Медвежья невеста

      - Куда это ты собралась, Хельга?       - В лес, матушка.       - Что, неужели еще не всю малину собрала?       - Нет, малины нам достаточно, я хочу поискать что-нибудь еще.       - Возьми с собой кого-нибудь в помощь.       - Сама управлюсь.       - Как скажешь. Будь осторожна и возвращайся до заката.       - Да, матушка.       Хельга вышла за ворота, а Вигдис смотрела ей вслед, качая головой и поджав губы. К ней подошел Кнут.       - Куда это она опять пошла?       - Говорит, что в лес.       - Что значит – говорит? Ты думаешь, что она нас обманывает?       - Не знаю. Да только не нравится мне это. У самой уж дитя есть, а со двора то и дело норовит улизнуть, как девчонка неразумная. Не нравится мне это – повторила Вигдис.       - Не тревожься понапрасну, жена – Хельга у нас всегда была разумной и послушной, за ней и в юности шалостей особых не водилось, с чего вдруг сейчас ей распоясываться?       - То-то и оно, что одно дело дитя, которое слушается родителей, а другое – взрослая женщина, которая уже два года живет без мужа.       - Так ты думаешь, она там видится с дружком? Что ж, и такое может быть – Кнут пожал плечами, кажется, не слишком обеспокоенный этой мыслью – Но я тебе так скажу: если найдется достойный человек, который посадит ее у своего очага, то я перечить не буду.       - Что? Ты хочешь, чтобы наша дочь стала наложницей в чужом доме? Без пира, без приданого, без ключей на поясе? Чтобы ее величали шлюхой, а ее детей – выблядками, которые не смогут получить за своим отцом наследство? Не обезумел ли ты, муж мой?       - Тихо, женщина, не кричи так громко, не то все чашки побьются от твоего крика. Что ты от меня хочешь? От Тордлейва никаких вестей уже второй год – этот ублюдок знает, что при встрече я ему кишки выпущу. Но я не могу все бросить и отправиться на его поиски: он может быть где угодно, и в Исленде, и в Англии, и даже в Миклагарде. Если бы только было можно объявить его мертвым, то я бы и дня не стал ждать, а нашел бы для Хельги нового мужа, но коли уж это невозможно, приходится мириться с тем, что есть. Меня другое тревожит, жена. Как бы она не связалась с одним из этих христианских жрецов или монахов: они дурят головы девицам и женщинам, уговаривают их предать веру отцов, а потом запирают их в свои монастыри и прикарманивают их деньги. Вот чего я боюсь куда больше, чем того, что наша дочь в лесу видится с полюбовником.       - Что же делать?       - Вот что: отправлю-ка я человека за ней, скрытно. У меня есть люди, способные подобраться к косуле на дюжину шагов, не издав ни звука – она даже не заметит, что за ней кто-то следит. А мы будем знать, зачем она туда ходит.       Хельга шагала в сторону леса, ничего не зная ни об этом разговоре, ни о намерениях отца. Она шла быстро, но, если бы могла – полетела. Всего трижды она виделась с Бьорном в лесу, но от одной мысли о нем у нее теплело на душе, а губы сами собой начинали улыбаться. После того раза, когда она застала его спящим, а он напугал ее, теперь он всегда встречал ее в малиннике, причем Хельга так и не смогла понять, как и откуда именно он приходит, и куда уходит. Она приносила ему еду, на которую он жадно набрасывался, а после они отправлялись бродить по лесу. Бьорн держал обещание – он показал ей лощины с орешником, другие поляны с малиновыми кустами, два рыбных ручья и россыпи грибов. Он по-прежнему не приближался к ней больше, чем на несколько шагов, но Хельга и без того чувствовала, что вреда он ей не причинит.       Бьорн оказался говорлив и вспыльчив. Он мог часами рассказывать ей о королях прошлого и о дальних странах, но на все ее вопросы, откуда он столько знает, был один ответ – «Прочитал». Хельга верила, что он умеет читать, но сомневалась, что все это можно было вычитать в книгах, и порой ей казалось, что Бьорн приукрашивает свои истории, чтобы впечатлить ее, да и самому позабавиться. Кое о чем, он, впрочем, молчал – так, за три встречи Хельга знала о прошлом Бьорна не больше, чем в начале – ни его настоящего имени, ни рода, ни места, откуда он пришел. Зато многое подмечала: как осторожно он двигается по лесу, как трет нос, когда смущается, как легко обижается, точно ребенок, и так же быстро забывает об этом, наконец, как он улыбается, глядя на нее, тепло и ласково.       Как бы ни было ей хорошо в те часы, когда они бродили по лесу, по дороге домой Хельгу охватывало смятение и тревога: куда-то это все приведет? Что ей делать с той тягой к Бьорну, что зародилась в ней? И чего хочет он сам? Каждый раз он был рад ее видеть и не скрывал этого, но вдруг это всего лишь радость одиночки, который обрел друга, и ничего больше? Порой Хельга краем глаза замечала, как его взгляд меняется, когда он на нее смотрит, и в нем кроме любопытства и приязни появляется знакомый ей по другим мужчинам блеск, но дальше этих незаметных взглядов дело не шло, и Хельга боялась, что чем дальше, тем труднее ей будет расстаться с Бьорном, и она погрязнет в трясине безнадежной… Но тут Хельга каждый раз обрывала себя, все еще боясь назвать то, что протянулось между ней и странным человеком из леса.       В этот раз у нее с собой была не только еда, но и рубаха – Бьорн вечно был в царапинах и ссадинах; поэтому накануне она поднялась в стабюр и открыла сундук, в котором хранилась одежда Тордлейва – впервые с того дня, как вернулась под отчий кров. Вытащив одну, она начала ее рассматривать, хмуря брови: с какой любовью она делала каждый стежок, надеясь, что ее мужу будет тепло и удобно! И где все это счастье? Сгинуло, как первоцветы, побитые заморозком. Давняя горечь затопила душу Хельги, и она уже хотела порвать рубашку на тряпки, но вовремя одумалась. Если она сядет за шитье мужской одежды, это непременно заметит кто-то из слуг, а то и матушка. Так что лучше уж пусть ее носит Бьорн, главное, чтобы она пришлась ему впору.       Бьорн так обрадовался рубахе, что, схватив ее, принялся кружить с ней по полянке, приплясывая, а потом во внезапном порыве вдруг бросился к ней, но остановился в последний миг, и, неловко потоптавшись, стал натягивать подарок на себя, едва не запутавшись в рукавах. Рубаха села на него по плечам, но была коротковата – Тордлейв был ниже ростом. Хельга стояла, опустив глаза и краснея, как девчонка, сердце ее быстро билось. Надев рубаху, Бьорн повертелся вокруг, оглядывая вокруг себя, и сказал:       - Ну что, идем в лес? Я тебе чернику обещал показать.       По дороге он принялся рассказывать очередную историю – на этот раз о прекрасной деве, дочери могущественного конунга. Ее выдали замуж за мужчину много старше ее, которого она не любила, и она влюбилась в знатного юношу из далекой страны за морем, с которым и сбежала. Оскорбленный муж собрал огромное войско из множества вождей и отправился за ними в погоню на сотнях драккаров. Но сбежавшая жена с любовником укрылись за стенами высокого города; ее муж и его соратники долгие годы осаждали неприступную крепость, но взять никак не могли. Хельга завороженно слушала его рассказ: сочувствовала красавице, несчастной со своим мужем, но не могла сдержать гнева на то, что ее безрассудство повлекло за собой войну, в которой погибло столько мужчин и юношей; вместе с ним оплакивала судьбу славного воина, которому еще с детства пряхи предсказали особую смерть, наконец, хохотала над хитростью одного из конунгов, который придумал сделать из кораблей огромного деревянного коня, будто дар богам, а воинам забраться внутрь, и таким образом проникнуть в город. Бьорн как раз принялся описывать, с каким трудом местные жители тащили его на веревках к городским стенам, как он вдруг остановился и замолчал.       - Что такое?       - Тихо!       Бьорн застыл, только голова его крутилась туда-сюда, а ноздри подергивались.       - За нами идет человек с оружием. Я чую его, хотя идет он очень тихо.       Краска бросилась Хельге в лицо.       - Ты говорила обо мне кому-то?       - Нет, нет! Должно быть, мой отец отправил в лес кого-то из своих людей. Среди них есть искусные охотники…       - Ну что ж, тогда я убью его, чтобы он нам не мешал – спокойно ответил Бьорн.       - Если ты убьешь одного, завтра в этом лесу их будет дюжина, с луками, копьями и собаками. Они поставят ловушки и затравят тебя как зверя! Не надо, Бьорн, прошу тебя!       - Ну что ты так напугалась сразу, не буду я никого убивать, только попугаю немножко – Бьорн рассмеялся, глядя на ее испуганное лицо, и страх Хельги немного отступил.       - Оставайся тут и не ходи за мной. А еще лучше – встань за то дерево – он показал на старый толстый бук – Спиной ко мне, да, и закрой глаза. И не открывай, пока я не вернусь.       Хельга торопливо сделала, как он сказал – Бьорн обошел дерево, посмотрел на нее, нахмурив брови, кивнул сам себе и добавил тихо:       - Не бойся ничего.       Хельга кивнула и закрыла глаза.       Сначала она слышала только удаляющиеся шаги Бьорна и в глубине души недоумевала – как он напугает опытного воина, сам босой и безоружный? Умеет ли он вовсе драться? Затем до ее ушей донесся громкий стон, переходящий в крик – так кричат от боли – шум, будто что-то упало на землю, а затем громкий низкий звериный рык и снова удаляющийся шум, после чего все стихло, и остались только обычные звуки леса – тут дятел простучит, там зашуршит трава или ветка, слегка шелестят листья на деревьях. Она все стояла и стояла с закрытыми глазами, борясь со страхом; сколько уже прошло времени? А вдруг солнце уже село, и ее ждут дома? Слуги переглядываются, а маленькая Альма плачет, потому что матушка не вернулась домой. И, когда бояться сильнее, кажется, было уже невозможно, она услышала голос Бьорна, теплый и низкий:       - Открывай.       После долгой темноты даже неяркий свет леса сначала ослепил Хельгу. Она сощурилась, поморгала, а затем увидела Бьорна – он стоял напротив нее, как обычно, в нескольких шагах, и улыбался. Хельга оглядела его: руки и колени были испачканы в земле и листьях, но никаких других следов не было, и она внезапно успокоилась.       - Ну что, идем чернику смотреть? А то солнце скоро сядет, домой с пустыми руками пойдешь.       Остаток пути они уже не разговаривали. Хельгу переполняли мысли, которые она не умела высказать, а о чем думал Бьорн – об этом можно было лишь догадываться. Он привел ее к небольшому, но густо заросшему черничнику и, пока она быстро обирала кусты, иногда угощаясь ягодкой-другой, уселся с краю и принялся есть то, что Хельга принесла из дома. Потом Бьорн так же молча он проводил ее до малинника – дальше он не ходил – и вот уже настала пора прощаться. Сердце Хельги заныло, когда он остановился на невидимой границе, от которой она всегда шла домой одна, но тут Бьорн сказал:       - У тебя это… На щеке – и показал на себе, где она испачкалась.       Хельга поспешно плюнула на ладонь, чтобы стереть черничный сок с лица, а он улыбнулся и вдруг подошел к ней на два шага ближе и, наклонившись вперед, всмотрелся в ее лицо своими темными и блестящими как спелые вишни, глазами. От взгляда глаза в глаза ее окатило жаром, дыхание перехватило, она слегка качнулась вперед навстречу ему, но тут Бьорн гибко разогнулся и улыбнулся снова – растерянно и смущенно, а потом почесал нос.       - Ну вот, теперь чистенькая. Иди домой, пока не хватились. И это… Не приходи пока в лес, да? Еще и полнолуние скоро… После него приходи, через три дня.       ***       Время до назначенного Бьорном дня тянулось, словно вечность. О соглядатае ни отец, ни мать не заговаривали, но Хельга замечала, что мать стала пристальнее к ней приглядываться, а отец отправил отряд воинов объехать все его земли и окрестности, как он сам сказал – узнать, не появлялись ли тут всякие чужаки. А еще как-то за ужином Каре, один из слуг отца, напился допьяна и стал рассказывать, как недавно в лесу на него вышел огромный черный медведь и, встав на задние лапы, зарычал, а когда Каре, не будь дурак, медленно попятился назад, стараясь не разозлить зверя, а потом и побежал, то услышал за спиной чей-то громкий хохот. Каре и самого подняли на смех, причем отец смеялся громче всех, а Хельга похолодела.       Хельга тосковала, не подавая виду, но понимала, что Бьорн прав, и, если ее отец встревожен настолько, что отправил кого-то следить за ней, значит, она должна успокоить его тревогу, чтобы и дальше встречаться с ним в лесу. К счастью, у нее началось кровотечение, а в эти дни женщины обычно не покидали усадьбу без необходимости, поэтому она почти все время сидела за ткацким станом, заботилась об Альме, шила, вязала, штопала и хлопотала по дому. И все дни, что бы она ни делала, ее мысли были о Бьорне. Хельга не была ни дурой, ни невеждой – как и всякая женщина, она знала все положенное об обрядах, приметах и жертвах богам. Хоть Бьорн и не говорил этого напрямую, она уже догадалась, что на нем лежит какое-то тяжкое проклятие, но какое – это от нее было пока скрыто. Если бы не рассказ Каре…       Но все однажды кончается: луна пошла на убыль, а Хельга с облегчением поняла, что кровь прекратилась. Погожим ранним утром она развешивала на колышках свежепостиранные рубахи и чистую ветошь: хоть Вигдис и ворчала всегда, что это работа для слуг, но Хельга не любила, когда кто-то другой трогал ее одежду, и всегда стирала ее сама. Свежий ветерок холодил ей щеки, и все вокруг казалось ей прекрасным. Под бледно-золотистым утренним солнцем играла речка, змеившаяся за воротами, прекрасным казался и сочный зеленый луг с узкими ниточками овечьих троп, и синеющая вдали опушка леса. Леса, где ждет ее Бьорн. При одной мысли о нем сердце ее скакнуло и забилось быстрее, так что она была вынуждена на мгновение прислониться лбом к мокрой холодной ткани, чтобы взять себя в руки. И тут же радость ее затухла, как угли, на которые плеснули водой: после того, что случилось, отец, скорее всего, запретит ей идти одной, а при чужом человеке Бьорн не покажется.       И снова потянулось время: она нацедила молока, сварила кашу на всех, накормила Альму, перебрала солод для пива и вот, наконец, ближе к полудню наработавшиеся рабы и слуги разбрелись по углам для короткого отдыха. Кнут сидел на бревне в тени навеса, осматривал свою кольчугу и пил холодное пиво, обсуждая с Арне, одним из своих помощников, грядущий осенний тинг в Дифлине и то, что хозяин соседней усадьбы, ирландец, при смерти, и после его смерти можно будет захватить и обложить данью его усадьбу. Увидев проходящую мимо Хельгу, отец смерил ее взглядом, а затем наклонился и что-то сказал Арне, а тот в ответ усмехнулся. Хельга вошла в полутемную горницу, и огляделась в поисках дочери – но Альмы нигде не было. Странно. Она снова вышла на двор и подошла к отцу:       - Не видели ли вы Альму?       Но оба они покачали головой. Хельга пошла по двору, заглядывая в углы и темные места. Альмы нет ни за поленницей, ни в амбаре с зерном, ни в сарае для сыра, ни в стабюре, ни на лужайке, где всегда играли дети, когда у них не было работы по дому. Наконец, ей попалась девчонка по имени Хильди, служанка Вигдис.       - Где Альма?       - Не знаю, госпожа. Ее нет в доме?       - Нет. И на дворе тоже. Ты знаешь что-нибудь?       Хильди нахмурилась.       - А! Я слыхала, как Стен – ну, мальчишка-конюх – болтал, будто хочет пойти в лес посмотреть на медведя, который напугал Каре. И остальных подбивал пойти с ним. Но Альму они бы с собой не взяли, она слишком мала…       Но Хельга, не дослушав, побежала обратно к большому дому.       - Альма ушла в лес и пропала! – бросила она отцу на ходу, и, не дожидаясь ответа, побежала дальше к воротам. Она мчалась по тропинке через луг, едва замечая, как подвеска на поясе больно бьет ее по бедру, а трава и репьи цепляются за синий хангерок, который она прежде всегда снимала перед тем, как идти в лес. Бьорн, Бьорн, Бьорн, только бы найти Бьорна, он поможет… А если она упала в яму и в овраг и сломала себе ногу или шею? Или ее укусила змея или задрал секач? Если ей страшно или больно? Эти мысли гнали ее вперед, как удары хлыста. В лесу Хельга дважды чуть не упала, зацепившись ногой за торчащие корни и невольно перешла на шаг, тщетно пытаясь успокоить колотящееся сердце. Она шла все медленнее и медленнее, пока не остановилась и не огляделась вокруг. Места были незнакомые – в отчаянии она бежала слишком быстро и ушла куда-то в сторону. Теперь не заблудиться бы самой; надо вернуться назад и найти прогалину с малинником. Слегка отдышавшись, Хельга пошла назад, стараясь не поддаваться страху. Ей помнилось, будто она все время бежала прямо и не сворачивала, но она знала, что на деле все может оказаться совсем не так, и старалась внимательно смотреть по сторонам в поисках собственных следов – примятой травы, раздавленного гриба или обломанных веток. Постепенно мысли ее приходили в порядок, безумный страх отпускал, уступая место разуму: если она будет носиться по лесу, как безумная, то скорее сама напорется на яму или кабана, чем найдет Альму.       Так, успокаивая себя, Хельга шла и шла, внимательно оглядываясь и прислушиваясь: не мелькнет ли где знакомое выцветшее красное платьице или светлые волосы, не услышит ли она где-то слабый крик или плач. Вот, кажется, и знакомое место: большой валун, у края которого рос искривившийся вяз. Хельга свернула в сторону и пошла дальше, как вдруг где-то вдалеке раздался детский смех – легкий и еле слышный, как перезвон бубенчиков. Она остановилась и прислушалась. Смех раздался снова. Хельга пошла быстрее, но, не пройдя и двадцати шагов, вдруг резко остановилась. Страх обдал ее холодным потом по спине: разве мало она слышала рассказов о лесных троллях и хюльдрах, которые, подражая смеху или голосу человека, заманивают его в трясину или непроходимую чащу? Ну и что, что здесь Ирландия, кто знает, может быть, в здешних лесах живут существа и пострашнее. Вспомнились ей и рассказы Дейдры о Туатах, которые заманивают людей на поляны, а потом уволакивают их в свои дома под холмом, заставляя плясать до изнеможения. Рука Хельги потянулась к шее и сжала серебряный амулет в виде щита, подвешенный к узкой витой гривне у нее на шее. Что ей делать? Идти вперед или стоять здесь, ожидая неведомо чего? Или повернуть назад и предоставить поиски мужчинам из усадьбы? Смех раздался в третий раз, уже громче, но теперь ему вторил другой голос, более низкий и громкий, мужской.       Хельга неуверенно двинулась вперед, на голоса, решив, что это лучше, чем неизвестность. Они становились то громче, то тише, но вели ее за собой. Хельга уже знала эту часть леса и пошла быстрее, подталкиваемая попеременно страхом и надеждой. Впереди забрезжил просвет между деревьями, и она перешла на бег, но добежав до края поляны, резко остановилась и схватилась рукой за ствол ближайшего дерева. По поляне с малинником с громким смехом носилась Альма – одна косичка у нее расплелась, и светлые волосы плескались по ветру. А за Альмой с куда более громким смехом носился Бьорн – босой и с развевающимися черными волосами. Он делал вид, будто хочет поймать девочку, корчил зверские рожи, скалился и вытягивал руки, но в последний миг позволял ей выскользнуть из его хватки, а Альма, заливаясь смехом, уворачивалась от его рук и бежала дальше. Один раз Бьорн все же схватил ее, закружил-защекотал, от чего Альма едва не задохнулась от смеха, но быстро отпустил, и догонялки продолжились. Тут Альма увидела мать, остановилась, а затем помчалась к ней, размахивая руками:       - Матушка, матушка!       Хельга подхватила дочь на руки, прижала к себе, затем поставила на землю и осмотрела: волосы растрепанные, лицо и руки вымазаны в соке ягод, платье порвалось, но руки и ноги были целы, да и вообще девочка не выглядела испуганной. Хельга снова прижала дочь к себе, выпрямилась и посмотрела на Бьорна. Он, как обычно, стоял в стороне, тяжело дышал и улыбался так радостно, что Хельга улыбнулась в ответ, хотя губы ее дрожали.       - Матушка, не бойся, он хороший, я упала в овраг, а он меня вытащил и привел сюда, и малиной накормил… - приглушенно лепетала Альма, уткнувшись лицом в подол материнского платья.       - Я знаю, дитя, знаю, все хорошо – Хельга снова опустила взгляд на дочь, оторвала ее от себя, погладила по голове и улыбнулась – Хвала богам, с тобой ничего не случилось. А теперь ступай вон к тем кустам и посиди спокойно, подожди меня. Я поговорю с… С твоим другом, а после мы пойдем домой. Вот тебе гребень, причеши пока волосы и насобирай мне ягодок, только не вздумай никуда уходить.       Хельга вручила дочке гребешок, который отцепила от подвески на поясе и легонько подтолкнула ее в сторону противоположного края поляны, а сама взглядом позвала Бьорна следовать за ней и отошла немного в лес, так, чтобы их не было видно.       - Спасибо тебе, Бьорн… Спасибо. Я не знаю, как благодарить тебя, ведь если бы ты ее не нашел, а она мое единственное дитя… - голос изменил Хельге, и она сглотнула и замолчала.       - Да чего там… Я ее быстро нашел, она и испугаться как следует не успела. Сразу понял, что это твоя детка: у нее запах, как у тебя, только тоньше и легче.       Хельга смутилась и опустила взгляд, но затем снова заставила себя посмотреть на Бьорна: у него горели скулы и глаза, и она увидела, что он впервые смотрит на нее, как на женщину, и не скрывает этого. Во рту у Хельги пересохло, но она не смогла промолчать.       - И какой же он? Мой запах.       - Слаще меда – тихо ответил Бьорн, и Хельга опять задохнулась от жара, охватившего все тело. Еще мгновение – и она нарушит запрет, подойдет к нему, коснется гладкой кожи, запустит пальцы в густые волосы, прижмется щекой к груди…       - Кто ты? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.       - Ты еще не догадалась? – Бьорн снова улыбнулся, но на этот раз грустно, и брови его сошлись углом, как кровля дома – Я был совсем юн, когда меня обратили, только от матери оторвался и шел искать себе место в лесу… А он отломил ветку от куста, стал ей размахивать туда-сюда, что-то бормотать, пьяный был. Я сидел в кустах и наблюдал, но потом мне стало слишком любопытно, и я вышел к нему, зарычал… Думал, он испугается и уйдет, а он только засмеялся, и стал ей в меня тыкать. Раз попробовал – не вышло, два – тоже ничего, а на третий… – Бьорн и сглотнул и на мгновение отвел взгляд, а Хельга перевела дыхание, не зная, что сказать – столько горечи было в его голосе, так хотелось обнять его и утешить, хоть она уже и догадалась, с кем имеет дело, страха не появилось – лишь огромная жалость добавилась в ней к влечению, что Хельга ощущала в себе.       - Можно волосы твои увидеть? – выпалил он вдруг невпопад с тем же умоляющим выражением лица, но теперь в его голосе послышался глухой рокот нетерпения.       - Волосы?       Он кивнул в подтверждение своих слов, и Хельга поспешно принялась разматывать концы головного плата. Она бросила его на траву, потом, дергая за узлы, распустила завязку на косе и, быстро расплетя ее, перекинула тяжелые светлые пряди вперед.       - Какие красивые… - тихо сказал Бьорн, зачарованно глядя на нее – Как золото. Ты будто эта, как ее, Елена – ну помнишь, я рассказывал?       Вблизи от них послышался шорох, и что-то невыразимое унеслось прочь, как облачко. Бьорна опустил глаза и отступил на шаг, а Хельга начала быстро заплетать косу обратно.       - Мне нужно идти, иначе нас найдут люди моего отца. И за Альму я боюсь.       Она пошла на поляну, а Бьорн, понурив голову, последовал за ней. Альма как раз шла им навстречу, и Хельга порадовалась, что дочь не застала ее с распущенными волосами перед посторонним мужчиной.       - Альма, идем, нам пора домой – Хельга взяла девочку за руку, но она вдруг вырвалась, подбежала к Бьорну и обхватила его руками. Бьорн осторожно отцепил ее руки, опустился перед ней на колени и, придерживая за руку, что-то прошептал на ухо, а потом легонько ткнул в нос кончиком пальца, встал на ноги, последний раз посмотрел на Хельгу – и пропал в лесной чаще.       Хельга шла домой, силясь удержать тело на дрожащих ногах. Она не помнила, как преодолела путь от малинника до опушки, а оттуда – до ворот усадьбы. Войдя в дом, она передала Альму на руки матери и ничком без сил бросилась на постель, зарывшись лицом в подушку, набитую овечьей шерстью. Слишком много всего довелось ей сегодня пережить, ее трясло, хотелось смеяться и плакать сразу, а хуже того – жар, родившийся в ней от взгляда и внезапной близости Бьорна, не уходил, и уже бессмысленно было себя обманывать – она влюбилась, и это знание несло с собой столько же боли, сколько и счастья.