Something in the orange tells me we're not done.

Впервые в жизни Роджер не знал, что делать. Он мучительно осознавал, что с тех пор, как Багги явился к нему в каюту посреди ночи, что-то изменилось, и не заметить этого было трудно. Что-то было не так, что-то было ужасно не так. Что-то не так с Багги. Роджер был вовсе не дурак, как полагали многие. И слеп он тоже не был, по крайней мере, в последний раз, когда проверял зрение. Он видел, замечал, переживал и закипал. В одном из его наследия, одном из его команды, в ком-то принадлежащем ему что-то было не так. Между первой и последующей секундой что-то изменилось, и в результате Роджер не смог остановить это — потому что даже не обратил внимания. Багги был… не таким, более роботоподобным, более… другим. Что-то должно быть пошло не так, что-то наверняка произошло. Что-то, что заставило одного из его людей смотреть на него с тоской, несмотря на то, что он всё ещё был тут. Даже если он не собирался умирать, даже если для Роджера всё было как прежде, пока он не увидел взгляд потрепанного жизнью старика в глазах маленького ребенка, который, как он думал, принадлежит ему. Принадлежит, чтобы быть под защитой, чтобы расти, чтобы просто… принадлежать. Он был уверен: что-то произошло, а Роджер этого не заметил. Потому что совсем недавно один из его детей пришел к нему глубокой ночью, и посмотрел на него так, словно увидел зрелище, которое нужно созерцать, которым нужно дорожить, и которое нужно оплакивать. Это было приятно — заслужить, чтобы на тебя так смотрели. А потом стало страшно, когда маленькое тело снова и снова бормотало «капитан», словно молило о том, чтобы хоть кто-нибудь пришел и всё уладил. Маленькое тело с таким горем внутри. Роджер не знал, что делать. Роджер не мог понять внезапности этого события. В то утро всё было в порядке. Да, паршивец много рыдал и вопил, но это было обычным делом. Багги был оживленным и уморительным, особенно когда кричал. Это было нормально. Так было всегда. Но потом он появился в дверях каюты Роджера с лицом, исполненным тихой скорбью, и заплакал. Ребенок Роджера во всем, кроме крови, плакал так, словно весь его мир разбился вдребезги, и это было так беззвучно. Так тихо, но в то же время так безудержно. Это было совсем не свойственно мальчику, которого Роджер знал, потому что дети Роджера плакали всем сердцем и телом, они оба. Они плакали навзрыд, громче, чем кричали. Багги чаще, чем Шанкс. Для Багги было необычно плакать так… как будто он боялся шуметь. Как будто даже если бы мир рушился у него под ногами, он не позволил бы себе издать ни звука. Почему? Кто это сделал с его человеком? Роджер был озабочен. Потому что его ребенок знал, как скрывать голос своей души, его ребенок знал, как его прятать, и делал это слишком хорошо. Слишком хорошо для мальчика, находящегося под его защитой. Никому из его команды не нужно было прятаться от окружающих. (Ах, Багги бы рассмеялся, если бы услышал это). Не тогда, когда Роджер этого не хотел и защищал то, что принадлежит ему. И Роджер готов был поспорить на свою шляпу, что Багги даже не заметил, как спрятал голос, — он сделал это неосознанно, из-за необходимости исчезнуть. Ведь подобные вещи происходили инстинктивно, только когда человек хотел раствориться, хотел, чтобы его не замечали. Но почему? Привычка, да? Привычка, к которой он неосознанно вернулся на корабле Роджера. Почему? Разве Багги не знал, что Роджер готов разорвать любого, чтобы защитить его? Разве его ребенок не знал, что он встряхнет весь океан, если хоть одному из его людей будет угрожать опасность? Роджер был в замешательстве. Почему, почему черт возьми, сопляк, которого Роджер считал своим юнгой, одним из членов своей команды, почувствовал необходимость спрятаться на ровном месте — на его корабле? Особенно учитывая, что он не делал этого раньше, даже когда вел себя так, будто ему не нравилось быть в команде? Почему сейчас? Роджер также чувствовал, что Багги солгал о том, как он этому научился, сказав, что это был «трюк с кражей». Роджер сердцем чувствовал, что он врет о том, что делает это, потому что «кто знает, когда я увижу богача». Роджер мог заметить, когда его сопляки несут чушь напропалую, с голосом души или без него. И Багги в этот момент врал сквозь зубы. Роджер был расстроен. И что ещё важнее. Почему он так удивился, когда он всего лишь сказал, что гордится им, разве это не очевидно? Конечно, Роджер гордился. Багги был его воспитанником, его процветанием, его заботой. Роджер выбрал его, точно так же, как он выбрал и Шанкса. Почему? Зачем ему скрывать от него такие вещи, как-то, что его правая рука, его первый помощник, сказал о нем обидное. Сказал то, что могло испортить всё, к чему стремился Роджер, то, что могло разрушить связь между членами его команды. То, что могло бы повредить самоуважению его пока ещё только семилетнего юнги. Зачем? Зачем одному из его отпрысков спрашивать о смерти? Кого Роджеру нужно было убить? Роджер был… до сих пор в ярости. Он хочет знать. Он хочет, чтобы труп того, кто сделал это с его паршивцем, лежал на мече. Роджер хочет знать. Так или иначе. Руки вокруг его ребенка, его юнги, сжались сильнее. Все в мире до единого, и даже их матери знали, что он эгоистичен.

***

Время пребывания Багги в объятиях отца закончилось, когда в дело вмешался Габан: — Эй! Кто хочет посмотреть на новые награды за новичков? Ходят слухи, что некоторые из них хотят сразиться с нами! — это, безусловно, заинтересовало его. Он уже знал все подробности временной линии, достаточно, чтобы понять, что Война в Эдд Во ещё далеко впереди, а болезнь Роджера даже не проявилась. Но если говорить начистоту, то награды могли бы сильно помочь. Он всё ещё помнил некоторых из них, и когда они стали доставлять ему неприятности. Послышались восторженные крики — большинство одержимых адреналином дураков на корабле ясно выражали своё волнение по поводу перспективы взбучки. В том числе Шанкс и отец. Багги вздрогнул, когда Роджер воскликнул: «Наконец-то!». Рейли уставился на него, но на его лице была явная ухмылка. Роджер, казалось, не заметил ни его взгляда, ни жеста, он просто слез с перил и бросился в царящий на палубе хаос. Разочарование Шанкса было очевидным, как и сокрушительное облегчение экипажа. Шанкс был разочарован тем, что Роджер так легко покинул их, а экипаж, вероятно, испытал облегчение, потому что Роджер теперь не дулся. По крайней мере, не внешне. Багги чувствовал его беспорядочные эмоции, хотя и не понимал, почему. Была одна идея, догадка, конечно… Багги игнорировал тепло, которое давала ему эта мысль, игнорировал мягкую улыбку, которая грозила расползтись по его лицу. На этот раз он скрыл свой лич- голос души сознательно. Хотя единственными, кто мог бы ясно почувствовать его эмоции, были бы Роджер или при особом невезении Рейли или Доринго — рисковать не стоило. Он не чувствовал себя достаточно безопасно, чтобы позволить кому-либо ощутить свои переживания… (он старался не обращать внимания на то, что вся эта боязнь потерять бдительность исчезла, пока он стоял рядом со своим капитаном. Небольшие промахи — это нормально, этот человек был его всем, пока он был жив). — Да, черт возьми! Немного жопанадираловки! — Язык, ты ху- болван. Багги тоже покинул место, где стоял, и последовал за своим капитаном в центр хаоса, которым и были пираты Роджера. Спенсер быстрым движением выхватил награды из рук Габана и ухмыльнулся, когда тот раздраженно фыркнул, но не стал протестовать. Он прочистил горло и бросился туда, где все могли его видеть, его хронически излишне драматическая личность снова дала о себе знать: — Итак, дорогие выблядки и мудаки, которых я явно презираю, но вынужден терпеть… — Рейли резко прервал его словами: «ты можешь, блядь, перестать материться хоть на минуту, ради всего-» — В общем, у нас есть плакаты с наградами ~ всего четыре~. — Можешь просто показать их уже, ты меня раздражаешь, — сказал Юи очень спокойным тоном, и, честно говоря, Багги мог его понять. — Да пускай, разве это не забавно? — нервно хихикнул Момора, отвечая Юи. — Нет, вообще нет. Мой мозг сейчас не может справиться с его излишней драматичностью. Я сейчас не в состоянии выдержать его, даже ради тебя. Спенсер, казалось, собирался ответить, на его лице расцвело что-то похожее на озорство, но прежде чем он успел это сделать, Сигалл с внушительным взглядом выхватил у него награды и начал показывать их всем по очереди: — Я согласен с Юи, заткнись, пожалуйста, Спенсер. Слишком поздно для твоей херни. — Да солнце же буквально только что село! — Вот именно, — ответил Доринго, его лицо украшала ухмылка и приподнятые брови. Все члены экипажа проигнорировали смех Роджера и нытье Спенсера о том, что они скучные. Багги торопливо просмотрел награды — это могло стать для него большой подсказкой, чтобы понять, в каком времени он находится. В конце концов, он решил оставаться на этом корабле до самого конца. На этот раз он не собирался быть бездельником. Санбелл показал объявления, три из четырех были ему неизвестны… но последнее он помнил. Группа новичков просуществовала недолго — все они погибли в первую же неделю пребывания в Новом Мире. Багги почувствовал сокрушительное облегчение: дебют пиратов состоялся только тогда, когда Багги и Шанкс впервые отправились в путешествие по Новому Миру вместе с пиратами Роджера. В то время, когда Рейли только начинал учить их, но конечно уже достаточно долго после того, как он полностью отказался от Багги. Время, когда они только-только выучили имена Багги и Шанкса. Время, когда Багги всё ещё не был близок с большинством из них, в отличие от Шанкса. В то время, когда он был ещё семилетним мальчишкой. Багги вполне может с этим работать. Наконец-то у него появилась твердая хронология. Окончательная. Ему нужно было разработать план. Впервые он отправился в Новый Мир всего на год. Один год ада, и они вернулись в спокойные моря. У него ещё будет достаточно времени, чтобы показать средний палец своему капитану после того, как они вернутся из заполненного мертвецами моря. Болезнь отца-капитана начала проявляться только тогда, когда Багги стало десять лет, сейчас же Багги должно было исполниться только семь. У Багги было время, он мог, мать его, во всем разобраться. Он испытал такое чертовски сильное облегчение. Затем строгий тон Габана прервал его расслабленное состояние, заставив снова сосредоточиться на наградах: — Похоже, за нами охотятся первые двое новичков. По-моему, довольно смелые ребятишки, если вы спросите, то некоторые из моей сети рассказывали, что они чуть ли не кричали, что заберут голову капитана, каждый раз, как ступали на землю, — Багги напрягся, услышав, как голос Габана стал пугающе глубоким и угрожающим. Он был так близок к тому, чтобы презирать этих пиратов, когда называл их «ребятишки». Вот это большая уверенность в себе. Роджер издал ещё один хохот, на этот раз Рейли и Сигалл присоединились к нему с большими, издевательскими смешками. Другие просто довольствовались хищными ухмылками на своих лицах, в том числе и Шанкс. Багги чувствовал себя не в своей тарелке, но, в конце концов, это было не в новинку. Голос Роджера вибрировал по кораблю, громкий и полный легкой уверенности. Почти детский — Багги поверил бы в это, если бы голос души его капитана всё ещё не был наполнен слишком сильными эмоциями. — Пусть приходят! Это будет весело! Ему предстояло снова привыкать ко всему этому. Ну и шутка. (Он чертовски скучал по своей команде…) Дальше разговор продолжился, но Багги не пытался в нем участвовать. Просто задумчиво наблюдал за ним со стороны, в одиночестве. Багги… Багги должен был остаться. Капитан приказал, не зная, конечно, что это был приказ, но всё равно. Капитан сказал, что никто из них не умрет. Багги должен был… должен был остаться, разработать план и… и… Его ногти начали вонзаться в кожу, слишком сильно сжались кулаки. Багги должен был остаться здесь, со всеми людьми, которые обидели его во многих отношениях, в стольких формах. С людьми, которых он давно похоронил, с людьми, которым он отдал свое сердце и позволил им разбить его в юности. Он должен был остаться здесь, он должен был защищать их, в то время как они в свою очередь никогда не были рядом, если ему только не причиняли боль физически. Он должен был остаться здесь. Он не мог оставить их сейчас. Он почувствовал, как кровь капает из его кулаков. Что за ужасная шутка. Иногда Багги задумывался, не является ли преданность его роковым недостатком. Ведь если он хотел защитить Шанкса, защитить экипаж, защитить отца — от болезни или ещё чего-нибудь — это значило, что он собирался рискнуть всем, это значило, что он собирался рискнуть каждой маленькой картой, которую он держал близко к груди в своей предыдущей жизни. Это значило, что ему придется отказаться от своей старой команды, той, которая обнимала его, когда он ломался, той, которая так чертовски много извинялась, той, которая учила его, как успокоиться после приступа паники, той, которая была ему дороже всех приключений. Багги впился глазами в фигуру отца. В весь его рокочущий голос и безрассудство Д. Багги не умрет за эту команду, Багги ни за что не сдастся ради этой команды, Багги не сделает для этой команды ровным счетом нихрена… Но ради Роджера? Багги готов умереть и жить ради него. Обещание сына отцу. — О! Капитан! Разве это не корабль Белоуса?