Свали

      Наверное ревность не самое хорошее чувство по отношению к любимой девушке, но ничего сделать с ней Маша не может. Слишком больно видеть, как Карина всё время своё проводит с Макаровой, обедают вместе, болтают по вечерам, обнимаются, гуляют по территории, когда время вне испытаний свободное есть, а ей — девушке своей, времени почти не уделяет.       Обида некая разрастается в груди, но что поделаешь, не запрещать же общаться им, так сдружились ведь, им хорошо вместе, да и это как минимум бред от друзей отстранять. Маша ведь не собственница.       Думает об этом день, думает два, но решения всё не находит. Специально старается не попадаться на глаза Долиашвили, думает, вдруг та опомнится и сама придёт хотя бы вечером. Но время идёт, а светловолосая на балконе всё так же одна сидит грустная.       Наблюдает за тем, как медленно облака движутся по тёмному небу цвета индиго, в тихое отдаленное пение птиц вслушивается, дабы слёз и всхлипов тихих своих не слышать.       В момент дверь балконная распахивается, но русоволосая даже головы в сторону не поворачивает, стоит всё так же оперевшись на перила и вдаль смотрит. Абсолютно всё равно кто там ходит, точно не Карина ведь.       Но вопреки всем ожиданиям это оказывается именно она, ближе подходит и со спины приобнимает Романову, а та разворачивается, отталкивая девушку от себя. Смотрит так яростно и обиженно, словно ребенок маленький у которого игрушку отобрали и лишь в лицо выплёвывает: — Свали.       Но Карина не отступает и всё пытается прощение вымолить, едва кулаком не получает по лицу. Благо среагировать быстро успевает и руку светловолосой перехватывает, прижимает ту спиной к железной опоре, целует жадно и пылко, резко так, с настроем как у Романовой.       А та в поцелуй всю свою злость вкладывает, до боли пронзающей губу нижнюю прикусывает, так, что аж капельки крови проступают и не извиняется даже. Победить голубоглазую пытается и переспорить, но та всё же сильнее оказывается, инициативу всю вновь на себя забирает, а Маша сдается, всё равно она победила, своего добилась. — Знаю, что ревнуешь сильно, но, Маш, ты же понимаешь, что это бред, я только тебя люблю, — отрываясь от губ любимых наконец, успокаивает она. — Знаю, — и теперь уже сама в новый поцелуй затягивает шатенку, чуть мягче уже и менее напористо целуя, стараясь аккуратнее быть.       Отрывается почти сразу, заведённая уже вся, от перил отодвигается и, схватив Долиашвили за руку, быстро направляется в ванную комнату. Желание в глазах заиграло красками самыми разными, сейчас-то она точно хорошо извинится перед Машей.       Она надеется, настолько хорошо, чтоб потом ноги дрожали, хочет невыносимо, но не говорит никогда. Заталкивает Карину в помещение, дверь быстро закрывая, и тут же оказывается к стене прижатой.       Шатенка вновь в губам пухлым припадает, руки с шеи на тело перемещая, пиджак снимает с кареглазой и в сторону куда-то откидывает, сейчас он ей точно не нужен.       А та тихонько в поцелуй постанывает, большего хочет, не может ждать, сама уже готова раздеться, но не тут-то было, Карина растягивать удовольствие любит, не даст так быстро желаемого.       Медленно пуговицы на рубашке белой расстёгивает и приспускает с плеч, открывая обзор на ключицы аккуратные красивые. Опускается, кожу нежную прикусывая и оставляет засосы, что после ещё ярче станут, выделяясь на коже молочной.       Расстёгивает дальше, стягивая уже полностью и открывает вид на тело подтянутое. Один лишь топ спортивный, сквозь который виднеются соски вставшие уже, перекрывает доступ к груди.       Ухмыляется пошло прямо в глаза тёмные и по ткани языком мажет, сквозь неё прикусывая горошины поочередно. А Маша от удовольствия мычит и голову назад откидывает, несильно о плитку бьётся, но боль всё равно в затылок отдаёт.       Шипит тихо, правда, забывает почти сразу же, не до этого сейчас, совсем не до этого. Мысли одной Кариной заняты, её языком, её губами, её руками, что по телу блуждают. Романова не может уже ждать, слишком нетерпеливая, слишком разгорячённая уже. — Ммм… Карин, ну же, пожалуйста, сделай уже что-нибудь, — пытается внятно что-то сказать, но выходит совсем не так, как хотелось бы, хотя Карина всё точно понимает, она в этом уверена.       Но девушка не слушается и лишь продолжает мучить, снимает топ ненавистный и любуется наконец картиной шикарной, языком по ареоле тёмной проходится, на второй груди то же самое повторяя.       Кожу бархатную кусает, зализывая метки потом, извиняясь. Но Маше извинений и не надо, ей не больно, а даже если и больно, то такую боль она готова терпеть вечно, всё лучше, чем в лицо кулаком получить.       А затем Карина поцелуями всё ниже спускается, по животику, слегка выпирающему, проходясь, чувствует, как дыхание младшей тяжелеет с каждой секундой. Бёдра оглаживая, вопрос один лишь задает светловолосой, что не в сознании уже, от земли отрывается. — Ну что, мне всё ещё свалить? — риторический вопрос, обе ведь уже знают ответ, который даже ничего не изменит, всё уже идёт своим чередом. — Нееет, не смей Кариш, ты же не посмеешь меня вот так оставить, как же так? — взглядом прямо с чужим сталкивается и хнычет уже. — Войди, войди в меня уже, ну пожалуйста, чего же ты ждёшь?       И Карина не может перед этим взглядом устоять, перед мольбами этими о пощаде и решается наконец. Руку под юбку клетчатую запускает, бельё отодвигая, и меж половых губ проводит, смазку естественную собирая. Не удивляется её количеству, но радуется, что это из-за неё. Из-за неё Маша уже такая мокрая, именно её она так хочет. — Прогоняла меня и злилась, а сама течёшь вон как, хочешь же, вижу что хочешь, — улыбается, спуская бельё ниже, оставляя болтаться на ногах где-то.       Только Романова что-то сказать собирается, как голубоглазая наконец входит в неё одним пальцем сначала, и вместо слов из уст её лишь стон звучный слышится, сладостный такой, полный удовольствия. — Ещё, ещё, Риш, прошу, — а ей всё мало, постоянно большего хочется, хочется как можно больше Карины в себе чувствовать.       И та второй добавляет, сразу же темп быстрый набирая, а большой палец располагается на клиторе, круги очерчивая. Другой рукой Машу за талию придерживает, ведь ноги уже не держат почти, без опоры бы давно на пол свалилась.       Ещё подразнить хочется и она замедляется, почти останавливаясь и замирая внутри, но с клитора палец не убирает, продолжая стимулировать, а затем вновь быстро-быстро в тело растаявшее вбиваться начинает.       Романова от таких манипуляций и звуков пошлых хлюпающих, что снизу доносятся, готова умереть просто. Настолько хорошо, настолько замечательно, что сил остается только на то, чтобы просить, плечо Карины кусать, в попытках быть тише, и стонать от удовольствия неописуемого. — Блять, да… да, не оста-на-вливайся, пожалуйста, Ка-ри-ин, — не нарочно буквы в словах растягивает, пытается понятнее сказать, но слышится кое-как сквозь всхлипы её, стоны и сбившееся дыхание.       И Карина всё же сжалиться решает, не может устоять перед такой Романовой, да и кто сможет. Вновь ускоряется, то разводя пальцы внутри, то надавливая на переднюю стенку, а стоны всё громче становятся, но им всё равно.       Маша матерится себе под нос, а тело всё дрожит уже, чувствуется приближение оргазма, она на пике почти. И спустя пару резких толчков по самые костяшки, кареглазая кончает сладко с именем Карины на губах и ослабевает совсем.       Долиашвили улыбается и пальцы с влажным звуком вытаскивает, ко рту своему поднося, а Маша уже даже не краснеет, ни сил, ни стыда не осталось, всё шатенка забрала. Облизывает их, причмокивая, затем кареглазую притягивает к себе, нежно в висок целуя, и помогает обратно одежду свою натянуть.       Маша в себя немного приходит со временем и они выходят в обнимку из ванной, в темноте пытаясь до комнаты дойти аккуратно. Надеятся не разбудить никого, тихонько внутрь пробравшись, чтобы даже и не заметили, что они вернулись.       Но при входе до ушей сразу же доносится смешок негромкий и они внимание обращают на Олеану, что на кровати Светы сидит с краю, по макушке ту поглаживая аккуратно. — Слышала, как вы помирились, больше не злишься на меня, Маш? — пытается не засмеяться во весь голос она, ожидая ответа от уже почти ничего не понимающей светловолосой. — Ой… — краснеет, понимая, что Макарова слышала всё происходящее в ванной. — На тебя не злюсь, вижу тебя совсем другая интересует, — подмигивает, указывая взглядом на спящую Свету, а Оелана улыбается тепло.       Но это уже совсем другая история… А главные героини этой спать ложатся наконец-то и утопают в мыслях друг о друге, в сон погружаясь.