Укажи на юг

Со сладким, растекающимся, как мед, удовольствием Аоки следил, как Утахиме за что-то отчитывает Годжо перед входом в больницу. Мальчик злорадно ухмылялся и ловил мстительный восторг от того, как степень негодования Иори только росла. Она упирала кулаки в бока и словно бы даже собиралась топнуть ботинком от избытка чувств. Аоки подошел ближе к окну. Но, как только взгляд прыгнул на лицо Годжо, уголки губ поползли вниз. Мальчик прищурился, пытаясь лучше рассмотреть парня. Что-то неприятно ковырнуло внутри, и детское трепетное сердце в бессмысленной надежде проухало в ушах. Аоки практически прижался лбом и носом к стеклу. Он не видел гневного выражения лица девушки и ее глаз, но точно считал выражение лица Сатору. Парень, засунув руки в карманы, спокойно стоял перед ругающейся девушкой. Но ни расслабленная поза, ни самодовольная ухмылка не насторожили Аоки так, как глаза, не прикрытые сегодня очками. Внимательные кристальные зрачки не мельтешили в протесте или ощущении вины, он прицельно всматривался в ее лицо. Такое спокойствие, принятие и нежность Аоки прежде наблюдал во взгляде отца, когда тот смотрел на маму. И по обыкновению строгий и суровый бывший офицер Кавасаки превращался в мягкого и ласкового папу, стоило лишь взглянуть на смеющуюся, уставшую или сердитую Кумико. Мальчик вяло и бессильно сделал шаг от окна. Аоки был неглупым. Он многое понимал и видел. Надежда в его сердце все еще трепыхалась, ведь он не видел лица девушки. Но Годжо сильно ошеломил мальчика. Еще не все пропало. Он не видел глаз Утахиме. Еще есть шанс. Хрупкий и бесцветный, но есть. — Хочешь? — Кумико дружелюбно протянула сыну газировку и улыбнулась шире, увидев бледную тоску в ореховых радужках. Мальчик горячо поджал губы и сильно вдохнул через нос. Аоки выхватил жестяную банку из рук матери и, спешно щелкнув чекой, стал глотать сладкую колючую воду. Кумико ошеломленно наблюдала, как розовая струйка напитка убегает из уголка мальчишеских губ по челюсти и падает на зеленую футболку. Мальчик жадно глотал и словно давил что-то в себе. Госпожа Ивата беспокойно и мягко положила узкую ладонь на плечо мальчика. Он выпил всю банку. Глубоко вдохнул и широко-широко улыбнулся. — Очень вкусно! Спасибо, мам! Аоки поспешно отмахнулся, заметив, как Кумико намеревается выплеснуть на него весь ушат беспокойных вопросов. — Все нормально, — строго предупредил он, выжидающе смотря на двери отделения. — Со мной все супер. Супер. Женщина осеклась, быстро смахивая еще не сформировавшуюся слезу в уголке глаза. Она дрожаще погладила сына по голове и села на диванчик. Аоки фокусировал слух на звуках больницы, запахах и свете. Ловил детали и старался дышать ровно и глубоко. Закусил щеку изнутри. Еще он думал о ребятах, которые лежат в палатах через стену от него. Мать не говорила о них, молчала об их состоянии, но сама сообщила о звонке детектива Макото. И поэтому Аоки еще больше хотел увидеть их сам. Ему было бесконечно жаль, что он вряд ли когда-нибудь сможет найти Ханако и вообще полететь в Тайланд. Мальчик уже несколько дней пытался делать со своей энергией такие же штуки, как госпожа Иори, еще пытался прыгать с лестницы второго этажа, надеясь открыть в себе способность к полету, как у гадкого белобрысого психа. Аоки точно знал, что он такой же, как Иори и Годжо. Аоки точно знал, что он маг. Он думал обо всем подряд и постоянно. Но сейчас, стараясь отвлечься на лязгающие биксы, мелькающие синие формы медсестер и непонятно откуда взявшийся запах аммиака и бинтов, все равно был бессилен перед мыслями об Утахиме и Сатору. Он хотел видеть ее. И понять, что его наивная нежная влюбленность в эту красивую опасную женщину полностью проиграла уязвленному спокойному взгляду Годжо. Аоки вытер локтем рот, когда в отделение впорхнула госпожа Иори. Мама подскочила с дивана. — Аоки, госпожа Ивата, — Утахиме спешно подошла к ним и глубоко поклонилась, — здравствуйте! Кумико тоже поклонилась ей и незаметно пихнула мальчика. Зависший Аоки сутуло и угловато согнулся в приветствии. Куда делся белобрысый? — Мы должны дождаться детектива. С ним сможем войти к ребятам. Кумико закивала. — Готов? — приветливо улыбнулась Утахиме мальчику. Аоки моргнул. Вопросом девушка стряхнула сжирающий ее лицо взгляд мальчика. И, хоть Аоки не заметил каких-либо изменений в ней, беспокойство не покинуло его груди. — Конечно, — соврал мальчик. Макото опаздывал. Годжо спустя несколько минут пружинящей походкой вошел в отделение, лучезарно и хитро улыбаясь каждой проходящей медсестре. Аоки нахмурился на привычке и метнул лихорадочный взгляд на Иори. Желтый взгляд не задержался на высокой фигуре и двух секунд, мазнув так безразлично, что Аоки от гордости почти выпрямил спину. Девушка тихонько переговаривалась с Кумико, удобно расположившись на диване. Женщина мягко улыбалась Утахиме и кивала. Мальчик отчего-то был очень рад, что его маме понравилась госпожа Иори. Сатору поздоровался, глубоко кивнув госпоже Ивата, и улыбнулся в ответ на полупоклон женщины. — Как дела, малой? — Не твое дело, — надменно бросил мальчик. — Аоки! — грозно воскликнула Кумико, моментально отвлекшись от разговора. Годжо успокаивающе махнул ей рукой, а мальчик фыркнул и спешно направился в туалет. Он яростно топал по нескользящему покрытию. Какой же мерзкий гадкий отвратительный тип. Разве он может так смотреть на нее? Чем он заслужил ее? Холодная вода полилась в худые ладони мальчика. Но это ничего не значит. Его взгляд ничего не значит. Аоки был уверен, что буквально каждый спустя пару часов, проведенных с Утахиме наедине, начинает смотреть на нее, словно мозги отключились. «Да у него и так мозгов нет. Чему там отключаться?» — он плеснул в лицо водой, задерживая дыхание. Но самое главное: Утахиме не обращает внимания на него. А он был убежден, что игнорирование — явный признак неприятия. И обычно от такого бесишься. «Ну и почему ты тогда так на нее глазел?!» — Ну ты и придурок! — выкрикнул он на выдохе. Пока он умывал лицо несколько раз и за весь путь обратно к палатам, Аоки полностью убедил себя, что Утахиме никому не принадлежит и ее сердце свободно от феромонов недалеких типов. Годжо развалился на краю дивана, занимая практически больше половины. Утахиме что-то писала в своем блокноте, держа его на подлокотнике. Аоки ощутил прыгающую уверенность от того, как госпожа Иори никаким образом не реагирует на цыкающего и призывно вздыхающего Сатору. Мощное колено тянулось к ее бедру, никак не отзываясь на презрительный взгляд мальчика. Аоки язвительно фыркнул. — Подвинься! — хлестанул мальчик и сразу громоздко протиснулся между девушкой и ногой Годжо. — Пацан… — шикнул Сатору. Аоки демонстративно отвернулся от него и вежливо и невинно спросил: — А где мама? — Ей позвонили, отошла. — А когда приедет детектив? — Он уже почти доехал. — А вы потом куда поедете? — В Токио. — Вы там живете? — Я — нет. — А где? — В Киото, — улыбнулась она, наконец захлопывая блокнот и поворачиваясь к нему. — А… А как… Я хотел… Аоки столкнулся с внимательным добрым взглядом девушки, внезапно забывая все вопросы и не успевая заткнуть самые важные для него. — Я… тоже хочу быть магом… Утахиме не смогла сдержать удивления. Она внимательно осмотрела мальчика. Шевельнулся Годжо, поставив локти на колени. Их троих почти задушила полуминутная лязгающая тишина. И для каждого она была разной. Утахиме перевела взгляд на задумчивого Годжо. Он отстраненно смотрел под ноги мальчика. О чем он думал? Иори была даже рада, что Аоки сам спросил об этом. Она уже предполагала, что он захочет связать свою жизнь с миром магии. Быть по-настоящему значимым, наполнять свою жизнь смыслом, находя его в деле, которое выбрал сам. Тем более Аоки был уже необычайно одарен. И силен не техникой, а своей сущностью. Утахиме вспоминала себя. Пусть никогда не считала себя талантливой, никогда не надеялась стать самой сильной, она была горда собственным выбором. Она искренне, всем сердцем любила быть магом. Принадлежать к этому удивительному острому миру, где не бывает ничего простого, где любой человек или проклятье могут быть одинаково святыми. Где маг рад умирать молодым, потому что не смог бы согласиться жить обычную человеческую жизнь. Она точно помнила, когда сделала выбор. Огромных размеров проклятье появилось словно из ниоткуда как раз в момент, когда мама учила ее танцу во дворе. Своими размерами оно загородило весь свет, и маленькой Утахиме показалось, что она осталась одна в кромешной зябкой темноте. Мерзкое чудовище не успело даже клацнуть гнилыми зубами, как мать повела рукой, зовя за изящной кистью волну энергии, и изгнала его в одно мгновение. И свет снова залил двор. Утахиме в немом оцепляющем восхищении смотрела на надменно-спокойную маму. И тогда решила уметь так же. Несмотря на страх, заставлять темноту уходить. Ей в голову пытались вдолбить, что кроме роли послушной жены или служанки она не потянет другого. Что она должна быть такой. Но Утахиме была упряма и горда. И выбор свой сделала: быть человеком, которым хочешь быть, а не тем, кем обязан. Она принимала ответственность, настигшую ее. За все раны и переживания, унижения и смерти. Это было так тяжело, почти невыносимо, но она ни секунды не жалела о выбранном пути. Слова почти сорвались с губ, растянутых в искренней улыбке, но Годжо глухо и жутко спросил: — Зачем тебе это? В его голосе девушка слышала невесомую, бескостную, бестелесную горечь. Словно бы эти пару секунд Сатору бродил босиком по ледяной пещере. Его бил озноб, колотил кашель, и из груди хрипело. Глаза его были печальны и больны. Но чем и отчего Иори не могла понять. — Ты что, совсем? — недоуменно спросил Аоки, выгнув бровь. Мальчик притих, не увидев привычного пыхтения, смешка или наигранного негодования. Годжо ждал ответа, строго и пронзительно всматриваясь в холодеющего мальчика. И тут Аоки показалось лишь на секунду — мимолетное мгновение, но такое настоящее и отрезвляющее, страшное, злобное, затягивающее, — как все его прежние мысли об этом большом странном парне, все догадки и теории рассыпаются. Что, если Годжо умеет не только летать? Что, если он не шут? Что, если Годжо Сатору вовсе не тот, за кого себя выдает? Что, если его сила намного… намного больше, чем Аоки мог предположить? Глубокая голубизна, всегда напоминающая людям о живительной воде, смотрела в самый дальний угол мальчишеской головы. Ни капли живого и доброго Аоки не видел в глазах Сатору. И сейчас впервые за столько времени под ложечкой проснулся ужас. Ледяные пески на придуманной в детстве планете не внушали ему такого холода и клокочущей тревоги, как эти бездушные глаза в знакомом ему человеке. Человеке, по правде говоря, хорошем, как понял мальчик, но не желал себе признаваться. Вовсе не таким раздражающим и надоедливым, каким он себя показывал. Но чем больше Аоки вглядывался в мерцающие радужки, тем больше знакомый теплый образ затмевала тень безликого могущественного палача. Утахиме не видела, что отражается на лице мальчика. Но нахмурилась от того, как он затих. — Зачем? — металлически повторил Сатору, не сводя гипнотических зрачков. Утахиме выпрямилась. Аоки прежде не ощущал такого даже в плену маньяка. Абсолютного бессилия. Он буквально ничего не знал о жизни, которую так внезапно захотел. Не знал о перемалывающей все и всех системе, о рабском отношении в ней, о смерти товарищей, о недолгой жизни, об ответственности, о страхе, унижении, потерях и вечной гонке за силой, которая выворачивает наизнанку даже самых талантливых. О том, что выбор будет стоять перед ним каждый день. Путь придется выбирать постоянно. И знать, что, если свернешь не туда, обратной дороги может не быть. И знать, что никто тебя не спасет, ведь вероятность того, что ты главный герой, тот самый избранный, равна нулю. Стоит лишь заглянуть в эту пасть, как она сожрет тебя и не подавится. И будешь ты не первым и не последним, и тебя сожрут и всех, кто дорог. Ведь раб системы однажды — раб навсегда. И никого не останется, и винить никого не сможешь, кроме себя. Ведь ты дорогу выбрал, ей и иди. И последствия знай и не плачь больше по пустякам. Выбирай путь сам, но помни, что идти по нему тоже тебе. — Годжо… — предупредительно позвала Иори, но шепотом. Ей самой стало не по себе. Парень еще секунду смотрел в расширенные от ужаса глаза Аоки, а потом моргнул и задорно подмигнул Утахиме. — Ты врунья! Говорила, что не будешь со мной разговаривать, — белые клыки сверкнули в хитрой улыбке. Он снова откинулся на спинку дивана, закидывая руку за спину Аоки и пальцем тыкая в плечо девушки. И, хоть она была давно подготовлена к таким его перепадам, сейчас все равно хмуро таращилась и молчала. Аоки физически ощущал несуществующую каплю холодного пота, что стекает под футболкой, облизывая позвонки. Он уже не слышал бессмысленных шуток Годжо над ухом, тихие, но грозные огрызания госпожи Иори. Мальчик порывисто поднялся и на ватных ногах поплелся в конец коридора. — Аоки? — беспокойно позвала Утахиме, следя за поникшими плечами мальчика, которые с каждым шагом отдалялись. — Не трогай его, — бросил Сатору. Его голос был серьезным, но надменно-безразличным. — Зачем ты так на него насел? — злобно шикнула она, резко поворачиваясь. — Не видишь, он и так переживает. — Может, ему надо повзрослеть. — Ему всего лишь десять! — Ребенок не должен решать такие вопросы, значит, ему надо повзрослеть. — Поэтому надо было его пугать? — злобно спросила Утахиме. — Нужно было сразу ему сказать, что Ханако мертва. — Думаешь, это заставило бы его забыть о том, чего он хочет? — негодование шипением выходило из нее. — Он не хочет быть магом. — Ты-то знаешь за него, верно? — Он хочет быть избранным, Утахиме. Думает, это облегчит жизнь. — Он ничего не знает о магическом мире! — Вот именно! Он ничего не знает! Никогда раньше Утахиме не слышала тихой ярости в его голосе. — Задумайся на секунду. Низкий шепот заставил ее умолкнуть, тревожно и внимательно всматриваясь в его искаженное болезненным отчаянием лицо. — Лишь на секунду. Что его ждет в этом мире? Нашем мире, Утахиме. Он даже не понимает, что уже теперь проклятье забрало у него друга. Замучило до смерти и зверски убило ребенка. А он даже не маг. Иори отрешенно и болезненно моргнула. — Магический мир достал даже ребенка, никак не причастного к нему. Что будет с ним, когда он решит пойти с нами? Каждый раз будет терять близкого? А возможно, даже умрет до совершеннолетия? Уверена, что хочешь подарить ему билет в один конец? Утахиме тяжело сглотнула ком в горле, слова не шли. Годжо снова облокотился локтями о колени, низко опуская голову. — Пусть поживет еще немного, — вымученно сказал он в пол. — Пусть у него останется хотя бы детство. Утахиме не смогла выпрямить спину. Будто согнуло от его слов. Действительно, ведь Годжо и Утахиме с раннего детства имели дело с магией. Их обучали жестокости, и росли они хоть и в разных условиях, представления о будущем имели не туманные. Сатору был вынужден любить свою мощь и избранность. Так его воспитали. И вместе с этим он бы отдал так много, чтобы его наконец победили. Он с благодарностью принимал мысль, что исключительность его не спасет. Способности Утахиме позволяли выбирать: либо быть самым обычным рядовым магом, либо спокойно жить в качестве человека, иногда видящего проклятья. У Годжо выбора не было. И, хотя они вдвоем сильно отличались путями, изначальными возможностями, пройденной дорогой, они, как и все живые либо мертвые маги, кто не пожелал или не смог выйти из закольцованного магического мира, знали точно: смерть настигнет каждого. И чуда не случится. И это того стоило. И Годжо, обреченный быть Сильнейшим, до дна испивший этот бесконечно глубокий бокал и чуть не захлебнувшийся, выжил лишь благодаря способностям своих товарищей и был способен продолжить бой, и Утахиме, до кровавых пальцев держащаяся за свой статус мага и не променяющая свою жизнь на другую, полярными дорогами пришли к одному и тому же: свобода гораздо лучше избранности. Хоть страх и переполнял каждого, все шли, не останавливаясь. Девушка вяло прислонила затылок к стене. Она почувствовала стыд за внезапное осознание. Оказывается, Сатору был прав во многих вещах. И он изменился довольно сильно за такое короткое время. А она уже долгие бессмысленные месяцы варилась в собственном мирке и не пыталась что-то предпринять. Та ли эта жизнь, которую она всегда хотела? Почему текущие дни кажутся ей такими тихими? Почему предчувствие неприятно колышется где-то внутри? — Ты прав, — свистяще сорвалось с губ. Годжо не двинулся, никак не выдавая своего удивления. Он давно понял и принял такое сильное несоответствие их жизней, характеров и особенностей, что заранее был полностью смиренно согласен с конфликтом, которого ожидал. Желание Аоки стать магом после всех событий было более чем предсказуемым. Но Годжо все равно страшился мыслей об этом. Детектив Макото вошел в отделение уже уставшим. Глаза его были серыми, а рубашка мятой. — Приветствую. Утахиме встала и поклонилась мужчине, за ней встал Сатору и пожал детективу руку. Словно бы чувствуя, подоспела и Кумико. — Здравствуйте, детектив, — поздоровалась она. — А где Аоки? — обратилась к Годжо. Парень собирался ответить, но мальчик появился словно из-за невидимой преграды прямо за спиной матери. — Я здесь, мам, — слабо отозвался мальчик и протянул руку Макото. — Здравствуйте. Аоки знал, что должен был поклониться взрослому, но не желал этого делать. Он отчетливо видел, как Годжо жал руку детективу в приветствии. Странно, что никто не обратил на него внимания, ведь он стоял прямо за спиной уже какое-то время. Кумико недовольно поджала губы, прожигая взглядом мальчишескую протянутую руку, но ничего не сказала. Аоки понял, что дома его ждет серьезный разговор. Макото, напротив, чуть развеселился и пожал в ответ протянутую ладонь. Утахиме была немного удивлена, но виду не подала. Сатору ухмыльнулся куда-то вбок. — Привет, Аоки. Макото отпустил руку мальчика и окинул всех взглядом. — Я уже виделся с врачом. И спешу вам сказать, что поговорить ни с одним ребенком не получится. Все они в стабильно тяжелом состоянии, в сознание пока не приходили. Поэтому этот визит будет только для вашего спокойствия. Утахиме предполагала это и предупредила Сатору еще утром. Годжо необходимо было лишь просканировать, что произошло с проклятыми энергиями детей. Иори шестым чувством подбадривала себя, что с детьми все будет хорошо, они очнутся рано или поздно. И все будет хорошо. Но для составления общей картины необходимо было узнать последствия такого долгого нахождения под техникой. Аоки расстроился, но решил спросить сразу: — А когда они придут в себя, можно будет их увидеть? — Думаю, что да, — просто отозвался Макото и открыл дверь в палату. По просьбе главного прокурора, у которого в печенках стояло это дело уже несколько месяцев, всех пострадавших определили в полицейский госпиталь и отдельную просторную палату. Утахиме, шагая сразу за детективом, услышала трехзвучные монотонные сигналы аппаратов, записывающие пульс ребят. Юки казалась еще меньше из-за масштабов койки. Руки ее были забинтованы, на лице стояла кислородная маска. Аоки первым подошел к ней. Он всматривался в детское избитое личико расширенными глазами, словно пытался заметить все детали. Словно бы собирал все воспоминания и приклеивал их к настоящей картинке. Кумико с сожалением оглядывала детей. Ком стоял у нее в горле. Она благодарила богов за удачу, за то, что ее сын вернулся домой. И каждый вечер молилась за душу убитой Ханако. Девочки, положившей жизнь ради спасения Аоки. Утахиме сжала зубы, чтобы остановить колючие слезы в глазах. Сожаление, радость, облегчение и далекий гнев тисками сжали ее сердце снова. Она аккуратно подошла к ногам Юки, но почему-то не смогла заставить себя прикоснуться к ней. — По предварительным прогнозам врачей Юки заработала астму, — устало хрипнул Макото. Он стоял посреди палаты, засунув руки в карманы. Он навещал ребят два дня назад. — Это… Это же не смертельно? — взволнованно спросил Аоки, внимательно смотря на маму. Она кивнула. — С этим можно жить, не волнуйся. Аоки согласно закивал, Утахиме слабо улыбнулась добродушию и трепету этого маленького защитника. Она лишь мазнула взглядом в сторону детектива и тревожно моргнула. Сатору стоял посередине палаты, хмуро осматривая каждого ребенка. Он не выглядел удивленным или обеспокоенным. Просто задумчивым и мрачным. Иори задумалась сильнее. Догадки затанцевали в поникшей голове. Аоки перешел к кровати Такуми. Мальчик был существенно бледнее Юки. Но дышал самостоятельно. Зеленовато-желтый лоб стягивала тугая повязка, а правая рука лежала вдоль тела в гипсе. Аоки сильно нахмурился. — Этого не было, — прошептал он, почти не потревожив метрономного пикания аппаратуры. Но Утахиме услышала все прекрасно. Такуми сильно повезло. Она была практически уверена, что паразит лично сломал ему руку, но, если бы он сделал это во время пребывания в плену Аоки, сейчас бы Такуми остался без руки. Даже с учетом замедления физиологических процессов под техникой за такой громадный период времени рука бы просто отгнила. — Такуми дольше всех находился в реанимации, — сказал Макото. — Из-за перелома и других травм пришлось делать переливание крови. Последним был Араи Кано. Утахиме показалось странным, что на нем не было практически никаких серьезных повреждений. Он сильно похудел, как и остальные, и на коже кое-где светились царапины, но в целом он был здоров. Аоки почувствовал облегчение и громко выдохнул, когда осмотрел друга. Кано в заточении умудрялся даже корчить Юки смешные гримасы, чтобы она не плакала. — Они ведь все поправятся? — в надежде отозвался Аоки. — С ними все будет в порядке.

***

В отдалении от холодных токийских джунглей было тихо и влажно. Снега до столицы не добрались. Лишь ледяной ветер и украшения к праздникам напоминали прохожим о январе. С Токийского залива зябкость доносилась только до прибрежных построек, а в глубине витиеватых районов наоборот кипела душная городская кутерьма. Все традиционные январские праздники уже прошли, но по улицам кое-где встречались яркие вспышки юкат и мужских кимоно среди черных пальто прохожих. Идзити ехал непривычно быстро и шугался каждого поворота. Директор Яга потребовал забрать Иори и Годжо из аэропорта как можно скорее. Утахиме, смиловавшись над дохлым парнем, пыталась отвлечь его беседой. Годжо не встревал и только слушал дружелюбные вопросы Утахиме, предназначавшиеся не ему. Сатору рассказал, что видел в детях, за несколько секунд. Они ждали начала регистрации в аэропорту. Утахиме нетерпеливо закидала его вопросами и ждала длинного подробного рассказа с деталями, но услышала лишь простое: «Они пустые». Ни единой капли, ни следа, даже намека на проклятую энергию не увидел Годжо в телах Юки, Такуми и Кано. Строить догадки было бессмысленно. Все было кристально ясно: они больше никогда не смогут вспомнить, что с ними произошло, и никогда больше не увидят духов или что-нибудь связанное с магическим миром. И отчасти и Сатору, и Утахиме после короткого разговора в коридоре были рады, что обстоятельства складывались так. На три ребенка меньше получит на обед бездушная и истеричная машина магической системы. Несмотря на оптимистичные прогнозы врачей, радушное прощание с детективом Макото, Кумико и светлую грусть Аоки, примерный план действий по поимке Эндо и возвращение в город, чуть более отдаленный от снегов, Утахиме и Сатору чувствовали странное беспокойное затишье. Иори вспоминала разговор в рекане утром, когда Годжо снова проснулся раньше и ждал ее, сидя на диване уже одетым. Вещи были собраны, и пора было выезжать. Но Утахиме нарочито долго заплеталась. — Что с тобой? — спросила она, делая последний оборот резинки. Сатору был непривычно тихим и спокойным. Это заставляло Утахиме неуютно водить глазами по его лицу. Годжо попытался улыбнуться, но вдруг бросил эту затею. Лишь пару часов как он принял в себе это: с ней не нужно прятать свои страхи. — Мы выйдем за двери и все это кончится? Девушка беспокойно повернулась, не успев закрепить волосы. Они снова упали на плечи, так и не став прической. Морозная давящая тоска толкнула внутренности. Она не нашлась с ответом, лишь стояла как вкопанная и смотрела во внимательные голубые глаза. Годжо не поднимался, сидел, словно полицейский на допросе: облокачиваясь локтями на колени и пронзительно смотря на нее. Утахиме немного, совсем капельку, смогла согнать страх. Его вопрос предназначался ей, а не им. Значит, сам для себя он на него ответил. Сатору не принял ее испуганного молчания и сказал еще: — Ты вывернула меня наизнанку за все это время, Утахиме. Она чувствовала, как больной жар стекает от затылка вниз, превращается в гвозди и прибивает ее к земле. Иори давно забыла, каково ощущать себя виновной в желании докопаться до того, что значимо для нее. Ведь Сатору стал таким важным и нужным. Но она почему-то возомнила, что раз он теперь принят в ее жизнь, значит, можно копаться в его душе, вытягивать из нее жилы. И забыла, что, даже несмотря на все, через что они прошли, что между ними было, крохотный шанс на ошибку был. Что, если она позволила себя обмануть? И он не изменился ни на йоту? Что, если он ради смеха втянул ее в это состояние своими действиями и словами? Что, если Годжо, которого она знала все эти годы, на самом деле тот же? Что, если все это был лишь мираж или шутка?.. Внезапная слабость одолела тело так сильно, что колени согнулись сами и она села перед ним. Прямо как в детстве перед отцом. Нужно было сидеть на коленях и ждать удара. И говорить после каждого, за что наказана. — Прости… — слетело с сухих губ. Она виновато таращилась на его сцепленные в замок пальцы. Годжо мог бы дотянуться до нее, но не стал. — Утахиме, — сказал он твердо и надрывно, — почему ты не… пускаешь меня? Она моргнула и снова посмотрела на его лицо. О чем он говорит? — П-пускаю?.. — Ты днем и ночью думаешь о том, как поймать Эндо. И я не поверю, что ты не помнишь про Гакуганджи. Что будет с тобой после его смерти? Почему ты не говоришь об этом? Утахиме обессиленно выдохнула. — Я думала… Я думала, ты… — Что я? — Я думала, ты… Это все… — она неопределенно обвела руками пространство. Сатору понял. — Поэтому… я и спросил. Его белые ресницы слегка оттеняли глаза, из-за этого ей казалось, словно они смотрят так жадно и просяще. — Когда мы выйдем, все кончится? Утахиме захотелось плакать. Она ничего не понимала, не решалась сказать даже себе. Что происходит. Что с ними происходит? Кто они теперь: лучшие друзья, любовники, враги, возлюбленные, коллеги? Или все еще никто? — Пока мы здесь, пока мы еще… здесь. Утахиме… Годжо сам сполз на пол, близко пододвигаясь к еле сдерживающей слезы девушке. — Можно мне быть ближе? Ему было так горько. Она выколотила из него все, что было. И ему стало легче, стало, правда. Ему снова хотелось идти, он мог. Но сама до сих пор… до сих пор молчала. Годжо всю прошедшую ночь думал о договоре. Он думал, что будет с ней, когда проклятая энергия в ней умрет. Все, ради чего она так старалась, так держалась, шла и боролась, ради чего жила, ради того, чтобы быть магом, тем, кем она решила быть, — все это умрет вместе с последним толчком сердца старика. И Сатору хотел знать, что она собирается делать. Что она чувствует. Знает ли сама об этом. Что может сделать для нее он. Утахиме опустила глаза, слезы больше не держались. — Утахиме… Утахиме, пожалуйста. — Я… — она сжала рот ладонью, давя внезапно вырвавшееся рыдание. Сознательно, полностью отдавая себе отчет, абсолютно смиренно, как ребенок, запретила себе думать о том, что ее ждет. Самая страшная участь для мага. Самая страшная участь для нее. Вновь оказаться бессмысленной. Сатору схватил ее запястья. Утахиме всхлипнула, впервые позволяя себе посмотреть кому-то в глаза в таком состоянии. Когда страх так силен, отчаяние горячими слезами катится по щекам, а боль бьется о ребра, как птица. — Я боюсь… — зарыдала она. Годжо обнял ее так крепко, Утахиме заплакала навзрыд ему в плечо, как маленькая, цепляясь за большой спасательный круг. Он гладил ее по волосам и спине, целовал в висок, а она рыдала только сильнее. — Мне так… страшно… Мне так страшно, Сатору… И пусть для рыданий было еще слишком рано, пусть два дня прошли чудесно, пусть Сатору хотелось летать от одного ее взгляда, сейчас, когда он сжимал сильнее и сильнее содрогающееся тело, ему стало так плохо, словно бы его сердце пронзают тысячи кинжалов. Или хуже: ее сердце. А он смотрит и ничего не может сделать. Рубашка на плече была полностью мокрой. Он раскачивался, пытаясь имитировать движения родителей, когда те укладывали его спать в детстве. Она так доверительно и трепетно уцепилась за него, словно бы он был единственным, кто удостоился увидеть это. Так оно и было. И с новым жалостливым всхлипом Сатору дал себе слово. Он не допустит ее бессилия. В машине не пахло ничем, на чем можно было бы заострить внимание и отвлечься. Утахиме помогала Идзити не нервничать, но на самом деле больше помогала себе. Сатору не мог думать больше ни о чем. Его голова готова была взорваться. Среди множества известной ему информации, людей и магов, которые могли бы помочь, он искал положительный исход. Но его не было. Отчаяние и беспомощность очень кстати преобразовались в гнев. Теперь он убил бы Гакуганджи, его сына, весь совет, каждого и любого, кто будет хоть как-то посягать на ее сущность. Но это все не отменяло того, что выхода не было. Но он обязан был попытаться еще раз. Идзити расслабился, дорога пошла спокойнее. Сатору, чтобы успокоить внезапно накатившую ярость, машинально коснулся пальцев Утахиме. Девушка, не прерывая разговора и милой улыбки, зацепилась мизинцем за длинный указательный палец. Годжо, хмуро смотрящий в окно все это время, придерживая подбородок рукой, улыбнулся себе в ладонь.

***

Яга ждал машину у ворот. Он чувствовал взгляды студентов спиной. И, хоть велел никому не покидать тренировочного поля и продолжать занятия, некоторые все-таки решились его ослушаться. — Оккоцу! — гаркнул он, не повернув головы. Суровые глаза следили за дорогой, на которой вот-вот должна была показаться машина. Он стоял у самых ворот техникума, а Юта появился у него за спиной из ниоткуда. — Слушаю, директор. — Скажи всем: если они вздумают ослушаться меня еще раз, я разрешу Маки использовать на тренировках настоящие орудия. — Понял вас. — Тебя это тоже касается. Всем, кто не на тренировке, — выговор. — Понял. — Иди. Юта испарился. И через несколько минут Яга перестал ощущать энергии недалеко от себя. Машина остановилась вскоре. Ни Утахиме, ни Годжо не успели даже поздороваться или сказать что-то, лишь выйти из машины, директор Яга устало выдохнул. — Учитель, здравствуйте! — Утахиме глубоко поклонилась мужчине, как только подошла. За ней отозвался Сатору, Яга кивнул и еще раз окинул их двоих взглядом. — Выходные прошли удачно? — Яга спросил так, словно и не ждал ответа. Он повернулся, взглядом отмечая, как сразу покраснела девушка и рядом хитро хмыкнул Сатору, и пошел в техникум. Они шли, словно выловленные за углом подростки за взрослым. Словно их поймали за чем-то постыдным. Во всяком случае, так чувствовала себя Утахиме. Годжо же было кристально все равно, что там о них подумали. И даже если что-то и подумали, что с этим сделать, если это правда? В кабинете Яга в любое время суток было темно. Лампа освещала лишь столы, в углах копошились глубокие черные тени. Утахиме опустилась в кресло, в котором сидела несколько недель назад. Чудное чувство напало на нее, стоило лишь вспомнить, как все начиналось. И вдруг тихая спокойная радость, маленькая и легкая, тронула ее улыбку и сняла сдавливающее напряжение. Она все-таки выполнила задание: узнала, что с Годжо, собрала сведения. Утахиме окинула взглядом грузно приземлившегося Яга и Сатору напротив нее. — Как долетели? — размыто спросил Яга. Ему не нужно было ничего спрашивать. Эти бессмысленные разговоры, по правде говоря, не были нужны и Годжо. Только директор был не уверен насчет Утахиме, которая забыла принять свое обычное выражение лица и не успела погасить нежность и теплый трепет, когда смотрела на Сатору. Яга хорошо знал Иори и помнил ее отношение к Годжо, поэтому мог бы интерпретировать этот взгляд как лживый отблеск лампы, но Годжо лишь подтвердил его догадки. — Давай без этого, — бросил парень, разваливаясь в кресле. — Обсудим все, и мы пойдем спать. Иори подкинуло как на иголках. Она спешно достала папку из сумки и агрессивно хлопнула ею по оставленной на столе руке Годжо. Яга лишь беззвучно выдохнул, устало поведя бровями. Видимо, их отношения сохранили прежнюю изюминку, хоть и кардинально поменяли вектор. Надо сказать, это было абсолютно ожидаемо для него. Годжо даже выглядеть стал по-другому. Обыкновенно расслабленно-насмешливая маска растаяла, и настоящее непоколебимое спокойствие теперь отражалась в каждом его движении. Словно Сатору перестал суетиться, перестал бороться с собой, принял и осознал себя. И Яга знал, что сделала это с ним Утахиме. — П-по... по поводу Эндо, — сосредоточенно и быстро залепетала она, раскладывая все бумаги, чтобы хоть как-то сместить внимание с дурацких реплик Годжо. Парень лишь улыбнулся, томно и насмешливо наблюдая за мельтешением девушки. Яга в согласии с собой кивнул. — Мы составили примерный план действий. Исходя из отчетов и того, что нам удалось узнать, при поимке паразита придется воспользоваться силами нескольких магов. — Объясни, — спокойно сказал директор. Конечно, это было самым разумным решением. — Насколько нам стало известно, его способности могут атаковать и двоих. Думаю, это крайне затруднительно сделать для него, но тем не менее... Чтобы план точно сработал, может понадобиться еще как минимум один маг. — Принято, — согласился директор. — Как я помню, Эндо плохо реагирует на физические атаки, но насколько высока вероятность, что он почувствует вашу энергию заранее и просто сбежит? Иори замешкалась. — Пусть так, но рано или поздно он все равно доберется до старика, — подал голос Годжо. — У нас нет никаких гарантий, что он прямо сейчас не может находиться поблизости и выведывать информацию. Проблема для него лишь в том, что место нахождения Гакуганджи знаем лишь мы трое. И он может прочистить мозги каждому студенту и вскоре поймет, что никто ничего не знает. Для нас же проблема, очевидно, другая: мы не знаем, как и где его искать. Яга хмуро ждал, когда Сатору продолжит. Иори кивала, соглашаясь с его рассуждениями. — Если он здесь, то до нас доберется... очень скоро. И, если сможет всех нас обезвредить, хоть и по одному, это будет означать только то, что Гакуганджи не станет в течение самого ближайшего времени,— негромко вставила Утахиме. — То есть нам может быть даже выгодно, если Эндо проникнет нам в головы? — сурово спросил Яга. — Ни в коем случае, — ответил Годжо. — Ну ладно: в наши с тобой еще куда ни шло. Главное, чтобы Утахиме не попала под раздачу. Яга вопросительно посмотрел на девушку. — Учитель, я не успела изложить это в отчете... — залепетала Утахиме. Яга жестом показал ей не суетиться и спокойно добавил: — Ничего. Рассказывайте. Утахиме с каждым словом становилась все угрюмее. Сатору снова сел ровно, вклиниваясь в ее рассказ. Они обрушивали на директора все мысли, передуманные за все это время. Яга почти не задавал вопросов, внимательно слушал их и прокручивал всю информацию в голове. — Утахиме способна вывести из-под техники Эндо, — подытожил Яга. — Это замечательно. Об этом поговорим позже. Итак, что мы можем? — Если бы был способ с ним связаться, возможно, нам не пришлось бы ждать, пока он сам осмелеет, придумает план и проникнет к кому-нибудь из нас двоих в голову, — говорил Годжо, протирая очки. — Узнав все, что нужно, он незамедлительно отправится в Мисима. Там будет удобнее всего обезвредить его и взять под стражу старикашку. — Но как с ним выйти на контакт? — Я предполагаю, — снова подала голос Утахиме, — что Эндо уже находится в Токио. Возможно, где-то поблизости. Может быть, ему снова понадобится кто-то, из кого можно вытягивать энергию?.. Потому что у меня есть мысль, почему ему было нужно так много детей и почему они в итоге оказались без капли энергии. Мужчины ждали ответа, внимательно следя на ней. — Я думаю, что из-за того, что Эндо не просто разумный дух, а мутированный... у него могут быть неполадки не с техникой, а именно с проклятой энергией. — Точно, слишком много но, — подхватил Годжо, — сильная завеса, но ограниченная, может полностью подчинять разум мага, но лишь одного или двух... — Почему тогда, учитывая такое большое количество сдерживающих факторов, он ведет себя так... нагло? — спросил Яга. — Он психопат, — просто ответил Сатору. — Ну то есть, будь он человеком, он явно был бы психом. Просто разумный дух не стал бы без причины убивать неповинного ребенка, того подростка. Ведь я не увидел в трупе остатков энергии, значит, его убили ради забавы. — Тот мешочек с рисом... — задумчиво проговорила Утахиме. — Вот именно. Он просто развлекается, он невменяем, — указательный палец Годжо как бы в доказательство стукнул по исписанным листам в блокноте Иори. — Если так... — заключил Яга. — Если он ненормальный, то нам стоит ждать сюрпризов. — Он может заявиться сам, просить о сделке... — Сделке? После всего, что случилось, становилось совершенно очевидно: Эндо ничего не нужно, кроме мести отцу. Его не подкупить, бесполезно его пытать для информации, нет смысла пытаться придать его суду. — Да, ведь для него нет особой разницы. Для него самое главное — помучить Гакуганджи, и, скорее всего, хорошенько... В общем, после всего Гакуганджи умрет не самой приятной смертью, а Эндо изгонится. Или, если мы не правы, цели у него не останется и он сам попросит нас изгнать его. Сатору отдал бы руку на отсечение: паразит исчезнет, как только смысл его существования умрет. — С чего ты это взял? — После смерти он переродился проклятьем. Их держит в нашем мире только что-то одно: либо голод, либо обречение. Не знаю, что конкретно делал с ним Гакуганджи, но вполне вероятно, что в момент смерти он поклялся себе подвергнуть отца таким же мукам. И, когда это случится... - Сатору мельком глянул на Утахиме, выискивая глазами потерянность или что-то подобное, но не заметил ничего в ее взгляде. - ...его не станет. Утахиме мотнула головой, с укором прогоняя сожаление. Эндо был магом. И, пусть никто не знал его истории, Иори могла предположить, как сильно Такеши хотел продолжать карьеру и жить собственной жизнью. Но Гакуганджи, его собственный отец, отнял абсолютно все. Неудивительно, почему проклятье из сына получилось разумным и таким хитрым. Что еще может быть нужно проклятому? Лишь отмщение и свобода. Но жалость к нему Утахиме сжала в кулак. Его смерть и вся погубленная жизнь не может быть оправданием таких деяний. Ничем не повинные люди оказались втянуты в эту чудовищную мясорубку. И, пусть Годжо лишь предполагал подобный исход, он был очень вероятен. Но один вопрос не мог не осветиться огромным фонарем в головах этих трех. Зачем ловить Эндо Такеши? Его подобие жизни предрешено, Гакуганджи в любом случае ждет смерть, Утахиме потеряет проклятую энергию. Исход все равно один и тот же. Почему бы просто не дать проклятью закончить все? Как все было бы просто. «Она захочет все сделать по правилам», - думал Годжо еще в самолете. Дело было даже не в желании угодить ей. Годжо по собственным соображениям хотел все сделать правильно. Раз уж он выбрал долгую и кропотливую дорогу к изменениям. Было бы даже удобнее переубивать и паразита, и Гакуганджи, и прихвостней совета. Но какой смысл пытаться выстроить все из крови и обломков? Ведь вовсе не все маги поддержали бы такие радикальные меры. Необходимо поймать эту сумасшедшую семейку и обоих отправить на суд. — У нас все равно слишком мало времени, чтобы просто ждать, когда Эндо явится, — грозно отчеканил Яга. — Не думаю, что ждать придется так уж долго. Я еще хотела сказать, что есть вероятность, что у него и вовсе нет собственной проклятой энергии. А мы сильно нарушили его планы. Он подготовил почву, написав список, разместив мощные завесы, но мы все равно ослушались его. Скорее всего, силы, которые он выкачал из ребят, уже иссякли. А значит, для достижения его цели нужно еще. — Он будет снова отлавливать детей? — Думаю, да, но не так, как раньше. — Что ты имеешь в виду? — уточнил Яга. — У него нет времени, и вообще у него наверняка чешутся руки. Поэтому он может просто сразу украсть несколько детей, поместить под завесу и питаться ими. — Значит, нужно ждать подобных новостей, — заключил директор. — Но все равно. Сатору, Утахиме должна быть под присмотром. Если все-таки паразит обезвредит меня, Иори поможет. — Конечно! — выпалила девушка. А Сатору ухмыльнулся так ярко и хитро, что Яга еле сдержался, чтобы не закатить глаза. По умозаключениям Яга Годжо и Утахиме сами могли разобраться с собственным наблюдением. Тем более, исходя из их теперешних взаимоотношений и взглядов, какими они нехотя одаривают друг друга, вряд ли они в ближайшие дни смогут оторваться друг от друга. Впрочем, Яга судил по своей молодости. Еще полчаса они обсуждали детали плана и дальнейшие действия, а потом, когда мужчина отпустил их, Утахиме негромко спросила: — Учитель... а как там... в Киото? Мои студенты. Яга улыбнулся такой улыбкой, которую Утахиме запомнила еще много лет назад. Когда уголки его губ поднимались лишь номинально и непонятно было, улыбается мужчина или держит повседневное выражение лица. — Не волнуйся о них. Там хватает преподавателей, — бросил он, еще раз наклоняясь над бумагами, — но все спрашивали о тебе.

***

Утахиме очень сильно хотела зайти к Секо, но ее не оказалось на месте. Как выяснилось, Мей Мей и она отправились на задание. Учитывая, как редко их двоих отправляли куда-либо, скорее всего, задание должно было быть формальным. Вероятно, Секо нужна была где-то в качестве практикующего магического врача, а Мей Мей - как телохранитель. Впрочем, это были лишь догадки. Сатору и Утахиме шли по коридору студенческого общежития на расстоянии метра друг от друга. Из окон было видно тренировочное поле. Студенты уже практически ничего не делали, лишь галдели и шутливо боролись друг с другом. Все были резвы и беззаботны. Годжо остановился по ходу, вынудив девушку погодя замереть. — Подросли они за месяц, — рассеянно обронил Сатору. В груди у Утахиме пышно распустилось нежное понимание, а улыбка без спроса озарила лицо. Годжо растерянно и тепло оглядывал маленькие фигурки ребят. За то время, как ресницы опустились и поднялись, под веками мелькнули воспоминания о том, как они все появились на пороге техникума еще такими маленькими в глазах Сатору: неуклюжие и неловкие со своими силами и эмоциями. Иори не могла предположить, о чем он думает, но подумала, что угадала. Ведь в редкие моменты спокойствия на работе, когда она наблюдала за тренировками своих учеников, она думала о том, какими они стали за все это время. И была рада, что прошла этот путь рядом с ними, поддерживая и помогая. Они оба искренне любили своих детей. Утахиме тихо подошла ближе и невесомо коснулась пальцами его локтя. — Как дела у Фушигуро? — Не знаю, еще не звонил. — Поедешь к нему, когда все кончится? — Да, я... — Сатору неспешно оторвал взгляд от окна, нацеливаясь в ласковые теплые глаза. — И я хотел... бы... чтобы ты поехала со мной. Утахиме едва нахмурилась и недоуменно моргнула. Сатору не понял эмоцию в ее глазах, но не успел взволноваться, подсознательно и без спроса задушив все плохое осознанием, какой она стала рядом с ним. Как больше не боялась показывать свое отношение к нему, чисто и честно выражала небезразличие. И это все, что ему было нужно. Просто чтобы ей было не все равно на него. Но перед самым ответом на долю секунды опасение тронуло его: — Я поеду. В ликовании пальцы парня потянулись к точеному изящному подбородку. Утахиме не смутилась и не отодвинулась, с готовностью приняла легкий трепетный поцелуй. Сатору горячими пальцами тронул длинную вытянутую к нему шею, нащупывая колотящуюся жилку. Ему так нравилось чувствовать биение ее сердца под пальцами. «Просто будь со мной, просто будь».

***

— Ну какой же ты тупой, Итадори! — воскликнула Нобара, поправляя волосы. — Да я просто не разглядел... Думаю, это был Инумаки... — Юджи почесал затолок. Кугисаки пнула его по щиколотке и прошла к зеркалу ближе. После отбытия Мегуми в резиденцию Годжо в Нантае и продолжения обучения Итадори почти все свободное время проводил с Кугисаки. Нобара театрально отыгрывала крайнюю степень раздражения, как только глуповатая голова парня просовывалась в дверь ее комнаты, но была искренне рада его появлению. Они пересмотрели все сериалы, обсудили всю мангу. Кугисаки раз в неделю таскала парня по магазинам в качестве бесплатной рабской силы. — Кто в здравом уме стал бы целоваться с Инумаки? — пробубнила девушка, примеривая новую повязку на глаз. — Я слышал, что девчонки... Ну типа... он им нравится... — Я таких не знаю, — отрезала она. — Как вообще можно не увидеть, кто целовался в коридоре? У тебя же целых два глаза! — Ну что я мог сделать, это мельком произошло! — Если у него были светлые волосы, то это или Инумаки, или Годжо. Больше светловолосых у нас нет. А она кто была? — Я не разглядел. — А подумать? — Ну... - потупил взгляд парень. — У тебя два бесполезных глаза и такой же мозг! Ты сказал, что у него были светлые волосы. Значит, Инумаки или Годжо. Он точно высокий, иначе ты бы точно увидел девушку. Значит, это точно Годжо. — Как ты до этого... Разве учитель уже вернулся из отпуска? Девушка скривилась в презрении. — Ну ты еще и глухой, что ли? Все сегодня гудели, что он вернулся. Некоторые даже хотели посмотреть. — Ну если... Если это был он и с кем-то... ну... Оккоцу говорил, что у него никогда не было девушки. — Если девушки никто не видел, это не значит, что ее не было, — недовольно процедила Кугисаки. — Ну и как думаешь, кто это? — Не то чтобы мне было очень интересно... — Но тебе интересно. — Но мне интересно. Нужно поговорить с Маки. — Она знает? — выкрикнул Юджи и сразу получил подзатыльник. — Мне откуда знать?! Ну мы все выясним вместе. — Может, просто у него спросить? — тупо спросил Итадори. Девушка повернулась, поправляя юбку. — Если на вопрос о личной жизни Годжо ответит серьезно, у меня отрастет глаз обратно. Итадори согласно кивнул, оглядывая стоящую над ним подругу. — Как будто на свиданку собралась, — просто кинул Юджи и поднялся, накидывая на плечи куртку и оставляя за спиной внезапно покрасневшую Кугисаки.