Alcedo

Чонгук медленно пошёл навстречу Тэхёну, с замиранием сердца глядя, как тот спускается с крутого обрыва. Длинный полосатый хвост балансировал в воздухе, округлые уши едва выглядывали из-под прядей белоснежных волос, тигриная грация и сила медведя ощущались в каждом движении. Остановившись в центре небольшого песчаного пляжа, они неотрывно смотрели друг другу в глаза, льдисто-голубые в агатово-чёрные. Альфа позволил себе чуть более глубокий вдох, пуская сладковатый аромат морошки дальше в лёгкие, и неожиданно мурлыкнул. Едва заметная улыбка запросилась на губы Чонгука — омега внутри засуетился, распустил пёрышки, завертел головой. "Моё!" — пискнул и нахохлился, мол, чего стал, забирай. — Тэхён, — в традиционном приветствии, альфа протянул обе руки, сложенные друг на друга ладонями вверх. — Чонгук, — накрыл своими ладонями сверху и снизу, слегка сжав, зимородок. Прикосновение ощущалось тёплым и правильным. — Нечасто у меня бывают гости, — отпустив руки Тэхёна, улыбнулся Чонгук. — Если точнее, ты первый. — Как ты выживаешь один? Омега, посреди тайги? — альфа тут же поспешил извиниться, — прости, я не владею искусством беседы в должной мере. Но даже такой невежа, как я, понимает, что негоже задавать такие вопросы в лоб. — Ничего, мой лоб и не такое выдерживал, — засмеялся Чонгук. — И я не выживаю, а живу. Привык за две зимы. При надобности рыбу меняю в стойбище. Идти, правда, далековато, два дня туда и два обратно. Но я не часто выбираюсь. Тут же ойкнул, поняв, что выболтал как на духу незнакомцу такие подробности, которые чужакам знать не следует. — Ох, рыба! — спохватился Тэхён. — Я не с пустыми руками. Альфа вынул из сумки свёрток и протянул его Чонгуку. Тот аккуратно принял дар, развернул листья чилима и радостно воскликнул: — Муксун! Обожаю! Он редко сюда заплывает, всё больше майгун да пыжьян, — затем отчего-то смутился и буркнул под нос, —олло , наглость какая, мы только познакомились и я ни на что не соглашался вообще-то. Тэхён хотел было открыть рот, чтобы задать вопрос, но Чонгук беззаботно пожал плечами и продолжил: — Значит, сегодня вечером у нас будет вкусненький муксун. Не слишком гостеприимно с моей стороны, но время обеда уже прошло, а для ужина слишком рано. Могу предложить тебе вяленой оленины, если ты дотащишь ту вязанку хвороста до моей прекрасной норы. И там недалеко осталась конги с морошкой, захвати и её. Омега очаровательно улыбнулся, а у Тэхёна сердце перехватило, до чего же тот красивый. Обласканный солнцем, поцелованный небом. Залюбовался, в который раз за их недолгое знакомство, идеально очерченными пухлыми губами, агатовыми глазами, нежной кожей, волосами с лазоревыми прядями. Будто замер весь мир, окутанный туманной молочной дымкой, и только омега этот улыбкой манит, пальчиками изящными струны в душе трогает, перебирает, извлекая на свет чувства, каких Тэхён и не знал никогда. Как утреннее солнце, поднимаясь из-за края далёких сопок, пробуждает жизнь, так и Чонгук пробудил неведанное, сладкое, зревшее в глубине для единственного его. — Вижу, не самый разговорчивый гость мне попался, — вернул Тэхёна в реальность зимородок, положив рыбу на каменный стол. — Зато ты, щебетун, за двоих справляешься, — разулыбался альфа. И было это так непривычно, улыбаться широко, от души. Приятно. — Ну, я же всё таки птица, даже петь умею! — заливисто рассмеялся Чонгук. Вмиг посерьёзнел и притих. — А ты? Тигромедведь? Медветигр? — спросил полушёпотом. — Я Тэхён, — усмехнулся альфа. Сжалившись над любопытством птахи, продолжил. —Урпан. Мой отец был белым медведем, а мать — тигрицей, белой тигрицей с голубыми глазами. Вот я...такой. Пушистый хвост при этих словах вскинулся снизу вверх; опускаясь обратно, слегка завис и плавно вытянулся, демонстрируя всю свою впечатляющую длину. Чонгук округлил и без того большущие глаза и застенчиво поинтересовался: — А ты дашь мне потрогать твои уши? — Ты совсем не боишься меня? — удивлённо спросил альфа. — Незнакомец, хищник, на несколько нулги только тайга, а ты хочешь потрогать мои уши? — Очень хочу. Они такие...манящие, — смущаясь пуще прежнего, прошелестел Чонгук. И совсем на грани слышимости, пряча заалевшие щёки, шепнул, — я думаю, ты хороший. — Не берусь утверждать, насколько я хорош, но я не причиню тебе зла, мороно, — Тэхён шагнул ближе, почти вплотную, нежно тронул пальцами подбородок Чонгука, заставляя того поднять голову. — Трогай, сколько хочешь. Никому прежде не позволял, а тебе вот позволю. Даже сам попрошу. Тэхён склонил голову, давая Чонгуку доступ к пушистым ушам. Почувствовал едва ощутимые касания тонких пальцев, пробежавших по контуру, невесомо лаская полукружья, а после аккуратно сжавших белые уши. Чонгук, издав полузадушенный восторженный всхлип, запустил обе руки в снег волос. — Я слышу чилим под твоим маком, белый мак под белым снегом, — с упоением прощебетал омега. Он трогал уши со всех сторон, пропускал пряди между пальцами, касался кожи головы, опять возвращался к ушам, гладя мех. Басовитое "уррр!" вырвалось из нутра альфы, застыв между ними на расстоянии вдоха и заставив в смущении сделать шаг назад. Чонгук обхватил ладошками свои пунцовые щёки и пискнул: — Хворост там! Тэхён тяжело выдохнул и широко зашагал в сторону леса. За спиной раздалось тихое "спасибо". Маленькая красивая птичка, одинокая, такая доверчивая с ним, лазурно-бирюзовая драгоценность — разве мог Тэхён поступить с омегой так, как того хотел шаман? И разве не были ложью все его слова? ***** Вернувшись к Чонгуку, Тэхён поставил конги с ягодами и скинул вязанку возле кострища, где уже хлопотал омега — приготовил длинные палочки и лыко для силавуна и собирался чистить рыбу. — Забираю свои слова о слабом омеге обратно, — улыбнулся Тэхён. — Как ты тащил это всё? — Не обязательно быть урпаном, чтобы принести хвороста на несколько дней, — рассмеялся трелью Чонгук. — Я же не за один переход. И раз уж ты соизволил мне помогать, большой и сильный альфа, разведи огонь, будь любезен. — С одним хворостом еды не сготовить, — хмыкнул Тэхён. — Дрова у тебя есть? — Имеются. Иначе, как ты думаешь, я тут выживаю? — намеренно подчеркнув последнее слово, усмехнулся Чонгук. — Вон там, чуть поодаль , видишь, жимолость растёт? Глянув, куда указал зимородок, Тэхён действительно увидел плетистые кусты, растущие почти идеальным куполом. — Я сам придумал, — довольный удивлением альфы, сказал Чонгук. — Поставил опоры, пересадил жимолость. Теперь пища для огня укрыта от воды с неба. — А от другой воды спасает? — не смог удержаться альфа. — Наверное, берегут меня матушка Ейка и батюшка Ядун. Ни разу не затопило мой берег, даже весной воды словно обходят это место, — омега повёл плечом, будто отгоняя не самые приятные воспоминания о половодье. — Бывало временами боязно, но я справился. Тэхён шагнул было к поленнице, как Чонгук попросил: — И трут захвати, как дров возьмёшь. В норе, по левую руку, десяток шагов — расселина небольшая в стене, там трутовик да иглы сухие. Держу их там на всякий случай. — Ты пустишь меня в своё гнездо? — Тэхён удивлённо вскинул брови, кончик хвоста дёрнулся. — Это... — Что "это"? — Чонгук серьёзно посмотрел на альфу. — Гнездо — когда альфа и птенцы, а у меня нора. Зимородки живут в норах! Я живу один! Голос зазвенел на пару октав выше, словно Тэхён, сам того не ведая, тронул больное. — Красть у меня нечего, богатств тайных не имею, — внимательно посмотрев на альфу, облизал вмиг пересохшие губы и негромко сказал, — а захотел бы что иное взять, так и спрашивать бы меня не стал. Замер выжидающе. Тэхён, тяжело сглотнув, взгляд не отвёл, только глаза голубые будто темнее стали. — Я не причиню тебе зла, мороно, я обещал и слово своё держу, — урпан бы глотку перегрыз тому, кто посмел бы зимородка обидеть. — И я верю тебе, — кивнул Чонгук. Немного волнуясь, Тэхён зашёл в жилище, отмерил полагаемые шаги, забрал жменьку сухих игл из расселины и, не удержавшись, быстро, но внимательно осмотрелся. Вполне широкий ход пропускал достаточно света, чтобы увидеть — постарался зимородок на славу. По правую руку — вместительный чоонал , полный припасов и нужной утвари. Чуть дальше — два берестяных короба, видимо, для одежды, повыше — небольшое углубление в стене со стоящим в нём масляным светильником, а напротив — уютная ниша-спаленка. Тэхён почувствовал щемящую нежность и трепет: от того, что Чонгук доверился, пустил в дом, от витающего вокруг аромата морошки, от порывистого осознания того, что река, наконец, привела его туда, куда так долго звала. Отныне место его рядом с этим омегой, иначе никак. Значит, и альфа открыться должен, так же довериться. Подхватив рыбину за жабры одной рукой, другой держа нож, Чонгук подошёл к кромке воды, присел на корточки и принялся за дело. Омега ловко орудовал ножом, счищая чешую и вынимая внутренности, вертел тушку то на один бок, то на другой, промывал в воде и придирчиво осматривал на предмет упущений. При этом умудрялся украдкой поглядывать на Тэхёна, думая, что тот не замечает, и не видя таких же взглядов, что бросал на него Тэхён, пока занимался костром. Научила жизнь Чонгука осмотрительности и осторожности, хотя по натуре был он открыт душой, искренний и яркий. Не всё альфа сказал, ох, не всё! Чонгук дураком никогда не был, а теперь и подавно. В стойбища когда выбирался, два раза подряд в одно и то же не ходил. Капор на голову натягивал, косу прятал, да ленты надёжно завязывал, чтобы никто ненароком волос его не увидал. А тут вдруг... Приветил альфу, то ли тигр, то ли медведь, кто его знает. Однако вот сердце из груди рвалось к нему, как только глянул омутами своими невозможно голубыми. Мёван , ах, мёван! Шепчешь, безрассудное, что хищник этот птице зла не сделает, довериться хочешь и отдаться без остатка. И омега внутри довольно попискивает, предвкушая, какое прекрасное гнездо у них будет. Ах, Чонгук, о чём думаешь ты?! Вздохнув, Чонгук поднялся и подошёл к занявшемуся костру. Насадил рыбу на палочки, перевязал лыком, полюбовался своей работой — остался доволен. Почему-то именно в этот миг ледяные стены внутри Тэхёна окончательно рухнули, с треском и скрежетом, как ломается лед на реке весной. Любовь, всесокрушающая сила, вырвалась из оков наконец и хлынула бурным потоком, разливаясь в океан без берегов. Омега едва собрался заговорить, прерывая затянувшееся молчание, но был остановлен Тэхёном. — Чонгук, выслушай меня, пожалуйста. Только помни, что я обещал — я не причиню тебе зла, мороно. А ты обещаешь, что выслушаешь меня? Тот молча кивнул. — Я не мастер вести беседы. Потому скажу сразу — пришлось мне идти к шаману. Шаману с багровыми глазами. Ты его знаешь, не так ли? Чонгук вздрогнул, подобрался, будто собираясь вспорхнуть лазоревой стрелой прочь от Тэхёна. Но урпан протянул раскрытые ладони в умоляющем жесте и Чонгук кивнул ещё раз. Напряжение звенело в воздухе, пока Тэхён рассказывал о том, что предшествовало их неслучайной, как оказалось, встрече. Чонгук слушал внимательно, ни разу не шелохнувшись, едва ли дыша и моргая. А после плечи его поникли, он разом словно сдулся, стал совсем крошечным. — Я знал, что он всё равно меня найдёт. Я так боялся, Тэхён, если бы ты только мог представить, — прошелестел Чонгук. — Я действительно слабый и глупый, спрятался тут, на что только надеялся? Чонгук поднял взгляд на Тэхёна, в глазах плескались боль и отчаяние. — Хочешь мою косу, альфа? — уголки губ приподнялись в горькой улыбке. — Не даст он мне жизни, проклятый. — Чонгук, послушай... — Нет, это ты послушай, — неожиданно строго перебил зимородок. — Мои родители жили в южных землях. Папа очень любил маму, а мама очень любила морошку — вбила себе в голову, хотя никогда той ягоды не видела и не пробовала. Так папа рассказывал, и они всегда смеялись, когда вспоминали эту историю. Поэтому отправились они за этой самой морошкой. А когда в тайгу попали, так им край здешний по душе пришёлся, что остались жить. Чонгук, сглотнув, подавил вздох, но не воспоминания. Те будто обступили его со всех сторон. Бережно хранимые в глубине души, сейчас они грозили разорвать его на части. — Я родился, когда мама с папой уже и не чаяли. Мама любила косы мне заплетать, песни пела, а папа смеялся: вон какой у нас омега красивый растёт, отбою от альф нету! И жили мы так до шестнадцатой зимы моей, пока не пришёл на праздник в стойбище шаман тот. Захотел меня с собой забрать, да я отказал. А он в отместку, пока я на реке был, всё племя изничтожил. И родителей моих... Чонгук нервно сглотнул, поднял на Тэхёна переполненные слезами глаза и первая капля покатилась по щеке. Зрачки Тэхёна расширились, хвост дёргано молотил по бёдрам, а альфа завороженно следил, как одинокая слезинка, прочертив влажную дорожку по нежной коже, сорвалась вниз с дрожащего подбородка. И тут плотину прорвало. Чонгук зарыдал в голос, размазывая слёзы по щекам, завыл волком, но как-то тонко, по-птичьи, зависнув на одной ноте. Морошка загорчила до невыносимости, забивая гортань Тэхёна тленным так, что он сам едва мог дышать. Рванул к Чонгуку, на инстинктах выпуская феромоны, окружая их обоих свежестью мака и сладковатостью чилима. Обхватив омегу за талию одной рукой, пальцы другой запустил под основание нетугой косы у самых корней, слегка дёрнув за волосы. Чонгук продолжал голосить, глаза его стали чёрно-стеклянны, ниточка слюны потекла по подбородку. — Чонгук! Чонгук! Посмотри на меня! — зарычал Тэхён, но тот не реагировал, уже начав задыхаться, но продолжая страшный полувой-полувсхлип, вложив в него всё своё невысказанное. Тэхён вдохнул глубже, потянул за косу сильнее, запрокидывая голову Чонгука назад, и выдохнул в его раскрытый рот. Омега, поперхнувшись, с размаху тыкнулся лбом в грудь альфы и наконец сбился со своего дикого вопля, всхлипывая и кашляя одновременно. Наглаживая спину подвывающего всё тише омеги, Тэхён слабо покачивал их обоих из стороны в сторону, словно баюкая в колыбели. Чонгук, повернув голову, приник щекой между ключиц альфы, чтобы начать нормально дышать; виском ощутил вибрацию — Тэхён мурлыкал. Нежно и ласково, негромкое "уррр" окутывало Чонгука мягким коконом спокойствия. Морошка перестала удушающе горчить. Зимородок поднял заплаканное покрасневшее лицо и хрипло прошептал: — Рыба..не приготовлена. — Подождёт, — Тэхён выпустил Чонгука из объятий, осторожно взял его руки в свои, повернул ладошками вверх и бережно поцеловал каждую. — Мороно, едва увидев тебя, я отдал тебе своё сердце. Я люблю тебя, Чонгук, с того первого мгновения, и буду любить до последнего вдоха. Заботиться, оберегать и защищать от чего бы то ни было. Даже если ты не хочешь принять меня, я обещаю... Договорить не получилось — на губы легли пальцы омеги, он поднялся на носочки, глядя припухшими глазами близко-близко, так, что кончики их носов почти соприкасались. — Хочу. Хочу и сердце твоё, и любви твоей, и тебя всего хочу. Я чувствую то же самое, — выдохнул. Оробев от собственной смелости, потупил взгляд и шагнул назад. — И есть тоже хочу. Пока жарился силавун, они сидели у костра плечом к плечу, молча глядя на заходящее солнце. Рыба сготовилась быстро. Разделив её на кусочки и уложив на листья чилима, Тэхён с лёгким поклоном подал Чонгуку его часть. — Ну вот, опять это, — смущённо буркнул омега, беря еду. — Это? — нахмурил брови урпан. — Когда самец зимородка ухаживает за самкой, он приносит ей рыбу. Если она принимает дар, значит, согласна, — румянец залил щёки Чонгука. — Маленькая чипича принимает мои ухаживания? — нежно улыбнулся Тэхён. — Маленькая чипича будет кушать, пока рыбка не остыла, — схватился за палочки и принялся набивать рот, успевая при этом глотать. Настоящий зимородок! Сумерки спустились быстро, неся с собой зябкость подступающей осени. Сытый Чонгук поёжился, придвигаясь ближе к тёплому боку альфы. Тот развернулся, раскрывая объятия, и с изумлением уставился на Чонгука. Там, где открытый ворот суна позволял видеть светлую кожу, распускались оранжевые разводы. Лозой поползли выше, обвили шею и зацвели, сплетая линии, рыжими узорами. Свет догорающего костра отражался в агатовых глазах Чонгука, бросал мягкие блики на нежное лицо и шею в диковинных завитушках, когда он, смущаясь, начал говорить. — Моя омега признала твоего альфу своей парой. Так бывает у нас, зимородков. Но только, — прервался на мгновение, вздохнув, — только от настоящей любви. Зрачки альфы затопили радужку, оставив лишь тонкий голубой ободок, мягкие белые уши насторожились, хвост скрутился кольцом. В глубине глотки глухо загудело, вырвалось на волю утробным рычанием первобытное альфье — этот омега занят. — Моя маленькая чипича, пойдём в гнездо. В наше гнездо, — Тэхён протянул руки к Чонгуку, тот доверчиво потянулся в ответ. Подхватив свою драгоценную ношу, урпан легко двинулся ко входу в обиталище зимородка. Чонгук обхватив мощную шею своего альфы, уткнулся в запаховую железу и довольно пискнул. Свой альфа и гнездо — что ещё нужно для счастья?