Отец

Золотистый диск Луны медленно выплывал из рваной пелены облаков, скупо освещая разбитую проселочную дорогу. Глаза слипались от усталости, но Клауд упрямо гнал байк, не собираясь ночевать в горном перелеске. Драконов тут уже давно не водилось, но всякая мелочь, способная отравить заслуженный ночной отдых своим присутствием шлялась по чахлым зарослям в достаточно большом количестве. Помянув недобрым словом последний адрес доставки, расположенный в какой-то Богиней забытой горной деревушке, Страйф упрямо мотнул головой. Если бы он сразу нашел эту козью тропку, ведущую в поселок и вовремя свернул с основной дороги, то, скорее всего, вернулся бы домой хотя бы под утро. Теперь же перед ним маячила неприятная перспектива ночевки под открытым небом, но останавливаться на нее он собирался, как минимум, где-нибудь посреди поля или на берегу реки, неподалеку от нормальной дороги. Он не боялся нападений ночных тварей, но тело настойчиво просило об отдыхе, так что посвящать половину оставшейся ночи боевым действиям он не собирался. И потому его сердце на секунду удивленно замерло, а потом забилось в разы быстрее, когда невдалеке мелькнул яркий огонек стеклянного фонаря, висящего на воротах маленького скромного храма. Клауд развернул свой байк к манящему золотистому свету, так щедро обещающему незатейливый и полноценный отдых, пусть и не с самой мягкой постелью, но, по крайней мере, не под открытым небом. Затормозив возле потрескавшейся от времени резной двери, Страйф спрыгнул с мотоцикла и громко постучал бронзовым молоточком, висящем на обрывке грубой веревки. За дверью послышались неторопливые шаркающие шаги, и через пару минут она с натужным скрипом отворилась. Из образовавшегося проема на Клауда уставился немного сонный, сухонький старичок-вутаец в длинном бело-алом традиционном одеянии. Старичок приветливо улыбнулся и напевно произнес: - Благослови тебя Богиня, дитя мое! Что привело тебя в такой поздний час в храм милосердной Канон? Страйф поспешно буркнул себе под нос: - Прошу прощения, можно у вас остаться переночевать? - Конечно! - мягким голосом пропел старик. - Проходи, дитя мое! Не стесняйся! У нас тут скромно, но мы всегда рады гостям! Поставь свой мотоцикл под навес, его никто тут не тронет. И следуй за мной. Клауд коротко кивнул и завел свой запыленный байк под навес, пристегивая его цепью к резному столбу перил. Потом он последовал за монахом-настоятелем вглубь помещения храма. Внутри было очень уютно, несмотря на то, что обстановка была самой простой и скромной. За резным алтарем обнаружилась небольшая гостевая комнатушка с достаточно удобной крепкой кроватью и небольшим столиком. - Сейчас тебе принесут ужин, дитя мое, и можешь отдыхать! - сообщил ему старичок. - Так Вы тут не один? - Клауд не то, чтобы очень сильно этим заинтересовался, но надо же было как-то поддержать беседу. Старичок снова добродушно улыбнулся. - Да, дитя мое, я тут не один. В моем храме вместе со мной живут несколько детей, оставшихся без родных после всего того, что произошло... Война, катастрофы, болезни... Им некуда было пойти, бедняжкам. Вот они и стали моими учениками и послушниками при храме. Но ты отдыхай, дитя мое! Не буду тебя отвлекать своими глупыми разговорами! - он удалился медленной неуклюжей походкой и Клауд на мгновение задумался, сколько же ему лет. По всем признакам выходило, что очень много, а значит, несчастные сироты рискуют вновь остаться одни. Невеселые мысли Страйфа прервало появление одного из послушников. Невысокий, очень тоненький и хрупкий мальчик лет шести-семи, закутанный в широкую бесформенную робу с капюшоном, внес тяжеленное огромное блюдо, на котором Клауд обнаружил несколько кусков грубого, но очень сытного хлеба и немного овощей, испеченных на углях. Поставив блюдо на стол, мальчишка поспешно вышел, чтобы тотчас же вернуться с объемным кувшином воды. Зацепившись босой ногой за порог, пацан неловко взмахнул рукой, чуть не выронив свою ношу и испугано втянул голову в плечи, словно ожидал от Страйфа расправы за свой проступок. Клауд стремительно вскочил с кровати, подхватив кувшин из слабеньких детских ручек и участливо поинтересовался: - Не ушибся? Мальчишка торопливо замотал головой, низко поклонился и бесшумно выскользнул из комнаты, оставив Клауда в легком недоумении. Старик изначально произвел на него хорошее впечатление, но ребенок вел себя так, словно тут его постоянно били и наказывали. Пообещав самому себе разобраться со всем этим утром, Клауд немного пожевал хлеба и овощей, запил холодной свежей водой и растянулся на кровати. Едва его голова коснулась маленькой жесткой подушки, пахнувшей какими-то ароматными травами, как он крепко заснул, забывшись немного путанным, беспокойным сном, в котором он видел чьи-то яркие зеленые глаза, но так и не смог понять, кому они принадлежали... Утро разбудило Страйфа тонким золотистым лучиком солнца, пробившемся через косые бамбуковые занавески и громким пением птиц, доносившемся с внутреннего дворика храма. Потягиваясь и взъерошивая непослушные белокурые прядки, Страйф неторопливо вышел во дворик, щуря глаза от яркого сияния проснувшегося светила. Во дворике было тихо и пустынно: скорее всего, добродушный хозяин и ученики еще спали или занимались своими делами в храме. Клауд собирался было вернуться в комнатку, но внезапно его внимание привлекла одинокая сгорбленная фигурка, сидящая на корточках среди густых зарослей в углу дворика. Вчерашний пацаненок низко склонился над какой-то кривой поломанной веточкой, совершенно не обращая внимания на присутствующего рядом Страйфа. Он был так увлечен своим непонятным занятием, что Клауду внезапно стало любопытно, чем же он так занят. Тихонько подкравшись к мальчишке, Страйф наклонился и... замер, не смея поверить своим глазам. Тонкие пальчики ребенка скользили осторожными прикосновениями по сломанному стеблю, словно уговаривали и ласкали. Из самых кончиков пальцев мальчика исходило слабое зеленоватое сияние, которое окутывало поломанную веточку, рассыпаясь мелкими искорками Потока Жизни. Клауд очень хорошо знал, что это... И только один-единственный человек умел использовать древнюю магию Потока. Тонкая острая игла пронзила сердце, разбудив непрошеные воспоминания, раня до кровавых ошметков, вновь раздирая душу на мелкие кусочки. Зеленые глаза, нежная улыбка и... алое кровавое пятно, расплывающееся на розовом платье. Клауд судорожно, до хруста, сжал кулаки. Как? Почему? Откуда этот безродный, неизвестный сирота знает?.. Это умерло вместе с Ней! Умерло с... Видимо, он слишком громко скрипнул зубами или застонал от невыносимой душевной боли, и мальчик внезапно испугано обернулся и посмотрел на него. Капюшон предательски соскользнул с побритой на лысо изящной головки, и на Клауда внимательно уставились такие знакомые огромные испуганные глазищи. В густых, длинных черных ресницах... Зеленые глаза с вертикальными зрачками. Клауд в иррациональной панике отшатнулся от мальчика, еще больше напугав несчастного ребенка, который беспомощно скорчился у его ног, и практически выплюнул ненавистное имя: - Сефирот?!