Из моего окна // Елизавета Макарова

Чувство тепла и целостности вторгается в меня, когда я открываю глаза, и вижу спящую Лизу. Она первая, кого я вижу, когда просыпаюсь, и от этого я вздыхаю и улыбаюсь, как идиотка. Она лежит на спине, её лицо слегка повернуто ко мне. Её черные волосы спутаны, длинные ресницы ласкают скулы. Она такая красивая, но я понимаю, что за личность скрывается за такой прекрасной внешностью. Девушка, которая не умеет управлять своими эмоциями, ни перед кем не показывает слабость, строит из себя шутника, когда не знает, что делать, и бессердечную, когда чувствует, что её могут ранить. Любой, кто впервые встретит Лизу, скажет, что она идеальная. В то время как для меня она как лук. Знаю, странное сравнение, но все же подходит. У Лизы несколько слоев, прямо как у лука, и я долго и терпеливо снимала их, пока не добралась до нежной девы, которая прошлой ночью сказала, что любит меня. Я не смогла сказать ей, что тоже люблю её. Почему? Бесконечная борьба за сердце Лизы принесла мне много боли. С каждым слоем я теряла часть себя, своих убеждений, любви к себе. Не все раны пока затянулись. И отчасти я очень расстроена, но не из-за Лизы, а из-за себя, потому что многое потеряла с ней. Она не должна быть здесь, давно надо было послать её к черту. И все же я не могу приказывать своему сердцу, не могу лгать и говорить, что больше ничего не чувствую к ней, что не чувствую бабочек в животе и перестаю дышать, когда она смотрит на меня своими умопомрачительными глазами. Я не могу сказать, что не чувствую себя абсолютно счастливой, просыпаясь рядом с ней. Глупая любовь. Татуировка дракона так хорошо смотрится на её мягкой коже. Взволнованно поднимаю руку и провожу пальцем по рисунку. Мои глаза спускаются по её руке, и я не могу не посмотреть на её пресс. Видимо, Лиза сняла халат ночью и осталась в одном белье, и, если честно, я не жалуюсь. Простыня прикрывает её только отчасти, и я чувствую себя извращенкой, облизывая губы. Мои гормоны витают в воздухе, и если бы Лиза не выглядела такой подавленной прошлой ночью, я бы не позволила ей остаться, потому что слишком много соблазнов для моего жалкого существа. Смотрю на её губы и вспоминаю ту ночь, когда она делала мне куннилингус в своей постели, как я сжимала простыню и стонала. Хватит, Лия! Ты её изнасилуешь. 1... 2... 3. Давай, самоконтроль, перезагружайся. Мысленно давая пощечины своим гормонам, я убираю руку и вздыхаю. Это оказывается сложнее, чем я думала. Лиза слишком сексуальная, даже во сне. Устраиваюсь поудобнее, опираясь на руку, чтобы наблюдать за ней, как настоящая преследовательница. И тогда она открывает глаза, удивляя меня. Боже, какие у неё глаза, дневной свет отражается в них, и вблизи я могу рассмотреть их глубину и красоту. Замираю, ожидая её реакции. У Лизы были определенные сложности с тем, чтобы просыпаться вместе, и мы никогда не просыпались рядом друг с другом. Поэтому я готовлюсь к худшему. Мама говорит, что пессимистам живется лучше, потому что они всегда готовы к худшему и, когда худшее не случается, радуются вдвойне. Я не соглашалась с ней, но сегодня могу сказать, что рассмотрю ее точку зрения. Я уже приготовилась к тому, что Лиза начнет оправдываться. Она встает, сердце начинает биться быстрее. И тогда идиотка греческая богиня делает то, чего я меньше всего ожидаю. Улыбается. Будто мало того, что она так красива, сонная, с торчащими в разные стороны волосами, и такая уязвимая, так эта дурачка еще и дарит мне такую искреннюю улыбку, что я чувствую, что меня вот-вот хватит удар. Радуюсь вдвойне. – Доброе утро, ведьма, – шепчет она мне, потягиваясь. Я смотрю, как дура, как сгибаются мускулы её рук и груди. Святая покровительница пресса, творец этого создания, сжалься надо мной. Лиза откидывает покрывало и встает; на ней только белье, и потому я вижу гораздо больше, чем нужно. Она поворачивается ко мне, взъерошивая волосы. – Могу воспользоваться туалетом? Ты можешь воспользоваться мной, красотка. Лия, соберись! Киваю, и когда мои неугомонные глаза опускаются на её соски, замечаю, что у неё стоят. – Боже. – Я краснею и отвожу взгляд. Лиза смеется. – Это утреннее , спокойно. Сглатываю. – Все в порядке. – Почему ты покраснела? – Ты серьезно? – Я смотрю на неё , но не опускаю глаза. Она пожимает плечами. – Да, ты их уже видела. Я так часто сглатываю, что останусь без слюны. – Лиза , не начинай. Она усмехается. – Почему? Тебя возбуждает, когда я с тобой так разговариваю? Да. – Конечно нет, это просто... неприлично. Её пальцы играют с поясом трусов на талии. – Неприлично? – Она облизывает нижнюю губу. – Неприлично то, что я хочу с тобой сделать, я соскучился по тому, как ты стонешь мое имя. – Лиза! Она поднимает руки. – Ладно, я в туалет. Когда она уходит в ванную и закрывает дверь, я, наконец, могу дышать. Воспользовавшись ванной в коридоре и попытавшись привести в порядок тот кошмар, в который превратились мои волосы за ночь, возвращаюсь в свою комнату с сухой одеждой Лизы и вижу, что она сидит на моей кровати. Я отдаю ей одежду и стараюсь не смотреть, как она одевается, но, когда она надевает штаны, замечаю её задницу и прикусываю нижнюю губу. – Мне нравится заставлять тебя краснеть, ты выглядишь хрупкой. Я краснею еще больше. – До сих пор удивляюсь, какая ты неуравновешенная. – Неуравновешенная? Снова так меня называешь. – Да. – А можно узнать, что я сделала сегодня? Я перечисляю по пальцам. – Вчера вечером – романтичная. Сегодня утром – сексуальная, шутливая, а теперь – нежная. Она смеется и садится на кровать, чтобы обуться. – Понимаю, но ты сама виновата, из-за тебя я чувствую все сразу. Поэтому каждый раз реагирую по-разному, ты делаешь меня неуравновешенной. Я поднимаю бровь, указывая на себя. – Как всегда, я виновата. Она обувается и встает. – У тебя есть планы на сегодня? – Нужно проверить мое расписание. – Ну конечно. – Правда, я очень занятая девушка. Она идет ко мне, и я отступаю. – Ну да? – Да. – Она проводит рукой по моей спине и прижимает к себе, её запах окутывает меня. – Я не приму отказ: если ты скажешь мне нет, я соблазню тебя прямо здесь, и мы окажемся там. – Она показывает на кровать. – Какая наглость. Ты слишком уверена в своих чарах. – Нет, просто знаю, что ты хочешь меня так же сильно, как я тебя. Я облизываю губы. – Отпусти, у меня нет планов. Она победно улыбается. – Заеду вечером. – Она целует меня в лоб и разворачивается. Вздыхаю, наблюдая за тем, как она исчезает в окне. * * * Свидание... Романтический ужин, кино и прощальный поцелуй? Классика, думаю, что это нормально для первого свидания. Так их показывают по телевизору и так о них рассказывает Виолетта, моя энциклопедия по свиданиям. Поэтому я удивляюсь, когда Лиза останавливает машину на больничной парковке. Я вижу, как она снимает ремень, и делаю то же самое. В больнице? Мое первое свидание будет в больнице, как романтично, греческая богиня. Замираю, наблюдая за тем, как Лиза пытается мне что-то сказать. Она одета в черную рубашку, которая прекрасно смотрится с её черными растрепанными волосами. Мне нравится, как ей идет черный, белый, вообще все цвета. Она всегда прекрасно выглядит без особых усилий. Лиза облизывает губы и поднимает на меня свои карие глаза. – Я...забронировала столик в хорошем ресторане, купила билеты в кино и запомнила одно местечко с вкусным мороженым. Типичное свидание, да? Я ничего не говорю, она продолжает: – Когда я вышла из дома, мне позвонили: дедушка проснулся. Не хотела заставлять тебя ждать или отменять свидание, не хотела снова облажаться, поэтому привезла тебя сюда. Знаю, что это не идеально и ужасно не романтично, но... Я кладу палец на её губы. – Замолчи. – Я искренне улыбаюсь. – Между нами никогда не было ничего обычного, поэтому это идеально. В её глазах появляется нежность. – Ты уверена? – Абсолютно. Я не лгу, это действительно идеально для нас; честно говоря, я не хотела типичного свидания с ней, я хотела большего... Большего с ней. И это большее. Лиза открылась мне, она показывает мне свои слабости, и то, что она хочет, чтобы в такой сложный и важный момент я была рядом, очень много для меня значит. Потому что я знаю, что ей сложно показать свои чувства, особенно если это связано с её слабостями. Я опускаю руку и открываю дверь машины, в больницу мы идем в тишине, я чувствую страх и надежду Лизы. Она засовывает руки в карманы брюк, вытаскивает их, проводит рукой по волосам, засовывает руки обратно в карманы. Волнуется. Не могу представить, что она чувствует. Когда она снова вытаскивает руки, я беру её за одну, и она смотрит на меня. – Все будет хорошо. Держась за руки, мы входим в белый мир больницы. Освещение такое яркое, что видно каждую деталь на стенах и полу. Медсестры, врачи в белых халатах ходят повсюду. Одни несут кофе, другие – папки. Несмотря на то что моя мама медсестра, я редко бывала в больнице, потому что, как она объясняла, – ей не нравилось водить меня в такие места. Я смотрю на свою руку, переплетенную с рукой Лизы, и меня наполняет тепло. Так хорошо просто идти с ней, держась за руки. После того как Лиза называет свое имя в лифте человеку, похожему на швейцара, мы поднимаемся наверх. На четвертом этаже тихо и пусто, я вижу только медсестер на посту, мимо которого мы проходим в длинный коридор, где уже не такое яркое освещение. Интересно, почему в отделении интенсивной терапии тусклее, чем на первом этаже, как будто специально. Я уверена, что этот этаж был свидетелем многих печальных событий, прощаний и боли. В конце коридора три человека, и когда мы подходим ближе, я вижу Дашу, Машу и сеньора Дмитрия Макарова, отца Лизы. Я очень волнуюсь, это касается только её семьи... Что, если я помешаю? Сеньор Дмитрий стоит, прислонившись к стене, скрестив руки на груди и опустив голову. Даша сидит на металлическом стуле, откинувшись назад, галстук развязан, верхние пуговицы рубашки расстегнуты. Её волосы, обычно идеально уложенные, спутаны. Я замечаю, что у неё повязка на костяшках правой руки. Маша сидит на полу, сложив локти на коленях, держась за голову. На её щеке свежий синяк. Она с кем-то подралась? При звуке наших шагов они смотрят на нас. Я сглатываю, когда вижу в их глазах непонимание, почему я здесь, но когда они замечают наши переплетенные руки, что-то меняется, и они, кажется, успокаиваются. Лиза бросается к отцу, а я отпускаю её руку. – Как он? Сеньор Дмитрий вздыхает. – Очнулся, его осматривает невролог, проверяет перед другими обследованиями. – Мы сможем навестить его сегодня? – Лиза не пытается скрыть беспокойство и неуверенность в своем голосе, она хочет знать, как сильно инсульт повлиял на её дедушку. – Думаю, да, – отвечает отец и опускает плечи. Я стою, не зная, что сказать или сделать. Лиза поворачивается ко мне, глаза отца следят за ней и останавливаются на мне. – Папа, это Лия, моя девушка. Девушка... Она так спокойно об этом говорит, и я замечаю, что она вспоминает о том, что мы общаемся как друзья, но я тут же улыбаюсь сеньору Дмитрию. – Очень приятно, сеньор. Надеюсь, дедушка Макаров скоро поправится. Он улыбается мне в ответ. – Очень приятно. Ты дочь Захаровой(забыла имя мамы, напомните я перепишу), да? – Да, сеньор. – Сеньор? Ты заставляешь меня чувствовать себя старым. – Он улыбается, но в его глазах нет ни намека на радость. – Зови меня Дмитрий. – Хорошо. – Он кажется очень приятным человеком, я ожидала встретить озлобленного и высокомерного старика. Хотя я могла догадаться, судя по рассказу Лизы. Мой отец был единственным, кто решил не жить на деньги моего дедушки, он просто занял у него денег, чтобы начать свой бизнес, и, когда добился успеха, все вернул. Я думаю, поэтому дедушка всегда был ближе к нам; в каком-то смысле он восхищался моим отцом. Дмитрий изо всех сил упорно трудился, чтобы стать тем, кем является сейчас, думаю, это положительно его характеризует. Интересно, что должно было произойти, чтобы мать Лизы изменила ему и так некрасиво допустила, чтобы Лиза это увидела. Я всегда думала, что только мужчины разрушают семьи, знаю, это ужасное обобщение, но теперь понимаю, что все иначе, что и мужчины, и женщины совершают судьбоносные ошибки. Я машу рукой Даше и Маше, которые улыбаются мне в ответ. Даша не похожа на человека, который стал бы с кем-то драться, она всегда выглядит такой властной, взрослой и равнодушной. Или, может быть, я делаю поверхностные выводы. Из палаты, поправляя очки, выходит высокий пожилой седой доктор. Я делаю шаг назад, позволяя Маше и Даше встать рядом с Лизой, чтобы послушать, что скажет доктор. – Хорошие новости. – Вздохи эхом раздаются в коридоре. Доктор продолжает объяснять кучу вещей медицинскими терминами, но из того, что мне удается уловить, понимаю, что, хотя необходимо провести обследования, последствия инсульта минимальные и с дедушкой все будет хорошо. Доктор говорит им, что они уже могут зайти к нему, и уходит. Я вижу, как трое людей пытаются обняться, но не могут, и это грустно. Почему так трудно понять, что можно обниматься, когда вы хотите плакать от радости, потому что с вашим дедушкой все будет в порядке? На их лицах радость, облегчение, чувство вины. Я уверенно разворачиваю Лизу и, прежде чем она успевает что-либо сказать, крепко обнимаю её . Я вижу через плечо Лизы, как Маша обнимает своего отца, и Даша нерешительно присоединяется к ним. После объятий я подбадриваю Лизу, и затем она исчезает в двери палаты. Я туда, конечно, не пойду, не думаю, что дедушка захочет увидеть незнакомого человека после того, как очнулся. Я сижу на металлическом стуле, где раньше сидела Даша , погруженная в свои мысли, когда по коридору раздаются шаги. Поднимаю глаза и вижу, как ко мне идет девушка, я не сразу узнаю ее без формы, – Клаудия. Она здоровается со мной, и мы немного болтаем. Я спрашиваю ее о чем-то, и когда она собирается ответить, раздается отчетливый стук каблуков, направляющихся к нам. Клаудия поворачивается, а я следую за ее взглядом. Екатерина Макарова идет модельной походкой на своих пятидюймовых красных каблуках с узким носом, в белой юбке ниже колена и в такой же рубашке с красным принтом. В ее руках небольшой клатч красного цвета. На ее лице безупречный макияж, волосы собраны в высокий хвост. Этой даме, наверное, за сорок, почти за пятьдесят, а она выглядит на тридцать и так элегантна, что любой скажет, что это у нее в крови. Она очень красива. Карие глаза, которые унаследовала мой греческая богиня, замечают меня, и прекрасная бровь изгибается. – А ты кто?