***
Иори оставила все ненужные вещи в машине, взяв с собой только телефон. Девушка предполагала, что Кумико Ивата, увидев сына и Годжо, наверняка закидает их вопросами. Поэтому Годжо опаздывал. Утахиме стала спускаться с холма вниз. Она знала, что заходить одной за предел барьера — смерть. Кожей чувствовала ужасающую проклятую энергию даже отсюда, поэтому точно поняла, что завеса не просто лишит ее памяти и энергии, а убьет. «А что, если он может менять свойства завес?» — пронеслась тревожная мысль. В таком случае потеря памяти — самое безобидное, что может случиться. То, что не пришлось тащить Аоки ближе — большая удача. Утахиме оглянулась назад, волна облегчения прокатилась по спине. Она остановилась примерно в ста метрах от высоченных ворот. Огромные пошарпанные колонны, когда-то бывшие красными, изнемогали от влажного мха, покрывающего большую часть гнилой древесины. Узкая крыша потеряла значительное количество черепицы. Возле столбов развалились склизкие позеленевшие валуны с выдолбленными много лет назад норито. По письменам Утахиме поняла, что храм некогда поклонялся богу сострадания и добродушия Хотэю. Она поджала губы с горечью, думая об иронии. В обители сострадания уже несколько месяцев издевались над маленькими невинными детьми. Даже с расстояния барьер давил на ее энергию, заставляя ее гореть и метаться в животе. Что ждет их внутри? Утахиме проверила телефон. Как и около других завес, связь пропадала. «Если он там… — ярость зажглась как огонь в горелке. — Если ты там…» — Какой прикольный пацан все-таки, — донеслось из-за ее спины. Годжо развалисто шел к ней, сбивая носками ботинок маленькие сугробы. Недобрый огонь перестал обжигать гортань, тепло лизнуло легкие, на лице непроизвольно расцвела улыбка. Сатору недоуменно моргнул и улыбнулся ей в ответ. — Так, какой план? Утахиме рассказала о подозрениях об иных свойствах завесы. Годжо ответил, что думал о том же. — Моя бесконечность справится с завесой, — сказал он. — А со свойствами разберемся по ходу. Все равно не угадаем. Утахиме взглянула в светящиеся холодным сиянием глаза. Среди глухого леса, мокрого и холодного, где кровь стынет в жилах, недобро колышется энергия, инстинкты обостряются, предвидя опасность, его уверенность впервые в жизни не вывела ее из себя. Она знала, что все будет хорошо. Ведь Сатору рядом. Годжо хитро ухмыльнулся ее выражению лица. Она смотрела ему в глаза с таким спокойным видом, даже мечтательным, что веселье непроизвольно подпрыгнуло у него в груди. — Любуешься? Девушка моргнула и фыркнула. — Понимаю, слышал, мои глаза великолепны. — Кому ты нужен? — привычная злость чертыхнулась в ней. Сатору захихикал. — Если ты думаешь, что сейчас подходящее время для твоих дурацких, нелепых, бессмысленных… Он прервал запал девушки, протянув ладонь. Она презрительно скривилась. — Что опять? — Я не могу больше ждать. После всего этого пойдешь со мной на свидание? — ухмыльнулся он и поманил ее пальцами. — А? Свидание? — снова фыркнула она. — Когда все это кончится, я поеду домой и громко посмеюсь над этой идеей! Сатору смотрел с дьявольским задором в глазах, ухмылка не покидала его лица. Утахиме недовольно ухватилась за руку и, сконфуженно онемев, почувствовала, как его техника обволакивает тело. Такого странного ощущения она еще никогда не испытывала. Она будто стала абсолютно недосягаемой. Мощь Сатору переплелась с ее энергией. «Как крепость», — подумалось ей. Годжо внимательно следил, как расширяются медовые глаза. Он почувствовал желтую энергию так близко. Она была мягкой, теплой, гибкой и свежей, сама переливалась в его пальцах. Была абсолютной противоположностью его силе. Бесконечность Годжо должна была защитить и его, и девушку. Они пошли к воротам, не оглядываясь. С каждым шагом давление становилось все сильнее. Утахиме лишь предполагала, что завеса стала давить больше, но из-за техники Сатору не могла этого ощутить. Годжо чувствовал все и контролировал невидимую броню. Но лучше всего он ощущал маленькую теплую ладонь, которая вцепилась в него, как утопающий за тростинку. Она упрямо не показывала страха, шла абсолютно спокойно. Но хваткие пальцы, стискивающие его ладонь, так искренне и честно выдавали ее волнение. Он большим пальцем стал поглаживать ее кожу. Утахиме смущенно вдохнула, поднимая плечи. Сатору улыбнулся сам себе. Как только их ноги ступили на первую бетонную плиту, все успокоилось. Энергии затихли, а тишина почти лопнула перепонки. Утахиме и Сатору зажмурились. Боль в ушах прошла постепенно через минуту. — Чувствуешь что-нибудь? — еле слышно прошептала девушка. — Ощущается так же, как и в яме, -– ответил Сатору. Повезло, что теперь техника работала на него. Ради эксперимента Годжо ослабил бесконечность со своей стороны. Глазные яблоки закололо, а в мозгу закрутились непрошеные картинки. — Пойдем, — осторожно бросила девушка, и они зашагали вверх. Жуткие стволы деревьев навевали волнение и тоску. Тишина больше не давила на слух, но прибавляла нервозности. Через десять минут вдалеке стал виднеться храм. — Мы так и будем за руки держаться? — Ну, если ты так не хочешь, я могу просто оставить тебя здесь дрыхнуть, — Годжо сделал вид, что собирается отпустить руку Утахиме. Она, вытаращив глаза, дернула большую ладонь на себя и хватко схватилась за нее. — Просто… Просто неудобно все осматривать в таком положении, — буркнула она. Сатору усмехнулся, осматривая прилегающую к храму территорию. Никаких признаков остаточной энергии. Они подошли к порогу. Теперь все было отчетливо видно: двери выбиты, внутри на постаментах разбросаны стеклянные бутылки, окурки и другой мусор, прямо возле алтаря валялись куски полицейской желтой ленты. Они вошли внутрь, вдвоем отчего-то замедляясь на входе. — Видимо, здесь нашли тело Сакуры, — произнес Годжо. Утахиме печально окинула взглядом затхлые углы. Годжо осматривал разбитый алтарь и вдруг почувствовал, как Утахиме потянула его за указательный палец. Длины хватало на ширину ее ладони. — Давай будем осматривать по очереди. Аоки сказал про подвал, мы должны найти вход. Потеряв счет времени и чуть привыкнув к гнетущей атмосфере, они осматривали помещения, задний двор и отдельно стоящий домик бывшего жреца. Все было заросшим и пугающим. Но никаких следов присутствия они не находили. Утахиме таскала Сатору за палец к каждой норе и пню, чтобы он отсканировал их своим волшебным зрением. — Не может быть, чтобы паразит проезжал мимо и просто так решил поставить здесь завесу, — пробормотала девушка. Терпение ее понемногу заканчивалось. — Храм мы обошли полностью. Давай осмотрим святилище, — предложил он и повел к выходу. «Точно, рано расстраиваться», — напомнила себе девушка, внимательно ступая по его следам среди обломков и грязи. Они направились за храм на четыреста метров. Святилище представляло из себя очень похожее на беседку сооружение, стоящее на каменном постаменте со ступеньками. Четыре квадратные колонны держали когда-то богато украшенную крышу. В центре стояли молельный камень и шкафчик с колоколом. Утахиме нетерпеливо потащила Годжо по ступенькам. — Смотри, — скомандовала она. — Смотрю, — сказал парень, становясь рядом с ней. Он повертел головой. Энергия вокруг как пленка покрывала воздух. Она была неравномерной и больше напоминала рисунок бактерий в чашке Петри. — Годжо, — сосредоточенно позвала Утахиме. Сатору взглянул на нее. Девушка прицельно держала взгляд под самой высокой точкой крыши. — Там что-то красное висит, — объяснила она и оперлась свободной рукой о камень. Она встала на цыпочки и пригляделась. — Да фигня какая-то. Тут куча мусора, — хмыкнул он и продолжил рассматривать воздух вокруг. Энергия была смешанной, разных цветов и силы. — Так, держи меня, — скомандовала девушка и уцепилась за его плечо для равновесия. — Ты случайно не в год Обезьяны родилась? — спросил парень и помог ей подняться на камень. Сатору придерживал ее за ноги, чтобы не разрывать технику. — В год Кролика, — порывисто ответила девушка. Она пыхтела и тянулась к неизвестной красной штуковине. Роста не хватало. — Обезьяна бы тебе больше подошла, конечно. Утахиме ощутила, как вспотела спина. Она расстегнула куртку. — А ты в какой год родился, умник? — она снова потянулась наверх. — В год Змеи. Иори подняла руки, и рубашка на животе задралась. Годжо загипнотизированно уставился на молочную кожу и аккуратный пупок. — Вот тебе уж точно Змея не подходит, — процедила Утахиме и разочарованно поджала губы, когда добыча лишь мазнула по пальцу. — А что подходит? Сатору обнял ноги Иори двумя руками, ближе подсунув нос к оголенной коже. Даже от живота исходил тонкий аромат персика и какого-то масла для тела. Годжо пообещал себе подумать об этом позже. — Олень точно подходит. Утахиме поняла, что желанная добыча — красный тканевый мешочек. По размеру не больше теннисного мяча. — Олень не приходил к Будде, — донеслось до нее приглушенно. — Тогда Петух, — лишь она произнесла это, как красный мешочек наконец лег в ладонь девушки. Годжо хищно поднял глаза вверх, выискивая довольное выражение лица, и тоненько подул на пупок. Глаза Утахиме расширились, живот машинально втянулся, и она взвизгнула, согнувшись. Изящное тело упало прямо в руки Годжо. — Ты придурок! Что вытворяешь? — она смущенно ткнула его в лоб. — А чего обзываешься? — Ты первый начал! — она дернула ногой в негодовании, Годжо лишь ухмыльнулся и поставил ее на землю. Он держался за ее плечо, чтобы не разрывать технику. Утахиме раскрыла ладони, в которых мирно лежал мешочек с порванной тонкой веревкой. — Не помню, чтобы такие в храмах вешали, — недоуменно произнесла она. Годжо смотрел через ее плечо, его брови сильно нахмурились. Вот именно. В храмах такого не вешают. Утахиме покрутила шарик в руках, измерила примерный вес. — Там внутри рис? — спросила она и стала разрывать шов. В ладонь посыпались белые шлифованные зерна и от нехватки места полетели под ноги. Сатору хмурился все сильнее. Утахиме ничего не понимала. Ткань мешочка была относительно новой, шов был неровным. Иори запустила палец внутрь. Что-то холодное и металлическое ударилось о ноготь. Она достала из пыльных зерен небольшой медный ключ. Догадка осела в голове Годжо, как только глаза осмотрели его. — Вот ублюдок, — выплюнул он. Сатору взял ключ из рук ничего не понимающей Иори и потащил со ступеней. — Что такое? — обеспокоенно спросила она. Годжо пошел по кругу святилища. — Его здесь нет. Кто-то другой держит завесу, — его голос понизился от злости. — Он водит нас за нос. — С чего ты это взял? — Он оставил ключ. Подвесил у нас под носом как елочную игрушку, — он сбивал ботинками сугробы и переворачивал мусор. — Значит, дети ему больше не нужны, — заключила она и выпустила из пальцев мешочек. За ними по кругу тянулась белая лента из риса. «Годжо ищет замок», — как только Утахиме подумала об этом, Сатору остановился. С другой стороны святилища, около разломанных ступенек, лежал покореженный и ржавый металлический лист. Девушка вышла из-за спины Годжо. Парень буравил его взглядом, а потом откинул лист на несколько метров в лес одной лишь энергией. Гнев светился между его пальцев. Он смеет издеваться над ними? «Я убью тебя», — эхом повторилось в голове Годжо. В земле был выбит люк. Дверь закрывалась на огромный амбарный замок. Сатору присел и засунул ключ в замочную скважину. Сделал один оборот и, почувствовав, как пальцы Утахиме в руке расслабились, повернул к ней голову. Обеспокоенный желтый взгляд прилип к зеленым фантикам, которые отлетели от двери, когда Годжо снес препятствие. Леденцы. «Юки говорила, что сильно хотела сладкого. Она много плакала. Я достал фантик от конфет и сделал ей бабочку», — голос Аоки резанул слух Иори как наяву. «Фантик?» – спросил Годжо. Утахиме порывисто кивнула сама себе. «Да, среди мусора на коридоре. Обычный зеленый. От леденцов». Мятные леденцы. — Что с тобой? — беспокойно спросил Годжо. Медленный холодный ужас застилал лицо Иори. Ее передернуло скорее по привычке, чем от осознания. Мятный порошок от леденцов, от которых Утахиме тошнило с детства. Запах чистящих средств, лимона и мятных конфет. Черные глаза, в которых даже зрачок не разглядишь. Будто бездонная удушливая бездна смотрит прямо внутрь тебя. Очаровательный волшебный тембр голоса, вынуждающий вывернуть себя наизнанку. «Постоялец». «Меня зовут Нора Мэй, приятно с Вами познакомиться». «Эндо Такеши». Утахиме бескровно выдохнула. Воспоминания вернулись и были так свежи, будто все произошло минуту назад. «Он страшный, – услышала она в голове всхлип малышки Йорин. – Эндо». — Я видела его, — тихо проговорила девушка. Сатору обеспокоенно поднялся. Утахиме перевела на него полный отчаяния взгляд. — Тогда в отеле. Эндо Такеши! Это был он. Годжо ничего не понял. Утахиме быстро зажмурилась и задержала дыхание, чтобы скорее успокоиться. И рассказала все, что вспомнила. Сатору слушал очень внимательно, изредка поглядывая на зеленые фантики. Паразит просто играл с ними? Спланировал все с самого начала? Зачем? «Занять меня этим делом, чтобы я был подальше от Гакуганджи?» Утахиме закончила и в страхе смотрела на Сатору. Давно она не говорила так сбивчиво. Взгляд Годжо смягчился. Он ткнул пальцем в нос девушки. — Он заставил тебя все забыть. Пойдем, — он снова наклонился, сделал последний оборот ключа и отшвырнул замок. Иори сильнее сжала ладонь парня и присела рядом. — Живы они или нет, Утахиме, — начал Годжо, хватаясь за ручку, — мы их нашли. Иори кивнула, поджимая губы. Как бы ни хотелось, чтобы история закончилась хорошо, прошло слишком много времени. Сатору потянул ручку на себя, и дверь со скрипом поддалась. В нос сразу ударил слезоточивый смрад, воздух, казалось, даже приобрел цвет. Утахиме часто заморгала и прикрыла нос локтем. Сатору хмуро всмотрелся вглубь. Ступеньки, освещаемые лишь дневным светом, уходили в непроглядную темноту. По-хорошему нужно было бы вызвать полицию и службу спасения. Но Иори помнила, что связь в завесе не ловила. Для начала нужно избавиться от «гвоздей». У завесы было пять углов, соответственно, и «гвоздей» должно быть пять. — Ладно, я пойду первым, — сказал Годжо и ступил внутрь. Утахиме включила фонарик на телефоне, но потом, подумав, дернула парня: — Или лучше сделать шар, как в пещере? — Не трать силы, — посоветовал он и достал свой телефон. «Пора бы уже фонарик иметь, раз в детективы заделалась», — хмыкнула себе девушка и осторожно пошла за Годжо. Они освещали себе дорогу: Сатору светил на ступеньки, Утахиме — на стены. Годжо из соображений безопасности переплел свои пальцы с пальцами Утахиме, но не смог сдержать довольного наблюдения, когда она сжала его в ответ. Они медленно шли вниз. Вонь была отвратительной, такой, что содержимое желудка предупредительно подступало к горлу. Но что Годжо, что Утахиме старались не задерживаться на неприязни. Утахиме почти смогла унять дрожь от осознания, что такой запах — явный признак разложения. Она лишь надеялась, что мертв там кто-то один. Девушка заметила, каким собранным был Сатору. Он следил за каждой деталью, не расслаблял руку ни на секунду, все делал точно, думал быстро, будто вел бой. И успевал подбадривать Иори. Утахиме была безмерно благодарна, что он решил заниматься этим делом вместе с ней. Они вдвоем ступили на каменный пол. На удивление в подвале было тепло. Видимо, из-за этого гниль разрасталась быстрее. Иори осветила стены. Помещение было больше похоже на бункер. Вразброс стояли тумбы и столы, кое-где валялись молотки, пилы, гвозди и другие строительные материалы, пепельницы с окурками, бутылки и использованные презервативы. Годжо осветил пол. Грязный, залитый смердящим пивом, мочой, мусор в углах не привлек особого внимания. Фантики валялись и здесь. Дальше по коридору была едва приоткрытая дверь. Утахиме соврала бы, если бы сказала, что ее до смерти не напугали. Тишина стала внезапно давить на нее сильнее, и поэтому она порывисто спросила, все еще прикрывая нос: — Т-ты… чувствуешь какую-нибудь энергию? Иори и сама могла почувствовать, но никак не выходило сосредоточиться. Тишина и запах, как ей казалось, впитались в ее кожу и одежду. Ей критически захотелось в душ. — Вроде бы… да. Чем ближе они подходили к двери, тем сильнее становился запах. На мгновение Утахиме подумала, что ее стошнит. Сатору открыл дверь и сам прикрыл лицо. Свет лизнул железные решетки. Годжо упрямо шагнул внутрь. Клетки располагались по бокам коридора, который упирался в стену. В конце на деревянной тумбе стоял магнитофон. «Тут записывал сообщение», — догадалась Утахиме. Сатору посветил в первую камеру. На кушетке, сбившись в самый угол, лежало маленькое избитое тельце девочки. Утахиме повернула голову и в ужасе ахнула, чуть не выронив телефон. Сердце Сатору болезненно сжалось. Он выдохнул, быстро переводя мысли. Годжо со всей своей безумной силы дернул решетчатую дверь. Замок с жалобным скрежетом соскочил и упал. Утахиме залетела внутрь, ведя парня за собой. Девушка присела на кушетку, Сатору переместил руку ей на плечо. Это определенно была Юки. И Сатору, и Утахиме помнили ее по фотографии в отчете. На Юки было грязное изодранное платье, видимо, все то же, в котором ее видели в городе в последний раз. Худые руки и ноги, исполосованные старыми царапинами с засохшей кровью, синяками и ссадинами, девочка поджала под себя. И лежала в позе эмбриона. Темные волосы сбились в несколько больших колтунов. Утахиме дрожащей рукой легонько дотронулась до виска девочки. — Годжо… — ошеломленно позвала девушка. Она осторожно двумя руками немного переложила девочку и наконец проверила пульс. Прошло несколько долгих секунд, и она почувствовала слабый толчок под пальцами. — Годжо, — слеза скатилась по щеке, — она жива. Парень выдохнул. Один из трех. — Так, — опомнился он, — хорошо. Хорошо. Нужно осмотреть остальных. Утахиме спешно вытерла слезу и быстро погладила девочку по голове. В следующей камере было пусто. Годжо наскоро осмотрел ее и повел Утахиме к следующей. Кано лежал на кушетке ровно на спине. На нем были лишь шорты. Он был таким худым, что казалось, будто ребра сейчас продырявят кожу на груди. — Вижу энергию, пойдем дальше, — бросил Сатору и потянул девушку дальше. Два из двух. — А у Юки не видел? — Нет. Только после ее вопроса Годжо задумался. Почему он не заметил энергии в Юки, хотя она жива? «Это странно». В следующей клетке на грязном полу среди песка и мелкого мусора лежало тело. Зайдя внутрь, Утахиме сразу же отвернулась. Стадия разложения подсказала Сатору, что тело мертво около двух недель. В раскореженном брюхе копошились насекомые. Годжо решил не осматривать дальше. Издалека было видно, что это тело подростка. На вид лет семнадцати. Его лицо было повернуто к стене, возле затылка чернела большая лужа засохшей воняющей крови. Черные руки и нога были изогнуты под несвойственным углом. Вторая нога заканчивалась на середине голени. Черные мышцы ошметками свисали, бежевая отколотая кость торчала. Утахиме прислонила лоб к плечу парня и зажмурилась. Об этой жертве кто-нибудь знал? Сатору вывел девушку из клетки. Осталась последняя. Такуми сидел на кушетке, прислонившись головой к стене. Скорее всего, застав редкий момент реальности, он хотел встать, но не успел. Такуми был покалечен примерно в той же степени, что и Юки. Только правая кисть его была вывернута и посинела. — В нем тоже не вижу энергии, — напряженно сказал Годжо и подвел Утахиме ближе к мальчику. Она осторожно прижала палец к худому целому запястью. Несколько секунд Сатору неотрывно смотрел на опущенную голову, плечо Иори под его рукой напряглось. — Пожалуйста… — еле уловимый отчаянный шепот дошел до парня словно в дурмане. Надежда трепыхалась в нем, в ужасе боясь погибнуть. — Проверь шею, — указал Сатору. Слабой рукой она переместилась в артерии. Спустя несколько секунд девушка всхлипнула, прикрыв ладонью глаза. — Он жив. Годжо выдохнул и втянул в легкие спертый омерзительный до тошноты воздух. Он приобнял девушку и тихо сказал: — Нужно разобраться с «гвоздями», и дело остается за малым. Девушка закивала и вытерла глаза. — Да-да, ты прав. Я… Я подумала, что, раз у Кано есть какое-то количество энергии, которое паразит оставил специально, скорее всего, он и будет первым. Годжо хмыкнул. Похоже на правду. — Ладно, пойдем посмотрим, что можно сделать, — голос девушки перестал дрожать. — А то мне уже надоело как маленькой ходить. — Как обидно. Они снова прошли в клетку к Араи Кано, специально не оборачиваясь по пути на изуродованный труп. Сатору видел, что часть проклятой энергии в мальчике как будто откушена. Но самая сердцевина, тусклое ядро в животе горело незыблемо. — Мне стоит отдать ему команду? — неуверенно спросила Утахиме. Забывшись, она чуть не отпустила ладонь парня и вздрогнула, когда Годжо сильно сжал ее пальцы и окинул грозным взглядом. Она примирительно переместила его руку себе на плечо и присела на краешек койки. «Почему он кажется мне… опасным?» — мысль пришла с колючим опасением. Сатору лихорадочно осмотрел Кано еще раз. Для барьера «гвоздь» в приоритете. Какова вероятность того, что он действительно без сознания? Девушка хмуро смотрела на мальчика, прикидывая, какими словами будет лучше заставить его очнуться. Годжо подошел чуть ближе в надежде найти причину своего беспокойства. И в момент, когда Утахиме потянула руку, чтобы коснуться щеки ребенка, Сатору понял. Бесконечность автоматически пустит чужеродную энергию при добровольном касании, а значит, если Утахиме коснется Кано, его энергия проникнет в технику Годжо. — Утахи!.. — крик соврался с его губ, но закончился так же быстро. Пальцы девушки лишь дотронулись до детской скулы, Годжо и Иори рухнули на землю.***
Легкое дуновение перекинуло несколько прядей на закрытые веки. Сатору сонно потер брови, смахивая разбудившую его щекотку. Деликатный звон летних колокольчиков со двора добежал до него сразу, как он открыл глаза. Двуспальный футон за всю ночь размял кости. Парень сел, одним глазом осматривая хозяйскую спальню. Традиционный японский интерьер вообще не цеплял его взгляд. Хотя, может, дело было в привычке. В детстве ему было здесь скучно, сейчас — спокойно. Одеяло, как и всегда, обнаружилось на светлом татами рядом. Подушки Годжо игнорировал с детства. Приглушенные разговоры управляющего поместьем и его жены со двора немного согнали сон. Сатору поднялся и потянулся, разминая позвонки. Давно он так не отдыхал. Он подошел к окну, щурясь от утреннего света. Свежий горный воздух наполнил легкие и растрепал белые волосы. — Доброе утро, господин, — приветливо откликнулся Ясухиро, заметив хозяина в окне второго этажа. Чио, жена Ясухиро, завидев Сатору, как всегда, глубоко поклонилась. Годжо отсалютовал старикам и улыбнулся. — Готовы завтракать, господин? Или сварить кофе? — осведомилась Чио. Она смотрела ровно в его переносицу, по обыкновению игнорируя голый торс хозяина. — Кофе, разумеется. Мегуми уже встал? — Да, господин. Он на поле, тренируется. — Отлично. Ясухиро и Чио поклонились ему и направились в дом. Годжо окинул взглядом ясное небо и по-особенному зеленую гору Нантай. «Хороший день сегодня», — умиротворенно подумал парень и накинул на плечи домашнее кимоно. Босые ноги, как в детстве, шлепали по деревянному покрытию лестницы. Чио открывала восточные седзи в главной комнате ранним утром, чтобы влажный холодный воздух наполнил дом и Сатору не жаловался на духоту. Он направился в столовую, откуда уже чувствовался бодрящий запах сваренной арабики. Колокольчик печально окликнул его из открытых бумажных дверей. Сатору почему-то дернулся от внезапного звука и остановился. Не заходя в главную комнату, он внимательно осмотрел стеклянную чашу звонка и желтый переливающийся на солнце кристаллик, что бился о тонкие края колокольчика. На камешке болталась бумажная полоса. Со дня, когда Цумики принесла ему этот колокольчик в благодарность, он ни разу близко не рассматривал его. Хотя и прошло уже около десяти лет. Годжо почти сразу привез подарок в поместье, посчитав, что его токийская квартира попросту не подходит под очевидное традиционное веяние от этого изящного звоночка. Он даже не читал молитвы на длинном бумажном ярлычке. — Хозяин, кофе остывает! — из-за седзи кухни высунулась голова внука Ясухиро, который помогал им с домашними обязанностями летом. Такеру было четырнадцать, и у него не было ни грамма проклятой энергии, которой обладал весь его род. Он нравился Годжо. Парень механически кивнул и снова услышал перезвон. Неясное желание толкнуло его на террасу, он мягко ухватился за ярлычок. «Под маяком всегда темно». Годжо в недоумении поднял брови. — Хозяин! — Да иду я! Сатору отпустил бумагу и зачем-то покрутил желтый кристалл в руках. Медовые блики заиграли на его пальцах. Холодок пробежал по спине так внезапно, что Годжо обернулся. — Что?.. Он осмотрел прилегающий тенистый сад и направился в столовую. — Погода сегодня великолепная, — дружелюбно сказала Чио. — Я уже даже цикад успел поймать! — весело сказал Такеру и потряс банкой с насекомыми. — Одиннадцать штук! Смотри, хозяин! — Вау! Здоровые какие! — изумился Сатору, рассматривая жужжащих сверчков. Хлебнул кофе и поморщился. Еле теплый. Чио ткнула внука в плечо, отгоняя. — Убери это от стола! Подросток закатил глаза. — Пойду ребятам покажу! Итадори говорил, что тоже раньше собирал, — бросил Такеру и выбежал во двор. Годжо усмехнулся и снова отпил из чашки. «Итадори?..» — парень моргнул. — Юджи тоже здесь? — недоуменно спросил он Чио. Женщина, складывающая салфетки, удивленно на него посмотрела. — А где ему еще быть? — А, ну да, — хмыкнул он. Разве он знакомил Чио и Ясухиро с Итадори? — Чио, — через несколько минут снова обратился Годжо. — Да? — Кто еще здесь? Женщина в недоумении изогнула бровь. — Ну как же? Все. — Все? — что-то закопошилось в желудке. — Ну, господин Оккоцу и госпожа Зенин отъехали за реку. Собирались утром пойти по тропе вверх на гору. С Вами… все нормально? — медленно спросила женщина. Годжо, впитывающий каждое ее слово, удивленно выпрямился. — Да… Все супер. Я… просто забыл немного. — Может, стоило поспать дольше? Похмелье не прощает ранних подъемов, — улыбнулась Чио и ушла в кладовую разложить салфетки. Похмелье? «Я ведь не пью», — недоумение накатывало все больше. И вдруг Сатору обнаружил, что абсолютно не помнит прошлого дня. — Ох! Я заблудилась в коридорах! — задорно сказал кто-то за его спиной. Кугисаки Нобара легкой походкой впорхнула в столовую. «И Кугисаки здесь?..» — Доброе утро, учитель. Как голова? Не болит после вчерашнего? — едко спросила девушка и опустилась на стул. — Почему она должна болеть? — Память, наверное, отшибло. А Фушигуро сказал, что у него до сих пор болит живот от смеха. Сегодня он веселее, чем обычно. Мегуми… веселее, чем… обычно? «Что такое?» — Годжо ничего не ответил девушке, поднялся из-за стола. — А вчера такой снег валил! — донеслось из кладовой. Снег? «Лето же… Такеда поймал одиннадцать цикад», — тупо подумал Годжо. Парень ни слова не сказал и вышел в коридор. Отдаленная тупая боль в висках заставила сощуриться. Коридор показался ему нереально длинным с несколькими бумажными дверями. Сзади жалобно прозвенел колокольчик. Годжо обернулся. Двери в столовую были закрыты. «Какого хера? Это сон?» — раздражение задело горло. Он повернулся. Недавний утренний свет больше не доходил до деревянных ставень. В коридор вошли розовые сумерки. Цикады тревожно стихли, колокольчик умолк. Сатору настороженно побрел вдоль дверей. Сквозняк из главной комнаты больше не холодил босые стопы. — Явись из тьмы, что чернее ночи, — донеслось до него из-за одной из закрытых дверей. Завеса? Сатору с размахом открыл ближайшую дверь. Из темноты не доносилось больше ни звука. Годжо вглядывался в молчаливую чернь и дернулся, лишь когда на порог ступил мальчик. Ореховые большие глаза смотрели осуждающе. — Это я должен был их найти! Аоки? Годжо так опешил, что не смог подобрать слов. «Откуда я знаю его имя?» — Уйди! От тебя никакого толку! — грозно крикнул Аоки и с силой захлопнул седзи перед носом Годжо. «Кто это? Кто такой Аоки?!» — мысли затанцевали в безумном танце. Он быстрее пошел по коридору. Сумерки меркли, погружая все во тьму. Из-за другой двери послышался грохот. Сатору подбежал и распахнул дверь. Посреди комнаты росло высокое дерево. На ветке висела петля. Женская шея переломилась, как тростник. Темные волосы, свисающие с плеч, выпустили из тисков металлическую заколку. Она с глухим лязгом упала на деревянный пол. Карие радужки безжизненно смотрели в глаза ничего не понимающему Сатору. Ее синее кимоно было довольно старым, но чистым и ухоженным, босые ноги безвольно болтались. — Кто… вы? — ошеломленный шепот сорвался с бескровных губ. Кого напоминала ему эта женщина? На кого была так похожа? Годжо ступил назад, и дверь перед ним сама собой закрылась. Тревога погнала его дальше. — Худшее, что со мной могло произойти, — ты. Сатору остановился возле подсвеченной двери. В комнате светильник обрамлял светом силуэт Юджи. Годжо узнал его по волосам. Голос заговорил дальше: — Зачем ты вообще оставил меня в живых? Если бы я умер сразу, ничего бы не произошло. — Итадори, я… — хотел было вставить Сатору. Страх и стыд покатились со лба холодными каплями пота. Ему казалось, что поднимается температура. — Что ты?! — в мгновение ока голос Юджи сорвался на крик. — Лучше бы ты убил меня сразу! Если бы ты не позволил себя заточить, все они были бы живы! Почему ты не убил Сукуну еще тогда?! Годжо порывисто шагнул к седзи в намерении открыть их, но свет в комнате погас так же резко, как и загорелся. Сердце срывалось на галоп. Кто задумал играть с ним? Он снова пошел дальше. Страх и горечь тисками зажали легкие, но он продолжал идти. — Хозяин, ваш чай готов! — донеслось до него оглушающее эхо. Парень резко развернулся, и что-то невидимое ударило его под дых. От неожиданности и боли Годжо согнулся. Он болезненно выдохнул и выпрямился. Выставил кулак в стойке. Никого. Обернулся опять — удар прицельно опустился в висок с такой силой, что Сатору откинуло к стене. На глаза капнула багровая теплая кровь. Он размашисто стер ее локтем и щелкнул пальцами, намереваясь снести невидимке голову. Но силы в руке не было. — Что? Он щелкнул еще раз. Щелчок потонул в синей тишине. Сатору тревожно прислушался к себе. Ничего нет. Проклятой энергии нет. «Сожрало?» — непонятливо пронеслось в голове. Годжо сам не понял, что именно «сожрало». Он тряхнул головой. — Аоки… Кто такой Аоки?.. «Он сделает из меня чудовище!» — крикнул кто-то в отчаянии у него в голове. — Чудовище?.. Годжо порывисто выпрямился, отлипнув от стены. И вдруг еще один внезапный удар обрушился на затылок. Сатору приземлился на колени, в глазах потемнело. Ворох картинок и голосов закрутился в раненой голове. — Желаю тебе, Годжо, никогда не узнать, что значит быть бессмысленным. Сатору перехватило дыхание, он медленно обернулся. Кто это сказал? Прошибло холодным потом, и желудок будто скрутило. «Что это?..» — Ты тоже чувствуешь это, да? — донеслось откуда-то из-за дверей. Годжо повернул голову и зажмурился. Он сидел на коленях и глубоко дышал. К каждым новым вдохом нос чувствовал липкий душный сладковатый запах. Такой мерзкий, что слизистую выворачивало. Сатору открыл глаза. Коридор исчез. Он чувствовал коленями болючие бетонные осколки. Он узнал место. Синдзюку. Или то, что от него осталось. Среди обломков и развалин гулял ветер. Годжо ожидал увидеть Двуликого. Мертвого или живого. Но голубые глаза, казавшиеся иногда безумными, расширились в глубоком первозданном ужасе. Сатору сидел на коленях перед грудой разлагающихся смердящих тел. Среди многих гражданских он безошибочно узнал наполовину сгоревшего Нанами. Его оставшийся глаз вытек и теперь смотрел на Сатору бездушной убийственной пустотой. В руке его остался клинок. Внутренности тряслись, Годжо сглотнул. На глаза попался еще один труп. Почти иссохший черный худой Хайбара. В куче возле самого верха Сатору узнал Аманаи Рико. Ее школьная форма висела на худом теле. Черные глазницы и пробитая голова вдалбливались в память Сатору. Жуткая улыбка, оставшаяся еще в последние секунды жизни, до сих пор не сошла с ее страшного мертвого лица. Годжо не заметил, как глаза защипало. Возле кучи, чуть в отдалении, прислонившись головой к обломку стены, лежал Фушигуро Тоджи. Сатору чувствовал, что силы от горя почти покинули его. Но почему он не ощущал злорадства, ненависти или презрения? Лишь скорбь. Он был первым, кто помог осознать Годжо, что значит настоящий бой. Захватывающая игра с единственным концом — смертью, — когда на кон поставлено все. Такого чувства, такого безграничного наслаждения Сатору больше никогда не сможет испытать. Тоджи был особенным. И останется им навсегда. Сатору затравленно посмотрел на тело, лежащее на кушетке прямо посреди развалин сбоку от кучи. Плечи сгорбились от внезапной тяжести. Горло сжала невидимая рука. Годжо болезненно моргнул. Тебе было даровано так много, а ты смеешь допускать подобное? Сугуру был целым, казалось, будто спал. На нем была та же одежда, что и в день ухода. Он виделся Годжо таким расслабленным. Умиротворенным. Но мертвым от рук Сатору. Парень не почувствовал, как с подбородка скатилась прозрачная слеза. Такая соленая, что язык скрутился. Вмещающая всю скорбь и страх мира. Ему так хотелось подойти ближе. Снова взглянуть на него. Человека, с которым всегда все было понятно. Того, кто знал все ответы. Благодаря которому ноша, давившая на сердце, становилась менее тяжелой. Но ноги не двигались. — Тебе дали абсолютно все. Чей-то строгий голос заговорил резко, но Сатору потерял силы, чтобы вздрогнуть. Тихие слезы катились из всесильных глаз. Он знал, что во всем виновен сам. Каждая смерть от силы проклятий или того, кто связан с магией, была выдолблена на совести Сатору. Голова была пустой и тяжелой. Он не знал, что делать, где он и как отсюда выбраться. И стоит ли. Сила в его руках померкла. Он не мог ничего. — Желаю тебе, Годжо, никогда не узнать, что значит быть бессмысленным. Сатору посмотрел на руку. Пальцы тряслись. Кто Это Сказал? — Простите… — он не услышал собственного голоса. Горло сжимало так сильно, что он закашлялся. — Простите… — прошептал он. Пелена застилала глаза, очертаний тел больше не было видно. — Одиночество — дар для такого, как ты. Хватит бежать от него. Думаешь, ты достоин любви? Он почувствовал внутри волну. Она накатывала с такой силой, что Сатору судорожно открыл рот, чтобы вдохнуть. Рыдания сами вырвались изнутри. Сатору не мог дышать, ничего не видел и не слышал. Вина сожрала все внутри, и он ясно ощутил его. Выжженное поле. Волна толкнула, Годжо согнулся пополам. Он пытался дышать, поднял голову. Каждое тело, у которого сохранился рот, улыбалось ему, а из глазных впадин сочились багровые слезы. В каждой смерти повинен он. Даже имея силу, сотрясая мощью весь мир магов, Годжо Сатору не смог никого защитить. В чем тогда смысл силы? Сатору судорожно глотал ртом воздух и кашлял, потом внезапно почувствовал долгий серый взгляд. Он медленно и виновато приподнял голову. Впереди горы тел в домашней, купленной Годжо одежде сидел Мегуми. Ему было девять. Мальчик, не глядя, катал в руке кубик Рубика. Смотрел на замершего рыдающего Сатору спокойно и мудро, а потом заговорил: — Я тоже хотел их защищать, знаешь? Мне было пятнадцать. Я знаю, что у меня есть талант, но, в отличие от тебя, я никогда на него не полагался. Годжо чувствовал нарастающую боль в грудине, воздуха не хватало. — Я делал все, что мог, — беззлобно хмыкнул Мегуми. — Но мое тело захватили, — продолжил он. Сатору смотрел в серебристые сверкающие радужки в надежде увидеть в них гнев, но его не было. — Цумики мертва от моих рук. Годжо хотел выкрикнуть, что он не виновен. Что это все Двуликий, что Мегуми не может винить себя ни в чем. Его душа по-прежнему остается чистой. Но голос исчез. — Я больше не вижу дороги. Я в темноте, — голос мальчика стал ниже и безразличнее. В руках замер кубик. Он смотрел не на Годжо, а словно вглубь времени. — Я так любил своих теней, — продолжил он. — Но их осквернили, сделали чудовищами и заставили убивать моих близких. Нет. Сатору хотел орать, драть глотку. Только чтобы Мегуми понял, что он не виновен. Что он другой. Что все они другие. И никто из них не заслужил того, что с ними сделали. — Мою душу использовали как щит от сильнейших атак. Нет. Нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет нет Сатору подавился воздухом и низко согнулся, роняя лоб на бетон. Его душило так сильно, но мальчик продолжал: — Я равнялся на тебя, ты был мне дорог. Годжо почувствовал солоноватый вкус крови на языке. Голос закупорили. Он дырявил барьер изнутри. — И был убит. Никто из них не виновен. У них отняли все. У Мегуми все отнял Сатору. — Тобой. Они не при чем. Руки, сжимающие шею, тряслись сами собой. Годжо бессильно ударил по осколкам, жадно и кроваво глотнул воздух. Виноват лишь ты, Сатору. Ты допустил это. Почему за твои грехи платят они? Разгромленный Синдзюку покрыл истошный болезненный вопль. — Чего кричите, хозяин? Годжо снова закашлялся и резко поднял голову. Коридор его поместья снова озаряло утреннее солнце. Оно дотягивалось лучами из открытых седзи главной комнаты и с удовольствием лизало щеку Такеру. Он ошалело смотрел на сидящего на коленях господина, а в руке держал банку с цикадами. Сатору ощущал слезы, все еще текущие по щекам. «Я… сошел с ума?» Уличный колокольчик снова запел. Годжо покосился на коридор. Дверей столько же, сколько и обычно. — Хозяин, — голос Такеру внезапно стал чересчур задорным, — а ты вообще где? Сатору медленно тяжело поднялся, придерживаясь рукой за стену. Он не отводил красных глаз от подростка. Казалось, его улыбка сейчас порвет лицо, уголки губ растянулись почти до ушей. Годжо напряженно следил за каждым действием. Но мальчик не двигался, лишь улыбался и в упор смотрел на Годжо сумасшедшими глазами. Он ждал ответа. — Где я? — повторил за ним Сатору. Где я? — Ты что, дурень?! — крикнул кто-то из ближайшей комнаты, и седзи резко распахнулись. Темноволосый мальчик, Аоки, грозно вышел в коридор и раздраженно посмотрел на остолбеневшего Годжо. — Я думал, ты псих, а ты, оказывается, просто дурак, — Аоки скрестил руки на груди и вперил в него недовольный взгляд. — Я псих? — одними губами повторил Сатору. — Ты дурак, — раздраженно повторил Аоки, потом посмотрел через плечо на Такеру. Жуткая улыбка с его лица ушла, оставив напуганное выражение глаз. Подросток попятился. — А он псих, — Аоки большим пальцем, не оборачиваясь, показал на Такеру. Годжо несколько раз моргнул, переводя взгляд то на выжидающего Аоки, то на всполошенного Такеру. Аоки цыкнул и повернулся. — Пошел отсюда! Такеру ошалело попятился и скрылся из коридора. — Ну одно он, конечно, спросил верно, — снова сказал Аоки. — Ты вообще где? — Где? — тупо повторил Годжо. «Умер?» Аоки фыркнул и подошел ближе. Он поманил Сатору пальцем, призывая наклониться ниже. Годжо присел, Аоки с размаху ударил парня в ушибленный недавно висок. — Белобрысый, это еще не конец, — мальчик схватился ладонями за щеки Сатору. — Не понимаешь так, я спрошу по-другому. Годжо не понимал ни единого слова, смотрел в глаза мальчику. Но что-то странное копошилось в голове. — Где она? Желтый кристалл снова жалобно ударился о стекло маленького колокола. Она? Сатору медленно поднялся. «Она? Кто — она?» Он посмотрел в главную комнату. Блик от кристалла сверкнул на полу, а потом под легким дуновением убежал. Утахиме. Сознание разом тряхнуло, память Годжо проснулась. — Аоки! — в страхе крикнул Сатору. Но мальчика рядом больше не было. «Блять», — только успел подумать парень. Он понесся по коридору, заглядывая в каждую комнату по ходу. Все было как обычно. Ни ударов, ни заклинаний, ни темноты, ни мертвецов. Годжо уже хотел бежать на второй этаж, но вдруг резко остановился и оглянулся на дверь. Повешенная женщина, что была так похожа на Утахиме, — ее мама? Он, перешагивая несколько ступенек сразу, забежал на второй этаж. «Это мое видение, почему тогда я видел ее маму?» — лихорадочный вихрь носился внутри. Он снова стал открывать комнаты, которые все так же были пусты. Тут до него долетел приглушенный стон. Сатору остановился, оглядываясь на свою спальню. Стоны стали доноситься четче. «Это еще что?» Годжо подошел ближе. Вздохи и стоны слышались четко, а звуки бьющихся друг о друга тел заставили парня сильно нахмуриться. Сатору открыл седзи. В груди резануло чем-то так сильно, что он дернулся. Сугуру лежал на его футоне, подложив под голову непонятно откуда взявшуюся подушку. Он с чистым абсолютным наслаждением прикрыл глаза и откинул голову назад. На нем, опираясь на голую мощную грудь хрупкими ладонями, сидела Утахиме. Она медленно и глубоко насаживалась на член Гето. Длинные тяжелые волосы были сильно растрепанными. Она откинула голову назад, подставляя взгляду Сатору лебединую шею с тонким шрамом, который она показала лишь ему. Капли пота сбивчиво неслись вниз от изящных ключиц по упругой груди, капали с возбужденных сосков на молочную кожу живота, которую Сатору еще недавно хотел поцеловать. Она дышала тяжело и громко, стонала так красиво. Годжо чувствовал, как холодеют пальцы, держащиеся за ставни дверей. Внутренности все разом закрутились в узел. Сугуру открыл глаза и посмотрел на застывшего парня. Он смотрел выжидающе и ухмылялся, будто ждал, когда Сатору увидит его и Утахиме. — Да брось ты, — усмехнулся Гето, — мы же с тобой Сильнейшие, Сатору. Можно сказать, единое целое. Неужели ты бы не поделился ею с лучшим другом? Годжо не понимал, как реагировать. В груди разгоралась тяжелая злобная зависть. Гето привстал на локтях, меняя положение. Обхватил сильной рукой тонкую талию девушки и поцеловал раскрасневшиеся губы. Взгляд не отводил от Сатору. Утахиме целовала его со страстью такой, которую желал Годжо. Возможно, и сам не позволял себе думать о том, как бесконечно мало ему небольших проявлений романтики от девушки, но знал точно, что хотел этого очень сильно. Сатору понимал, что в отношениях с ним она не может чувствовать себя как обычно. Будто она не привыкла вести себя так, как теперь стала себя вести. Проявляя нежность, подпуская его все ближе. Поэтому он не давил на нее. Хотя сам хотел большего, намного большего уже давно. Сугуру оторвался от ее губ и легко толкнул девушку, вынуждая ее выгнуться назад. — Давай признаем честно, — снова сказал мужчина. — Мне она подходит куда больше. Твой путь — одиночество, а не она. — Нет, — стальной голос ударил между судорожными всхлипами и вздохами удовольствия, — она подходит мне. Только мне. Только она делает его сильнее настолько, насколько не смог бы никто из всего мира. Гето поменялся в лице и схватил девушку за горло. И вдруг Годжо понял, что разум снова играет с ним. «Это не она. Это лишь мой кошмар», — он зажмурился. А когда открыл глаза, комната снова была пуста. Титановые тиски отпустили его сердце, хоть оно пока и не перестало дрожать от ужаса. Он подошел к окну, всматриваясь в горизонт. «Если в моем кошмаре я видел часть ее, то… то, значит, это общее видение? Она просто где-то далеко, видит, возможно, какие-то отрывки моего?» Годжо выбежал из дома, проходя мимо тенистого сада. «Где она может находиться?» Сатору вышел прямо босиком, полы домашнего распахнутого кимоно раскачивались в такт быстрым шагам и потакая ветру. Колени в пижамных штанах все еще помнили боль от бетонных осколков. Во дворе стояли Ясухиро и Чио, они поклонились разъяренному хозяину. — Господин, вам стоит… — Пошли вон! — рявкнул Сатору, проходя мимо них. Годжо шагал по Нантайскому лесу вперед, перебирая мысли. «Как угадать, где она может быть?» Образы Утахиме всплывали в его голове. Он с ужасом и досадой думал, что до сих пор не знает ее достаточно, чтобы предположить. Он вспоминал ее белую ленту в волосах, обычный суровый вид рядом с ним, форму мико, которая очень ему нравилась, ее улыбку, так часто адресованную Секо. Сатору остановился и оглянулся. В голове копошились воспоминания о недавней игре с вопросами, о том, как она отвечала на вопросы о семье. Каким пустым было ее выражение лица, каким безжизненным казался голос. И он понял. Форма мико и храм, которым управляет отец. Где может быть строгая серьезная девушка в форме мико? Конечно, в храме. Но где в кошмаре найти место поклонения богам? Годжо лихо развернулся и направился обратно к поместью. — Такеру! — яростный нетерпеливый возглас пронзил двор. Годжо встал в центре, выискивая подростка глазами. Это не реальные люди, лишь техника Эндо Такеши, провоцирующая его. Парень из ниоткуда появился перед Годжо с такой же безумной улыбкой, как и раньше. — Где она? — железным голосом спросил парень. Такеру изогнул бровь, намереваясь поиграть, но Годжо, позволяя в этом измерении вести себя зверски, в один шаг оказался рядом с подростком и схватился за горло. — Где она?! Улыбка сползла с испуганного лица, Такеру не мог вымолвить и слова. Сатору с силой тряхнул его, поднимая над землей. Тот от страха лишь вскинул руку, указывая пальцем на поместье. Марионетки в кошмаре так же, как и сам Эндо, бежали от битв и физической расправы. И чувствовали лучше других, кто силен на самом деле. Пальцы Сатору разжались, и подросток снова исчез. Но как? Годжо обошел весь дом. Парень вошел внутрь через седзи главной комнаты. И вдруг Годжо почувствовал, что пространство снова стало искажаться. Он оказался в коридоре. Только в другом. Такой же традиционный интерьер был скромнее, чем в его доме. Даже аскетичнее. Дом был похож на жилище синтоистского жреца. В коридоре было лишь две двери. Сатору прислушался. Он не понял, что за звук доносился слева. Словно что-то моют. Он бесшумно открыл седзи. Девочка лет двенадцати натирала щеткой длинные дубовые палки. Сатору не понял, зачем они могут быть нужны. Над ней стояла женщина, которую недавно видел Годжо. — Твое поведение переходит всякие границы! Думаешь, мы собираемся терпеть подобное?! Ты сломала ему нос! — Годжо в жизни не слышал такого строгого тона от женщины. Девочка молчала, только сильнее сжав щетку. — Это друг твоего брата! Что о нас теперь подумают? — голос госпожи Иори становился все громче. Руки девочки были красными и в мыльной пене. Зачем мыть палки? — Его семья может спонсировать дело твоего брата! Ему остался месяц до совершеннолетия. Что будет теперь? Чем, по-твоему, он провинился? Годжо настороженно и хмуро следил за ребенком. Она сидела на коленях у самых ног матери, упрямо смотря только в таз с водой. Ее маленькие руки сильно дрожали, поэтому она глубже прятала их в воду. — Он трогал меня, — тихо сказала девочка. Глаза Сатору в ужасе расширились. Сердце пропустило удар. На вид она была чуть старше Аоки. Мать разъяренно пнула девочку в бок и схватилась пальцами за худенькую шею. — Ну и что? — Эй ты! — гаркнул он, заходя внутрь. Но женщина и девочка никак не отреагировали, будто его и не было. Сатору недоуменно осмотрел их и подошел ближе в надежде, что они обратят внимание. «Они меня не видят?..» Госпожа Иори близко наклонилась к уху девочки: — Если ты своими действиями загубила будущее брата, это, — женщина ткнула пальцев в намыленные палки, — самое лучшее, что тебе светит. Сатору таращился на них и ощущал физическую потребность в ударе. Он никогда не бил женщин, но сейчас чувствовал желание. Госпожа отпустила шею девочки и, уходя из комнаты, бросила: — Живее! Отец скоро вернется. Годжо до последнего надеялся, что девочка — обычная прислуга. Но, когда она достала руки из воды и села как удобно, он ясно увидел большие желтые глаза, которые не спутал бы ни с какими другими. Маленькая Утахиме не плакала, лишь тоскливо смотрела на закрытые седзи. — Утахиме, — тихо позвал он и присел на корточки. Он вглядывался в ее глаза, она не видела его. «Наверное, нужно найти взрослую», — догадался Сатору. Он в последний раз посмотрел на нее и невесомо щелкнул ребенка по носу. — Я иду к тебе. Как только ноги ступили в коридор, двери за ним исчезли. Остались одни напротив. Годжо ступил ближе и прислушался. Ветер трепал листву, ухали совы. Из распахнувшихся дверей ударил муссон. По голой коже груди разошлись мурашки. Перед ним распростерся высокий лес. Среди деревьев бродили холодные сумерки. Годжо пошел вперед. Деревья кончились очень быстро, он вышел на луг с большим раскидистым деревом. На одной из веток болталась срезанная веревка. Сатору подошел ближе и заметил машину службы спасения и машину полиции. Два врача закрывали мертвое тело в черный целлофановый пакет и переговаривались. У машины полиции стоял служащий в форме и беседовал с мужчиной средних лет. Он был одет в строгое кимоно, редкие седые волоски пробивались сквозь густую шевелюру, водянисто-желтые глаза смотрели на полицейского без каких-либо сложных эмоций. Он говорил тихо, но даже на расстоянии Сатору уловил грозный низкий тембр. Рядом с машиной курил еще один парень. На вид лет двадцати пяти, высокий, широкоплечий. Темные волосы были такими же, как у Утахиме: густыми и жесткими. Карими глазами он пошел в мать, как понял Годжо. Сатору подошел ближе к машинам и заметил, что господин Иори скользнул взглядом по его белым волосам. «Они видят меня», — догадался парень и ждал, что на него обратят внимание. Но господин Иори больше не взглянул на него. Ему было все равно. Полицейский еще что-то тихо спросил, и мужчина чуть повысил голос: — Косей, где Нора? Парень рядом выкинул сигарету, выпуская дым из легких, и кивнул в сторону дерева. «Нора?» Сатору обернулся и пригляделся. Утахиме сидела на земле, прислонившись спиной к стволу, кисти прицельно положила на колени. Она, как и Годжо, была босой. Иори была взрослой, но обращались к ней как к подростку. Сатору побежал к дереву. Он все лучше и лучше видел ее фигуру. Она была в нагадзюбане, будто только что проснулась. Затылок прислонила к дереву, глазами тоскливо смотрела в желтовато-голубое сумеречное небо. Сатору впитывал зрачками каждый не покалеченный сантиметр ее тела. Он остановился в нескольких метрах, тяжело дыша. Подул ветер, развевая их растрепанные волосы. Янтарные глаза медленно повернулись к Годжо. Утахиме несколько долгих мгновений смотрела в голубые обеспокоенные глаза. Сатору видел, что она ничего не понимала. Но потом порывисто моргнула, осознанно глядя на него. Сатору подошел ближе и ясно увидел, как медовые глаза застилает пелена слез. Утахиме тяжело поднялась, опираясь ладонью о шершавую кору, и сделала несколько неуверенных шагов к нему навстречу. Они смотрели друг на друга так, будто не виделись целый век. Сто лет мучений и пыток, сто лет непроглядной морской глубины. Они дернулись одновременно. Годжо подлетел к ней на ватных ногах и крепко обнял тонкое трясущееся тело. Утахиме всхлипнула, руками цепляясь за шею. Все эмоции разом окутали их продрогшие тела. Горячие слезы гроздьями сыпались из янтарных глаз. Сатору жадно вдыхал запах ее кожи и волос, но не чувствовал ничего. Тревога и ужас все равно рассыпались, стоило лишь увидеть ее. Но, чтобы руки перестали так трястись, он хотел надышаться ею. Они оторвались друг от друга и простояли еще несколько минут с закрытыми глазами, дрожа от прохлады и не отрывая лбов. — Как будем выбираться? — тихо спросил Годжо севшим голосом. — У меня не осталось энергии, — ответила Утахиме. — У меня тоже. Ситуация — хуже не придумаешь. Они посмотрели друг на друга. Утахиме еще никогда в жизни не чувствовала такого желания вернуться в снежную реальность. Здесь все было просто, но безнадежно и неправильно. Вне техники и этого кошмара была возможность. Шанс все исправить или хотя бы больше не повторять ошибок. «Техника Эндо держит разум мага или человека, — мысли закрутились в ее голове снова. — Что, если… ей больше нечего будет держать?» Утахиме порывисто отпрянула от Сатору. Если не знаешь, что делать — выход один. — Жди меня здесь. Годжо кивнул, провожая ее взглядом. Он посмотрел на небо. Его сердце наконец успокоилось. Реальность всегда лучше иллюзий. Даже если иллюзия хороша. Сатору обернулся через несколько минут, Утахиме стояла за его спиной. Ее глаза смотрели на него так, будто она готова была предложить свое сердце в качестве подарка. Годжо непонимающе моргнул. — Прости меня, если это не сработает, — сказала она, доставая из широкого белого рукава пистолет. Годжо уставился на него, и в следующую секунду слух оглушил выстрел. Он почувствовал жгучее тепло в грудине и как сердце жалобно трепыхнулось. Последнее, что видел Сатору перед тем, как упасть, — как Утахиме выстрелила себе в голову.