Учебный гербарий

—Сюда, вот сюда клей, дурень, -совсем крохотный листик клёна под чужим напором хрустит, почти ломается, рассыпается в пыль, но Скарамучча одним своим властным взглядом запрещает ему это делать. А Казуха перехватывает его и держит будто самую драгоценную вещь на земле, хотя она ей и была. Проект с гербарием в конце октября идея не лучшая, но они правда стараются. Таскаются с последними не опавшими листочками и хранят их чуть ли не в сейфе, настолько Казухе хотелось получить хорошую оценку. А Скарамучче, честно, всё равно. Он валится на Казуху, зевает ему на ухо и дёргает за рукав, лишь бы Каэдэхара перестал страдать всякой фигнёй. На часах уже половина первого ночи, а он, скрючившись сидит над этим глупым гербарием и старательно клеит в него листочки, делать ему больше нечего. —Оставайся у меня, я уступаю. —Ещё бы ты не уступил. А Скарамучче лишь бы возмутиться, показать свой отвратительный характер и обязательно показать язык. До чего противный парень, грубый, язвительный и лицемерный, Казуха сам в удивлении, как они подружились и почему дружат до сих пор. Дружат так, что аж поступили в один колледж, на одну специальность и в одну группу. Всё-таки было что-то в Скарамучче такое, чего в нем никто другой не мог разглядеть, а вот Казуха смог. —Ночи. А Каэдэхара ответить даже не успевает, погашенный наспех ночник застаёт врасплох, и все, что остается делать, лишь обреченно вздохнуть. Обречённо вздыхает за ним Скарамучча. Два часа он пытался заснуть, но так ничего и не получилось, а неладное он почуял еще накануне, когда желание украсть у Казухи какую-нибудь футболку пересилило все его адекватные чертоги разума настолько, что он даже упросил Казуху забрать у него футболку, запах с которой теперь смешивался с его собственным. Казуха всегда пах так или у Скарамуччи просто усилился нюх? Так сильно, что сиренью несло почти на всю комнату и пахло ей отовсюду: от уже его футболки, от шкафа с чужими вещами и самое главное от черт-его-возьми-Каэдэхары. Он неосознанно толкает бедного Казуху, спящего на полу, отдергивает руку, но тут же возвращает её обратно, ведёт по чужой, мнёт в руках белоснежные пряди и тянется к чужим губам. Хочет до них дотронуться, хотя бы чуть-чуть и всего на пару секунд, но тормозит и забирает чужое одеяло, падая на выделенную ему кровать в своем новом импровизированном коконе. Холодно даже так, холодно и пусто, Скарамучче нужен альфа, и эта ужасная мысль мелькает в голове красными огоньками до самого утра, пока Каэдэхара не подошёл к нему сам. Скарамуччу трясет нещадно, знобит, и Казуха клянется, что его руки о чужие щёки почти обожглись, а у Скарамуччи все внутри поднимается до подбородка и падает обратно куда-то к паху, настолько омега в нем рад прикосновениям своего альфы. —Скарамучча… -Казуха мямлит на грани слышимости, гладит его по горячим щекам и не понимает. Они знакомы с самого детства и Каэдэхара четко помнит, что он бета, а сейчас же всю квартиру заполнил тяжёлый запах клёна. Не совсем омежий запах, но Казуха со своей сиренью был не лучше. —Ты омега? Но я помню… —Я не знаю! Мне говорили о том, что я бета абсолютно все! -голос переходит в болезненный всхлип, Скарамучча мычит и тыкает носом в чужую футболку на себе, сжимая свои шорты. Как же ему стыдно, ужасно стыдно и отвратительно от самого же себя, он не хотел быть слабым, не хотел таким казаться, особенно перед Казухой, в котором он сейчас нуждается больше, чем в ком-либо еще. —Пожалуйста, Казуха, ты можешь обнять меня? -у Скарамуччи омежьи инстинкты берут верх настолько, что почти сносят крышу, но Казуха не ведется, знает, к чему это приведет. А повестись ещё как хотелось бы, хотелось и не только обнять, и не только поцеловать. Хотелось искусать его, пометить, повязать, черт возьми, хотелось, чтобы он расцарапал его грудь или спину. Казуха устало трёт переносицу. —Не могу, иначе не сдержусь, это хорошим не кончится. Скарамучча отзывается недовольным мычанием, сжимает на себе чужую футболку и подносит ее к носу снова, чтобы еще раз вдохнуть и еще раз удовлетворительно выдохнуть. Казуху начинает предательски трясти, но он держится изо всех сил, сжимает и мнёт в кулаке простынь под собой, а на свой вставший член он внимания даже не обращает, гладит большим пальцем чужую коленку, пытаясь успокоиться, успокоить Скарамуччу и принять более правильное для него решение. Только то, что он делает хуже в голову никак не приходит. —Прости, у меня нет ни подавителей ничего, я совершенно не готов, но я могу сбегать в аптеку! Хоть и совсем не знаю, какие тебе нужны… —Плевать, Казуха, лучше не сдерживайся. А он больше и не может. —Я не могу, Скарамучча, правда, -нагло врёт Казуха, судрожно вздыхает и ведёт рукой по чужому бедру, хочет сжать его, искусать, оставить несколько засосов, но не может. —У тебя течка, ты ничего не понимаешь, разве таким должен быть первый раз? Может, ты и вовсе не хочешь заниматься со мной сексом, просто обязан пойти на это из-за гормонов. Скарамучча болезненно стонет. До чего же нудный альфа ему достался. Плевать на течки, на гормоны, но разве не они давали друг другу обещание обязательно выйти друг за друга замуж еще в далеком детстве? Разве не Скарамучча плакал, узнав, что он бета, и разве не обрадовался с утра пораньше поняв, что Казуха его истинный? —Чёрт с тобой. Просто обещай, что это все взаимно, с твоего полного согласия и ты не пожалеешь об этом. —Да, Казуха, давай уже, прошу! Каэдэхара неосознанно сжимает руку сильнее, ведёт ей к бедру, лезет одними только пальцами под шорты и ругается одними губами, совсем не слышно, но до того много, что удивился даже Скарамучча. У него лицо краснее любого сваренного рака, а дрожит он так, что становится аж страшно. Первые течки всегда проходят так? Казуха оказывается на кровати прежде, чем успевает задать этот вопрос, подпирает бёдра Скарамуччи своими коленками, и его альфа внутри ликует. Касаться его всё ещё страшно: вдруг он рассыпется прямо у него на кровати, исчезнет, вдруг Казуха напугает его и все их долгие годы дружбы и возможные отношения в будущем окажутся лишь приятным сном. Казухе о таком думать совсем не хочется, он наугад тыкает в чужие губы своими, довольно мычит, всё же попав в них и льнёт сильнее. Вдавливает Скарамуччу в самый матрас, жадно лезет языком в чужой рот и жадно сжимает пальцами скулы. Второй рукой лезет уже под нижнее бельё, а Скарамучча перехватывает его руку, отстраняется и смотрит в самые глаза. У Скарамуччи в них целый мир: разливы рек, звёздная ночь и бесконечные галактики, и Казуха не отрывается от рассматривания его лица ещё с минуту, а после целует снова, бесцеремонно размазывая слюну по чужому подбородку. Языком он ведёт там же, слизывает всё, что утекло мимо рта и переходит на шею, целует её специально громко, почти оставляя засосы, но останавливается прямо на середине, глубоко вдыхает и бедро Скарамуччи от напряжения всё же царапает. Казуха чужую шею почти кусает, обнажает клыки, цепляет ими кожу, но вовремя останавливается, как бы сильно не болела у него челюсть и как бы сильно ему этого не хотелось. Скарамучча под ним хнычет, сам тянется к влажным губам напротив и уже готов раздвигать перед альфой ноги. Ужасно стыдно. Это всего лишь инстинкты, всего лишь гормоны, на самом деле он совсем не такой, но противостоять своей просящей омеге внутри он не может. —Не смотри на меня так, мне и без тебя ужасно стыдно. —Природу не обмануть, -и переводит взгляд на мокрое пятно на своей постели. Скарамучча не понимает, поддержка ли это или упрек, но, честно сказать, такую природу он ебал ещё как. Казуха спешит стянуть с него футболку, но Скарамучча сопротивляется, пинается и не отпускает футболку. Может Казуха и рядом, но эту футболку он не отдаст ему обратно больше никогда. Вместо неё он откидывает на пол мокрые шорты, замерев, как только он это сделал. —Скарамучча… —Нет, заткнись! И не смотри на меня, Казуха я…выгляжу слишком глупо, прошу, отвернись и избавь меня от позора. Правда Казуха все равно смеётся, но совсем не над его видом, а от его слов. Вот глупый, он только хотел сказать о том, какой Скарамучча красивый. —Ты очень милый и красивый, я не хочу отворачиваться, -говорит наконец и старается глубоко дышать, проговаривать каждое слово со всей возможной в данный момент нежностью в голосе, лишь бы не сорваться на рык и не испугать Скарамуччу. Казуха, честно, начинает молиться, лишь бы не гон, случайно начавшийся из-за слишком сильных феромонов, лишь бы не сделать Скарамучче больно. Он хватается руками за подушку по обе стороны от головы Скарамуччи, он обязательно выпустил бы когти, если бы был котом, но все, что ему подвластно, лишь напряженно хрипеть, прожигая омегу под собой взглядом. А тот понимает всё сам, стаскивает влажное бельё и усиленно трется всем телом об постель. Все его конечности, его нутро, разум, в с е в его организме просит альфу. А альфа не дремлет, переворачивает Скарамуччу на бок, раздвигает пальцами его ягодицы и лижет меж них всего раз на пробу. А Скарамучче хватает и раза, он громко вскрикивает, впивается ногтями в руку Каэдэхаре и дёргает ногами. Пытается оттолкнуть, отодвинуть лицо альфы от себя, а Казуха, будто пиявка, не поддаётся и льнёт лицом к промежности сильнее. Собирает языком чужую смазку, ужасно пошло хлюпает ей и кусает. Не шею, так хотя бы задницу, куда языком он полноценно входит, удерживая Скарамуччу за ноги и прижимая обе руки к кровати. А Скарамучча по этой кровати мечется, плачет, потому что слишком хорошо, слишком много Каэдэхары в одном месте в один момент, но сказать ему он ничего не в силах, да и не хочет особо. Лишь бормочет, что хочет больше и глубже, и кто Казуха такой, чтобы отказать своей драгоценной омеге. Он сразу же поднимается, одним движением снимает футболку и трёт ей свои щёки, такие же мокрые, как у Скарамуччи пару минут назад. Б-л-я-т-ь. Скарамучча стонет прямо в поцелуй, правда, уже не в силах отвечать на него. Казуха прямо перед глазами плывёт, руки не слушаются, а Каэдэхара всё не отстраняется. Целует совсем уж нагло, кусает Скарамуччу за нижнюю губу и активно ловит его язык своими губами. Что за извращенец, правда Скарамучча соврёт, если скажет, что ему такое не нравится. —Блять, ёбаный Каэдэхара, -а Казуха глупо улыбается, ещё какой ёбаный и ещё какой Каэдэхара, он и представить себе не мог, как весело дразнить течных омег. —Снимай немедленно, черт тебя. И Казуха снимает, а Скарамучча ахает от изумления и начинает сомневаться, влезет ли в него это. Тело отвечает за него: по нему проходит еще одна волна возбуждения, Скарамучча мечется по постели, совершенно не зная куда себя деть, хоть и ругаясь, но умоляя Казуху одним лишь только взглядом, и он наконец поддается. Входит медленно, осторожничает и гладит чужое бедро морально поддерживая. А Скарамучча уже воет, роняет на смятую простынь под собой слёзы, кончая на неё же почти сразу от приятного и долгожданного чувства заполненности. —Так сильно перевозбудился? -в этот раз никаких смешков, Казухе лишь натурально интересно, как работает омежья физиология, но Скарамучча на него привычно рявкает и лишь просит продолжать, будто он сам знает, как работает его новая физиология. Казуха двигается медленно, знает, как и он и Скарамучча хотели бы ускорить темп, но позволить этого он не может точно. Иначе всего его, всю его чистую, почти что без царапин кожу он расцарапает так, что самому от таких мыслей становится страшно. —Быстрее, прошу, -Скарамучча на секунду приподнимает голову, через пелену в глазах пытается что-то рассмотреть и обессиленно падает обратно, удовлетворившись сполна тем, как член Казухи сначала на секунду появляется, а потом снова пропадает в самом Скарамучче. —Этого слишком мало, Казуха, я не могу. И Каэдэхара всё же рычит, совсем тихо, но достаточно для того, чтобы Скарамучча услышал и ответил ему на это своим мычанием. Казуха ускоряется совсем немного, усиливает хватку на чужом бедре и смотрит Скарамучче прямо в глаза. А он глаза почти закатывает и чувствует, как вот-вот и кончит снова, и Казуха, эдакий нахал, останавливается специально, толкается ужасно медленно, но так глубоко, что Скарамучча жмурится до бегающих пятен перед глазами. Он ищет опору везде: в бортах кровати, в подушке сзади и в груди Казухи, которую лично он царапать совсем не боится. А альфа подставляется специально, не представляет, но примерно понимает весь спектр его эмоций, поэтому расслабленно выдыхает, как только Скарамучча кончает снова. —Ещё раз? Или гормоны чуть поуспокоились? —Я… -только начинает Скарамучча, но тут же прерывается своим же учащённым дыханием. Он всеми клеточками своего тела ощущает, как сильно подскочило у него давление, как сильно колотит у него в висках, тяжело вздымается грудь и как сильно ему перестаёт хватать воздуха. Но узел в низу живота всё также продолжает мучить, от чего омега плаксиво стонет и сжимается на и так не шибко большой постели. —Не спеши, отдышись и приди в себя, всё хорошо, -Каэдэхара уже давно отпустил чужое бедро, вновь принимаясь его нежно поглаживать. Он ведёт рукой с него к щекам Скарамуччи, вытирает мокрые дорожки от слёз и наклоняясь целует в губы снова. —Но ты ведь ещё… -Скарамучча будто в бреду пытается подняться, но на дрожащих ногах и всё ещё с членом внутри удержаться сложно, поэтому Казуха самолично толкает его обратно, восстанавливая свою позицию. —Да плевать на меня, я с тобой течку провожу, а не ты со мной гон. Ты должен думать в первую очередь о том, как ты себя чувствуешь, -и Казуха мысленно благодарит несуществующих богов за то, что у него всё же не гон. —Всё равно… Давай ещё раз, -в этот раз Скарамучча переворачивается на живот и сам подставляется под Казуху. Плевать на стыд, Скарамучча просто хочет быстрее пережить течку. Казуха входит в него снова, удобно укладывает свои руки на его ягодицах и толкается уже сильнее прошлых разов. Одной из рук он гладит его живот, пододвигает за бёдра ближе к себе и чувствует, как собственный оргазм подкрадывается всё ближе и ближе. Казуха рычит снова, размеренно считая про себя лишь бы успеть и надеется, что Скарамучча кончит первее. Раз, два… Скарамучча снова хватается за его руку, а Казуха наклоняется и зацеловывает его спину. Ворошит волосы на затылке и стонет сам, три, четыре… —Скарамучча, не забывай дышать, -пять, шесть, Казуха кусает собственные губы и жмурится, а Скарамучча под ним глотает слёзы и стонет на последних доступных частотах его сорванного голоса и требовательно переплетает с Казухой пальцы. Семь и Скарамучча вскрикивает последний раз, последний раз кончает, отпускает руку Казухи. Его бёдра разъезжаются по кровати, куда он в последствии падает, а Казуха моментально выходит и досчитывает — восемь, девять, кончив Скарамучче на спину —Успел не повязать, слава богу. Больше никакого случайного секса, Скарамучча, ты слышишь? Скарамучча на это молчит, благодарит и соглашается одним только взглядом, засыпая почти мгновенно, оставив весь тот ужасающий беспорядок на кровати на Казуху. Ну и ладно, он совсем не злится. Скарамучче нужно отдыхать, а вот Каэдэхаре, как ответственному альфе, ухаживать за ним. И Казуха горд как никто другой, когда полностью меняет постель, убирает всю грязную одежду, обтирает Скарамуччу тёплым полотенцем, варит ему тарелку рисовой каши и укладывает ему на лоб холодный компресс.