Накануне Бессчетных слез

— Кроме того, несколько яиц в драконьих гнездах потухли — вероятно, сказывается изменение рациона самок, — что привело к… — И почему ты которую неделю приносишь только дурные вести?! — почти драконье рычание громовым раскатом прерывает доклад, и в сторону отчитывающегося майа летит смятый золотой кубок. Саурон провожает его взглядом, гибко и вертко отклоняясь и пропуская привычно мимо себя. Если бы Мелькор действительно всерьез хотел его задеть — никакая реакция бы не спасла от столкновения. — Потому что достойных вашего внимания хороших нет, Владыка, — ровно выговаривает он, мысленно вычеркивая сосуд из списка драгоценных поделок. Жалко. Этот был одним из тех экспериментов с литьем, которые все же нравились Пламенному. Он долго возился с той формой, добавлял детали более мелкой работы, делал типовую отливку-основу индивидуальной, особенной… но что ж. Переплавить на цепи и монеты для торговли, камни — обратно в закрома… не страшно. Мелькор в отвратительном настроении способен на куда худшее, чем смять и испортить несколько дней упорной работы в кузнице, втайне ото всех, урывками, отобранными у кратких часов сна. Это слишком мало в масштабах бесконечной жизни айнур, чтобы расстраиваться. Саурон вдыхает, выдыхает… «Я спокоен». — Мне продолжать доклад, Владыка? — спрашивает он учтиво, но с какой-то долей яда в голосе. — Оставь отчет… где-нибудь здесь. Я прочту потом, — глухим рычанием отзывается Вала. Поднимается из кресла за столом, заваленным беспорядочно картами, свитками, старыми ветхими переплетенными стопками пергаментных листов, перьями и чем только еще не. Подходит, скрежеща и звякая доспехами, к окну. Смотрит вдаль — в сторону юго-востока, где расположились в нескольких днях пешего перехода войска нолдор Первого Дома и их Верных. Саурон, беззвучно положив на самый верх одной из гор свитков тонкую стопку мелко исписанных листов, замирает между столом и дверью, стоит, не шевелясь, словно литая статуя. — Ты еще здесь? — спустя несколько долгих минут уже спокойно роняет Темный Вала, касаясь мутной стеклянной «плитки» в переплетении оконной решетки. Скользит по металлу черными от древних ожогов пальцами, словно гладит диковинное животное. — Вы не позволяли мне уходить, — пожимает плечами его Советник. — Ты и не спросил позволения. Майа вслушивается в интонацию Владыки и хмурится. Что-то не так. Уж больно хорошо ему слышна тонкая нота болезненности, усталости. Такая редко, очень редко звучит в голосе Вала. Что ж. Пусть он и не знает, что нужно сделать, но… все же, кое-что о Мелькоре ему известно. — Я побуду здесь, на случай, если понадоблюсь. Это лучше, чем мчаться через половину крепости по вашему зову. Бесшумной тенью он отходит в угол кабинета, прислоняется к стене, замирая, как бездушное изваяние, в тени от шкафа. Закрывает глаза, гася их золотое свечение. Мелькор стоит у окна еще какое-то время. Потом возвращается к столу, шуршит бумагами. Затихает ненадолго. Подходит к соседнему шкафу, открывает дверцу, скрипящую несмазанной петлей, достает что-то с нижних полок. Шагает вновь по комнате, иногда ругается грубо, но безадресно и как-то беззлобно, без привычной угрозы. Впрочем, вскоре он затихает, усевшись в кресло, а через какое-то время вскакивает на ноги, снова начинает ходить туда-обратно, останавливается рядом с майа. — Майрон, ты так и будешь торчать тут статуей? — Да, пока вы не позволите… оставить вас. Мелькор явно задумчиво смотрит на своего Советника, протягивает руку — тот чувствует ледяное присутствие возле своего лица, — но так и не касается. — Снова… Хорошо, пусть так, ты… можешь идти. Ощущение холода пропадает, майа выдыхает медленно — и почему он задержал дыхание вообще? — и открывает глаза. — Вы уверены, что я не понадоблюсь вам вскоре, мой Владыка? — Думаю, до завтрашнего Совета ты мне будешь не нужен, — чуть резко бросает Мелькор, разворачиваясь. Он уже не видит, как опускается горделиво вскинутая обычно голова, как кривятся смертельно бледные, обескровленные губы в горькой ухмылке. — Но если моя помощь будет нужна… — Не думаю, что не смогу справиться с чем-то без твоего вмешательства, — в голосе Вала ярости все больше. — Иди уже! И не забудь хоть немного выспаться перед советом, у тебя синяки под глазами темнее Изначального мрака. Майрон уходит молча, по дороге подбирая смятый и расплющенный об стену кубок. Гладит золото пальцами… Что ж. Ныне беспокойство и злость Темного Вала понятны и объяснимы. Войска нолдор и их союзников, расположившиеся всего в паре дней обычного движения отрядов с юго-востока и на западе, не могли не тревожить. И сам майа думает о них, не прекращая надолго — лишь когда срочного решения требует какая-то проблема в крепости, переключаясь на нее. Те люди, которых удалось Саурону через послов, дары, обещания и угрозы склонить на сторону Мелькора, их вождь — действуют по плану среди позиций Первого дома и их Верных, задерживая их атаку. В то же время, через горные тропы, отряды орков под предводительством младших майа и Готмога совершают провокационные набеги на войска Третьего дома и гондолиндримов… пока безуспешно. Все замерло в предчувствии многодневного тяжелого сражения, и сдвинуть это ожидание в свою пользу никак не выходит. Конечно, такое будет терзать порывистого и нетерпеливого Вала. Конечно, Мрак будет зол. Майрон обходит крепость, проверяя — все ли в порядке, все ли работает так, как должно, и, несколько успокоенный, отправляется в мастерскую. Требует завершения один из проектов, начатых Вала пару месяцев назад и, как обычно, оставленный на попечение верного Майа. Но в мастерской, подвинув к себе чертежи, Майрон не может никак приняться за работу — вертит в руках испорченный кубок, и что-то внутри бьется, горькое, острое, жжет болью. «Помнит ли он, что это был мой дар? Или он не различает их?» Почему-то за бесполезную вещь до ужаса… … «Обидно» — понимает Пламенный, устало опуская руки с металлоломом на колени. Ему обидно за свои труды. Раньше Мелькор… хотя бы уважал его попытки создать что-то. Теперь ему словно бы все равно. И началось это спустя примерно полгода после возвращения майа из Таур-ну-Фунин. Саурон встряхивает головой, отбрасывает зло смятый металл и, машинально и привычно закрепив рыжие волосы металлическим «вечным» карандашом в аккуратный пучок, закрепляет на чертежной доске наброски и лист с оставшейся незаконченной схемой. И погружается в работу. Это всегда помогало избавиться от лишних, ненужных и глупых мыслей. Но в этот раз чертеж идет со скрипом. «Ты мне не нужен». «Думаешь, я не справлюсь без тебя?!» Звон ценного подарка — об стену, потом об пол. Карандаш в руке майа раскаляется и плавится, свинцово-графитные капли скользят по пальцам, заползают под рукав, и он заменяет его на новый, вновь стараясь сосредоточиться на детали сложного механизма. Так проходят, кажется, часы, в конце концов, Саурон справляется с дурными эмоциями и с головой погружается в работу. Вынырнуть в реальность Арды вынуждает резкий стук в дверь. — Не заперто! — хрипит громко и надрывно майа, недовольно морщась и вытягиваясь. Затекшие мышцы фаны и хрустящие суставы заставляют пожалеть о тщательной ее проработке, пусть и наспех проведенной. Дверь открывается. — Мастер Тау. Совет начнется через полчаса. Владыка послал меня разбудить тебя, но… я подумал, что вряд ли ты будешь в своих покоях. — А, это ты, Лангон… — Пламенный поднимается, шипит, чувствуя дискомфорт в пересохшем горле. — Да, ты прав, я не дошел… Черноволосый майа, слабейший из старших майар, прозванный Глашатаем, усмехается — то ли ехидно, то ли виновато, — и добавляет: — Также, Владыка велел, если я найду тебя за работой, передать ему эту информацию. — …лишний выходной или одну из рабынь в подземельях? — нейтральным тоном отзывается Саурон, внимательно и ровно глядя на соратника. Лангон — единственный, пожалуй, кто находится с ним вне конфронтации, и иногда с ним несложно договориться. Но сейчас он качает головой. — Не в этот раз, мастер Тау. Ты и впрямь выглядишь откровенно хреново. Сколько ты не спал опять? — Кажется… чуть меньше недели? Для меня это не срок, ты знаешь. — После возвращения твоя фана сильнее заземлена. Поберег бы ты ее. То, что раньше было «не сроком», после Таур-ну-Фунин… изматывает тебя. Саурон фырчит зло. — Хорошо. Если я отдохну сегодня, после Совета, сохранишь в тайне? — Только если Владыка не спросит прямо, — уклончиво соглашается Глашатай. — Лгать напрямую Мелькору я не стану. — Уговорились. Можешь идти. Я прибуду вовремя. Дверь закрывается, и Майрон выдыхает. Не хватает еще донесений о его режиме. Он неплохо, вроде бы, справляется с возложенными на него обязанностями, так что еще с него требует Вала?! В зал Военных Советов он является первым. Садится у подножия трона привычно сбоку, прижавшись спиной к каменной плите, держащей на себе подлокотник. Раньше он занимал кресло по левую руку от Мелькора, но… оно до сих пор не восстановлено. Кто именно раздробил камень — Саурон не знает. Наверняка Мелькор, когда узнал о его проигрыше и сдаче Тол-ин-Гаурхота. Он устало прикрывает глаза. Распахивает их от того лишь, что в зале, по сравнению с тронным — маленьком и тесном, — вдруг становится шумно. Остальные восемь старших майар, включая Лангона и Готмога, и четверо предводителей орочьих триб (сильнейшие из еще имеющих фану младших майар) собрались уже, рассевшись по местам «Задремал? Да, не иначе. Действительно, я ослаб. Нужно будет…» Мысли его прерывает грохот северной двери в Зал и упавшая тишина. — Не будем долго рассусоливать, — хрипло и резко роняет Мелькор, обрушиваясь на трон. — Готмог, что с западным флангом? — Никаких подвижек, Владыка, — глава Валаукар хмыкает. — Подробное донесение… — Напишешь позже и передашь Гортхауру. Сейчас вкратце. Диспозиция, доклад разведки? Результаты допросов? — Ничего нового. — Разве? Саурон ухмыляется. Ну да. А отряд гондолиндрим, что прибыл на подмогу, это так, не стоит упоминания? Балрог ловит его острый ядовитый взгляд и невольно скалится, облизываясь. И — ухмыляется в ответ. Словно случайно чешет когтями левое колено. — Думаю, нового — ничего. О прибытии тысячи эльфов из Гондолина вам сообщили наверняка даже раньше, чем мне. Пламенный вжимается сильнее в каменную плиту, словно пытаясь скрыться в тени. Сломанное Готмогом при возвращении из Проклятого Леса колено ноет, напоминает о слабости. О незащищенности. — Мне — да. Введи в курс дела остальных, может, у кого-то возникнет идея получше безрезультатных прямых атак Эред Ветрин, — грозно и холодно роняет Вала. За большей частью происходящего Саурон следит лишь краем уха. Вся информация уже собрана и записана, в двух экземплярах, для Мелькора и для него. Хреновый он был бы стратег-аналитик, если бы о чем-то услышал впервые только сейчас. Семь балрогов вместе с предводителем и четверо орочьих майар спорят и беспорядочно двигают по каменному столу фигурки с позициями отрядов. Лангон скучающе смотрит на высеченную в камне столешницы карту. Наконец, зал накрывает мраком Воли Вала, давящим в пол. — Пока никаких здравых идей? — Мелькор обводит всех военнокомандующих тяжелым взглядом. — Советник?.. — По моим подсчетам, еще на две бесполезных атаки сил младших триб хватит. Но не больше, — Саурон поднимается со ступеньки-пьедестала. — Нужна какая-то хитрость, которая заденет хотя бы одного из командиров, зацепит и стащит в бой. Нужно больше информации о гондолиндрим — о том, кто командует отрядами, кто во главе нового. Пока что стоит прекратить непрерывные атаки и задержать следующую. Это так же может внести смятение и тревогу в их ряды, так как они прекрасно осведомлены о высокой структурированности нашей краткосрочной тактики, потому может сработать как провокация само по себе — их военнокомандующие могут счесть, что наши силы на исходе и мы уязвимы, значит, следует воспользоваться моментом. Таким образом… — Здраво. Остановить атаки на время, пока ты со всех моих разведчиков собираешь информацию. Звучит как надежный план! — ядовито шипит Готмог, чуть приподнимаясь с кресла по правую руку от Мелькора… но Вала тут же одним коротким и жестким жестом сажает его на место. — План действительно неплох. Иного я не получил… как обычно. Значит, следуем этому. Сколько времени понадобится, чтобы отправить на Эред Ветрин еще одного разведчика? — Не больше седьмицы, Владыка, — вскидывается один из балрогов. — Я могу послать одного из младших майар, потерявших фану. Тогда это может занять даже меньше времени. — Отлично. Так и поступим. Все доклады передадите Гортхауру. Донесения разведки — тоже. На этом закончим. О следующем собрании военного Совета сообщит Лангон, — устало выносит вердикт Вала. Саурон чувствует его взгляд где-то в районе своих лопаток, но не двигается. — Слава Мелькору! — отзывается нестройный хор голосов. Командующие расходятся, шумно, за дверью кто-то успевает повздорить, но Саурон лишь спускается к столу с картой. Смотрит на расставленные по позициям фигуры, обозначающие войска. — Майрон… — Мой Владыка? — он оборачивается через плечо, натыкается взглядом на встречный и отводит глаза. Мелькор склоняет голову набок, снимает медленно искореженную корону и отставляет в сторону. Стаскивает еле-еле латные перчатки. Тянет к себе несуществующую цепь между ними. — Подойди. Майа слушается беспрекословно. Этим жестом Мелькор не пользуется просто так. Лишь в такие, особенные минуты. В груди немного теплеет. Владыка по-прежнему доверяет ему. Несмотря ни на что — позволяет видеть свою слабость. На поясе у Майрона всегда есть небольшая тканевая сумка — для всего, что может пригодиться внезапно ему или Владыке. В том числе маленькая плоская банка с травной мазью — ее-то майа и отыскивает легко, не глядя, достает вместе с платком, прикрепленным к ней, и флаконом с травным отваром. Он действует привычно и размеренно — далеко не в первый раз ведь. Смочить ткань отваром, стереть черные потеки крови-тьмы, бережно, мягко, стараясь не причинить боли и намурлыкивая под нос короткую Песнь Силы, закрывающую кровоточащие рубцы. Открыть крышку банки, отложив платок, набрать мазь на пальцы… Мелькор под аккуратными, скупо, но мягко движущимися руками заметно расслабляется — разглаживаются напряженные морщины, опускаются плечи, ложатся спокойно на подлокотники ладони, закрываются сияющие ослепительным белым глаза. Майа молчит, сосредоточенно растирая мазь по старым незаживающим из-за постоянного ношения короны ожогам. Кое-где на них живая плоть фаны кажется омертвелой, но Саурон, даже зная об опасности некроза — насмотрелся в пыточных еще много лет назад, — не смеет предлагать Вала убрать ее. Это ведь… причинит боль. Он не имеет ни малейшего права на подобное. Мелькор откидывается на спинку трона, расслабляясь окончательно, лицо его становится совершенно спокойным, даже по-своему печальным, и Майрону приходится неудобно застыть, полусогнувшись, наклонившись вперед и вытянув руки, чтобы дотягиваться до головы, уставшей и истертой тяжелым железным венцом. Он мягко растирает мазь, массирует виски, затылок, лоб — всю линию, оставшуюся от основания короны. Качается, едва удерживаясь в таком положении, истрепанная и слабая «заземленная» фана начинает ныть и болеть — плечи, спина и руки. Раньше он без капли сомнения мог забраться к Владыке на колени, ради удобства, да и для ехидной шутки место нашлось бы, теперь же… При одной мысли только вспоминается вновь и вновь останавливающаяся вблизи от его тела, но так и не касающаяся рука Вала. Мелькор не желает иных его прикосновений, очевидно. Все реже и реже он касался своего майа после суда над Готмогом. Все чаще отдергивал руку, словно обжигаясь. Пока совсем не перестал дотрагиваться. Еще тянулся… но вряд ли это было больше, чем въевшаяся за сотни лет привычка. Недаром он после почти всегда встряхивал рукой, отводя ее. Словно боясь испачкать обожженные пальцы в грязи, покрывавшей с тех пор его опороченного Советника. Конечно, как можно желать коснуться того, кто бесчисленное множество раз клялся принадлежать лишь ему — и не сумел сдержать эту клятву, не сумел защитить, сохранить нетронутым пламя? Да, той фаны нет, Саурон сменил уже три или четыре, слишком слабы и неустойчивы они были, созданные наспех… но грязь чужого вожделения, чужого обладания не смыть с самой сути. Поэтому он терпит, едва не падая, боль в теле, но не спрашивает даже позволения. Пока не звучит короткое и рокочуще-тихое рядом: — На колени. Майрон торопливо опускается перед своим Вала, покорно склоняясь и едва не утыкаясь увенчанным золотой легкой короной лбом в его колени, но слышит только цоканье языка — и тихий бессильный смешок. — Сдурел совсем? Ко мне. Ты еле на ногах держишься. И морщишься так, словно тебя насквозь мифриловым клинком проткнули. Майрон отводит взгляд и тут же встает, выпрямляется, упрямо вскидываясь. Что-то в пояснице хрустит, пронзая болью, но она незначительна. — Мне не нужны поблажки, Владыка. К тому же, я не хотел бы причинять вам неудобство, — мягко выговаривает он, украдкой облизывая пересохшие губы. Ему… хочется. Хочется забраться привычно к Вала на колени, опереться на закованное в черный металл доспеха плечо. На миг почувствовать себя… все еще нужным. Хотя бы на десятую долю той необходимости, которую испытывал Темный Вала в давние дни — охотясь за его верностью. Но он не может позволить себе подобную слабость. Он — сильнейший волей майа Мелькора. И он должен всегда таковым быть. Невзирая на усталость, его обязанность и долг — нести на себе ответственность за успех Его кампаний. И рано или поздно — принести Владыке весь этот мир. И Вала не должен иметь ни малейшего повода сомневаться в его силах и возможностях. Иначе… Иначе какой будет смысл в нем как приближенном Советнике? Мелькор смотрит на него устало и печально. Усмехается остро. — Вот как, значит… что ж, сейчас неволить не стану. Твое право — издеваться не над пленниками в подвалах, а над собственной фаной. — …ну и, Владыка, я уже закончил с обработкой, — заканчивает свою предыдущую фразу Саурон. — Я должен вернуться к планированию. Думаю, мне стоит взглянуть еще раз на расположение всех войск и подумать об иных способах реализации тактической идеи. — Майрон. Тон голоса Вала заставляет Пламенного поежиться и вздрогнуть, но он стойко выдерживает и это. Чуть мягче Темный добавляет: — Ты закончишь, когда я буду удовлетворен. Потому нет. Продолжай. Мне не хватило. И помни, что разрешение остается в силе — более того, я не заставляю… но настоятельно рекомендую прислушаться к нему. — Если… если вы настаиваете. Саурон честно старается говорить ровно, спокойно и отстраненно. Выходит почти хорошо, но голос все же подрагивает. Вновь зачерпнув лекарство, распределив его по кончикам пальцев — исшрамованным, гиперчувствительным, — он тянется к Вала, и… неловко усаживается верхом на бедра Мелькора, взяв бережно в руки его голову. Еще хоть минуты, согувшись так, он просто не простоит. А если его Владыке хочется получить еще немного этой дурацкой, бесполезной и глупой ласки — он обеспечит. Все равно не перед кем бояться проявить ее — лишние глаза из комнаты Мелькор давно убрал. Майа на какое-то время совсем теряется в умиротворенное тишине — мягко массирует виски, лоб и затылок Темного Вала, устало склонившего голову ему на грудь, растирает и мнет кожу, потягивает черные волосы, густые и пахнущие кровью, гладит, невольно перебирает пряди… сам как-то успокаивается. Но чего-то не хватает, чтобы совсем стало спокойно, как в такие моменты в годы до Дагор Браголлах. Майрон опускает голову на плечо Вала, устало, обессиленно, но тут же выпрямляется. Нет, он не может позволить себе расслабиться! …рука Мелькора, ледяная и разящая холодом, остается поднятой — вблизи от того места, где только что была спина Пламенного. Бессильно медленно опускается на подлокотник. Сам Вала морщится коротко, но лишь глубоко вздыхает. — Владыка? — Майрон смотрит внимательно, ощущая, что его повелитель печален. Но тот лишь качает головой. — Ничего. Можешь заканчивать, а то усыпишь меня быстрее, чем дева Лютиэн, — посмеивается глухо он в плечо Советника, но тут же шипит, выпрямляется, все же касаясь мимолетно лбом его щеки. — Не подумал. Не стоило. Саурон удивленно смотрит на свои руки. Да, проклятое им имя эльфийской девы, сразившей и повергнувшей его, всегда вызывало резкую реакцию… но он только что, кажется, до боли вцепился в чужие волосы. Непозволительное святотатство… но никакого укора даже не последовало. — Надеюсь, теперь вы довольны, мой Владыка? — поднимает он болезненный, но мягкий взгляд. — Да. Хотя, если бы я мог… нет. Это не важно. — Вала смотрит в ответ прямо, привычно жестко и властно, не позволяя даже тени любопытства тронуть чужой разум, но без гнева и злости. — Иди. Ты хотел еще пораскинуть мозгами над тактикой. — …да. Саурон медлит — секунду, другую… Но все же не поддается слабости — тянущему за подреберье и горло желанию остаться рядом, застыть, замереть на коленях у Вала, ощущая это давящее и тяжелое, но не удушающее его, окутывающее плотной пеленой, паутинным коконом, мягким плащом могущество Тьмы, — и спускается с трона, оправляя укороченную мантию, одергивая кольчугу и чуть подтягивая перекрещенные на спине ремешки, держащие на месте легкий черный нагрудник. Словно вызовом всем остальным, наспинную часть доспеха он давно не носит в крепости, будто бы провоцируя на удар в спину. Подходит к столу с высеченной картой. Пытаясь сосредоточиться, проговаривает, расставляя по местам фигуры, вполголоса: — …силы нолдор Первого Дома и их Верных сосредоточены на востоке. С той же стороны присягнувший Вам вождь истерлингов, Улдор, расположил силы засадных отрядов. По донесениям разведчиков и показаниям пленников из числа людей, на западе, меж топями Серех и Эред Ветрином, расположились войска Фингона. Несколько провокационных атак эффекта не возымели, однако примерно прояснилось, кто из лордов нолдор где расположил свои отряды. Также известен первоначальный план их клятого Союза. Дезинформация продолжает работать, и атака с фланга Первого Дома по-прежнему задерживается. Задача наших сил также остается прежней: спровоцировать войска Фингона и гондолиндрим на безрассудное наступление… Под собственные слова круг за кругом обходит стол, медленно, звякая подбойками каблука латных высоких сапог в камень, прикусывая согнутый палец. Пристальный взгляд Владыки, направленный в спину, сосредоточиться полностью не позволяет, но Саурон старается, действительно старается, полубеззвучно шепча себе под нос возможные варианты. Наклоняется то и дело над картой, высеченной в черной столешнице, передвигает фигуры-войска, еле дотягиваясь, морщится, отбрасывая вариант за вариантом, расставляет обратно. В какой-то момент он вспоминает, что его волосы все еще заколоты вечным карандашом, и вытаскивает его из сбившегося, полураспущенного небрежного пучка. Становится проще. Снова ходит вокруг, лишь чудом не спотыкаясь об отодвинутые беспорядочно каменные кресла. Это превращается в какой-то полутранс, реальность смешивается с мутными внутренними размышлениями о ситуации на будущем поле боя, все, кроме карты на столе — черный камень, алые стеклянные линии, — словно заволакивает темнотой и туманом. Шаг, шаг, шаг, шаг, разворот на каблуках. Шаг, шаг, шаг, шаг, шаг, снова разворот. Шаг, шаг, шаг, шаг, еще один… — Майрон… — Еще раз. На юго-востоке… позиции занимают… Шаг, шаг… — Майрон. — …западный фронт… клянусь Грондом, я сумею найти решение… я должен… — Майрон! Голос Мелькора разлетается по залу оглушительным грохотом. Саурон спотыкается на половине шага, роняет свинцово-графитный стержень, который укатывается куда-то под стол, оборачивается к Владыке. — Мой Вала?.. — Ты уже больше часа крутишься вокруг этого хренова стола и повторяешь расположение войск. Совет давно закончен. Что ты пытаешься придумать? — голос Мрака звучит раздраженно, но без злости. Майа недоуменно хмурится. — План. — Оставь это занятие. Если за это время тебе в голову не пришло ни одной дельной мысли, значит, тебе либо не хватает фактов и информации о противнике, либо… либо же ты устал. Ты вернулся всего три года назад и еще не полностью восстановил силы. Иди и отдохни сейчас. Тебе нужно больше себя беречь. В голосе Вала сквозит тяжелое что-то, давящее, отзвук Воли, которой Саурон не мог бы не покориться. Но Мелькор не отдает приказ, нет. Сейчас — пока нет. И это звучит для майа почти насмешкой. «Ты решил испытать меня? Сейчас? Или Лангон все же проговорился?..» — Я… — он гордо вскидывает голову и четко, но спокойно выговаривает, хотя такое сопротивление — уже дерзость, позволяющаяся время от времени лишь ему. — Я не так слаб, как вам кажется, Владыка!.. Но во взвившемся хриплом голосе что-то словно надрывается, щелкает, и ему приходится согнуться над картой, едва не распластаться по ней, заходясь в глухом, сдавленном кашле и зажимая рот ладонью. По руке течет золотая кровь, капает на стол. Эта фана… тоже приходит в негодность. Как быстро… слишком быстро… следующую придется постараться сделать тщательнее, вложить чуть больше сил и времени… если бы только у него было это время!.. — Я… я не слаб… я не могу себе позволить снова подвести… — взгляд майа, скользящий по столу, зацепляется за попавший под руку и забрызганный золотом топоним. Вспыхивает на миг гневом. «Тол-ин-Гаурхот». Когти скрежещут по столу, высекая искры, цепляя заполненные неровно алым стеклом бороздки. — Я не могу снова проиграть! — хрипит зло и беззвучно он, пытаясь заставить себя подняться. Пусть колени дрожат от усталости, пусть в глазах не так уж ясно, а все тело болит, ломит и ноет — пока он может думать, говорить и просчитывать, пока может читать и систематизировать отчеты, пока может поднять железную плеть и провернуть правильно рукоять дыбы — он должен исполнять свои обязанности. — Что? — Мелькор хмурится, слыша лишь шорох чужого голоса, но не слова. Его наверняка раздражает, что верный Советник о чем-то умалчивает. Но настаивать сейчас он все же не собирается — и Саурон это ясно слышит в спокойном голосе. И потому не отвечает честностью на открытый вопрос. Майа все же выпрямляется, стряхивая с ладони кровь, и прячет руки в узкие рукава мантии, складывая их на груди. — Ничего, мой Владыка. Почему-то зябко. Шаг. Шаг. Что же делать… как же заставить этих проклятых остроухих сдвинуться с места… чем зацепить их боевое руководство, хоть кого-то из авангарда… Шаг. Скрежет чужого доспеха за спиной заставляет майа настороженно замереть, задерживая дыхание. Между ними пять шагов. Мелькор проходит это расстояние стремительно и останавливается на четвертом, оставляя еще один между собой и своим слугой. «Раньше вы становились… гораздо ближе, мой Вала. Так близко, что я чувствовал холод вашего доспеха…» — горько думает, завешивая лицо волосами, Саурон. Конечно. Сейчас не то что касаться — даже находиться близко без особого повода должно быть мерзко. Но даже на таком расстоянии от Вала с ним происходит что-то странное. Майа прислушивается к себе. Почему так колотится пламя в груди, так сбито дыхание? Почему дрожат руки? Откуда такой страх? Владыка не навредит ему. Совершенно точно не навредит, если уж даже касаться ему противно. — Повернись, — резко, чуть грубо командует Мелькор, так и не сокращая расстояние. Саурону ничего не остается, как подчиниться, опустив голову. Тень от спутанных и беспорядочно растрепавшихся волос скрывает ставшие привычными следы усталости и болезненной истощенности фаны, и он не слишком беспокоится, что его Вала увидит знак его слабости… Он ведь и впрямь устал. Да только — какая разница? Кроме него, никто не управится со всем Ангбандом и войсками сразу. Да, отрядами командует глава Валаукар, но за тактику, снабжение и своевременное пополнение боевых позиций отвечает он. Касаемо же крепости… без него стройная некогда система едва не рухнула, Лангон сам говорил, что еле справлялся с управлением, и теперь, будучи за последние годы едва-едва восстановленной, она все еще требовала много внимания. Да, Глашатай взял на себя часть ответственностей, связанных с центральным пиком, где обитают майар и сам Вала, где находятся архивы и залы собраний, приемные, покои, кабинеты и хранилища, но остаются еще два. В одном обитают войска и расположены кузницы, другой стал пристанищем драконов под предводительством Глаурунга, а подземелья с самого проекта занимали пыточные и тюрьма. И оба требуют внимания больше, чем центральный. Как может Саурон позволить себе отдыхать, оставив их без надзора? Да, он учит себе помощников, те даже неплохо справляются, но пока что его невозможно даже на время заменить полностью. И Мелькор должен знать это!.. — Посмотри на меня, Майрон. Подними голову, — отрывисто бросает Вала мгновением позже. Все размышления майа заняли лишь эту секунду… — Подними взгляд и посмотри на меня, немедленно! Пламенному ничего не остается, кроме подчинения. Игнорировать приказы Владыки нельзя. Даже ему. Это опасно… да и не хочется. Поэтому он поднимает взгляд, готовясь столкнуться с ледяной и обжигающей яростью… но в сияющих мертвенно-белым глазах Вала ее нет. В них только неясная болезненная тяжесть и какое-то нехарактерное, странное тепло. Тьма окутывает майа, словно создавая вокруг непробиваемый щит. — Не ты один следишь за происходящем в Ангбанде, мой Советник. Твои соглядатаи верны не только тебе, в первую очередь это мои слуги. Не забывай. Я нечасто обращаюсь к ним, но ты… вынуждаешь меня напоминать им о том, кому они служат на самом деле. — Владыка?.. — Отправляйся в свои покои, Майрон. И отдохни. Сейчас ты мне не нужен. Болезненный укол, ставший привычным, даже не заставляет вздрогнуть. Мелькор часто так говорит. И всегда говорил. «Ты мне не нужен». Почему-то Саурон начал замечать это лишь после возвращения. И с тех пор, допуская к себе своего майа по-прежнему ближе всех, Мелькор ни разу не… Не играл в их дурацкую, но такую любимую Сауроном игру. До Дагор Браголлах они не раз перебрасывались неоднозначными фразами, касаниями, намеками, шутками. Нет, конечно, это ничего не значило — но потому и ходили слухи о том, что Гортхаур согревал для Вала постель. Это было забавно. На самом деле забавно… Пока не оказалось, что это воспринимается всерьез даже Советом. Пока Готмог не… Они ведь не переходили грань простых касаний уже много веков. Не допускали ничего, кроме непозволительной Темному Владыке и его Советнику нежности и заботы. Только Саурон имел право лицезреть Владыку уставшим, истощенным, раненым. Слабым. Это было дороже всего. Дороже любой близости. Да и в ней бы Майрон своему Вала никогда не отказал. Только сейчас Мелькор больше не откликается на вызовы. И, конечно, их уже почти нет — зачем надоедать и навязываться Вала, если он не желает поддержать игру?.. Гортхаур покорно кивает. — Как прикажете, — хрипит он и морщится, снова сгибаясь в кашле. Ладонь Мелькора, метнувшуюся к его спине и плечам, он замечает краем взгляда — как и то, что Вала останавливает руку в ладони от чужого облика и досадливо морщится. Конечно. Неприятно касаться того, кто много раз клялся принадлежать лишь ему, но не сумел сдержать эту клятву. Откашлявшись, майа кланяется и покидает Зал Советов. По правде говоря, даже скорее позорно сбегает, столкнувшись по дороге с Лангоном, но не задержавшись ни на миг. В собственных покоях на одном из верхних этажей центрального пика, проверив защитные чары и печати, он падает на жесткое ложе, не меняя полудоспех и кольчугу на одежду более подходящую. Ему все равно. Тяжесть черного железа не так велика, как боль от собственной бесполезности и отвратительности. Да и та… уже привычна. Хорошо. Он может позволить себе час отдыха. Затем… нужно будет вернуться к работе. Закрыв глаза, он падает во мглу. Мглу, мягко принимающую его в давящие, сковывающие, но безопасные объятья. Проклятье Ирмо порой можно счесть благословением. Темнота вместо снов дает больше покоя. Хоть и не позволяет оставить хоть на мгновение этот мир.