Я внутри себя кричу: «Отъебись, мудила»
Сону расстался с Сонхуном тем беспощадно холодным вечером.
Они тогда застыли в тёмном коридоре между крохотной прихожей и не менее крохотной комнатой, служившей одновременно кухней, гостиной, столовой и спальней.
— Я ухожу, — сказал Сону, словно сумки, висевшей на надплечье, было недостаточно. В другой руке он сжимал пакет с пластиковыми ручками, и единственная лампочка на потолке размазывала по его лицу нездоровые пятна из серого и чёрного.
Всё вокруг отливало либо серым, либо чёрным. Жизнь Сонхуна никогда не играла красками.
Он ничего не сказал в ответ, а Сону задержался в дверях, сгорбленный и мнимо готовый остаться, если Сонхун попросит.
Сонхун не хотел ни просить, ни чтобы он оставался.
Сраный манипулятор и комедийная плакса.
Раньше Сонхуну нравилось, что с его парнем никогда не бывало скучно. Сону мог из кожи вылезти, лишь бы не стать очередным разочарованием, и Сонхун прекрасно помнил, как начинались те жалкие представления.
Иногда он специально доводил Сону.
А полгода спустя понял, что пора завязывать.
— Прощай, — прошептал Сону и, перешагнув порог, всё же обернулся. Сонхун показательно отвернулся, сделав вид, что грязное, мыльное окно в миллион раз интереснее, и дверь наконец закрылась.
После этого Сонхун и Сону не виделись три месяца.
Нельзя сказать, что жизнь Сонхуна изменилась в лучшую сторону. Он всё также ходил на работу, где получал сущую мелочь, встречался с друзьями и тратил большую часть зарплаты на выпивку и табак.
Для такого, как он, побег из реальности оставался наилучшим вариантом.
Хотя что это, реальность? Проекция в глазах каждого, кто осмеливался задавать правильные вопросы. Заброшенность, позволявшая опираться на отсутствие Бога?
В жизни Сонхуна не было ни малейшего смысла.
И он наполнял её всяческим дерьмом.
Сегодня конец трудовой недели и пятница, практически перетёкшая в субботу. Сонхун приехал в дом Хисына-хёна одним из последних. Взял с верхней полки холодильника пиво и занял место на подоконнике, достаточно далеко от остальных и достаточно близко, чтобы ничего не пропустить.
Пахло в квартире Хисына жжёными листьями. Тлеющей травой и сигаретным дымом, свежий воздух из открытого окна не справлялся с проветриванием комнаты. Сонхун запрещёнными веществами не увлекался и, когда одна из университетских подруг Хисына протянула белую самокрутку, отрицательно качнул головой.
Темнело. Одинокий фонарь с улицы лип к стене ломаной линией, успевшей захватить лишь часть гостиной. Все разговаривали. Сонхун предпочёл отмолчаться и понаблюдать. Телевизор с барахолки крутил музыкальный плейлист на ютубе и немного, но освещал бледные, утомлённые лица. Яркие цвета на экране привлекали больше, чем пустые обсуждения чужих жизней.
Сонхуна они не интересовали.
Многое в нём замерло после недавних событий.
Он слез с подоконника, как только пива в металлической банке осталось на несколько глотков, и пошаркал к коридору. Оттуда — на кухню. Там никого не было, гости Хисына предпочли собраться в одном месте. Вытащив вторую порцию, на этот раз коричневую бутылку, Сонхун опёрся свободной рукой о серую тумбу и выглянул в узкое окно.
Чувствовал ли что-то Сонхун? Вот уже как третий месяц нет.
— Хисын-хён не говорил, что ты придёшь.
Лёгок на помине.
Сонхун не стал оборачиваться. Знал, что сразу проиграет.
— Так боишься?
Хорошо знал Сонхуна не только он сам.
Он всё-таки повернулся, примкнув поясницей к краю тумбы. Его встретили тёмные глаза и терпкий запах, не скрытый блокаторами. А чего страшиться? Недавно принятый закон позволял завести дело даже на случайное обнюхивание.
Омеги в современном мире приравнивались к божьим детям.
— Смотри, не придётся ставить четвёртую.
Сонхуну показали бледное запястье с тремя уродливыми разрезами. Кровь стёрли. Теперь это были пометки-чёрточки, как в тетради, — каждая на месяц, что они не виделись.
— Ты сумасшедший.
— Не обижай меня.
Сону склонил голову к плечу, тёмная пушистая чёлка упала на лоб. Надул розовые губы, и Сонхун скривил свои. Был ли он рад встрече? Скорее да, чем нет, и это сомнительное удовольствие напрягало. Инстинкт говорил уходить.
Однако Сонхун не двигался.
— Хотя ты
уже. Очень
обидел.
Сону сделал первый шаг, качнув плавными бёдрами. Рождение Омегой позволяло многое. В том числе и избегание проблем. Альфе подобные манипуляции не простили бы.
— Ты скучал?
— Пас.
— Это не карточная игра, Сонхун.
Второй шаг. Спасительное расстояние уменьшалось, как и вероятность успешного побега.
Вся соль в том, что они являлись Истинными.
нежеланными истинными.
— Ответишь?
— Ты знаешь ответ.
— Хочу услышать его.
Хочу. Хочу. Хочу. Стоило поклянчить, и желаемое выдавали на блюдечке с голубой каёмочкой. Сонхун ненавидел это. Бывало, он противился и не поддавался. Специально, чтобы Сону избавился от привычки дёргать за ниточки.
Ведь Омеги такие, такие слабые и
беззащитные.
Как бы не так.
— Ну что?
Теперь их разделяло меньше вытянутой руки. Напоминая кошку, Сону скользнул в гостевых тапочках ближе и запрокинул голову, как любил раньше. Ему нравилось смотреть на Сонхуна снизу. Разглядывать, упиваясь каждой эмоцией.
— Скучал, — всё-таки подтвердил Сонхун, и Сону улыбнулся. Год назад ради этой улыбки Сонхун был готов на многое. — Ты?
— Конечно, Сонхун. Конечно.
Сону коснулся Сонхуна тонкой ладонью. Растопырил бледные пальцы с кольцами из белого золота и надавил на грудную клетку. Возможно, в поисках разлагающегося сердца.
Сонхун ждал начала представления.
Оно не заставило себя ждать.
— Три месяца похожи на б-бесконечность.
Да ладно.
— Мы делаем друг другу плохо.
— Но по отдельности нам ещё хуже.
Аккуратные, точёные пальцы скользнули ниже, к животу. По телу Сонхуна пробежала дрожь. Оно неизменно отзывалось, буквально
пело, следуя прикосновениям Сону. Если бы не Истинность, у него бы оставался шанс на побег. Иначе и не сбежать.
— Я не хочу заканчивать, — губы Сону искривились. — Я хочу, чтобы мы всегда были вместе.
Сонхуна потянуло. Он подчинился искушению, наклонился и ткнулся носом в запаховую железу между шеей и надплечьем. Сону запрокинул голову, позволяя, разрешая и маня, и воздух на кухне начал наполняться тёмным запахом. Терпким и слегка горьким, потому что Сону искренне считал, что скучал.
— Х-хун.
Голос Сону задрожал, и Сонхун почувствовал, как в паху потяжелело. Некоторые Оборотни не могли видеть чужие слёзы, потому что сами начинали плакать. Кого-то сопли бесили. А Сонхун относился к иной категории.
Сонхуна слёзы возбуждали.
Он отшатнулся от Сону вправо, попытавшись избавиться от едкого влияния. Расстояние опять сократили, пыльные лампы мерцнули во влажных глазах — Сону плакал уже по-настоящему, смотрел наивно-наивно и невинно, почти
по-омежьи.
Сонхун знал, что пред ним не Омега, а Дьявол, поэтому отшатнулся ещё дальше и развернулся к двери ванной комнаты. Его руки затряслись, потому что Сону заскулил, и слишком слабый внутренний Альфа вскинулся, готовый отозваться.
В этом деле Сону не было равных.
— Что-то не так, Сонхун?
Он выпустил рык.
Инстинкт продолжал твердить, что он должен позаботиться о расстроенном Омеге. Сонхун не послушался и на нетвёрдых ногах зашёл в ванную комнату. Вцепился скрюченными ладонями в керамическую раковину. Сону медленно зашёл следом, закрыв дверь.
Замок щёлкнул.
— Тебе плохо?
Опасно. Как же это было опасно, и как же Сонхун желал поддаться. Он правда скучал по Сону. По всему, что было раньше. Без Сону жизнь походила на холодный угол кладовой, где его запирал в детстве пьяный отец. Сонхуна пугало возвращение.
И вместе с тем звало.
— Тебе плохо, Сонхун? — повторил Сону, и он с решимостью распрямил плечи.
— Наоборот.
— О…
Сонхун подхватил прозрачный бант на блузе Сону и потянул гладкую ленту в сторону. Чёрная ткань раскрылась, продемонстрировав хрупкие ключицы. Если и было в Сону что-то стоящее, так это тело. Плавное, раскрытое и послушное. Омеги правили миром, но в спальне правил Сонхун.
— Развернись, — приказал он, и Сону, конечно же, послушался.
— Х-хён, я готов, — Сону вытянул шею, ухватившись за края раковины. — Сп-пециально подготовился.
— Хисын-хён же не говорил, что я приду, — ухмыльнулся Сонхун.
— Я с-соврал.
Сону называл Сонхуна хёном лишь тогда, когда устраивал великие представления. Специально, чтобы привлечь внимание и указать на разницу в возрасте. На то, что Сонхун старше. Авторитетнее. Его это более чем устраивало.
— Планировал вернуть меня?
— В-возможно.
Голос Сону сменился затруднённым дыханием. Сонхун успел всего положить ладони на его бёдра, а он
уже задыхался. Пальцы в кольцах стискивали керамику. Зеркало впитывало в себя пугающе блёклое лицо Сону с резкими скулами, алые, до трещинок перекусанные губы и зажмуренные глаза.
— Занятно.
Пришла пора отвечать за бесконечные спектакли и истерики. Сонхун нуждался в
настоящих слезах. В том, чтобы Сону действительно
сломало. Чтобы он просил и умолял, зная, что только Сонхун способен сделать из него достойного Омегу.
Указательный палец оттянул резинку нижнего белья. Сону прогнулся в пояснице. Сонхун ощутил влажность, двинувшись дальше, к округлой ягодице. Он больше не переживал о расставании. Не боялся влияния Сону. Теперь царствовал Сонхун.
— Х-хён, п-прошу.
Сону мок. Промокал полностью, пропитывая собственной смазкой чёрную ткань штанов, и Сонхун на миг прижался к нему пахом. Хотелось толкнуться в мягкое, упругое тепло, но так получалось слишком легко. Сону всё равно снова прибежит через несколько недель, сегодня Сонхун решил повеселиться иначе.
Они дважды расставались.
дважды мирились так же, как сейчас.
Хисын давно не менял лампы, эти тусклые под потолком раскрашивали влажное лицо Сону в сизый и серый. Сонхун налёг на его спину, чтобы вжаться губами в шею. Поднялся к уху, прикусил мочку и услышал жалобный скулёж. Языком можно было слизать соль со щёк.
— О чём ты просишь?
— Х-хён.
Сонхун надавил подушечкой пальца. Он проскользнул легко, обхваченный тугим тепло, и Сону интуитивно качнулся назад, на встречу. Подушечкой большого Сонхун зацепил ягодицу. Вязкой смазки натекло так много, что он мог поклясться, что чувствовал её на костяшках.
Сону пах превосходно. Сложно описать другими словами, когда Сонхун вдохнул полной грудью. Будто готовый к спариванию. Готовый и податливый для Альфы, который природой считался его Истинным. Сонхун тоже был готов, только вставить и ощутить пульсирующую мягкость твёрдым членом, не пальцами. Сону правда запульсировал, едва Сонхун добавил второй палец и остановился на границе костяшек.
Поразительно, что Сону пришёл сюда победителем, а теперь трясся и старался подмахивать слишком смазанному темпу. Сонхун не торопился. Хоть в паху и жгло нетерпением, он специально медленно вытаскивал и погружал пальцы. Из раза в раз. Ловил высокий скулёж и судорожные выдохи и придерживал второй ладонью плоскую грудь Сону.
Поразительно, что Омеги владели всем миром, но в данный момент Сонхун влиял на каждый вздох Сону. На каждую слезу и всхлип, рассекающий тишину ванной комнаты. Его взмокший от пота загривок притягивал взгляд. Сонхун ткнулся в него лбом и оголил клыки.
Запахи сгущались, оседали на коже. Сону не смотрел на отражение, уронив подбородок к груди. Сонхун видел, как его верхние клычки прикусывали дрожащую нижнюю губу. Блестевшие глаза покраснели. Усмехнувшись, Сонхун согнул пальцы, и Сону вздрогнул. Следом сладко-сладко застонал. Ногти заскребли по керамической поверхности раковины.
Сначала Сонхун думал поддразнить Сону, но мигом передумал и просто задвигал рукой. Активнее, разводя и проталкивая фаланги в собиравшуюся между ягодицами влагу. Раньше Сонхун собирал её языком, сейчас же оставлял пачкать нижнее бельё и хлопковые штаны.
На каком-то особо резком толчке Сону пикнул и инстинктивно приподнялся на носках. Сонхун не разрешил двинуться дальше. Сам придержал его за похожее на решето окровавленное запястье и только тогда позволил обмякнуть. Сону всегда кончал быстро. Сонхун провёл его до конца, размазывая по горячей коже липкую смазку.
Сону обмяк, свалившись на предплечья, и шумно задышал ртом.
Сонхун до сих пор был возбуждён.
