучеником, правда? Их все любят. — Но откуда взялись сами анагопта? — Это давняя история, — тихо сказал Полночь. — Их было только трое, когда они попали сюда, в здешние поля, тогда ещё не возделанные переселенцами, с кровавым дождём во время одного из редких солнечных затмений. Мой народ верил, что затмение солнца — дурной знак: Унетланви, наш Бог, Создатель Сущего, в это время отворачивает свой священный взор от чероки, и на землю спускается зло. — Каким же образом вы существовали рядом с ним так долго и оно не трогало вас? — удивилась Салли. — Всё просто, омаште, — невесело усмехнулся он. — Мы не трогали это, а оно не трогало нас. Если оно приходило к нашим типи и мы замечали его, то отдавали ему несколько лошадей, и оно успокаивалось и больше не мешало. Оно было занято ими. Шли годы. Оно знало, что не получит с нас ничего: мы защищались от него разными способами, которые указывали наши шаманы, а анагопта оказались запечатанными и спящими долгие годы в земле, до тех пор, пока их не потревожили. Пока мы не обратили зло, дремлющее в этой почве, на наших врагов, потому что больше нам было нечего им противопоставить. — Это не слишком-то честно, — заметила Салли, беззлобно толкнув Полночь бедром. Он кивнул и вернул толчок. — А честно было истреблять стада бизонов, чтобы мы не могли прокормиться? Честно было загонять нас в тюрьмы под открытым небом с земель, которыми мы владели? Честно отстреливать нас? Снимать с нас скальпы и продавать за пол-доллара? Это только оружие, моя ваштела, не больше и не меньше. У вас были ружья и сталь, у нас — всё, чем наградила эта земля, до которой вы были так охочи. Мы не святые и на это место не стремимся. Да и наша святость от вашей очень отличается. Дальше они шли молча и уже миновали большой дуб. До реки оставалось всего ничего. Салли, подумав ещё немного, спросила: — Кто же тогда оживил тебя, если не проклятье, которое способно оживить мёртвого человека? Он задумчиво качнул головой, принимая этот вопрос и желая рассказать Салли то, что знал. — Ветер. Вороны. Солнце, затмлённое луной. Проклятая земля, впитавшая мою кровь. Семена, проросшие сквозь неё. Унетланви. Всё кругом стало мной. Я стал всем, что есть вокруг. Я умер в час затмения, и оно возродило меня вновь, потому что пришла пора очистить это место от любой скверны. Во мне проснулись древние силы, пробудившие следом и тех, кто привык обитать во мраке и тишине. Ты их знаешь: они пришли за мной через каждый постмортем по дорогам мёртвых. Спустя неделю после того, как Нил Блэкмор остался висеть на поле уже мёртвым, его серпы, которые Кормак Миллер держал у себя дома, пропали, а Роя Мейсона нашли выпотрошенным и подвешенным к ветке одного из двенадцати дубов, посаженных «Клубом нации». На другую ночь погиб и Талбот, его брат. — И ты мог убить меня в любой момент. А пощадил потому, что надеялся на мою помощь, потому что не мог коснуться свёртков, нужных для оживления? — вдруг выпалила Салли. — А почему я вообще должен был тебя убивать? — мягко спросил Полночь. — Ну да, ты была мне нужна, конечно. Но я думал, увидев Морган, ты уже поняла, что напомнила мне её с самого начала. — После всего, что она с тобой сделала, я ещё больше задалась этим вопросом, — нервно усмехнулась она. — Я не желал ей смерти, — возразил Полночь. — Никогда не желал. Некто убил Карла Гудмана на третью ночь, вспоров ему горло. Кровь из раззявленной раны плеснула на крыльцо дома, куда Карл вышел с сигаретой. Голова почти отделилась от шеи, когда Карла нашли с выражением лица, искажённым от ужаса. Зародыш злого семени в нём был мёртв, это подтвердил Гэри, вскрыв тело у себя в сарае при всех. Таким образом, убийца, вершивший их судьбы, знал, как убивать шептунов. В другой раз погибла Эбби Мейсон: её подвесили на ещё одной дубовой ветви: после Гэри яростно срубил тот дуб. Следом за ней ушла Джемма. Между людьми ходили слухи о живом пугале, которое сходит каждую ночь с крестовины. Оно секло своим жертвам головы и потрошило их, а в качестве трофеев отрезало языки, забирая с собой. Оно выкалывало глаза и вырезало сердца. Оно было злее зла в своей беспощадной мощи. Мальчишка Роудсов, Бен, видел из окна своей комнаты, как оно гуляло по полю в окружении стаи ворон, удерживая на цепи отрезанную голову Тейлора Мейсона. Оно было беспощадным: каждое место убийства становилось кровавой бойней. Те, кто покончил с Нилом Блэкмором, уже поняли, что это был он, каким-то образом оживший, хотя им ли удивляться — и наутро, сразу после того, как погиб Тейлор, пришли к крестовине, чтобы сжечь чёртово пугало. Но, когда старший Гудман облил его бензином и бросил спичку, загорелся сам. Некоторое время они шли молча. Салли заметила: ночь перевалила за половину, небо постепенно начало светать, и звёзды становились всё бледнее. Вдруг Полночь напряг слух и замер на месте, сжав её руку в своей крепче прежнего. — Что случилось? — Тихо, — велел он и заозирался. — Поторопимся. — Что ты услышал? — Чьи-то шаги, — сказал он. — И не думаю, что человеческие. Быстрее, Салли! Она знала, как тяжело ему было бежать, но он всё же порысил сквозь поле к реке, пытаясь собрать остатки сил. Салли не отставала. Сердце бешено колотилось в груди. Предчувствуя, что грядёт новая стычка со Слышащими, она всматривалась в подсолнуховое поле и ничего там не видела: в ночи было трудно что-либо разобрать — однако Полночь вздрогнул, заметив, что справа зашелестели тугая листва и стебли. — Сюда! Он свернул в другую сторону, но быстро заметил, что и там их кто-то преследовал. Подхватив Салли на руки, Полночь понял, что смысла прятаться больше не было. Здесь, внизу, они для Слышащих были как на ладони. Запрыгнув на ближайший цветок, Полночь с большим трудом удержался и попробовал провернуть свой привычный трюк с хождением по воздуху, однако слетел вниз и упал на землю. — Что с тобой? — в панике спросила Салли, раскашлявшись из-за поднявшейся пыли. Полночь разжал руки и отпустил её. — Я устал и ранен, и я ослаб, — признался он. — Чёрт! Как жалко, что они отобрали мои серпы… берегись! Он выкрикнул это и едва успел толкнуть Салли вбок, когда совершенно бесшумно преобразившийся в монстра Слышащий бросился на неё. Теперь же он — искалеченный, преображённый, один из жителей фермы неподалёку от Лебанона — уронил Полночь на землю и подмял под себя, вонзив ему в плечи отросшие изогнутые когти, больше похожие на когти древнего ящера. Оно протяжно завизжало от боли, потому что, прикоснувшись к Полночи, ощутило жар, опаливший тело, но когтей не разжало. Приблизив омерзительное, едва ли похожее на человеческое лицо с раззявленной, чёрной ямой вместо рта, к лицу Полночи, оно попыталось укусить его в шею. Тот скривился и выставил вперёд локоть, отстраняя тварь от себя. Вдруг на затылок Слышащего обрушилась бита: это была Салли. Нанеся несколько сильных и точных ударов, она заставила тварь, которая так безобразно напомнила ей Каролину Браун, обернуться. Когда оно посмотрело ей в лицо своими до страшного разумными, удивительно очеловеченными глазами, Салли отступила. Но Полночи этого хватило. Он с рыком подался вперёд, сжал худощавую талию Слышащего ногами, как какой-то грёбаный рестлер из телека или боец с октагона. Салли услышала, как хрустнули кости под тонкой, будто бы истончившейся кожей монстра. Слышащий, суча конечностями, попытался ударить Полночь когтями, но тот, оскалившись, обхватил его за шею голыми руками и свернул её. Салли поморщилась. Тяжело дыша, Полночь спихнул с себя слышащего, и Салли подала ему руку, но не успела помочь, как сбоку вылетела новая тварь. Салли вскрикнула и успела лишь отвернуться, чтобы встретить удар плечом… однако Полночь моментально оказался на ногах и рывком просунул в пасть шустрой, как таракан, Слышащей — на этот раз была женщина — железную кочергу. Он приложил столько силы, что пробил череп твари с другой стороны, и та повисла на кочерге, как кусок мяса на шпажке. Наступив ей на голову ботинком и стряхнув на землю, Полночь поморщился: — Уходим к реке! Они побежали. Салли, в панике взглянув на Полночь, заметила, что рана на его груди снова кровоточит, и обратила внимание на растерзанные когтями анагопта плечи. Но всё потом — сейчас им бы выжить, выбраться отсюда! Подсолнухи расступались перед ними, прежде плотно сомкнутые, и Салли показалось, что они стали выше прежнего. Когда справа от неё появился ещё один анагопта, припав к земле перед броском, Полночь с надрывным криком, похожим больше на стон, резко взмахнул рукой вбок, и подсолнухи, раскрыв свои лепестки и взглянув жуткими глазами на проклятую тварь, вцепились в её когтистые руки и ноги с вывернутыми, как у кузнечика, коленками своими стеблями и корнями. Они утаскивали монстра в темноту! Не останавливаясь, Салли изумлённо проследила за исчезнувшим в поле анагопта. — Беги, беги, беги! — поторопил её Нил и подтолкнул в спину. И она помчалась навстречу тьме, слыша теперь только его тяжёлое дыхание позади. Неподалеку замаячила серебристая лента реки и выросла стена розовых камелий. Салли нарастила скорость, как бегун, готовящийся разорвать грудью ленту финишной прямой. Полночь припустил за ней, хотя в груди уже пекло. Когда ещё двое анагопта выскочили на него с двух сторон, он отстал от Салли, дал ей оторваться — зная, что должен задержать их, и выставил против одного, выбранного наугад, кочергу… однако в этот миг почти подряд прогремело два выстрела, и анагопта, упав на землю, больше не шевелились. Из их простреленных голов стекала чёрная жижа вместо крови. Кто это был? Кто стрелял? Неизвестный сделал ещё три выстрела: в поле Полночь услышал дикий визг. Затем пальнули ещё раз, и всё смолкло. Салли первой вылетела из сплошной стены подсолнухов, в панике обернулась — и затормозила. Полночи за ней не было. В этот момент кто-то несколько раз выстрелил, и Салли расширила глаза. — Нил! — выкрикнула она и не колеблясь бросилась обратно… однако он тут же выступил из темноты и подсолнуховых стеблей — и она прижалась к его груди, крепко обняв. — Кто-то стрелял, — побледнев, сказала она. — Я думала, в тебя! — Этот кто-то убил двух тварей и сразился с третьей, — сказал Полночь. — Хотел бы я знать его имя! Кто дерётся на нашей стороне? — Не знаю, но я совсем не против подмоги! — перепуганно ответила она и потянула его за руку. — Пойдём отсюда, скорее! Полночь качнул головой. Он был очень осторожен и не любил, когда ему устраивали подарки, даже хорошие: был ли у него сейчас выбор принимать этот подарок судьбы, он не знал. Встревоженный, он повёл Салли к стене камелий, раздвинул колючие ветки рукой и дал пролезть сперва ей, а затем уже нырнул между цветов сам, оказавшись на берегу. Здесь было гораздо свежее и приятнее, и река спокойно и мирно, величественно даже, катила свои тихие воды под лунным светом, растворявшимся в знамении нового дня. Полночь, отдышавшись, сказал: — Обождём немного здесь. На открытом пространстве легче будет увидеть кого бы то ни было. Да и анагопта это место очень не любят. — Хорошо, — кивнула Салли, устало убирая волосы за уши. — Так зачем мы здесь? — Это наша последняя ночь. Раньше я не мог сделать это, но теперь обязан забрать то, что мне по праву принадлежит. Он подошёл к одной из ив и приложил смуглую руку к узловатому стволу. Успокоив разум, он со всей ласковостью воскресил в памяти предмет, за которым вернулся только сейчас — страшно представить, что случилось бы, окажись он в руках врагов! Успокоившись, Полночь закрыл глаза. Салли встала возле него, наблюдая со всем вниманием. Прошло совсем немного времени, когда рука его прошла сквозь древесный ствол, как сквозь воздух. Ива стала по-странному прозрачной, и внутри неё Салли увидела короткую, но очень яркую сердцевину — похожую на мерцание сплошного солнечного света. Полночь ухватил это и потянул на себя. Затем достал. Когда-то давно Стекляшка унесла это из его каморки, где он жил у Миллеров, и принесла ему. Это была флейта пимак, на которой он любил играть ещё при жизни. И которую спрятал после смерти. Слышащие ничего не знали о флейте: и это было хорошо. Они не успели нашептать Морган на ухо свою историю и обратить её в Слышащую. Но обещали подселить шептуна, если она пожелает. Она сказала, что определённо хочет этого, однако не прямо сейчас: сейчас у неё есть дела. Она наблюдала за пугалом со всей основательностью и вниманием, со всей педантичностью — наблюдала издалека, из окон дома Миллеров на втором этаже, и выяснила, что оно всегда пробуждается на час после полудня, на час после полуночи, а затем, как зачарованное, стремится обратно, чтобы опять повиснуть на шесте. Тогда Морган с помощью Малкольма, который мог говорить с Эбби и Джеммой — несомненно мёртвыми и изуродованными рукой своего убийцы, но всё равно способными подсказать даже больше, чем прежде — выяснили, что нужно сделать с пугалом. Дело непростое: кто на это способен, если все мужчины из избранных семей не могут его даже коснуться? Тогда Морган просто сказала — предоставьте это мне. — Спусти плащ, — пробормотала Салли, — у тебя все плечи в крови. — Кровь идёт — значит, я живой, — пошутил Полночь, но послушался и сел на топляк возле воды, сняв одежду с плеч и с восхищением разглядывая флейту. — Давно я тебя не слышал, дорогая. Давно на тебе не играл. Особенно не сыграешь, если не дышишь, да? Морган пошла к пугалу не одна. Она взяла с собой Малкольма и отца, хотя понимала: вряд ли они чем-то ей помогут. Оказавшись возле Нила, молчаливого, мёртвого и неподвижного, она вынула из передника свёрток с заготовленным заранее большим ножом, а Малкольм поставил на землю ведро. Пока пугало спокойно висело на шесте, неспособное пошевелиться, обычная человеческая девушка, которую он любил при жизни и продолжал по-своему болезненно любить после смерти, раскроила рубец на его ране. Слушая команды отца, как надо сделать это правильно, вынула по очереди лёгкие, почки, печень — и сложила их в ведро. Она хотела достать и сердце… но замешкалась и не стала. Про сердце мертвецы ничего не говорили. Салли набрала воды из Чикамауки и, ополоснув свои руки по самые локти, снова зачерпнула полные ладони. Она хотела промыть плечи Полночи, но он молча притянул её руки, сложенные лодочкой, к себе, и отпил прямо из них. — Так лучше, — сознался он, утерев с подбородка капли воды. Со вздохом набрав ещё воды, Салли принялась промывать его раны, с укором спросив: — Сколько ещё ты будешь себя калечить, и сколько ещё мне придётся тебя лечить? — Если я буду достаточно наглым, чтобы ответить — всю жизнь? — с улыбкой пошутил он. Салли покачала головой: — Это будет не шутка, а что-то вроде моей прекрасной мечты, только ты её высказал вслух. — Правда? — улыбка сползла с губ Полночи. Всё прочее время он молчал. Закончив, Салли присела рядом. Прижавшись друг к другу, оба замолчали, чертовски устав. Они знали: лучше двигаться, не стоять на одном месте, быть в постоянном движении, потому что это создавало ощущение мнимой безопасности — но не могли заставить себя покинуть этот берег. На самом деле, безопасно не было нигде. Салли, растерев холодные из-за воды руки, сжалась из-за прохлады, которая тянулась от реки вместе с туманом. Полночь, взяв её ладони в свои, приблизил их к губам и легонько подул. Салли почудилось, вместе с его дыханием кожи коснулся воздух гораздо более тёплый, чем у обычного человека. Вместе они заметили, что вокруг сильно рассвело. И почему-то впервые за целую ночь Салли показалось, что здесь, близ Чикамауки, их не коснется никакое зло. Положив голову Полночи на плечо, она сказала: — Сегодня всё закончится? Морган закончила с его телом и, бросив нож в ведро к вынутым органам, взяла из рук Малкольма флакон. — Будь осторожна, — предупредил Малкольм, когда она вновь ловко влезла на шест, держась за плечо Нила и деревянную перекладину. — Я только сделаю то, что должна, — сказала она и, заколебавшись, отвязала верёвку от его шеи и подняла холстину. — То, что должна — в последний раз. К его мёртвым губам, окоченелым и тёмным от трупных изменений, она без лишних колебаний припала своими, полными жизни. Она зажмурила глаза от омерзения, раскрыв его рот языком и втянув себе в лёгкие затхлый, покойницкий воздух, наполнявший тело… От этого запаха, от этого прикосновения её едва не стошнило. Но Морган знала, зачем это делает. Удержав воздух в себе, она прижалась губами к стеклянный флакон и выдохнула туда всё, что было в Ниле Блэкморе, а после моментально заткнула узкое горлышко пробкой. Поглядев напоследок в лицо убийцы, в его птичьи чёрные глаза, в его поджатые, печально опущенные губы, она слабо плюнула в восковое смуглое лицо, вернула мешок и верёвку на голову и спрыгнула в руки Малкольму. Уже на земле она с отвращением утёрла рот тыльной стороной ладони. Подойдя к Морган, отец крепко обнял её и прошептал что-то на ухо — утешительно прошептал. Теперь у них было всё, что нужно. Морган серьёзно спросила, не отойдя от пугала: — А если я попробую его сжечь? Гэри Мейсон, уже собравшийся уходить, усмехнулся и пожал плечами, ради интереса дав ей зажигалку. Морган, потянувшись к ноге Нила, попыталась подпалить его брючину… и сначала это удалось. Ткань занялась. Но потом что-то случилось, она так и не поняла — то ли ветер задул огонь, то ли он сам погас на пугале… однако огонь просто погас. — Сжечь его можно будет в следующее затмение, когда мы накопим много сил, — заверил её Малкольм и обнял. — Ты не представляешь, что сделала для нас, дорогая. Ты буквально спасла всех. — Теперь мы заживём совсем иначе, — уверенно сказал Гэри Мейсон и посуровел. — Но нужно ввести кое-какие правила, и тогда всё будет в порядке. Полночь, задумчиво обняв Салли, прижался щекой к её макушке. Он чувствовал только внутренний покой, безграничный, как равнина, бескрайний, как поле, глубокий, как река. Он хотел, чтобы этот миг остался только между ними. Чтобы этот час принадлежал только им. Салли, нерешительно подняв голову, посмотрела ему в лицо: — Сегодня всё закончится, и мы уедем отсюда вместе, Нил, — скорее утвердительно сказала она, чем спросила. С тяжёлым сердцем поцеловав её в лоб, он кивнул и вновь прижал к себе, наблюдая за рассветом и туманами. — Да, — прошептал он и с трудом встал. Салли поднялась следом. По тоске в его глазах она поняла: им нужно идти. Повернувшись лицом к реке и заслонив собой Салли, он только сжал ее руки в своих. — Мы уедем так далеко, как только сможем, потому что больше я не буду привязан к этой земле. Мы уедем. И будем свободны. Как эхо отзвучавшего грома, выстрел пронзил воздух своим глубоким звуком. Он прокатился по небу и над полем, со стены камелий там, где пуля потревожила ветки, осыпались начавшие засыхать цветы. Полночь только вздрогнул, когда его толкнуло к реке, и, завалившись вперёд, упал лицом вниз прямо в воду. Салли не сразу поняла, что случилось; а когда всё осознала спустя мгновение, бросилась к нему. — Нил! Однако позади кто-то сломал ветки своим телом, и обернувшись, Салли увидела Тима, дедушку Роба и мистера Миллера. В руках Роб сжимал хорошую охотничью винтовку; посмеиваясь, он шел по спуску между ивовых ветвей, положив оружие себе на плечо. Вместо того, чтобы бежать от них, Салли схватила возле топляка биту и с яростью набросилась на Тима первым, однако мистер Миллер сразу обхватил её сзади в тесное кольцо, сжав рёбра так крепко, что Салли задохнулась, и поднял, уволакивая в сторону. Она исхитрилась лягнуть его в ногу и впилась в руку зубами, так что мистер Миллер заорал от боли. Тогда Тим коротко и больно ударил Салли сначала в лицо, так, что разбил ей губу, а потом в висок. Удар был таким, словно он бил камнем из пращи — и этого хватило, чтобы она обмякла и потеряла сознание. — Вот и всё, — сказал Роб, холодно взглянув на пугало. Вода под ним окрасилась кровью из раны в спине. Роб мог бы выстрелить ещё раз, теперь уже в затылок, но знал: это бесполезно. Оно всё равно оживёт, это чёртово пугало. Обычной пулей его не убить. — Кто-то их всех прикончил там, — нехотя сказал Флойд. — И Карла, и Майлза, и Вудса. В поле. У неживого ублюдка был при себе огнестрел? — Чёрт его знает, — сказал Роб. — Джон Ли сказал, их кто-то подстерёг в поле. Будьте осторожны, когда двинемся обратно. Держите ухо востро. Кто бы там ни был, но он в любом случае смертен, не то что этот говнюк. Подойдя ближе по воде, Роб усмехнулся. Его седые, короткие волосы торчали, как хорошо подстриженный газон, над загорелым, худощавым лицом. Голубые глаза тоже смеялись. Он наклонился и поднял голову Полночи за волосы. Роб терпел боль от прикосновения к нему. Ничего, сегодня во время затмения он сдохнет. Полночь жёг ему руку, но все же Роб приблизил губы к его уху и прошептал: — Думал, ты нас обдурил? Думал, ты победишь целый город? Это было бесполезно тогда — но это бесполезно и теперь. Нет никого на твоей стороне, чёртов ублюдок. И даже если кто-то пальнул пару раз по нашим ребятам, всё равно нас больше. Мы найдём и убьём и его. А если девчонка тебе нужна, ты придешь за ней на ферму Миллеров в полдень. Если она тебе правда дорога, ты дашь сделать нам с тобой то, что мы давно должны были, или, Богом клянусь, я сам пристрелю её. И всё наконец-то закончится. Так или иначе, для всех нас.

3

В доме Миллеров было очень тихо; только Эммелина Миллер в благостном молчании стояла в углу комнаты, а за её плечами была армада мертвецов. Тьма сочилась из-под её ног и наползала по полу к кровати Тамары Миллер, где на самом краю сидела Джекки. Тим задумчиво глядел в окно на занимающийся рассвет. В этом доме собралась вся семья. В этом доме всё в порядке. Тамара проснулась не сразу; сладко потянувшись и выгнув поясницу, она зевнула, взъерошила каштановые волосы и сонно села в постели. Тим улыбнулся уголками губ, глядя на неё: почти что свою точную копию, только с поправкой на то, что девушка. Увидев мать возле себя, Тамара потёрла кулаком глаза, вспомнила, что это должен быть за день, и, не видя присутствия мертвецов в своей комнате, преспокойно осмотрелась. В тёмном углу возле кресла она никого не увидела. — Ты так рано встала, — заметила Джекки. Глаза её были воспалены, будто она плакала. Так и есть: она действительно плакала, вот что знал Тим. Это его удивляло. Она же знала с самого начала, что это случится! Знала с самого начала, к чему всё приведёт! За столько лет она должна быть готова, должна смириться, да и вообще — когда стригаль выбирает из стада одну овцу, ничего страшного для целого стада не происходит… Тим знал, что после затмения всё встанет на круги своя. Хочет того Салли или нет, сопротивляется или нет, но если они возьмут верх над пугалом, то семя, что есть в ней и живо, прорастет и даст всходы. И тогда ей ничего не останется, кроме как выбрать его и ту жизнь, которую готовили родные. Что может быть ближе семьи? Что может быть надежнее семьи? Что может быть важнее её приоритетов? — Мне снился плохой сон, — поморщилась Тамара и закрыла лицо ладонями, а после энергично растёрла его. — Я говорила — не смотреть всякую дрянь по вечерам, — пробубнила Джекки, но совсем беззлобно. Так, по материнской привычке. Рукой она отвела от узкого, красивого лица Тамары каштановые волосы, куда более тёмные, чем у Салли. Тим вспомнил ту девчонку снова и сглотнул. В горле стоял комок обиды оттого, что она сделала с ним. Что она с ним сотворила. Он машинально коснулся собственной щеки и посмотрел на Тамару снова искалеченным красным глазом, в котором было внушительных размеров кровоизлияние на всю склеру. Под ним образовалась непроходимая, черная сеточка сосудов, протянувшаяся через всю левую половину лица. Когда она попадется ему, он поговорит с ней как следует. Она пожалеет о том, что сделала. Но больше всего Тим злился даже не на это, а на то, что Салли защищала пугало пуще родной семьи. Он чудовище; он убийца; он недоносок. Он такой заботы не заслуживает. Это не он рыл могилу её родителям ночью, это не он был знаком с Салли с самого детства. Тим посмотрел на бабушку Эм своим окровавленным, прищуренным глазом с отёкшим веком, и она шепнула ему голосом, полным гнили, могильной земли, сырости и хлюпающих звуков из продавленной груди: — Скоро всё кончится на долгие годы, Тимми, и ты проживёшь счастливую жизнь, мы обещаем. — Почему он хочет убить всех нас? — вдруг выпалил он, не выдержав. Джекки посмотрела на сына. Тамара только лишь зевнула и, хмыкнув, прошла мимо сонма мертвецов, даже не поглядев на них. От них тянуло холодом и могилой, от них пахло прелой землей. Она вышла из комнаты, ничего даже не почувствовав, и лишь бросила через плечо: — Я в туалет, не ломитесь туда. Тим не дрогнул. Он пристально смотрел на бабушку Эм. Он хотел услышать прямой ответ на прямой вопрос. Те, кто давно умер в стенах этого дома и вне них, заволновались за плечами Эммелины, будто тёмное море с частицами фосфоресцирующего планктона. Это были их глаза. Джекки Миллер отвернулась, боязливо сжав плечи. Она всегда боялась мертвецов, несмотря на то, что почти привыкла к ним за столько лет. Но Тим не боялся. Он просто ждал ответа. — Потому что, Тимми, когда он умрёт, — сказала бабушка Эм, — мы сможем пойти дальше.

4

Салли очнулась, чувствуя сильную ломоту в руках и ногах. Было уже утро; солнце заливало беспокойным, лихорадочным жаром всю долину Теннесси, и Салли показалось, ей напекло голову: та гудела, как колокол. Однако, открыв глаза, она кое-как вспомнила всё, что случилось, и с трудом встала на локте. Сделать это связанной оказалось нелегко. Поглядев на свои запястья, стянутые полицейскими пластиковыми наручниками, она перевела взгляд на лодыжки. Там было ровно то же самое. Вздрогнув, Салли вспомнила, что Роб выстрелил в Полночь там, на берегу Чикамауки, и встрепенулась, тут же очнувшись от сонной дрёмы, несмотря на сильную боль, от которой раскалывался череп. Отчего же это? «Ах да, — нахмурилась она, — это был Тим…». — Надеюсь, ты в порядке, — вдруг произнесли позади неё, и Салли, дёрнувшись на кровати, кое-как перекатилась, чтобы посмотреть на говорящего. А точнее, на говорящую. — И он не сильно тебя приложил. Поджав под себя ноги, с кружкой дымящегося чая в углу комнаты уютно устроилась Тамара. Сегодня она заплела две аккуратные косички. Одетая в джинсы и белую футболку «Спаси китов на Калифорнийском побережье!», она светло улыбнулась Салли и отпила из кружки. Салли потеряла дар речи. Словно онемев, она открыла рот, но не смогла выдавить ни слова — только какой-то неопределённый стон. Грязная, избитая, бесконечно усталая, она смотрела на Тамару, как на человека из совсем другой жизни. Это было и впрямь так. Тамара была из того прошлого, которое казалось Салли теперь слишком далёким и почти ненастоящим. — Хочешь пить? — вскинув брови, спросила она. Кажется, вид подруги её ничуть не смущал. — Нет? Ну, как знаешь. — Тэм… — наконец, выдавила Салли и проглотила тугой комок слюны, вставший поперёк горла. Помолчав и облизнув разбитую и раскровленную губу, которая по ощущениям онемения сильно опухла, она попыталась снова сесть. Тэм с некоторой насмешливостью во взгляде наблюдала за подругой. — Тэм, какого чёрта… -… какого чёрта я не удивлена, что ты сидишь передо мной, вся в каком-то дерьме и крови? — уточнила Тамара и пожала плечами. — Я полагала, ты уже многое поняла за эти несколько дней, Салли. Я — Миллер. Я в курсе всего, что происходит. Нет, этого не может быть! Салли покачала головой. — Значит, оно тоже живёт в тебе? — с болью в голосе спросила она, но Тэм лишь мягко рассмеялась. — Оно — это шептун? Нет, дорогая, шептуна во мне нет. Просто я, как и ты, другими путями узнала о проклятье чёртовых чероки. Ведь не считала же ты со своим дурацким пугалом и его ручной вороной, что только вы до этого додумаетесь. Салли всё же поднялась. Кое-как уселась и распрямила спину. Лёгкие в груди раздулись, как кузнечные меха, наполняемые жаром: с большим трудом, почти с усилием. Тамара снова неторопливо отпила чай. Затем сделала ещё глоток. — Наверное, ты хочешь спросить, жив ли он, — заметила она. — Жив, конечно. И — не сомневайся — вы повидаетесь ещё раз. Конечно, повидаетесь. Ведь он придёт за тобой. — Почему же сами не приволокли его сюда? — спокойно спросила Салли. Но, кажется, ответ она уже знала. — Чтобы закончить так, как Гудманы? Они были исполнительными, но глупыми ребятами. Им нельзя касаться пугала, потому что он сжигает шептунов изнутри, и людей вместе с ними — тоже, — охотно поделилась Тамара. — Но в полдень это прекратится. Во время затмения он будет уязвим, и тогда ему останется только подождать конца. — Он вам никогда не сдастся, — презрительно бросила Салли. — Он воскрес вовсе не для того, чтобы вас пощадить. — Он и не будет щадить нас! — воскликнула Тэм. — Он чертовски трясётся над тобой, так что, если не хочет увидеть твою голову, отделённую от туловища, сделает то, что ему скажут. Скажут сплясать — спляшет. Скажут поклониться — поклонится. Скажут стоять смирно, пока его будут рвать на куски… Салли сжала руки в кулаки. Пристально глядя в лицо Тэм, она не понимала, как унять свой страх — и не понимала также, как та может так спокойно говорить об этом. Но следом Салли вспомнила Морган Мейсон. Это многое объясняло. Когда-то такие люди уже жили на этой земле. И они приняли не ту сторону. — Я знаю, зачем это делают они, — сказала Салли. — Они хотят выжить. Так им шепчут паразиты, которые порабощают их тела. Паразиты, которые желают передавать свою заразу от одного человека другому. — Они не более чем живые древние существа, населявшие эту землю задолго до нас, — спокойно ответила Тамара. — Индейцы их боялись и их даров не принимали. Мы же приняли. — О каких дарах ты говоришь? — вскинулась Салли. — Не принадлежать себе — разве это дар? Кормить их человеческими жертвами — разве это не проклятье? — Всё относительно. Благодаря ним мы живём на этой земле без бед. Мы богатеем и процветаем, у нас замечательные дома и прекрасное будущее. До самой старости мы не болеем и не умираем. — Ты видела, во что, чёрт тебя возьми, они превращаются?! — Кто бы говорил, — усмехнулась Тамара. — Вешаться на покойника — тоже так себе занятие. — Это вы его убили, — ощетинилась Салли. — Вы вынули из его тела нужные органы, чтобы привязать к этой крестовине. Вы лишили его сил, чтобы он не смог вам противостоять. Вы творили бесчинства при его жизни и после его смерти. Не смей так о нём говорить. — Мы естественные враги, — возразила Тамара. — И зря ты делаешь из собственной семьи монстра, знаешь ли. Он тебе никто, этот мёртвый индеец с поля, которого ты боялась всё детство. Пугало, которое ходит в поле. Пугало, которое исчезает с шеста в полночь. Сказав это друг другу, обе замолчали. Салли с отвращением разглядывала Тамару: такую домашнюю, такую милую, такую во всех отношениях красивую девушку. Невесело усмехнувшись и утерев плечом кровь с губы, Салли бросила: — А чего ждёшь ты от этого полудня, позволь спросить? В чём твоя выгода? — Что, она обязательно должна быть? — полюбопытствовала Тамара и развеселилась, поставив кружку на ручку кресла. — Ладно, ладно. Ты этого хочешь — я расскажу, всё равно уже ничего вы с ним не измените, да и не то чтобы это какая-то страшная тайна. Видишь ли, чероки верили, что в час затмения, когда солнце скрыто луной, проклятье обретает большую силу, чем обычно. Оно всегда голодно, и ему нужен хороший, здоровый сосуд для распространения. Знаешь, они сравнивали это с падением… — …капли на водную гладь, — прошептала Салли. — Вот-вот! — улыбнулась Тэм. — Одно кольцо всегда больше другого, знаешь ли. Самое первое проклятье вселилось в пастора Гудмана. — Да, я знаю. — Следующие были слабее. Гораздо слабее. Они множились от него одного и распространялись, словно его дети. Чтобы подкормить их, чтобы они не погибли внутри своих носителей, порой нужно чем-то жертвовать, чтобы у следующего поколения были более сильные особи. — Оно обновляется, — поражённо сказала Салли. — Как вирус. — Так и есть, потому что, как и всё живое, оно должно эволюционировать и становиться сильнее. Оно получит новые навыки и силы. Оно получит иммунитет против такой твари, как твой Мистер Полночь. И тогда сможет убить его. — Не Слышащие смогут прикоснуться к нему, — с бешено колотящимся сердцем, проронила Салли. — А то, что вселится в тебя во время затмения. Ты убьёшь Полночь. И тогда уже вас ничто не остановит. — Не остановит только затем, чтобы мы жили и множились, — заметила Тэм. — И передавали частичку себя новым членам семьи — и не только им. Ведь сначала шептуны вселялись только в тех, кто друг другу родственен по крови. Но, думаю, моя мама и твой отец, как и некоторые семьи в Лебаноне — яркий пример того, что времена меняются, и шептуны становятся сильнее и способны вселяться в кого-то, кто был близок с носителем. — Вот чего боится Полночь! — Я долгие годы принимала снотворное, чтобы случайно не обратить на себя его внимание. Видишь ли, не только мы живём по правилам. Он тоже. Я знала обо всём уже давно, Салли, даже задолго до Тима. Ещё в детстве я поняла, что должна сделать в будущем, и соблюдала условия, чтобы пугало не могло ко мне подступиться. Его сил на это попросту не хватало. Я не смотрела на него. Я делала вид, что не верю, будто оно живое. Даже если бы оно прошло мимо меня в паре дюймов, я бы даже глазом не моргнула. А вот для тебя оно оживало, и ты это знала. — Я говорила тебе и Тиму о нём даже в детстве… — растерянно сказала Салли. — И я отвечала тебе, что это выдумки, и звала купаться на речку, — рассмеялась Тэм. — А помнишь костослов? Бог ты мой, оно тогда так пыталось до нас достучаться! Чёртов дурак Тим всё чуть было не испортил, потому что он ненавидит пугало ещё больше меня. Но он не понял одной штуки. Когда в эту тварь не веришь, хотя бы понарошку, дорогая, она не способна говорить с тобой и обращаться к тебе. Ты совершила ошибку. Ты вдохнула в него жизнь. А я его убью. — Зачем вам это? Для чего? — непонимающе спросила Салли. — Только не говори, что вы желаете власти над миром или чего-то такого: это будет мучительно глупо и наивно… — К чему нам власть над миром, если мы живём здесь, как хотим? — хмыкнула Тэм. — Лучше скажи, в чём цель всего живого на земле, Салли? В чём смысл самой жизни? Для чего Господь создал нас? — Явно не для того, чтобы превращаться в человекоподобных тараканов. — Чтобы размножаться и распространяться, Салли. Существовать и сеять свои семена, которые дадут всходы. Мы уже не сможем остановиться. Шептуны стали частью нас. Мы — это они. Они — это мы. Как множатся животные, и птицы, и насекомые, и растения, так множатся и они: это естественно. — Вы убивали других людей, — Салли покачала головой. — Вы думали, что имели на это право. — Мы эту землю потом и кровью выстояли и забрали! Конечно, имели! И имеем! — Кто не за вас, значит, тот враг? — А разве он не сделал то же самое — твой Мистер Полночь? — прищурилась Тэм. — Разве он не сделал из нас своих врагов? — Вы убили его семью. — А он убил нашу! Сказать на это им обеим было нечего. Смолкнув, они буравили друг друга долгими взглядами. День снаружи разгорался всё ярче, но Салли до этого не было никакого дела. Она отдала бы очень многое, чтобы откатить время назад и снова очутиться на берегу Чикамауки. — Неужели тебе жалко горстку чёрных и цветных, погибших когда-то ради большого дела, чтоб мы все были живы, — тихо сказала Тамара, — но не жалко раздавить собственных родителей колёсами тачки почти в две тонны весом? — Замолчи, — едва слышно прошептала Салли. — Тех, кто тебя зачал, выносил, родил и воспитал? Мне рассказали, ты так легко проехалась по ним. Бум! — пока-пока, мама и папа! — Тэм усмехнулась. — Надеюсь, после этого он дал тебе всё, что ты так сильно хотела? — Заткнись! — яростно выкрикнула Салли и рванулась к ней, несмотря на путы. Дверь открылась. В ней показалась Джекки Миллер. Посмотрев на Салли и на Тамару, она замерла на пороге в странной нерешительности, а затем сказала: — Время уже подходит, дорогая. Спустись вниз: нужно сделать всё, как положено. Мередит тебе поможет. — Хорошо, мам, — спокойно сказала Тэм и прошла к двери, но возле матери застыла и, обернувшись, бросила Салли. — Закон жизни гласит, что слабые должны умирать, и выживают только сильнейшие. Чероки когда-то не выжили на этой земле: мы изгнали их отсюда. Они хотели убить нас проклятьем — а мы научились с ним сотрудничать. Они вернулись, когда всё поутихло — но мы всего лишь напомнили, чья теперь это земля и где им самое место. А если они хотели остаться в ней, так пусть не жалуются и лежат в могилах молча. Салли пробрала дрожь. Она слушала и не могла поверить, что так говорила её старая подруга Тамара. Джекки Миллер задумчиво опустила взгляд на носки своих теннисных туфель. — Когда он решил, что справится с нами в одиночку, не учёл, что никакие его индейские пасы не помогут против естественного закона отбора. И сегодня я докажу это. Мы перешагнём через него, как через ещё одно небольшое препятствие, и выживем. И я на твоих глазах расквитаюсь с ним навсегда. Пройдя мимо матери и легонько толкнув её плечом, Тэм ушла. Салли, вслушиваясь в её шаги, удалявшиеся по коридору, даже не заметила, как по щеке проскользнула слеза, а в носу защипало. Оцепенев, она смотрела в одну точку, всё ещё прокручивая слова Тамары в голове. Выжить должны только сильнейшие. Так вот оно что. Всё просто. Всё настолько просто. — Салли, — вдруг тихо позвала Джекки Миллер и кашлянула. — Если хочешь, я могу принести тебе воды или еды. Чего ты хочешь? — Чтобы вы сдохли, — бесцветным голосом прошептала та. — Все до одного. Миловидное лицо Джекки перерезала судорога. Покачав головой, она сказала: — Мы же не звери, дорогая. Не надо так говорить. Да, прошлой ночью ты сотворила глупость, но мы всё понимаем — это не так просто принять… некоторым из нас. Тем не менее, мы — твоя кровь. И, как бы там ни было… — Вы сами выбрали для себя этот путь! — яростно сказала Салли. — Не все, — возразила Джекки. — Не каждый из нас. Салли поджала губы. Она отвернулась и, неуклюже завалившись на бок, посмотрела в окно, на солнце, которое так ярко светило в небосклоне. Она хотела есть, она хотела пить. Она хотела снять с себя мокрые, грязные, окровавленные тряпки, в которые превратилась её одежда. Она страстно хотела разуться и заклеить пластырями мозоли на ногах. Она хотела, чтобы Полночь был рядом. Она мечтала о том, чтобы уснуть сейчас — а проснуться назавтра, и чтобы всё каким-то чудом разрешилось, и это было только страшным сном. А на самом деле её ферма была цела, бабушка с дедушкой не пытались подселить тварь с поля, и чтобы мама с папой… чтобы они… Сглотнув подступившие слёзы, она тихо и беззлобно сказала: — Ничего не хочу. И тогда, постояв ещё немного, Джекки тихо вышла и прикрыла за собой дверь.

5

В ночь перед тем, как в Морган подселили анагопта, Полночь снова сошёл с креста. Он знал, что будет теперь слабеть с каждым днём. В нём было меньше сил, чем прежде, и поле, и ветер, и река шептали ему: теперь тебе придётся ждать очень долго, чтобы закончить с ними. Ты будешь копить силы, чтобы изредка напоминать им, кто они такие — не благословленные, а проклятые. Не хозяева этих мест, а гости. Не исцелённые, а заражённые, которые ослепли и оглохли, и забыли, что души их не примет Унетланви после того, как твари съедят их заживо. Они делают это каждый день. Они ведут свою тихую борьбу против нас. Белые люди глупы, они думают, что с проклятьем можно договориться. Но всё, что ему нужно — стать частью того, кто выносит его и передаст другому. Это цепь, которая ведёт к тому, что вся наша земля будет заражена. Разорви эту цепь. Уничтожь их. Освободи их. Полночь кое-как встал, оперевшись о речное дно руками. Он с огромным трудом поднял голову. Всё тело пронзила боль, полная агонии. Он снова рухнул в воду почти плашмя, затем перевернулся и попытался подняться уже во второй раз. Сразу нащупав в кармане плаща пимак, он немного успокоился, но мёртвому сердцу было больнее, чем полуживому телу: они унесли Салли, и он знал, что теперь выхода нет. Опустив голову на грудь, он задрожал. Если он не сдастся — они убьют её. Если сдастся — их станет больше, чем прежде. И не только те, кто вступил в физическую связь с проклятыми семьями, станут отныне заражены. Зараза эта двинется дальше, распространится по всему штату. А потом? Они будут безнаказанно убивать таких же, как он? Они найдут нового Нила Блэкмора и отнимут всё и у него тоже? Скольких ещё из нас они подомнут под пяту? Как они изменят и извратят человеческие души? Полночь с вороной на плече прошёл на ферму Мейсонов, спящих так покойно, словно они думали — всё кончено, и он больше никогда не придёт за ними. Но он пришёл. Он взбежал по воздуху, лёгкий, как ветер, ко второму этажу большого дома, и пристроился на скате окна. Он повёл рукой — и шпингалеты открылись, а рама поднялась. Он скользнул в комнату, где спала Морган, и спокойно взглянул на человека, который обнял её, устроившись рядом под одеялом. Малкольм Мейсон не успел ничего сделать: Полночь схватил его за чёлку, поднял голову от подушки и взмахнул серпом. Мужчина только дёрнулся, проснувшись слишком поздно: его обезглавленное тело упало обратно на постель, кровь брызнула на грудь и плечи Морган. И она, истошно закричав, посмотрела на пугало, которое спокойно пристёгивало к своему бедру голову Малкольма. — Ты забрала меня у меня самого, — сказало оно. Голос исходил из вороньего клюва. — А я забрал того, кто тебе так дорог. Теперь мы квиты, Морган. Живи. Будь проклята. Будь благословлена. Полночь, покачнувшись, встал на ноги и побрёл по берегу наверх, к камелиям. Голову его вело. Он чувствовал себя немногим лучше — близился самый пик его сил, затмение, во время которого он ожил. Унетланви давал ему эти силы, но забирал кое-что другое, и этого Полночь мучительно боялся. Он знал: нельзя получить всё и сразу. И получив силы, он отдавал свою неуязвимость. Он выбрался в поле и пошёл через него, устало глядя перед собой. Рана на его спине сочилась кровью, но под лучами солнца постепенно стягивалась. Чтобы она зажила быстрее, Полночь снял плащ и, немного подумав, сунул его под мышку. По движению солнца на небе он понял: подошло нужное время. Медлить больше некуда. От реки до фермы Миллеров совсем близко, рукой подать — и одно только приятно грело его сердце. Скоро он снова увидит Салли Хэрроу, и, что бы там ни случилось, она тоже увидит его.

6

Поднялся ветер. В Теннесси, особенно в эту пору, погода менялась часто и стремительно: особенно сильными были те ветра, которые дули с запада и несли в себе соблазнительный запах перемен. Вот и теперь Мередит чувствовала это всей кожей, как и анагопта, которая раньше была частью её подруги Дженнис, нашептавшей ей свою историю. Она стояла на крыльце дома Миллеров с чашкой кофе, думая о том, как скоротечно меняется все в этой жизни, а еще о том, что после этой схватки может статься крошечное несчастье — и она не оправится. Кто тогда будет новым негласным лидером здешней общины? И, что самое главное — кто поведёт их семьи дальше? Дальше, за пределы Лебанона, как нашёптывало ей в голову существо, жившее внутри? Дальше, за пределы кровных связей? — Я не знаю, — задумчиво пробормотала Мередит себе под нос. — Может быть, Тамара? Она станет сильнее: она обязательно будет достойной кандидаткой, но не сейчас — может, чуточку позже, когда наберётся опыта и знаний, и понимания того, как сосуществовать вместе с шептуном. На мгновение Мередит подумала, что Салли могла бы. У неё сильный характер. Она оказалась более стойкой, чем кто-либо думал. То, как она не колеблясь убила Сару и Питера прошлой ночью… Мередит прислонилась к стене дома. Она понимала, что Салли на самом деле колебалась. Просто она уже выбрала сторону. Однако сегодня, спустя всего-то четверть часа, для неё всё изменится. Мередит хотела сделать всё добровольно. По согласию. Салли всегда казалась ей такой мягкой и доброй, и такой слабовольной. Роб тоже так считал. Он думал, с внучкой не окажется никаких проблем. К тому же, Мередит не хотела, чтобы в затмение именно Салли получила новое проклятие: и не хотела также, чтобы Салли дралась с пугалом. Она верила голосу внутри себя. Верила, что тот говорил. Знала, что Полночь расстанется на эти короткие несколько минут со своим бессмертием — но в ней жил страх за внучку. Уговорить Миллеров не составило труда, Флойд давно грезил возможностью обойти Мейсонов и заполучить лидерство… что ж, она предоставила ему этот шанс. Ату! «Когда пугала не станет, — сказал шептун печальным голосом Дженнис внутри Мередит, — нас уже никто не остановит. Мы получим новые силы и новые возможности. Мы захотим больше места. Больше земли. Больше пищи. И больше крови. Ты же это понимаешь». И Мередит кивнула. Она знала, что Тамара смогла бы сделать так, чтобы у шептунов всё это было — во имя их выживания. И она знала, что всякое проклятье питается смертью и кровью. Семена зрели в трупах тех, кого клуб закопал под двенадцатью дубами. Теперь семена эти проросли в плоды. Один из плодов сегодня вкусит Тамара Миллер. Джон Ли вышел со двора, неторопливо поднявшись по ступенькам к Мередит: она оборвала свои мысли, внимательно посмотрев на него. — Как ты? — После той стычки в поле? Вполне ничего, — тихо ответил Джон Ли и ответил ей пронзительным взглядом. — Я видел Полночь. Он уже рядом. — Что ж, — вздохнула она. — Тогда нам с тобой следует пойти к остальным. Принеси всё, что нужно. Джон Ли кивнул, пройдя мимо неё в дом, и остановился, когда она снова окликнула его. — Надеюсь, ты помнишь, на чьей ты стороне, — очень тихо сказала Мередит. — Я теперь с Кларой, — просто ответил он, не обернувшись, и положил ладонь себе на сердце. — Мы с ней всегда думали совершенно одинаково. И тогда, и теперь. — Вот и славно, — кивнула Мередит и, поставив чашку на ступеньку, спустилась вниз, чтобы направиться к полю, где уже ждали все остальные Слышащие. — Вот и славно…

7

За Салли пришёл один из незнакомцев. Она не стала глупо сопротивляться, терять силы и изрыгать проклятия — что толку? Он был вдвое выше и сильнее неё, на бедре его красовалась кобура с пистолетом. Ладно, подумала Салли, веди, куда хочешь. Всё равно я с тобой не справлюсь. И, позволив поднять себя с кровати и снять с лодыжек пластиковую стяжку, она побрела перед ним. Солнце высоко светило в небе, но ветер уже гнал хмурые тучи с запада. Откуда он взялся? Салли не знала. Устало шагая на затёкших ногах, она слушала, как под подошвами ботинок хрупает земля. Только теперь она заметила, что большая часть поля у фермы Мейсонов была расчищена полукругом. Мужчина вёл её именно туда. — Который час? — только и спросила у него Салли. — Самое подходящее время, чтобы покончить с этим дерьмом, — усмехнулся он. — Да уж. Очень точно сказано. Её провели мимо Тамары и Тима, стоявших поодаль, и Мередит с Робом. Ближе к полю, к подсолнухам, которые почему-то никто не срезал в этот сезон, замерли Джекки и Флойд Миллеры. Раненый Роудс, окинув Салли неприязненным взглядом, не лишённым восхищения, подмигнул ей. Возле него стояли двое рослых парней. По некоторой их схожести Салли догадалась, что это были его сыновья. Толкнув Салли поближе к Робу, высокий мужчина сказал: — Всё, как просили, мистер Мейсон. — Спасибо, Стивен, — дружелюбно ответил тот. — Подойди-ка ко мне поближе, Салли. Поджав губы, она ничего не ответила и отвернулась, пристально глядя в поле. Мужчина присоединился к Роудсам, встав возле своего отца, и вот все Слышащие и Салли с Тамарой, собравшись возле фермы, стали чего-то ждать. Он вышел к ним из подсолнухов довольно скоро. Не прошло нескольких минут, как он показался в своём поношенном, рваном плаще, испачканный в земле и крови, с мокрыми волосами, гладко забранными назад. В них всё ещё оставалось два чёрных Стекляшкиных пера, и у Салли задрожали губы. Она рванулась вперёд, но Роб Мейсон больно схватил её за предплечье и удержал возле себя. В руке его был пистолет. Полночь, неторопливо оглядевшись, развёл руками. В них не было никакого оружия. Улыбнувшись, так широко и открыто, как только мог, он громко сказал: — А вблизи вы все ещё больше напоминаете горстку фанатичных идиотов. Привет, Салли. Исподлобья глядя на него, она дёрнулась из рук Роба, но тот только прижал её к плечу и приставил дуло пистолета к её виску. — Ты давненько портил нам кровь, — сказал он. — Много кого из нас убил. Ты был безжалостен. Ты причинил нам много боли. Что скажешь, если уже мы теперь сделаем тебе больно? — Через несколько минут у вас будет возможность даже убить меня, Роберт Мейсон, — усмехнулся Полночь. — Поэтому убери ствол от своей внучки. Салли здесь ни при чём, я безоружен — чего ещё тебе нужно? Я всё сделал, как вы сказали. — Она очень даже при чём, — не согласился тот. — И даже без оружия в руках, у тебя есть кое-какие тузы, я живу не первый день и знаю очень многое про тебя. Тем временем, в небе стягивались тучи, поднялся сильный ветер. Мередит Мейсон, посмотрев наверх, легонько толкнула Роба в плечо, и он улыбнулся. — Встань на колени, Нил Блэкмор, — сказал Роб. — И жди. Молись своим богам. — У меня только один бог, — недобро ответил тот, но без колебаний опустился на колени, как велел Роберт Мейсон. — И он дал мне силы и способности прекратить всё это здесь и сейчас. Салли вслед за остальными подняла взгляд на стремительно темнеющее небо. Оно становилось не просто тёмным. Оно было абсолютно чёрным, похожим на покрывало, наброшенное от горизонта до необозримого купола в высоте. Всё кругом затмляла грозная тьма, и Салли, сжав плечи, выкрикнула: — Полночь, это затмение! Вот оно! — Да, Салли! Только не смотри на него, милая, — сказал он, и отчего-то в голосе его слышалась улыбка. — Если ты не хочешь стать такой, как они. А я гляжу, Роб, вы позвали сюда всех своих друзей. Из поля, двигаясь между подсолнухов, Салли, холодея, отвела глаза от неба, как велел Нил, и заметила анагопта, выступающих в своей чудовищной, жуткой форме — одного за другим. Они выходили оттуда, кружа вокруг Полночи и собравшихся Слышащих. Их было много: Салли начала считать и остановилась на дюжине… однако знала, что это далеко не все пришедшие на расправу с Полночью. Их было гораздо, гораздо больше, чем она могла увидеть. — Роб, — позвала мужа Мередит, — пришло время. Неохотно кивнув, он обменялся с ней долгим взглядом и, передав пистолет, толкнул Салли к ней в руки. Мередит Мейсон, прижав пистолет к её затылку, тихо сказала: — Смотри, что будет дальше, дорогая. Надеюсь, ты будешь внимательна. — Я внимательно посмотрела бы, как он убьёт каждого из вас, — огрызнулась та. Роберт Мейсон подошёл к Тамаре и молча предложил ей руку. В её лице не было ни страха, ни сомнений. Она молча вложила свою ладонь, юную и светлую, в его, и подошла ближе. Полночь словно встрепенулся, когда заметил это. Лунный диск медленно закрыл только краешек солнца, ставшего ослепительно белым кругом среди бесконечной небесной черноты. Роб сказал, и ветер подхватил его слова: — У него есть имя обычное и имя настоящее. И настоящего никто не знает… Если ты услышишь его речь тёмной ночью или ясным днём, не зови, иначе он придёт. И тот, кто знает историю, будет жить. А тот, кто истории не знает, прогневает его, как кару этих земель, на которых светит жадное, вечно голодное солнце цалаги… Салли, сжавшись под тем хлёстким ветром, изо всех сил отвернула взор от неба, уставившись только на Нила, который бессильно наблюдал за заражением Тамары. Он не знал, что Слышащие задумали, но что-то подсказывало: его не ждёт ничего хорошего. — У него есть имя обычное — Унетланви, и тсалаги звали его так, а мы это имя попираем. Мы, далёкие потомки звёзд, спустившихся на землю. Мы, анагопта, спящие в этой земле долгие годы. Мы, шепчущие, обещаем сменить настоящее на грядущее. Куда пришёл ты, путник? Это не твой дом. Куда идёшь ты, странник? Это не твоя земля. Это земля носителей истинного семени, настоящих людей, тех, кто будет и есть отныне всегда… Солнце было закрыто уже наполовину. Анагопта, взрыхлившие землю когтями, издавали злобный стрекот, подобно огромным живым насекомым, и в глубине поля они тихо, нетерпеливо повизгивали, выжидая, когда смогут наброситься на Полночь. Роберт Мейсон продолжал говорить, и черты лица его исказились и расплылись, и зрачки мягко разъехались в стороны, словно что-то из самого его нутра стремилось взглянуть на Тамару. И хотя она была тверда в своей решимости, но теперь даже напугалась. Улыбка поблёкла на её губах. Она увидела лицо зла и убоялась его. — Это не твоё тело, — говорило оно голосом Роба Мейсона, — Твоё тело принадлежит отныне нам, шепчущим. Это не твоя душа. Твоя душа утолит мой внутренний голод и неукротимое пламя. Что есть за гранью Сущего? Пустота. Что есть за гранью жизни? Пустота. Проживи так, как я предлагаю, в полноте и изобилии… Вдруг Мередит Мейсон повернулась к одному из анагопта, что переминался возле неё, и решительно сказала: — Убей же его, давай! Убей! Ты же хочешь этого! Так чего ты ждёшь? И тварь, припав к земле, тут же бросилась вперёд, желая расправиться со своим злейшим врагом. Вместе с ней на Полночь устремились и остальные. — Нет! — запнувшись, выкрикнул Роб, обернув своё страшное лицо к жене. Салли, увидев его, закричала, в ужасе заслонившись. — Ещё слишком рано! Что-то было не так: он почувствовал это первым. Следом ощутила и Салли, и все Слышащие, но анагопта уже бросился на Полночь и подмял под себя. С несколько мгновений всё было тихо, и тварь рычала и визжала, подняв клуб пыли вокруг. А когда она малость улеглась, и всё стихло, анагопта упал на землю. Поднявшись, Полночь простёр вверх руку, держа сердце чудовища, и, сжав его, заставил лопнуть так, что по ней побежала чёрная кровь. — Ну давайте, — усмехнулся он, исподлобья окинув взглядом остальных. — Отомстите за него. Луна затмила солнце, счёт шёл на минуты. Анагопта бросились на Полночь волной, в то время как Роб, оскалившись, схватил за шею Тамару и, склонившись над ней, изрыгнул всю свою ярость, всю злость в три последних слова, которые услышала только она. Он шепнул это ей прямо в рот, прижавшись к нему своим ртом, и сделал судорожное движение горлом, когда тварь от твари, что жила в нём, скользнула внутрь Тамары и осталась в ней. Роб знал, что он больше не жилец — шептун в нём, размножившись, теперь умрёт, зато он дал жизнь тому, что уничтожит навсегда пугало. Бросив Тамару в руки остолбеневшего брата, он развернулся к жене и выкрикнул, поспешив к ней: — Чего ты ждёшь, Мередит? Она спокойно взглянула на него, невзирая на суматоху вокруг. Справа и слева раздалось несколько выстрелов, вспышки озарили лица стрелявших — но они не смогли попасть в Полночь, который был в самом центре чудовищной своры. Салли совершенно не видела его из-за их тел, дрожа от страха, что его разорвут на части… однако что-то ярко брызнуло в сердце этой тьмы — и разлилось, как свет от свечного пламени, кругом. Обожжённые этим светом, анагопта с визгом и стрекотом отлетели назад. Часть из них погибла, на земле распласталось несколько распополамленных, искалеченных тел. Полночь утер кровь с лица предплечьем. Всё это случилось за пару мгновений. — Мередит! — выкрикнул Роб. Идти ему было лишь несколько шагов. Полночь поднял на него взгляд, и глаза его сверкали ярче обычного. — Пристрели её, чёрт возьми, сделай это — и мы его уб… Прогремел выстрел, Салли сжалась и закричала, Полночь побелел. Над полем прокатилась тишина, которую нарушали только судорожные всхлипы и стоны Тамары Миллер, бьющейся в агонии на земле, куда её положил Тим. Джон Ли стоял неподалёку среди подсолнухов и спокойно держал на весу свой старый винчестер. Всадив пулю в лоб Робу Мейсону, который опрокинулся навзничь и задрожал, пытаясь обратиться в анагопта, улыбнулся, а потом, размахнувшись как следует, швырнул что-то под ноги Салли. Это был свёрток, и в разметавшихся тряпках Салли увидела блеснувшие серебром серпы. Анагопта бросились на него. Джон Ли выстрелил в одного из них, но его подмяли под себя тяжёлыми, искажёнными телами. Полночь бросился ему на помощь, однако и на него упали со спины, впившись когтями между лопаток. Закричав от боли и злости, Полночь попытался стряхнуть с себя анагопта. Ему это удалось, но только на мгновение: тварь бросилась на грудь и прижала Полночь к земле. Закрывшись от когтей рукой, Полночь изо всех сил удерживал монстра, чтобы не быть разорванным на части. От этого он не умрёт. Но будет долго страдать и будет абсолютно беспомощен. 🪶 Your Blood / Nothing but Thieves 🪈 — Эй, — крикнул Джон Ли в последний раз и подмигнул, хотя тварь уже распорола его живот, и рот у Джона наполнился кровью. — Ха-Ваока. Я понял кое-что и перестал бояться. Дело не в проклятии вовсе. Роб Мейсон попытался подняться. И без того ослабленный монстр внутри него умирал. Тогда, развернувшись к нему, Мередит выразительно посмотрела в лицо человека, который был её мужем долгие годы, с которым она зачала дочь, которую охватило проклятье, и сына, которого они отдали шептунам и закопали под дубом, как было положено. В глазах её блеснули слёзы. Джон Ли сказал: — Дело в нас самих. Отняв пистолет от головы Салли, Мередит выстрелила и попала Рою точно в горло. Он захлебнулся собственной кровью и протянул к ней руку, не дойдя какую-то пару шагов, однако Мередит невозмутимо всадила следующую пулю точно ему в голову — и сделала шаг в сторону вместе с Салли, резко сказав: — Подними его оружие, дорогая. Думаю, оно ещё понадобится. В тот же момент в теле Джона Ли щёлкнули кости, надломились конечности, он дрогнул — и лицо его исказилось в новом, жутком облике. Роудс-старший, развернувшись, наставил на него пистолет, чтобы выстрелить в голову Джону, пока тот обращался. Остальные бросились к Салли и Мередит, поняв, что старуха их предала. Полночь истошно закричал. Он больше не хотел терять никого из своих друзей. Он больше не хотел терять никого из своих родных! Он извернулся из когтей анагопта и, схватив его прямо за лицо, издал низкий, полный злости и боли, рык. Ладони его раскалились так сильно, что тварь задёргалась, желая вырваться и сбежать… но Полночь держал крепко — и, когда анагопта воспламенился, Полночь столкнул его с себя. Тем временем, Джон Ли, обернувшись чудовищем, которым никогда не хотел становиться, бросился на остальных, вовсю орудуя когтями. Облик его был ужасен — но он сражался за друзей, он знал, что делает! Полночь устремился к Салли, на бегу толкнув одного из младших Роудсов. Он был быстрее, потому легко обогнал Флойда и Джекки Миллеров, уклонившись от когтей двух анагопта. Небесное полотно дрожало, словно грудь, сотрясаемая слишком сильными ударами сердца. Мередит, заведя Салли себе за спину, хладнокровно выстрелила в тех, кто только несколькими минутами назад беспрекословно слушался её и был её семьёй — и рослый мужчина, который привёл Салли в поле, упал, не успев выстрелить в ответ. Однако старший Роудс, хотя и был медлителен, не промахнулся. Вскрикнув, Мередит упала на землю, выронив пистолет. Салли бросилась за ним и протянула руку. В следующую секунду на неё наступил Тим Миллер, больно впечатав в землю. — Чёрт! Бы! Побрал! Вашу! Семейку! — рявкнул он и пинком оттолкнул Салли прочь, подняв пистолет, но она тут же бросилась на Тима, свалив его с ног. Он лишь взмахнул пушкой, падая и случайно пальнув в воздух. Салли же стремительно вскочила и, схватив пистолет из его руки, подбежала к Мередит. Роудс снова прицелился, чтобы выстрелить — теперь уже в Салли. Со спины на него налетел Полночь и сломал шею в одно движение. Теперь он был страшен и не похож на человека: глаза горели, разгоняя тьму вокруг, черты лица заострились и стали чертами хищника. Он слетел с мёртвого Роудса, слыша за спиной омерзительный визг сражающихся с Джоном Ли анагопта. — Чтоб тебя, Мередит, какого дьявола?! — воскликнул Флойд Миллер, направившись к ней. — Ни с места! — рявкнула Салли и направила на него пушку. Без колебаний спустив курок, она выстрелила бы, но патронов больше не было. Тогда лицо Флойда, осознавшего, что перед ним две лёгкие добычи, исказилось бешеной злобой. С ним была Джекки, но больше чем Мередит её занимала дочь, бившаяся в судорогах совсем неподалёку. Джекки знала, что это значит: она вот-вот обратится. — Убей её, — быстро сказала Джекки Миллер мужу, — убей старую суку. И молодую убей то… Однако после этих слов она рухнула, как подкошенная, на колени, а затем и ничком. Отшатнувшись, Флойд Миллер увидел Мистера Полночь, который одним ударом перебил Джекки позвонки. Тим, медленно поднявшись, не спускал с него глаз. Кажется, они ещё не поняли, что только что Полночь прикончил их мать и жену. — Я бы не советовал обижать этих женщин, — холодно сказал он, обойдя полукругом своих противников и встав перед Мередит Мейсон. Случилось полное затмение, и поле покрыла абсолютная тьма. На Полночь сбоку прыгнули: последний из живых Роудсов, обратившись, подмял его под себя и полоснул когтями по груди. Вторая чудовищная рука едва не коснулась горла — но Полночь вовремя уклонился. Салли вздрогнула, когда увидела, что Флойд перед ней запрокинул голову назад с громким щелчком. — Салли, — прошептала Мередит и взяла её за руку. — Он тоже обращается! Салли, беги… Однако она, мотнув головой, не убежала. Схватив серпы Полночи, она подняла их, чтобы бросить ему… в этот момент за волосы её схватил Тим и резко дёрнул голову к себе. Салли охнула. В тот же миг в челюсть ей прилетел тяжёлый удар кулаком. Салли, упав навзничь, задохнулась. Встав на локте, посмотрела на Тима, а затем перевела взгляд на серпы, лежавшие у его ног. Но, только рванувшись к ним, она получила мощный пинок в грудь и, застонав, сжалась в клубок от боли. Флойд Миллер, перевоплотившись в анагопта, тяжело опустился на руки. Локти и колени его были вывернуты; чудовищная злоба исказила лицо и невидящие глаза. Выгнув рёбра к небу и повернув шею так, что у любого человека это неизменно привело бы к перелому позвоночника, он медленно, крадучись, направился на Мередит. — Не подходи ко мне, — властно велела она, вытянув вперёд руку, точно это должно было спасти её. Полночь, отчаянно сопротивляясь, едва смог выскользнуть из-под Роудса, ударил его локтем в челюсть, и, кое-как вывернувшись, схватил за руку. Последний из семьи Роудс оглушительно взревел от боли, когда Полночь, угостив его ожогами, сломал руку так, что кость порвала тонкую кожу. Поднявшись, Полночь схватил его за шею и сжал ладонь. Роудс захрипел. Тело его воспламенилось. Отшвырнув его, уже умиравшего, в сторону, Полночь поспешил к Салли. Тогда же Флойд Миллер бросился на Мередит, а Салли, ринувшись к Тиму, впилась ему в лицо ногтями — прямо в глаза — и пнула серпы Полночи по земле. Мередит вскричала, когда Флойд зацепил крючковатым когтем её бедро. Одно движение — и он оторвал бы ей ногу. Мередит, собрав все силы, которые у неё остались, толкнула его в грудь: ей удалось откинуть противника от себя, однако правая нога, пропоротая до самого колена, теперь невыносимо болела. В слепящей боли этой, Мередит только видела сверкнувших две молнии — и визг издохшего Флойда. Мимо неё кто-то пробежал. Она не разобрала, что это был Тим, пытавшийся спастись в поле. Сестра его, коротко щёлкнув позвонками, прогнулась навстречу затмению, издав надрывный вопль, и Тим отшатнулся от неё, испугавшись. Она была чудовищна в своём новом облике: конечности её удлинились, и она выглядела крупнее прочих тварей. Поднявшись на своих ужасных руках и ногах, скрюченных, как суставчатые лапы богомола, она стремительно уползла в темноту, и Тим, потерявшись от ужаса, бросился в противоположную сторону. Отец его был мёртв, мать тоже, сестра обратилась в монстра. Теперь ему не оставалось ничего другого. Но Полночь, встав над телом анагопта, который раньше был Флойдом Миллером, хищно проследил за Тимом, исчезнувшим среди подсолнухов. Он знал, что у него оставалось мало времени, чтобы добраться до Тамары и прикончить её… однако, направившись к ней, Полночь лишь молча взглянул на небо, и небо откликнулось ему. Тим бежал прочь, желая теперь только одного. Плевать ему было на месть, плевать на прежние планы. Всё изменилось: отныне он желал спасти свою жизнь, и то, что звало себя бабушкой Эм и существовало в нём, питаясь соками, энергией, кровью, желчью и пищей — всем, что было в Тиме — желало того же. Однако, когда звуки кровавой расправы поутихли, что-то ударило его в спину, точно брошенный камень, и Тим от неожиданности потерял равновесие и упал. «Превратимся, Тим» — прошептала бабушка Эм внутри него, но он не мог признаться даже себе, что боялся становиться тем, чем стали его родные и знакомые. Стремительно встав на ноги, Тим заозирался и, облизнув губы, посмотрел вокруг себя. Там были только подсолнухи. Вдруг из темноты что-то больно цапнуло его за ухо. Тим вскричал, дернувшись от боли, и прижал ладонь к кровоточащей ране. Ещё одна атака — и нечто полоснуло острыми когтями прямо по его глазам. Оно падало на него снова и снова и в итоге сбило с ног. Наконец, в небе раздалось карканье, и Тим остолбенел. Это были вороны? Они врезались в него, не давая подняться, и оставляли одну рану поверх другой, то полосуя его тело когтями, то терзая клювами. Тим кое-как закрывал лицо. Он закричал, и тогда одна из ворон клюнула его в самый язык. Едва сбросив её и чуть было не стошнив, Тим, изо рта которого потекла кровь, чудом сумел подняться и пополз в подсолнухи. Вороны, окружив его огромной стаей, вприскачь последовали за ним. Другие кружили в небе — чёрном от черноты их крыльев. И там, в поле, окутав Тима облаком, они закончили его жизнь и жизнь Эммелины Миллер. Сначала он кричал, но после крики его потонули в их грае — и тогда всё прекратилось. Лунный диск, совсем как маятник часов, медленно сдвинулся, и серп открывшегося солнца брызнул на небо. Полночь с надеждой взглянул на него. Анагопта на мгновение замерли, замер и окровавленный, едва живой Джон Ли, не умиравший только потому, что должен был продержаться. Кое-как протащившись от своих врагов — их осталось только восемь — он упал на локти возле Полночи, и на его изуродованном лице промелькнула тень былой надежды. — Пришла пора, — тихо сказал Полночь и сжал серпы в руках. Он остановился против анагопта, сколотившихся в визгливую стаю. Переговариваясь друг с другом, они метались, готовые наконец сразиться со своим врагом. Полночь лишь наклонился и прочертил острием серпа полосу на земле. — Тот, кто переступит её, — сказал он, — умрёт. Это была провокация, ведь он не был намерен щадить никого. Когда они бросились на него — все разом, так быстро, что Салли едва сумела различить их движения в темноте — Полночь легко, совсем как прежде, бросился к ним и уклонился от одной из тварей. Развернувшись, он глубоко всадил ей в шею один из серпов, так, что тот показался наружу с другой стороны туловища, и рванул на себя, разорвав анагопта пополам. Вторая тварь бросилась на него, но он сжал её шею в руке. От его прикосновения монстр загорелся и вспыхнул. Освободив серп и оттолкнувшись ступнёй от сгоравшего анагопта, Полночь легко взмыл в воздух и, изящно пробежавшись в нём, одним ударом отсёк голову третьей твари. Пятеро остальных резко остановились, не добежав до черты. Полночь же, глядя на них между трупов, покрытых чёрной кровью, выставил серп вперёд. — А со мной сразиться ты не хочешь? — промолвил голос из темноты, пока ещё никем не услышанный. Полночь посмотрел на небо. Луна ещё больше сошла с солнца. Совсем скоро затмение прекратится. Совсем скоро он будет сильнее обычного. <i>Он сделает то, что должен, и всё будет кончено! Салли за его спиной склонилась над Мередит, сжав её руку в своей и приподняв за плечи. Джон Ли, припав к земле, едва дышал. — Бабушка, — тихо сказала Салли, покачав головой. — Я не хотела… — Так было правильно поступить, — ответила та, легко улыбнувшись своей прежней улыбкой. И Салли вдруг подумала, что на самом деле Мередит Мейсон всегда улыбалась ей той самой улыбкой. И не было такого момента, когда всё было бы иначе. — Прости, что напугала тебя в спальне. Прости, что опоила тебя, помнишь? — Это был не обычный чай, — у Салли заблестели глаза. Она с большой нежностью отвела седые бабушкины волосы от лица. — Да, милая, — прошептала та. — Это был клочок постмортем Морган Мейсон… и фотокарточка Нила Блэкмора, сожжённые вместе. Я добавила туда немного своей крови. Кровь… помнит. Помнит всё, что было с Морган. Помнит всё, что было с Нилом. Помнит, что было со мной. — Из-за тебя я видела те сны и смогла всё узнать… — Так было нужно, — пояснила Мередит. — Ты должна была понять, что нужно бежать отсюда. Ты должна была спастись. Прости меня, дорогая. Я не уберегла свою дочь. Мой сын лежит под одним из двенадцати дубов. Я решила, что семья… Говорить ей стало трудно, и она раскашлялась. Салли покачала головой, стиснув её плечи. Мередит взглянула на Полночь, повернувшегося к голосу из темноты, и твёрдо продолжила: — Что ты не должна платить за счастье своей семьи такой большой ценой. Никто не должен. Теперь осталась только Тамара. Все отсюда и из Лебанона — в ком жили эти твари — пришли сегодня сразиться с Полночью и победить. Надо сказать, я… кхм… немного поспособствовала этому. Я собрала их здесь. — Но как же ты вообще сумела воспротивиться анагопта? — непонимающе покачала головой Салли. Мередит лишь улыбнулась. — Они даже не пытались, дорогая. Нет, их счастье мне не нужно. И я не боюсь той пустоты, которая ждёт меня после смерти. Эта тварь оставит из моей души ничто, но мне не страшно. Потому что я уже живу. Салли расплакалась, когда бабушка Мередит коснулась её лица рукой и прошептала: — В тебе. Солнце в небе стало уже не серпом, а апельсиновой долькой, когда Тамара выступила навстречу Полночи, чтобы сразиться с ним. Салли, подняв бабушку под мышки, попыталась оттащить её назад, но оступилась и упала, сделав лишь два шага: сил больше не осталось. Полночь встал перед ней, Мередит и Джоном Ли. Опустив серпы, он внимательно смотрел на Тамару и оставшихся анагопта, которые стягивались из тьмы к её ногам. Она поднялась на задние конечности, неожиданно более высокая, чем остальные, и тонкая — почти даже изящная и по-своему красивая, вдруг подумалось Салли. Лицо её было похоже на маску богомола; длинные руки с заострёнными белыми когтями тоже напоминали его суставчатые лапы. Сделав широкий шаг к Полночи, она вытянула длинную, гибкую шею — и оскалила пасть, усеянную острыми зубами-иглами. Эта тварь была похожа на анагопта, явно одного вида с ними, но — Тамара не соврала — ещё более совершенная. У Салли по спине пробежала дрожь, когда она, подавшись вперёд, припала на длинные руки. Тогда Полночь и нанёс ей свой первый удар. Он взмахнул серпом, скользнув к Тамаре, однако она легко отбила его рукой, покрытой тонкой слюдяной пластиной, подобной хитиновому панцирю насекомого. Один из мелких анагопта бросился к Джону Ли. Полночь, увернувшись от резкого броска Тамары, такой же быстрой, как он сам, отсёк анагопта голову, и тот упал на землю неподалёку от Салли. Тело его дымилось от прикосновения индейского оружия. Полночь заметил ещё троих. Они уже мчались к Джону, Мередит и Салли. Стремительный и смертоносный, он метнул в одного из них свой серп и зарубил насмерть, едва успев уклониться от нового броска Тамары. Полночь скользнул по земле под её когтями — длинными, как кинжалы, кривыми, как крюки — и у Салли болезненно замерло сердце. Это был не бой: настоящий танец смерти, ведь Тэм не соврала. Она могла убить Полночь, и знала, что ей одной это вполне под силу — но времени оставалось мало. Луна почти открыла солнце. Он кувыркнулся по земле, взяв свой серп из тела умершего анагопта, и вовремя выставил оружие против когтей Тэм. Криво улыбнувшись ему, она прошипела, и лицо у Полночи от изумления вытянулось. Оно умело говорить! — Даже если ты убьёшь их всех, — сказала она, — останусь я. Тебе со мной не справиться. Поджав губы, Полночь упрямо мотнул головой. Напрягшись, он сделал первый тяжёлый шаг навстречу Тэм, впившейся в землю когтистыми ступнями. Второй шаг сдвинул её с места. Оскалившись, Тамара навалилась на него, но всё было тщетно: похоже, силы их были равны. Он услышал крик Салли за спиной и на мгновение отвлёкся. Двое анагопта, которых он упустил, бросились на них. Одной секунды Тэм хватило, чтобы полоснуть его по груди так глубоко, что кровь широким веером брызнула ей на тело. От боли Полночь взвыл и, сделав усилие, отбросил Тамару от себя прочь. Он обернулся, прижав ладонь к кровоточащей ране и в ужасе ожидая, что найдёт Салли растерзанной… но Джон Ли, встав над побеждёнными и разорванными врагами, грозно взглянул на остальных, приглашая их присоединиться к последнему бою. — Тебе будут многого стоить эти мгновения, — произнесла Тамара, молниеносно бросившись на Полночь. Сцепившись в клубок, они покатились по земле, и он ощутил, как она впилась когтем ему в бок. Не мешкая, Полночь пронзил её живот серпом и оставил его там. Только тогда Тамара разжала хватку и отползла в сторону, позволив сделать то же и Полночи. Оставляя за собой широкий след крови, он прополз через черту, нарисованную им же, и взглянул на солнце. Теперь было пора. Салли подбежала к нему, подхватив за талию, и крепко обняла. Времени на сантименты совсем не было. Он чувствовал, как она дрожит в его руках, и с сожалением посмотрел поверх её плеча на поле. Из темноты, которая очень скоро должна была снова стать обычным августовским днём, выступали последние анагопта — не меньше десятка — приободрённые тем, что их главный враг серьезно ранен. Сгрудившись вокруг своего нового лидера, они подбадривали её зловещим стрекотом и тихим повизгиванием. Они говорили, что пора добить его. Они говорили, что пора добить всех их. — Это всё, — шепнула Салли и обняла Полночь крепче, чувствуя ток его крови на своих руках. — Я знаю, это всё. — С чего бы, — вдруг произнёс он и, улыбнувшись, отстранил её. — Отойди, омаште. Мы с ними ещё не закончили. Он мягко толкнул её себе за спину и из порванного, исполосованного плаща достал что-то длинное. Что-то изящное. Что-то тонкое. Он слышал дыхание ветра, и видел ровное свечение затмлённого, но теперь уже совершенно нового, яркого и пылающего, такого чистого солнца, и чувствовал пульсацию жизни под своими ногами. Тьма ещё не сошла с земли. Анагопта, всё так же стрекоча, воззрились на него, выжидая, что он будет делать. Раненая и измождённая боем, Тамара скользящим шагом двинулась навстречу своему врагу. И тогда Полночь прижал к губам флейту, на которой не играл так долго, что забыл, каково это — извлекать из неё музыку. Когда первая нота прозвучала над полем, печально и протяжно, анагопта ощутили жар под своими ногами. Вокруг Полночи вспыхнул круг из белого пламени, в котором оказались Салли, и он, и Мередит, и Джон Ли. Твари за пределами огня в панике бросились, чтобы разорвать Полночь, отчего-то убоявшись звука флейты — и отступили, когда от малейшего прикосновения к пламени их обуяла страшная боль. Тамара, наблюдая за тварями, визжащими возле полыхающей стены, сузила покрытые бельмами глаза. «Он защищает нас. Он поджигает поле!», — догадалась Салли и посмотрела на Полночь. Он прикрыл глаза, извлекая одну ноту за другой из индейской флейты — флейты любви, которая всё пела и пела, словно обладая собственным голосом. И по мере того, как он звучал всё нежнее и напевнее, а лунный диск покидал разгоравшееся солнце, пламя скользило всё дальше к анагопта, которые пятились от него к краю поля. Неподвижна была только Тамара, которая не боялась своего раненого, но грозного противника. Она смотрела на смуглое, блестящее от пота лицо Полночи за стеной огня — и внутри неё всё ярче разгоралась ненависть. Она должна одержать над ним верх! Небо светлело, чёрные тучи расползались в стороны, лунный диск открыл пламенный солнечный шар, такой яркий и белоснежный, что Салли закрылась руками от его света, принёсшего на землю губительный огонь. И, посмотрев на Полночь, Салли покрылась мурашками. — Нил! — закричала она, желая броситься к нему. Мередит удержала её за запястье неожиданно твёрдой рукой. — Знаешь, моя дорогая, — тихо сказала она, прижав к себе разрыдавшуюся Салли, — такие мужчины раз в столетие рождаются, это я тебе точно говорю. А плечи его задымились, как и от волос повеяли тонкие солнечные нити, похожие на солнечные протуберанцы. Глазницы стали полны белого пламени, кожа теперь сияла внутренним светом. И, когда он сделал шаг навстречу стене огня, земля под его стопой вспыхнула и загорелась. Он сгорал, сгорал заживо, тем быстрее, чем страстнее играла его флейта, и сгорая, желал только одного. Он хотел, чтобы Салли была жива, и прожила отныне жизнь долгую, покинув это место. Навсегда. — Нил!!! — закричала она, и тогда он обернулся. Анагопта нерешительно ждали его впереди, подбадриваемые гортанным стрёкотом своего лидера. Она призывала их не отступать и в последние секунды затмения броситься на Полночь. Она знала, что многие из них умрут — но он умрёт тоже. И знала также, что выживет. Постарается сделать это, чтобы передать проклятие дальше. Она создаст себе новую семью, если это потребуется. Нил отнял от губ пимак лишь на мгновение. Он желал в последний раз посмотреть на Салли — и улыбнулся. Лицо его, озарённое потусторонним огнём Унетланви, было полным ласки. В глазах Салли прочла много невоплотимых надежд. Полночь отвернулся и, поморщившись от обжигающей боли, которая распространялась по каждой клеточке тела, заиграл снова и сделал свой последний шаг… Что-то быстрое сбило его и выхватило пимак, а потом отбросило назад. Полночь, задохнувшись, упал: раны на его теле, исцелённые огнём, всё ещё дымились, волосы погасли, в глазах померк потусторонний свет. Он едва поднялся с земли, ощущая нечеловеческую слабость, и увидел, что из пасти Джона Ли флейту забрала Мередит. — Бабушка?! Подожди! — Салли рванулась следом за ней, но Мередит легко отбросила её, собрав все силы, которыми владела. — Мы семья, Салли, — просто сказала она на прощание и улыбнулась. — Мы — родная кровь. Приложив к губам флейту, она заиграла на ней ту же мелодию, что исполнял Нил. Она продолжила её, и Салли вдруг поняла, что это не Нил играл на флейте. Это флейта пела через него. Тамара Миллер нерешительно отступила, когда Джон Ли и Мередит Мейсон ступили из пламени навстречу. Они вспыхнули, как спички, и, пламенея, неожиданно быстрые и лёгкие, скользнули навстречу анагопта. Чем ближе они были, эти огненные призраки, тем быстрее воспламенялись твари от одного их дыхания. Умирая, Джон Ли, вновь вернувшийся в свой человеческий облик, поразил собой анагопта, и они, один за другим, падали, сгорая изнутри. Тогда Тамара, попятившись, поняла, что ей пора спасаться. Когда она развернулась, что-то прошло сквозь рану, оставленную Полночью. Мередит Мейсон, оставленная слабостями и немощью бренного тела, заражённого древним индейским проклятьем, обняла Тамару изо все сил, едва флейта, закончив петь, обратилась в пепел возле её губ. И тогда Мередит услышала пронзительный, полный боли и ужаса, страданий и отчаяния крик последней из Слышащих. Поле горело, пылало, дым стремился в чёрное небо и таял, не долетая до него. Полночь и Салли, крепко обнявшись, сидели абсолютно невредимыми в кольце пламени. Если им и предстояло сгореть, то они сгорели бы — по крайней мере, вместе. И, когда солнце ослепительно засияло над их головами, а белый огонь утих и погас, они ещё долго не могли разжать этих объятий, не веря, что всё кончилось. И что они остались живы.