Запятнанные

      На белой хлопковой ткани зияет свекольное пятно. Оно смотрит так грозно и даже не пачкает своим цветом мыльную пену — въелось так, что скорее ткань вокруг после интенсивной стирки сотрётся, а оно не сойдёт. Чёрт. Новый китель стоит порядка четырёх тысяч, а это значит, исцарапанный шатающийся столик с укороченной ножкой так и останется стоять на кухне. Покупка нового снова откладывается до следующей зарплаты. Жалко Бутикова, вузовская физика которого намного лучше смотрится на полке — пускай пыльной и забытой, — чем под ножкой стола. Впрочем, так от неё хотя бы есть польза.       Андрей вытирает лоб предплечьем и опускает руки над тазиком. Мыло падает в белую воду.       На кафеле островками блестят лужицы. На растянутых спортивках — большие мокрые пятна. Жёлтый свет болезненно кутает ночную ванную. Жёлтый свет побуждает уснуть прямо здесь. Жёлтый свет — единственное, что горит в этой квартире в любом из смыслов.       Тесное пространство разрывается раздражённым, раскатистым рыком. Приступ злости — мокрый китель шлёпается о бортик ванной, мутная вода стекает в неё и на пол, расползается по плитке, собирая в себя все островки и становясь целым континентом.       Андрей обессиленно опирается о шкафчик под раковиной, поджимает колени, глядит, как мягкие тапочки вбирают в себя воду, мокнут. Ногам становится неприятно.       Выглядывает в прихожую: жёлтый свет задушил. Косит хмурый взгляд на часы — ничего не видно, даже если прищуриться.       Что-то внезапно начинает брякать звонком из две тысячи десятого. Андрей хмурится — нет, совсем не слышится. Это не галлюцинации чересчур долгого бодрствования.       Он неуклюже поднимается и сразу поскальзывается на мыльной луже, но не падает — вовремя хватается за раковину. Пронесло.       Звук продолжает приглушённо откуда-то доноситься. Периодично останавливается на пару секунд, чтобы пропустить пугающую тишину.       Мокрый след от шлёпок тянется к зеркалу в прихожей и маленькому комодику под ним. Андрей слышит — совсем близко. Смотрит за комодик — видит оранжевый свет.       Домашний телефон? Разве он когда-то был здесь? И… Он работает?       Нет, это точно бред не спавшего целые сутки человека.       Андрей поднимает беленький запылившийся прибор за спиральный шнур и ставит на комод. Звонить продолжает. Пыль липнет к мыльным пальцам, обхватившим трубку, скатывается в неприятные комочки.       — Да? — неуверенно говорит он, вслушиваясь.       — Ты бы ещё потянул, — голос под вуалью белого шума — даже через неё слышится этот тон с особого оттенка издёвкой.       Здесь даже вопреки тяжёлым векам глаза лезут на лоб.       — Да как! Ты… Ты вообще откуда это всё… — запинается, чувствует — спать с каждым словом хочется всё меньше.       — В телефонной книге, — так обыденно, будто сейчас нет мессенджеров, ноутбуков и видеосвязи. Будто самое новое, что человечество придумало — стационарный телефон с красивым шнурком.       — Кто-то ещё этим пользуется? — заторможенно спрашивает Андрей.       — Я.       — Поздней ночью. Я же мог спать.       — Но ты не спишь.       — Но мог.       — Но не спишь.       Из трубки слышится уличный ветер, по другую сторону — тяжёлый вздох.       — Чем занимаешься?       Андрей по-сумасшедши улыбается — смотрит в зеркало напротив, различает лишь контур лица и два темных пятна вместо глаз.       — Пытаюсь вывести пятно. Завтра на работу, ты знаешь.       — М, понятно. Получается?       — Нет.       — Спать хочешь?       — Не знаю…       — Прокатимся?       Андрей отводит трубку от уха. Смотрит на разбрызганную воду, жёлтый, источающий зрительную вонь свет и белую тряпку, свисающую с ванны.       Андрей думает о том, что нужно выспаться и купить новый китель. Андрей думает, что ещё несколько часов без сна он не протянет. Андрей думает, что на улице холодно, темно и неуютно.       Андрей думает и говорит «да».

***

      Сто пятьдесят девять километров в час на спидометре, когда кажется, что мотоцикл разрезает временное пространство. Шесть целых семь десятых литров в среднем на сто километров пути. Отсутствие правой грипсы, подножки и зеркалец. Эту рухлядь Андрей выучил наизусть.       Он смотрит в худую спину, окутанную лёгкой футболкой. Холодный ветер, проносящийся мимо с высокой скоростью, заползает под неё и пузырит. Андрей греется, обхватывая руками. Не даёт ветру хозяйничать под чужой одеждой.       Дима говорит, что ездит и быстрее.       Дима слишком много понтуется для человека, который звонит на домашний.       Он крутит руль и сворачивает в переулок. Тропинка здесь исключительно пешеходная, но, если ночью по ней никто не ходит, почему бы и нет? Мелкая каменистая кладка создаёт тряску, дорожка уходит вниз — мотоцикл ускоряется. Андрей крепче цепляется пальцами, опускает голову — дышит прямо в спину.       Он не хочет отпускать, даже когда движение прекращается. Медленно поднимает взгляд, щурясь на ночной берег.       Дима накрывает ладони, обхватившие грудь.       — Разве так страшно? — поворачивает голову, выводя на лице что-то наподобие улыбки. Невесомо целует в щёку. Андрей смотрит недовольным взглядом. Молчит, потирая плечи. — Ладно, — в спокойствии хмурится Дима, перекидывая ногу через сидение. Андрей слезает следом, опирает мотоцикл о ржавый загнутый прут, торчащий из земли. — Больше не буду.       Косой забор отделяет покосившиеся плитки, складывающиеся в тротуар, от берега. Местность не подаёт признаков жизни. Здесь много безлистных цепких кустов, металлической заборной сетки, раскиданной тонкими рулонами, и поломанных бетонных пластин. Здесь нет звука и трудно дышать, будто вокруг вакуум. Только рябь на воде выдаёт в этих прятках прохладный ветер.       Дима бредёт к воде, проводит по ней, задумчиво растирает между пальцев.       — У меня в багажнике… — начинает он, оборачиваясь к Андрею, стоящему в десятке метров. Заминается на секунду. Продолжает. — В багажнике есть кусок пенки. Достань, посидим.       Дима замахивается ключами, кидает Андрею. Связка летит в руки, но падает в песок.       — Устал?       — Видимо, — Андрей пожимает плечами, подбирает ключи и ковыляет к мотоциклу. Замок клинит — ну, рухлядь, правда, — из набитого багажника вываливается половина содержимого. Андрей рычит, нагибаясь, чтобы поднять всё с пыльной земли. Сразу откладывает сложенный вдвое тонкий коврик в сторону.       Помимо него в багажнике кусок хозяйственного, пара пустых зажигалок, фотоаппарат, ещё всякой мелочи типа ручек, каких-то жетонов, ложки и… Трудовая книжка?       Андрей мимолётно оборачивается. Дима стоит спиной, сверля взглядом тихую воду.       Света почти нет, но крупные буквы разглядеть получается. Все страницы потрёпаны, будто их открывали не один раз. Каждая полностью исписана, только несколько в конце ещё чисты. Андрей хмурится, мешкая.       — Ты бы ещё больше туда засунул, — кричит он, спешно пихая всё назад.       Хватает коврик и плетётся к берегу.       — Странные вещи ты с собой берёшь… — тянет он, вкладывая ключи в Димину руку и расстилая пенку на песке. Садится. Смотрит снизу вверх с вопросом.       — Что?       — Ну… Даже не знаю с чего начать. Кусок мыла? Ложка? Трудовая книжка?       — И чего странного? — спрашивает. Его серьёзный взгляд вмиг переубеждает. Андрей мнётся.       — Просто странно.       Дима опускается рядом, прижимается плечом. Позволяет опустить на него голову.       Нет, романтики здесь совсем никакой. Небо облачное, луны невидно — да и кто знает в какой она сейчас фазе, может, сегодня вовсе не светит. От реки пахнет сыростью, стоялой водой. Песок под ногами мешается с неуклюжими разнокалиберными камнями. Ветер гоняет пустой целлофановый пакет по округе.       — Почему она такая толстая? — тянет Андрей, прикрывая глаза.       — Кто?       — Что. Твоя книжка.       Дима не сразу говорит. Молчит. Андрей макушкой чувствует, как он шевелит челюстью.       — Много работал. Много где, разумеется.       — Сам увольнялся?       — В большинстве случаев, — жмёт плечами, вместе с ними поднимая чужую голову.       — А почему? — Андрей отдаляется, заинтересованно изучая покрытое ночной тенью лицо.       Дима кидает взгляд в сторону, хлопает по карманам, поджигает сигарету. Молчит ещё с минуту, прежде чем сделать шумный выдох и начать:       — Я… — недобро смотрит на тлеющий кончик. — Нет, погоди, — резко втыкает сигарету в песок, так и не пропустив ни одного вдоха через фильтр, — тушит, — отряхивает руки. Андрей даже не смотрит странно. Едва вскидывает брови. Поздней ночью уже и даже самое нелогичное не вызывает вопросов. — Не переношу стабильность. Понятнее?       — Вполне, — соглашается Андрей, особо не вникая, но устало кивнув. У него в голове новые вопросы. — Зачем ты это сделал? — он двумя пальцами подцепляет смятую сигарету, вертит перед глазами.       — Вспомнил, что хочу бросить, — невесело усмехается Дима. Отворачивается. Андрею кажется — кусает губы.       — Всё хорошо? — тихо спрашивает он, невесомо кладя руку на его плечо.       — Нет, — отвечает всё так же отвернувшись. — Пойдём, прокатимся вдоль берега. Мне нужно сбросить напряжение.       — Может, расскажешь? Вероятно, у тебя есть что-то весомее свекольного пятна.       — Уверен, что хочешь в это лезть?       — Возможно.       Дима фыркает, растянув на лице смутную улыбку. Его руки машинально строят из сухого песка какую-то башню. Она рассыпается в стороны. Он начинает заново. Она снова рассыпается.       Через несколько попыток он хлопает по куче и резко встаёт.       — Идём.       — Хочу спать, — Андрей мотает головой, утыкается в поджатые к груди колени. — Завтра на работу… Я даже не ложился.       — Не иди туда, —жмёт плечами Дима.       — Интересно ты придумал, — слышится усмешка из-под опущенной головы. — А зарплату ты мне дашь?       — Есть масса способов заработать. Не обязательно делать из этого рутину. Она ни к чему хорошему не приведёт.       — Не душни, тысячу раз это всё слышал, — поднимается, хмуро смотрит под ноги.       — Не сердись, — Дима, вздохнув, обнимает, медлит. Поднимает с земли пенку, мягко толкает в спину по направлению к мотоциклу. — Давай до дома довезу.       Андрей лежит на Диминой спине, пока тот катит вдоль набережной. Скорость невысокая, неровные плитки быстро сменяются аккуратной гладкой дорожкой — ещё больше хочется спать.       Незнакомые одинаковые многоэтажки сменяются знакомыми одинаковыми многоэтажками. Когда шум мотора глохнет, становится чересчур тихо. Во дворах темно, откуда-то издалека доносится лай и неразборчивый шум телевизора.       — Ну как ты? — шепчет Дима — не решается нарушить ночную тишь.       — Пойду спать, — в полголоса хрипит Андрей. Его глаза закрыты, тело покачивается от мнимого ветра усталости. Вот-вот и завалится набок. Дима держит за плечи, легонько касается губами глаз.       Андрей довольно фыркает, обмякая в твёрдых руках.       — Почему ты так много…       — Настроение, — перебивает. Осторожно отпускает руки, будто пытаясь поставить в равновесие. Андрей держится, находит в себе силы слезть с мотоцикла. — Тебе…       — Мне хорошо. Нравится, — тут же уверяет, смотря так нежно из-за полуприкрытых век.       — Я рад, — поджимает губы. — Спокойной ночи. Не отключай домашний. Я позвоню вечером.       Дима заводит мотор — глушит все мысли — резко отводит пальцы от виска в привычном жесте и аккуратно газует к дороге.       Андрей допроваживает глазами, медленно плетётся до квартиры. Жёлтый свет всё горит. Выключает.       Падает в кровать, крутит мерзкие мысли в голове. Всё приятное осталось там, на улице.       Будильник не поставлен.       Мыльная смятая ткань на стенке ванной ни за что не высохнет до утра. Пятно так и не отстирано.       Ещё одни выходные только что закончились.