MCCCCLXXXX

Я задумал этот цикл еще тогда, когда не знал, что он станет циклом. Где-то в две тысячи шестнадцатом или две тысячи семнадцатом году я задумал написать произведение про попаданца, которое то ли пародировало бы, то ли деконструировало, а потом заново реконструировало штампы попаданческого жанра. Хотя я не знал тогда про разные сайты, где пишут про поп-культуру, и не знал, что такое деконструкция и реконструкция. Зато я знал, что мне нужен «не такой» попаданец. Тогда литература о попаданцах выродилась в какой-то трэш-аттракцион (в этом состоянии она пребывает и до сих пор, но это другая история). На одном его, так сказать, конце была бесконечная вереница всемогущих сверхчеловеков, любителей перепеть Сталина и расстрелять Т-34. На другом - погибающие нелепой и кровавой смертью недотепы (как в широко известных в узких кругах зарисовках Кошкина, или в «Еще одной истории про попавшего попаданца» от некоего якобинца (jakobin1793) из ЖЖ), неспособные выжить в суровом и печальном прошлом без айфонов, кроссовок на липучках и туалетной бумаги. Только это был все тот же трэш-аттракцион, теперь с изрядной долей веселой мертвечины. Может быть, не для автора, но для читателя и персонажа уж точно. Уроки геополитики, преподаваемые Сталину, или смерть на дыбе в руках шереметьевских палачей — и то, и другое было одинаково способно раскрасить новыми, яркими красками унылую жизнь унылой офисной планктонины, прежде, чем она навсегда исчезнет в зеве кита. Возможно, даже доисторического. «Какого черта?!» - подумал я тогда. С подавляющим большинством людей не случится в жизни ничего выдающегося. То есть, вообще ничего. Как со знаком плюс, так и со знаком минус. Подавляющее большинство людей проживет просто обычную, ничем не примечательную жизнь, а потом просто умрет. Причем, как ни странно, это относится даже к тем, у кого были власть и деньги. И не надо для этого далеко ходить. Можно посмотреть на несчастливую семью Николая. Тот же «дядюшка Уильям». Туда корабли отправил - купил, здесь все продал, оставшееся на другие корабли перегрузил (даже не сам), в другое место отправил — продал. И так всю жизнь. Даже его политическая карьера — эка невидаль! Можно посмотреть на почти любой город в почти любой стране мира. И в каждом вы найдете тот сюжет, когда какой-нибудь владелец, к примеру, самого большого торгово-развлекательного центра в городе вкладывает деньги в свою избирательную кампанию и становится городским головой или, на худой конец, председателем городского совета (какое бы конкретное название ни носили эти институты в конкретной стране). Принято у них так было: если у тебя почти ярд с четвертью в долларах одних только сбережений (как у «дядюшки Уильяма»*), то... желательно бы тебе хотя бы на один срок стать хотя бы олдерменом города-миллионника (по доходам). Хотя вместе с тем это был и долг богатого и знатного человека — послужить обществу и заниматься благотворительностью: традиция идущая чуть ли не от Римской империи. Но и понты тоже, которые, как известно, дороже денег. Которые вообще дороже всего, даже христианского смирения. А если говорить совсем серьезно, то люди того времени гораздо сильнее похожи на нас, чем не похожи. Но вот там, где они на нас не похожи, мы, боюсь вряд ли их поймем. Даже если речь идет о несложных (относительно) вещах вроде частных армий, частных правоохранительных органов и частных судов. Вот представьте: живете вы на улице... какое бы нейтральное название выбрать? Пройдусь по Абрикосовой, сверну на Виноградную и на Тенистой улице... о, точно! Придумал. На Нефтезаводской! Вы живете на Нефтезаводской улице. И вот выходите вы, например, из маршрутки на своей улице, а на остановке, рядом с расписанием, висит плакат, где огромными буквами написано: «Вы въехали на территорию Его Милости Василия Митрофановича Пупкина, Божьей Милостью герцога Нефтезаводского и графа Тенистого». А возле остановки стоит полицейская машина в вырвиглазной «ливрее»: камуфляжной расцветке всех оттенков красного. А рядом с машиной курят двое местных полицейских — в точно таком же камуфляже. А на пузе у каждого из них еще и белый шахматный конь нарисован. А тут к ним спешит бабушка — божий одуванчик. Говорит, что у нее в соседнем магазине отобрал кошелек какой-то бугай. Полицейские ловят его и сажают обезьянник, а через несколько дней везут в заводоуправление НПЗ, и там под председательством начальника одного из цехов происходит настоящее судебное заседание — прокурор (в красном камуфляже с белым шахматным конем на пузе), адвокат, клетка для подсудимого, опрос свидетелей... А потом начальник цеха выносит приговор «именем герцога Нефтезаводского», который распечатывает его секретарша. Бугай при этом сбегает с последнего заседания, и секретарша отсылает по факсу копию этого приговора мэру города, и на основании этой копии бугая объявляют в розыск... Я уверен, что, читая это, ты, дорогой читатель, представлял себе беспредел ОПГ из девяностых (очень русреалово у меня получилось) или (хотя вряд ли) какие-нибудь африканские герильи или колумбийские наркокартели с их «территориальным контролем»... Так вот: даже то, что в голове у меня возникла именно такая, с позволения сказать, метафора, свидетельствует о том, насколько даже я (который основательно так интересовался и погружался) не способен понять некоторые стороны средневековой жизни. Насколь Так и попал в тысяча четыреста семьдесят второй год Николай. Кроме, так сказать, общей неспособности понять Средневековье и его жителей, он был носителем еще одного очень распространенного убеждения: подходя к жителям прошлого с меркой жителя начала XXI века, он все из прошлых эпох, чего не мог понять, априори считал отсталым, бесполезным и/или аморальным, а себя, соответственно, превосходящим их по крайней мере в моральной сфере. И в целом Николай должен был стать пародией на некоторые явления современной мне (тогда) жизни и поп-культуры. Например, увидев бурную реакцию некоторых (даже не американцев) на избрание Трампа, я сразу же понял, как и почему Николай умрет (ведь по канонам жанра, чтобы попасть, надо умереть). Или, прочитав про очередного «небольшого начальника небольшого отдела в небольшой фирме, а заодно реконструктора, до боли в печени увлеченного историческим фехтованием на современных рапирах, который попал в фэнтези-мир и тут же стал бароном, вассалом самого могущественного герцога в королевстве, параллельно насилуя всех встречных женщин (просто хобби у человека такое), я точно знал, каким будет бэкграунд, профессия и хобби Николая. И Николай с самого начала должен был променять шило на мыло. С «фасада» он должен был добиться попаданческой мечты: друг короля, министр в правительстве страны, с титулом и кучей денег, выгодно женатый и выгодно женивший единственного ребенка... На деле же: молодость, большую часть которой он провел на тупой и скучной работе, смысл которой до конца не понимал; семья, которая ненавидит его (и в какой-то момент начнет стремиться буквально убить), но при этом с удовольствием паразитирует на нем; карьера, сделанная в основном по протекции, которую ему в силу вполне эгоистических причин составили последовательно тесть и король; история, которая, несмотря на все его усилия, меняется только там и тогда, где прямо беременна изменениями; к тому же, вскоре он понимает, что, к тому же, знает хоть и много, но при этом слишком мало, чтобы дать ценный совет местным жителям; фига в кармане, которую друзья держат для него (не рассказывая, как Ричард III пришел к власти), а он, в свою очередь, для них (не сознаваясь, что видит в них «средневековое быдло»)... (В итоговом варианте, кстати, этого не получилось. Несмотря на все фиги в кармане, Ричард III и его друзья относятся друг к другу вполне искренне). Тогда, в две тысячи шестнадцатом, я даже написал довольно подробный синопсис своего будущего романа — страниц на пятнадцать в «ворде», где продумал несколько сюжетных арок, характеристики персонажей, собирал исторические сведения... А потом некоторые мои дела, не связанные с сочинительством, надолго потребовали моего пристального внимания, и я его забросил. Вспомнил я про него этим летом, когда захотел попытаться соединить неонуар со средневековым сеттингом. Меня вдохновило соответствующее кино семидесятых, которое я в то время пересмотрел или посмотрел заново - «Долгое прощание» Олтмена, «Заговор «Параллакс» Алана Пакулы, «Разговор» Копполы и т. д. А еще — то, что я узнал о существовании всяких «-панков», кроме более-менее привычных и знакомых всем стимпанка, дизельпанка и киберпанка. Вообще, если верить одному англоязычному сайту о поп-культуре, этих «-панков» - больше двух десятков, среди которых есть такие экзотические, как «подземельный панк», «океанский панк» и «фантастический нуар». «Фантастическим нуаром» они называли истории в духе классического или переосмысленного нуара в сеттинге классического фэнтези в том числе, как в «Приключениях Гаррета» Глена Кука. А вот в реальном историческом сеттинге таких произведений, можно сказать, не было. Может быть, только «Капитан Алатристе» обладал нуар-элементами, но только элементами. А почему? Ведь нуар (в том числе «-нео») - это не шляпы и длиннополые пальто, и даже не следователь, который всем хамит и каждые пять минут прихлебывает из фляжки. Прежде всего нуар — это детективная история, которая пошла не так. Перед расследованием вырастают огромные препятствия: могущественные люди, которые, с одной стороны, неприкасаемы в силу положения, а с другой - при помощи своих коррупционных связей пытаются остановить его; некоторые вещи о деле даже узнать или слишком опасно, или вообще невозможно (или невозможно потому, что слишком опасно). Даже если преступник в нуаре найдут, то его нельзя будет наказать — в силу ли его высокого положения, в силу того, что сам следователь, пытаясь раскрыть дело, перешагнул через такое количество правил и законов, что его доказательства не имеют юридической силы, а иногда и просто в силу того, что преступник мертв, причем, может быть, много лет назад. Сам следователь с одной стороны, страдает от того, что не может добиться справедливости, а с другой — не может и покинуть систему. В этом смысле королевский коронер XV века — идеальная профессия для героя неонуара. С одной стороны, он обязан расследовать убийства, с другой ограничен гигантским количеством разнообразных правил. Он должен расследовать убийства, совершенные в радиусе двенадцати миль от места пребывания короля, при этом только в сотрудничестве с местным коронером, иначе следственные действия не имеют юридической силы. При этом он расследует только убийства: с одной стороны, он не может расследовать, например, изнасилования или кражи, даже если считает, что они связаны — эти преступления расследует шериф; с другой — шпионаж или государственную измену он не может расследовать тоже: этим занимаются другие чиновники, тот же лорд-маршал, лорд-верховный констебль или непосредственно лорд-стюарт; мало того, в случае шпионажа и госизмены он не может узнать даже о существовании расследования, а также обо всех юридических нормах, по которым оно проводится. Из-за особенностей феодальной системы кое-куда ему не было хода по закону. Например, если структуру двора короля он более-менее понимал, так как сам был его служащим и подчинялся определенным чиновникам этого двора, то двор королевы был совершенно отдельным институтом, со своим бюджетом, своими чиновниками, персональный состав, задачи и структуру которой во многом определяла сама королева. Особенно так это было в царствование Ричарда III (из реальной истории), который еще с тех времен, когда был герцогом, обособил двор своей жены и полностью отдал ей контроль за ним. В «Йоркском цикле» действие происходит в альтернативной истории, где король женился второй раз. Но его вторая жена была иностранной принцессой, и при этом женщиной умной, деятельной и имевшей управленческий опыт. Вряд ли Ричард III при таких обстоятельствах стал бы что-то менять. А еще королева лично обладала иммунитетом от уголовного преследования, так же, как и многие ее чиновники (и правила этого тоже были довольно сложными и запутанными). В общем, чтобы что-нибудь узнать о королеве и ее людях, Элджернону пришлось бы спрашивать лично короля, убеждать его в своей правоте и ждать, пока он поговорит с королевой. И скорее всего, по результатам этого разговора король просто пересказал бы следователю слова жены. Да, про Элджернона. С какого-то момента (наверное, с тех пор, как он узнал правду под конец «Пепельной среды») я примерно представлял, чем он закончит (как и то, что его глава будет последней фабульной главой романа и цикла: с Элджернона все началось, им все и закончится). Ведь Элджернон — это главный герой неонуара, а при всей моей любви к жанру, я в какой-то момент понял про главного героя нуара (в том числе с приставкой «нео-») одну важную вещь. Главный герой нуара — это человек, потерявший моральные ориентиры и разочаровавшийся в людях, но при этом сознательно ничего с этим не делающий и даже упивающийся своими психологическими травмами. Причем, может показаться, что он делает это для того, чтобы иметь повод себя жалеть, но это не так: он делает это для того, чтобы получить мнимый причину для того, чтобы чувствовать свое моральное превосходство и гадить (часто — по мелочи) окружающим. Ложное чувство морального превосходства — то, что роднит двух моих главных героев. Впрочем, Николай потихоньку избавляется от него, хотя его от этого и корежит, и, возможно, полностью он не «излечится» до самой смерти. А история Элджернона во много скатывается в гротеск и фарс (до известной степени - под конец она превращается в полноценную трагедию) именно из-за того, что он своему чувству ложного морального превосходства, наоборот, потакает. Впрочем, настаиваю, что так выглядел бы «доведенный до логического конца» финал любого главного неонуарового персонажа, если бы режиссер не приказывал вовремя остановить съемки. А к истории Николая я все-таки решил вернуться, когда объем третьего подряд моего текста оказался гораздо больше запланированного. Я решил испытать себя — хватит ли у меня сил создать по-настоящему большую форму?.. А еще, конечно, желание поупражняться в альтернативной истории (аппетит к которой пришел во время еды). Но не в смысле «что было бы, если бы у Ричарда III, Максимилиана Габсбурга и Ивана III были смартфоны с мессенджерами» или «а что если бы в Ренне высадились инопланетяне и пожгли французское войско лазерными лучами» или «а что если какой-нибудь умник стал массово производить автоматические винтовки и танки Т-34 из стали соответстветствующего качества», а что-нибудь более реалистичное. Например: а что будет, если Жуана Португальская, со своим характером и жизненным опытом (а все, что она говорит про себя и свою родину в главе «Поднять вуаль» - правда) все-таки против желания станет женой Ричарда III — правителя с очень неоднозначной репутацией, но при этом все-таки пытающегося делать добро стране и окружающим и хорошего мужа? Именно та Жуана, которой она была в тысяча четыреста восемьдесят пятом году, и тот Ричард III, каким он был в тысяча четыреста восемьдесят пятом году — как я могу реконструировать их характеры на основе своих знаний. Арка со складыванием англо-московского союза, потенциально направленного против Ганзы — тоже абсолютно жизненный. Мало кто сейчас понимает, каким тормозом прогресса была в те десятилетия Ганза с ее навязываемой ролью торгового посредника. Англия после проигранной в 1474 году англо-ганзейской войны оказалась полуизолирована (а точнее — на две трети изолирована) от балтийских рынков, а Великое Княжество Московское — почти полностью. Торговля через Егорьевск-на-Двине была бы еще важнее для двух государств в этой временной линии, чем в реальной истории во времена Ченслера, а англо-московский союз имел бы все шансы после конфликта с Ганзой и ее союзниками имел все шансы стать доминирующей силой в регионе. А конфликт с Ганзой в таком случае наверняка состоялся бы — опять же, зная то, что мы знаем о Ричарде III и Иване III как людях и политических деятелях: оба были амбициозны, не терпели внешнего давления и не боялись конфликтов, особенно, если, проанализировав ситуацию, приходили к выводу, что могут их выиграть. Даже история с открытием Северного пути мимо Нидароса (нынешнего Тронхейма) на пятьдесят лет раньше вполне возможна. Во время конфликта с Ганзой в 1494 году и со Швецией в 1495-1497 корабли Ивана III успешно ходили вдоль северного побережья Скандинавского полуострова, а англичане уже тогда ловили рыбу в северных морях и торговали с Исландией, регулярно отправляя туда купеческие караваны. Они хорошо знали северные моря и довольно рано начали их исследовать. Возможно, экспедиция из Бристоля уже достигла побережья Северной Америки в 1480 или 1481 году. Во всяком случае, в 1497 году испанский дипломат Педро де Айяла писал Фердинанду и Изабелле про только что окончившуюся экспедицию Джона Кабота: "Кабот нашел те земли, на которых раньше уже побывали бристольцы, открывшие остров Бразилию". Или как-то так. Даже история с продажей европейских кораблей послам Ивана III почти случилась в жизни - как раз в девяностые годы пятнадцатого века они вели переговоры с Венецией о том, чтобы купить там галеры, на которых предполагалось ходить вдоль берега, в частности, в Баренцевом и Белом морях. Так что, с другой стороны, Николай зря переживает. Его подсказки, пусть самые незначительные и расплывчатые, не только приблизили будущее лет на пятьдесят, но и вообще, возможно, навсегда изменили историю западных регионов Великого Княжества Московского. Может быть, в 1557 году Иван Грозный сделает Выборг столицей Русского государства. Конечно, это не так эффектно, как бомбардировщики, сыплющие бомбы на поля сражений Наполеоновских войн, но, как известно, и бабочка, взмахнувшая крыльями на одном конце земного шара, может вызвать тайфун на другом. (Кстати, автор недавно словил ощущение, похожее то ли на ощущения персонажей «УБИКа» Филиппа Дика, то ли на ощущения рассказчика в «Тлен, Укбар, Орбис Терциус» Борхеса, когда прочитал на одном популярном сайте, что Ивана III во время войны с Ганзой в 1494 году поддержала Англия. Но это, конечно, была ошибка, вызванная неправильным пониманием одной строчки из книги «Государь всея Руси» Ю.Г. Алексеева. Наверное). * * * Кроме того, желая реконструировать прошлое, я не имел ввиду только высокую политику. Но и, например, язык. Нет, я, конечно, далек от мысли, что я могу что-то там воссоздать (тем более, ни профессиональным историком, ни профессиональным лингвистом я не являюсь). Но хотелось максимально убрать из речи героев современные слова и выражения. Чтобы капитан какого-нибудь "Стивена из Хэтфилда" не сказал что-нибудь типа: "Стоп машина. Лево руля". Чтобы Ричард III, когда ему привезли отрубленную голову Франсишку ди Альмейды, не сказал, что это "кринж". И так далее. Я очень сильно старался, но временами все равно казалось, что у меня получился печально известный "Цветочный крест". И не только в смысле языка. Обоих своих главных героев я сделал имеющими отношение к юридической профессии, чтобы попытаться показать сложность законодательства того времени... и сложность правоприменения в обстоятельствах того времени. Насколько правила, которые регламентировали жизнь людей того времени, были сложными и подробными, вплоть до забюрократизированности. Именно поэтому я пытался написать детектив, нуар и политический триллер. Мне всегда казалось, что Средневековье может быть интересно и без доспехов и дуэлей один на один. Я знаю, что при этом я неизбежно допускал ошибки и неточности, и не все из задуманного смог воплотить. Но я старался. Очень старался. * * * И, наконец, работа над этим циклом если и не открыла мне Ричарда III, то, во всяком случае, показала мне его с немного другой стороны. Я никогда, конечно, не верил в "шекспировского монстра" (по-моему, это вообще несерьезно), но и рикардианцем никогда не был. Так, занимал нейтрально-равнодушную позицию. Из-за этого я и писать начал именно про него. Было гораздо больше исторических личностей, которые вызывали у меня очень сильные эмоции - положительные или отрицательные. На этом "топливе" писать было бы "легко и приятно". А попробуй напиши о том, к кому ты относишься... никак. Кроме того, я тогда думал, что и писать, в общем, особо не о чем. Неплохой человек и политик своего времени по методам, который несколько раз очень серьезно оступился, когда решил стать королем, что привело к трагедии сначала его племянников, а затем его самого. А потом я стал собирать материалы для этих текстов. И тогда выяснил, что Ричард III, например, мог добиваться от окружающих такой преданности, что они сражались за него даже после его смерти. Или много лет спустя помнили его и натурально ставили за него свечки в церкви, несмотря даже на то, что это могло грозить неприятностями с Генрихом VII. Или о том, что, несмотря на то, что его брак был не просто договорным, но заключенным под давлением внешних обстоятельств, он все-таки сложился и между супругами даже была любовь. И о самом главном - о противоречиях в его характере и образе действия. С одной стороны он действительно талантливый юрист и поборник справедливости. Он даже отдал в руки правосудия рыцаря из своей свиты, который (вместе с отцом и братом, кажется) убил (и расчленил, кажется) соседа из-за земельного спора. А в другой раз его позвали пересчитать голоса после мэрских выборов в Йорке и он присудил победу кандидату, который находился в оппозиции к нему. А еще он в 1478 году вынес такое хорошее решение как третейский судья, что навсегда прекратил вражду между двумя северными семействами, и они совместно построили церковь в честь этого события. И тут же (ладно, не тут же, в несколько лет там разница есть) - когда делил с братом наследство тестя, согласился на то, чтобы признать свою тещу юридически умершей при жизни, чтобы разделить и ее наследство. И при этом забрал ее жить с собой и своей женой (а другой никто не захотел, и она иначе прозябала бы до конца жизни в монастыре). Рассорился с братом из-за наследства тестя и тещи настолько, что они чуть не начали друг против друга частную войну. При этом был, по слухам, против его казни. При этом добился для своего сына одного из титулов, раньше принадлежавшего его брату, на следующий день после казни. А другому своему брату, Эдуарду IV, он был предан всегда. Даже тогда, когда Эдуарда свергли, Ричард последовал за ним в ссылку, хотя мог легко пойти на соглашение с врагом. В общем, сложный был человек. И это не говоря о его всегда самостоятельных взглядах на внешнюю политику, правосудие (естественно) и законодательство, на то, как бороться с коррупцией и кризисом в управлении и улучшить обороноспособность государства. Его парламент принял законы, направленные на то, чтобы искоренить мошенничество при совершении сделок с землей, целый ряд протекционистских мер во внешней торговле и, как принято говорить, "заложил основы" бесплатной юридической помощи людям со стороны правительства. Он заставлял местных чиновников регулярно проводить учения ополченцев и покупал для королевского флота самые новые корабли в Испании. В дипломатии он вообще хотел заключить союз с Португалией либо с Испанией (либо с ними вместе?) - такой подход можно даже назвать визионерским. Только вот сам его приход к власти был скандальным, расколол общество и так и не был ни понят, ни принят значительной его частью. И даже, видимо, значительной частью людей, которые знали его лично. Сам Ричард при этом часто любил в политике поступать жестко, быстро и очень эффектно (не всегда при этом одинаково эффективно), как с семьей вдовы своего брата - как политическая сила они перестали существовать с 26 апреля по 4 мая 1483 года раз и навсегда. В общем, о таком человеке книги бы писать. Я намеренно оставляю тот самый вопрос о Ричарде III и принцах из Тауэра - пусть каждый составит свое мнение. А делать из этого (буквально) вопроса жизни и смерти чернуху (или, наоборот, идиотский водевиль) я не хочу. И вообще, цикл не об этом. С другой стороны, епископ Рассел в "Междуцарствии" и граф Вестморленд в mcccclxxxx говорят обо все не прямо, но вполне прозрачно намекают на все, когда вспоминают, что отговаривали его становиться королем. Если говорить обо мне, то еще несколько лет назад я был твердым сторонником "традиционной" версии. Сегодня, под влиянием аргументов, приводимых рикардианцами, я стал в ней сомневаться. И сегодня на вопрос "кто убил принцев в Тауэре" я ответил бы, что не знаю. Но как бы там ни было, и хороший человек может совершить преступление. И даже не перестанет от этого быть хорошим человеком. Однако и "хорошесть" ни делает преступление небывшим, ни уменьшает его тяжесть. * * * Вообще, за время написания «MCCCCLXXXX» я втянулся. Мне очень понравилось реконструировать историю. Особенно последствия уже произошедших изменений. Вот, например, после проигрыша партии Елены Волошанки, ее и Дмитрия-внука заточили в тюрьму. Но если в те годы в Лондоне есть русское подворье и существуют стабильные торговые и дипломатические отношения, то, возможно, он сбежит туда, начав, тем самым, и в новой временной линии славную традицию убегания всяких опальных российских политиков (и не только их) в Лондон. В Лондоне он поселится в Кросби-холле у постаревшего виконта Стю. Тот, все еще не отказавшись от мысли радикально и очень заметно изменить историю, поможет ему советом, а потом, когда узнает о планах Ричарда III выдать его в Москву, переправит в Бретань. Так и представляю себе научный или научно-популярный текст об этих событиях, изданный где-нибудь в Выборге в 2020 году, с его тяжеловесным языком, усложненными предложениями и повторами (то есть такой, как и весь остальной текст здесь, хе-хе): «В 1495 году, воспользовавшись тяжелым положением, в котором оказалась Франция после битвы при Форново и серии поражений в Неаполитанском королевстве, Николя Коатенлем освободил часть бретонской территории (в треугольнике Брест-Ренн-Сен-Мало, а также Нант и окрестности в качестве своеобразного анклава) при помощи завербованных в Егорьевске-на-Двине ушкуйников, немецких и швейцарских наемников Мартина Шварца (который погибнет на этой кампании во время осады Нанта) и искателей приключений из числа шотландских горцев. Примерной такой и останется граница между герцогством и Францией до самой войны за Нант 1515-1519 г.г. Тем не менее, герцогство постепенно начинает жить самостоятельно. Хотя слово «самостоятельность» применительно к состоянию, в котором находилась Бретани того времени - довольно условная характеристика. Да, герцогство постепенно перестало нуждаться в прямых денежных вливаниях, но при этом чем дальше, тем больше зависело от Англии экономически. И не сказать, чтобы англичане были щедры со своими союзниками. Летом 1502 года Ричард III встретился в Бресте с Изабеллой Кастильской. Во время встречи они договорились о совместных действиях «на морях» в случае, если Португалия нападет на оного из них, а еще в очередной раз разделили еще не до конца открытый континент. В частности, в обмен на признание испанских завоеваний на юге королева Изабелла признала права короля Ричарда на «все земли, страны, континенты и острова, а также моря, океаны, заливы, проливы, реки и озера, уже открытые или еще не известные», расположенные севернее 30 градусов северной широты - рядом которой находилась английская колония Сент-Томас на севере Нового Корнуолла — и западнее тридцати градусов западной долготы. Бретонская рыболовная отрасль зависела от квот и разрешений (и платы за них), которые английский король выдавал на пользование «своей», частью Атлантического океана и за постой в порту Норфолка. Известно о двух случаях в 1503 году, трех случаях в 1506 и одном случае в 1509, когда корабли королевского флота останавливали бретонские суда, выловившие рыбу, по их мнению, сверх этих квот, и отбирали улов. Один раз за вылов рыбы без разрешения был арестован бретонский корабль, зашедший в Норфолк. В королевской хартии от второго февраля 1511 года, санкционировавшей основание на острове Манхэттен город под названием Новый Лондон, содержалось условие, запрещавшее пускать в порт бретонские корабли вообще. Участие бретонских купцов в торговле с Москвой зависело не только от количества кораблей, которым английский король разрешит путешествовать с английскими конвоями (с момента установления этой квоты она не менялась и составляла смехотворные пять кораблей любого водоизмещения в год), но и от согласия на совместное путешествие прочих участников каждого конкретного конвоя. Еще одним способом заработка подданных бретонской герцогини было наемничество в войнах, которые вели Англия, Испания и Священная Римская империя и каперство, в основном с английскими свидетельствами.<...> При этом Анна де Дрё к 1502 году все еще оставалась не замужем. Она могла бы выбрать, например, кого-нибудь из братьев де Ла Поль, однако это означало бы окончательное поглощение Бретани Англией. Ей нужен был муж достаточно знатный, чтобы брак с ним не оставлял вопросов о статусе наследников, и при этом достаточно политически легковесный, чтобы позволить ей сохранить остатки бретонской независимости. Девятнадцатилетний Дмитрий-внук идеально подходил для этих целей<...> <...> Еще в 1495-1497 г.г. Гданьск оказался в невыгодной для себя геополитической позиции. После подписания Англо-датского торгового договора в январе 1490 года, «Аглицкого посольства» Ивана Патрикеева и Даниила Щени осенью того же года, основания Норфолка на восточном побережье современной Канады летом 1491 года, Второй англо-ганзейской войны 1495-1496 г.г. и морской блокады Любека 1496 г., московско-ганзейской (1494-1496) и московско-шведской (1495-1497), закончившиеся захватом Выборга и бомбардировкой Стокгольма «Георгием Победоносцем» - большой караккой, которую Даниил Щеня от имени великого князя приобрел в Англии за шесть лет до того, а также тяжелого поражения, нанесенного Хансом Датским Стену Стуре при Ротебро в 1497 г., датской оккупации Швеции, де-факто восстановления Кальмарской унии и обвального крушения внешнеполитической мощи Ганзейского союза (который, вопреки клятвам и международным договорам, остался один на один со своими многочисленными политическими противниками; Португалия на помощь не пришла; возможно, в силу ограниченности демографических и экономических ресурсов; возможно, благодаря тесным родственным связям между английской и португальской королевской семьей и боязни того, что король Англии может инспирировать возобновление португальской династической смуты; достаточно сказать, что в конце 1490 г. король Ричард женился на Изабелле, вдове герцога Браганза, а все его дети, которые были живы к 1495 году, имели сильные династические права на португальский престол) городу не хотелось, с одной стороны, тонуть вместе с Любеком, а с другой — упускать огромные прибыли, не участвуя в торговле между самыми выгодными своими партнерами — Англией и Великим княжеством Московским. Правящая верхушка города лихорадочно искала пути выхода из сложившейся ситуации. Они нашли этот выход в 1506 году, когда опальный внук Ивана III Дмитрий Иванович женившийся за два года до того в Ренне на Анне де Дрё, герцогине Бретонской, заявил свои права на Московский престол. Безусловно, это решение явилось плодом долгих размышлений и наблюдения за обстановкой в регионе. Смерть Стена Стуре Старшего в 1501 году от чумы, разорение Любека весной 1500 года, разгром шведских и норвежских повстанцев при помощи английских войск и кораблей в 1500 году, поражение Польско-литовской унии в войне с Великим княжеством московским в войне 1500-1501 г.г. и присоединение Смоленска к Московскому государству (некоторую помощь в котором оказали, опять же, англичане), англо-русское завоевание Шведской Финляндии, постоянное присутствие англичан в Або и на Аландских островах и английских военных кораблей в Балтийском море — все это меняло обстановку настолько сильно, что не имело смысла держаться старых союзов и старых обязательств. Возможно, Гданьску помогло решиться и Псковское восстание, произошедшее летом того же года и в первые несколько месяцев не встретившее как-будто никакого сопротивления, и конечно, они увидели «окно возможностей» в затянувшемся периоде «бескоролевья» в Польше. Дальше новое государство ждали осада Пскова длиной в год войсками Василия III и осада Гданьска длиной в год войсками короля Сигизмунда, потом — мятеж Глинских, бегство Михаила Глинского в Псков и присоединение к новому государству Полоцка, потом — война с Польшей в созданном с подачи англичан союзе с Москвой и присоединение Браслава. Наконец, 11 июля 1510 года в кафедральном соборе Йорка, в присутствии короля Англии Ричарда III, Хамфри де ла Поля, архиепископа Йоркского, а также специально приехавших из Москвы настоятеля Симонова монастыря Варлаама и епископа Коломенского Митрофана Дмитрий Иванович подписал договор с Даниилом Патрикеевым (действовавшим от имени Василия III) и целовал крест (какая эклектика!): он подтверждал, что в силу перехода в «латинство» потерял права на Московский престол для себя и своих детей, обещал не искать королевской короны для себя, а за это за ним и его наследниками признавалось «вечное право» на Псковскую землю, которой гарантировалась даже определенная свобода во внешнеполитических делах. В том же году Юлий II, видимо, в пику созванному Людовиком XII в Туре съезду духовенства, предложил королевские короны Анне Бретонской и Дмитрию Псковскому. Тогда они оба отказались. Скорее всего, у обоих еще была свежа память о недавней войне за Псков, возможно, Ричард III вмешался в интересах своего союзника. Гораздо успешнее был Адриан VI в 1513 и 1515 г.г. Летом 1513 года в обмен на прекращение войны с Ливонским орденом бретонские войска атаковали Фужер, а в 1515 в обмен на корону Дмитрий Иванович начал войну, в результате которой Бретани удалось ненадолго вернуть Шатобриан, правда, в виде еще одного анклава. Соглашение с Василием III в данном случае не было нарушено (у него даже испросили — и получили! - одобрения через англичан): корону Дмитрий Иванович надевал не на себя, а на голову своего сына Николая; к тому же, это была только бретонская корона, и притом в существующих границах: Гданьск, Псковская земля и часть Бретани, оккупированная Францией, не считались ее частью)<...> <...>Превращение Бретани в королевство и начало Нантской войны показали королю Эдмунду, что его отец серьезно ошибался: Адриан VI, послушно и в точности исполняя все, что просило у него английское правительство и проявляя уважение к Англии, как великой державе, умудрялся проводить, тем не менее, абсолютно самостоятельную политику<...> <...>Попытка превратиться в альтернативного поставщика товаров из Московского государства и выстроить цепочку «Псковская земля-Гданьск-Бретань» была обречена на провал. В силу нескольких причин, но главным образом из-за того, что правительство нового государства не смогло решиться на главный шаг, необходимый для этого — закрыть порты для англичан. Для всех было очевидно, что такой шаг был бы равнозначен объявлению войны. Бретань имела опыт войны с Англией (правда, только на море), но, во-первых, это была другая Англия, во-вторых, это была другая Бретань, а в-третьих, кроме Англии у нее были еще три врага, гораздо более мотивированных — Франция, Польско-литовская уния и Великое княжество Московское. Они не преминули бы воспользоваться затянувшимся и пожирающим ресурсы молодого государства конфликтом (а конфликт с Англией затянулся бы, особенно — с Англией Ричарда III). Для облегчения морской торговли и сообщения между Гданьском и Псковом затеяли постройку Ивангородского морского порта, которая затянулась из-за войны с Ливонией 1511-1513 г.г. и Польско-литовской унией в 1512-1520 г.г. Но когда порт был построен в 1531 году (за год до смерти Дмитрия Ивановича 4.04.1532), он стал просто еще одним складом на пути из Москвы в Лондон и, фактически, прямо конкурировал в этом качестве с Гданьском. Гданьская верхушка получила то, что хотела, но вряд ли была этому рада<...> <...>У пары родились трое детей: Николай в 1506, Василий — в 1507 и дочь — Мария — в 1509 году. Марию пришлось «сговорить» с Юрием Васильевичем Глинским. (В этом смысле клан Глинских не прогадал. Они пользовались огромным влиянием в Литве. Скорее всего, их влияние в Московском государстве было бы велико. Но в королевстве Бретань они по-настоящему встали вровень с монархами. Сам Глинский-Дородный, Михаил Львович, фактически управлял всей восточной частью государства. Великий Сенешаль Пскова, сенешаль Ивангорода, маршал Бретани, гонфалоньер Герцогства Данцигского и пр.) Однако с помощью браков сыновей они стремились заключить союзы с иностранными державами. В 1518 году, после смерти вдовствующей королевы Анны, когда король Дании Ханс добавил Шотландию к Кальмарской унии, объявив себя «регентом и сюзереном» малолетней королевы Маргариты, они с Дмитрием Ивановичем обсуждал планы поженить Маргариту с бретонским королем и псковским наследником, Николаем Дмитриевичем. Переговоры замедлились после того, как король Ханс понял, что этот брак не поможет ему отстранить Марию от управления государством по достижении ею совершеннолетия. Вскоре он надоел лордам королевства и они прогнали его обратно в Данию, а на место регента позвали Эдмунда де ла Поля<...> И т.д. Хотя Николай, конечно, ни в каких из этих событий уже не поучаствует. После смерти Ричарда III весной 1511 года и Ричарда Рэтклиффа летом того же года он постепенно отходит от дел и все больше времени проводит в Бретани, где в 1514 году Дмитрий Иванович заложит в Ренне мужской монастырь в честь своей недавно умершей супруги — единственный православный монастырь в Западной Европе до начала XX века. Там осенью 1515 года виконт Стю примет постриг и проведет последние десятилетия своей жизни как инок Маркиан в посте и молитве, где и умрет на Троицу 1445 года. В конце концов из друзей его молодости в живых останется только Джон, титулярный король Мэна и лорд-капитан Кале. P.S. Автор-рассказчик сильно отличается от автора-демиурга, а художественная книга — не учебник истории, политологии, психиатрии или даже логики. Бывают ненадежные персонажи, которые действуют внутри повествования, бывают ненадежные рассказчики, а я — ненадежный автор. Но в основном нет. Только чуть-чуть. Иногда. Помните об этом.