От зелёного к бирюзе

— Ну, расскажи, каково это — жить с Хайтамом? — насмешливо спросил Кавех, доливая в бокалы вино. Он явно ждал рассказов про его ужасный характер. Для всех вокруг аль-Хайтам был невыносим. Тигнари растерянно пожал плечами. Порой это было сложно, но точно не в том смысле, о каком думал Кавех. Они не ссорились, не делили границы и вещи. Спокойный и молчаливый, вечно в башне из книг, Хайтам был прекрасным соседом. Феньку нравилась тишина вокруг них — порой прерываемая вечерними разговорами о мифологии Сумеру, растениях и древних языках, когда один из них находил в книгах что-то, чем хотел поделиться. Сложность была в другом. Тигнари не считал себя геем, да и о девушках особо не думал. Его мысли всегда были в мире идей. Но, сам не зная об этом, аль-Хайтам как-то пробудил чувства, о которых фенёк лишь читал в книгах. Он не делал ничего специально — просто был. Читая, неосознанно водил кончиком пальцев по губам. Отбрасывал с лица чёлку, когда был раздражён. Выходил из душа в одних домашних штанах, позволяя каплям стекать по спине. И Тигнари завороженно смотрел на их путь, желая повторить его губами. Уверенный в своей незаметности. *** Сайно с Хайтамом крались по ночным коридорам Академии, стараясь не звенеть бутылками — Кавех отправил их за добавкой. — Что думаешь о Тигнари? — шёпотом спросил Сайно. — Мм… Ничего? — ответил тихо Хайтам. Но это было ложью. Его не то чтобы злил фенёк — скорее, он злил сам себя, своим непрошенным желанием. Окей, Хайтам признавал, что секс — такая же потребность человека, как сон или пища. Порой раздражающая, но никуда от неё не деться. Но Тигнари, очевидно, был плохой мишенью для этих дел. Если он влюбится? Если захочет снова? Их мирная жизнь в одной комнате превратится в кошмар. Но, против воли, он всё ж хотел его. Ещё больше злило, что, не находя выхода, страсть превращалась в нежность. И вот картинки в голове, где он разворачивает фенька спиной, кусает за шею, превращались в желание отвести со лба непослушную зелёную прядь, укрыть пледом, поцеловать в макушку. И это уже было слишком. *** Утренний свет накрыл комнату, прервав попойку друзей. Никто не расстроился, кроме Сайно — он выигрывал в карты раз за разом, и был непрочь продолжить. Но во второй половине дня их ждали лекции. Надо выспаться хоть немного. Тигнари с Хайтамом скользнули в коридор. Их комната была близко, но путь шёл через двери, за каждой из которых спали преподаватели. И если их заметят — выговора не избежать. Тигнари услышал звук первым. Дёрнул ушами, предупреждая, молча показал на поворот, откуда — теперь и Хайтам заметил — кто-то неспешно шёл к ним. Не особо раздумывая, он схватил фенька за локоть, и утащил за собой в незаметную комнату рядом, куда вряд ли кто-то сунется. Это была подсобка. Тесно, темно и пыльно. Тигнари напряжённо прислушивался. Шаги приближались, раздалось кряхтение — кто-то из старых учёных решил размять свои косточки. Шаркая, невидимый мудрец прошёл мимо их убежища, и направился дальше вглубь здания. Фенёк тихо выдохнул, поднял глаза на Хайтама. Он вдруг осознал, что прижат к стене, и сосед по комнате возмутительно близко — отойти-то особо некуда. Страх — вдруг заметят? — мгновенно сменился жаром, неловко скручивающим узел внизу живота. Не спеша отстраниться, Хайтам смотрел ему в глаза — и Тигнари казалось, что они сверкают зеленью всего Сумеру. Каждый не был уверен, кто первым решился на поцелуй. Фенёк почему-то ждал разрывающей всё вокруг страсти, грубых покусов, от которых останутся следы. Но Хайтам был нежен. Одной рукой он опирался на стену, второй — провёл по спине, зарылся пальцами в мех хвоста. Его глаза были закрыты, а Тигнари в удивлении распахнул свои. Почему его сосед выглядит таким… Умиротворённым? Шаги окончательно стихли, и аль-Хайтам отстранился. Он глянул на дверь, и вопросительно — на Тигнари: всё ли спокойно? Тот, прислушавшись, кивнул. Покинув подсобку, неслышно отряхиваясь от пыли, они без происшествий дошли до комнаты. Каждый думал о своём. *** Делать вид, что ничего не случилось, было непросто. Но Тигнари решил: он не станет бегать за соседом, как пёс за своим хвостом. Если Хайтам так хочет оставить всё в прошлом, списать на случайность и опьянение — Архонты ему в помощь. Тигнари поступит так же. Но смотреть, как он водит пальцами по губам, читая очередную книгу… И знать, какие они на вкус — было порой невыносимо. *** Аль-Хайтам был в глубине души благодарен соседу, что тот не вспоминает ту ночь — по крайней мере, вслух. Ведь он повёл себя так по-дурацки. Дал волю эмоциям, поддался желанию — пусть не мимолётному, оно томилось в нём много месяцев, но это не оправдание. К счастью, фенёк вёл себя, как обычно. Лишь его взгляд сильней обжигал спину — но с этим он как-нибудь справится. *** Задание, выданное мудрецами каждому студенту, было огромным. К счастью, его разрешили делать в паре. Можно было выбрать в напарники кого угодно — но каждый понимал, что разумней работать с соседом, ведь чтобы всё сделать к сроку, придётся учиться и ночью. Хайтам и Тигнари сидели рядом, за длинным столом, обычно разделённым на две части: для книг одного — и растений другого. Но сейчас всё было свалено в кучу, а соседи бок о бок склонились над учебниками. Шёл третий час ночи. Выписывая в конспект очередную фразу, Хайтам не сразу заметил, что фенёк уснул прямо в кресле. Только валука шуна умеют так спать — свернувшись немыслимым клубком, но не выпуская из рук тетрадь. Обречённо вздохнув, он поднял Тигнари на руки и осторожно перенёс на кровать, стараясь не разбудить. Накрыл полосатым пледом. Но стоило ему сделать шаг к столу, чтоб продолжить работу, как сосед поймал его за ладонь. — Останешься… Немного? — сонно спросил он. “Боишься спать один?” — хотел фыркнуть Хайтам, и он знал, что это сработает. Тигнари не выносил: громкие звуки, жару, специи, и когда кто-то считает его слабаком или трусом. Услышав насмешку, он точно возмутится, отвернётся к стенке, и всё будет… Обычно. Как раньше. Ведомый не страстью, а дурацкой нежностью, Хайтам с недовольным видом лёг рядом. Чуть обнял Тигнари — и тот подвинулся ближе, уткнувшись носом куда-то в ключицу. *Попался*. Дыхание фенька становилось ровнее — он будто бы засыпал. Хайтам лежал, стараясь не шевелиться — не разбудить, не спугнуть хрупкое равновесие. Он по-прежнему хотел сохранить свой спокойный мир. Сейчас он встанет, вернётся к работе, и с утра они снова будут держать вежливую дистанцию, пусть и искрящуюся напряжением. Мохнатое ухо настойчиво щекотало нос. Он осторожно отвёл его в сторону, и почувствовал тихий выдох куда-то в плечо. Пальцы фенька на его спине еле заметно дрогнули. Заинтригованный, он снова провёл по уху кончиками пальцев, поглаживая мягкий мех. Поймал губами неровное дыхание. И бастион пал. *** Перекатившись, он подмял Тигнари под себя, но опирался на руки — оставить дистанцию, не причинять лишней боли. Тот лишь удивился неожиданной заботе. Но обдумать, почему его вечно надменный сосед с ним ласков, не смог — Хайтам скользнул губами по шее, чуть куснул ложбинку плеча, и этого было достаточно, чтобы вцепиться в обнажённую спину — когда он успел снять футболку? — и спрятать ощущения в сбивчивом всхлипе. Хайтам был повсюду. Поцелуем на губах, весом, прижимающим к кровати, руками, рисующими узоры на гибком теле. Пристальным взглядом, от которого некуда было деться. Он замечал каждый стон, каждое невольное движение навстречу — так, словно затем напишет дипломную работу о поведении валука шуны в постели. Хотелось фыркнуть: “эй, ты читал какой-то учебник про устройство пустынных лисиц?” — иначе откуда ему было знать, как от дыхания на шее обжигающие мурашки берут по позвоночнику Тигнари? И что больше, чем на грубость и давление, он реагирует на едва ощутимые прикосновения? И почему чужие руки сжимают шерсть на основании хвоста — почти до боли, но не переходя эту грань, заставляя бездумно выгибаться, будучи оглушённым ощущениями? Хайтам поддел край домашних штанов, накрыл член Тигнари рукой — и тот застонал, запрокинув голову, не сумев сдержаться. Тут же услышал шёпот: — Тише, или мне придётся остановиться. И фенёк не был уверен, заботиться тот о секретности — или просто наслаждается властью. Следующий стон он подавил, вцепившись зубами в плечо Хайтама. Посмотрим, кто теперь должен быть тише. Рука Хайтама скользила по члену, и этих неспешных, изучающих движений было уже достаточно, чтобы бездумно толкаться навстречу, чувствуя, как низ живота опаляет жаром. Тигнари открыл глаза, с трудом фокусируясь на лице напротив. Снова этот пристальный взгляд… В нём было любопытство, и, может быть, даже нежность — но Тигнари этого было мало. В разгорячённом сознании пронеслись картинки: сейчас он кончит Хайтаму в ладонь; тот вытрет руку о салфетку с запахом спирта и лаванды; вернётся к научной работе. И сделает вид, словно ничего не было. Снова. Ну уж нет. *** Тигнари перехватил его руку, толкнул в плечо — и, скорее от удивления, чем от силы, Хайтам подчинился. Фенёк оказался сверху. Его тело дрожало от нетерпения, а глаза сверкали какой-то необъяснимой решимостью. Усмехнувшись — какой грозный зверёк — аль-Хайтам откинулся на подушки, заложил руки за голову. “Хочешь быть главным? Вперёд” — говорил его взгляд. Тигнари спустился вниз, лизнул его член, широко и мокро — и, не успел Хайтам понять, что происходит, как фенёк направил его в себя, постепенно насаживаясь. Поддаваясь охватившему жару, пульсации, обхватывающей там — внутри — он двинул бёдрами навстречу, но тут же замер, уловив в сбивчивом дыхании Тигнари искры боли. Этого он не хотел. И потому заставил себя лежать неподвижно, лишь прикрыл глаза, пряча под веками вспышки удовольствия. — Смотри на меня. Или мне придётся остановиться. Хайтам распахнул глаза в удивлении, и Тигнари сел на него, до самого основания, выбивая с губ хриплый стон. Взяв паузу, чтоб восстановить дыхание, он чуть приподнялся — лишь затем, чтобы снова впустить в себя его член, чередой поверхностных толчков, и снова до конца. Пусть у Тигнари не было практики, но теории он наслушался достаточно. В академии, полной молодых студентов, без этого никуда. *** Теперь он был доволен. Изучающее выражние, так бесившее его, смело волной удовольствия. Теперь Хайтам был во власти ощущений — и Тигнари в восторге ловил его несдержанные стоны, подставлял шею под укусы. *Так вот ты какой, настоящий аль-Хайтам*. Рука на хвосте предупреждающе сжалась. Он хотел остановиться, продлить сладкие мучения Хайтама — замедлить ритм, поцеловать каждый след на ключице и шее. Может, даже велеть ему просить о продолжении — не столько ради власти, просто хотелось послушать, как звучит этот хриплый голос, оформляющий стоны в слова. Но Тигнари и сам был на грани, боль давно ушла, сменившись тянущей страстью, и оголённые нервы царапались о поверхность кожи. — Смотри на меня, — напомнил он, и снова опустился на член Хайтама, до самого основания. У него была пара секунд, чтоб насладиться зрелищем: как зелень глаз смягчается, распадается фокусировка, оставляя за собой нежно-бирюзовую мягкость — откуда только?.. Затем контроль рухнул окончательно, погребённый под настойчивыми толчками внутри, и он кончил на живот Хайтаму — словно подарил ему всего себя. *** — Я ничего не понимаю в любви. Это были первые слова аль-Хайтама после случившегося. Вытирая мокрые после душа волосы, заворачиваясь в полосатый плед, Тигнари посмотрел на него с сомнением. Может, из него заодно вылились мозги? Кто вообще говорил о любви? — Я, знаешь, тоже не знаток, — усмехнулся он наконец. Во всех движениях, во взгляде Хайтама ещё виднелась непривычная мягкость — хотя уже чувствовалось, как она покрывается привычной корочкой изумрудного льда. Фенёк был этому рад, но и расстроен тоже. Хотелось подольше смотреть на такого Хайтама. Как можно дольше. Медленно, словно не решаясь, он шагнул к Тигнари. Проведя пальцем по подбородку, осторожно поднял голову — и снова поцеловал. Так же нежно, как раньше. Поняв, что это и есть признание, фенёк прижал в удивлении уши. Ох и странная из них выйдет парочка.