Sensations Internes

      Пулемётчик и Солдат Синих были побеждены, но Шпион Красных, держащий в руке дипломат, направляется вовсе не к выходу.       Он подходит к кладовке, открывает дверь — в пыльную комнату наконец попадает свет. Шпион ухмыляется, сверху-вниз осматривая вражеского разведчика. Он поморщился: сначала в ответ на ударивший в глаза свет, потом в знак агрессии к вошедшему. Ноги у лодыжек и запястья связаны, а рот замотан каким-то импровизированным кляпом. Шпион улыбается шире, закрывая за собой дверь и вставая перед Скаутом.       — Твои сокомандники мертвы, mon fils. Добраться до нас они не успеют. Знаешь, что это значит? — он ставит дипломат у стены и садится на колено возле Скаута, кладя руку ему на лицо и начиная поглаживать большим пальцем щёку. Для Скаута очевидно: тут что-то не так. Он что-то задумал. Шпион любит повыёбываться, но он имел возможность прикончить его уже много раз. Так что умереть не страшно: страшно то, что ещё он может сделать.       — У нас с тобой есть много времени, чтобы побыть наедине. Только ты и я, — устраивается поудобнее. Скаут хотел было отвернуться, но мягкая хватка Шпиона на его челюсти ужесточается, сжимая и насильно поворачивая к себе. Он просто не может упустить шанс поиздеваться над ним снова.       — Можешь себе представить, они откуда-то достали снимки меня и твоей дорогой матери! — широко раскрывает глаза, наигранно изображая удивление, — но ничего. Теперь они на месте. — Шпион на момент кидает взгляд на стоящий в углу дипломат. Скаут всегда воспринимал комментарии о ней близко к сердцу: тем более, что слова Спая о ней даже не были шуткой или пустым оскорблением. Он пытается пнуть Шпиона связанными ногами, но свободной рукой тот перехватывает его колени и вжимает в пол.       — Совсем не настроен на беседу? — садится над его ногами, нависая сверху. — Понимаю. Тогда я начну.       Шпион поворачивает Скаута на живот, и он успел начать радоваться: смерть от удара в спину была бы куда приятнее, чем ещё хотя бы секунда с этим… с этим— Надежда обрывается, когда Скаут чувствует, как с него расстёгивают ремень и начинают стягивать бриджи. Он дёргается, безуспешно пытаясь отбиться и мыча в тряпку. Бриджи спущены вместе с бельём, Шпион проводит тонкими пальцами от поясницы до ляжек. Живот Скаута болезненно скрутило от стыда и страха, он чувствует голой кожей холод комнаты и покрывается мурашками.       Шпион останавливается на ягодицах и раздвигает их, а Скаут под ним хнычет, зажмуриваясь и стискивая зубы. Отвращение заставляет сжать ноги и опустить голову к полу. Ему хотелось просто провалиться под землю. Ситуация словно не могла стать хуже: Шпион, ёбаный Шпион своей собственной персоной, собирается его изнасиловать.       К проходу приближаются два пальца, у Скаута к горлу подступает ком, и Спай вводит их поступательными движениями: церемониться не планирует, разве что подольше поиздеваться. Скаут громко всхлипывает, он задыхается и дрожит, и Шпион, начинающий растяжку, наклоняется к его лицу. Не открывая глаз, Скаут бьётся лбом в пол. И ещё раз. Возможно, надеется отключиться от тупого удара — лишь бы не быть в сознании в этот момент. Эта боль вот-вот бы его отвлекла, но Спаю эта идея не нравится, он неаккуратно хватает его за волосы, тянет назад и не позволяет шелохнуться.       Пальцы раздвигают узкие стенки, ловко задевая простату, и вдруг выходят чтобы погрузиться глубже и шире.       — Ты иногда так на нее похож. — он усмехается прямо в ухо, даже не думая останавливаться. Всхлипы его раззадоривают, он погружает третий палец. Вторая рука опускается на горло и сдавливает. Скаут всё-таки оборачивается к нему, смотря слезливыми глазами и жалко шмыгая: пытается придать себе более устрашающий вид, посмотреть злобно — может, Шпион поймёт, что с ним шутки плохи, он это точно припомнит ему во время боя! Если найдёт в себе моральные силы хотя бы просто находиться с ним рядом после этого. В любом случае, вид его красного от слёз лица устрашения не вызывает — разве что смешит.       — Неужели настолько не нравится? — он вынимает пальцы, снимает с руки перчатку и кидает куда-то к дипломату. Скаут шмыгает и снова отворачивается. — Мы ведь ещё даже не начали. — только что сжимавшая горло рука возвращается на голову, но теперь нежно поглаживает. — Ну, ну, чего ты, неужели было больно? — Ебучее издевательство. Скауту хотелось выть от унижения. Шпион вдруг отстраняется, натягивая его бриджи с боксерами обратно. И вдруг улыбается подозрительно по-доброму, переворачивая Скаута обратно на спину.       — Хорошо… — но это, блядь, было точно не к добру. — Мы можем заняться кое-чем куда интереснее. — он устраивается на бёдрах разведчика, что заставило его снова запаниковать. Надежда на быструю смерть угасла окончательно. Шпион поднимает низ его футболки, открывая живот и утыкаясь в него бугром в штанах. Скаут панически дёргается, пытается его скинуть, но от того прижимается лишь сильнее. Шпион вновь усмехается и достает из кармана нож-бабочку. Скаут пытается отползти назад — абсолютно безуспешно, и вид его напуганных, мокрых глаз говорит Спаю не останавливаться.       Свободную руку он кладёт на живот, проводя большим пальцем и болезненно надавливая. Останавливается над пупком и плотно подставляет к коже нож: Скаут шумно вздыхает и начинает мотать головой, в ужасе смотря то вниз, то на Шпиона. Лезвие медленно, но легко и глубоко проникает внутрь — Скаут глухо стонет в кляп, стискивая его зубами. Больно. Из глаз с новой силой поступают слёзы, он жмурится и выгибается в спине. Очень, сука, больно. Холодное лезвие разрезает кожу, покрывается кровью и входит ещё глубже. Они встречаются взглядами, когда Скаут пытается сопротивляясь боли открыть глаза, а Шпион оценивает его реакцию. Казалось, частота сердцебиения сейчас взорвёт ему барабанные перепонки. В глазах темно, комната кружится, взор смазывается в бесцветные пятна, накатывает жар и усиливается одышка. Вид собственного тела, подвергающееся такому спонтанному вскрытию, вызывал тошноту — в то, что лезвие сейчас разрывало его плоть просто не верилось. Вспышки боли отдаются белыми бликами перед глазами, а приглушённые звуки рези кожи, перемешанные с хлипающей кровью он старается игнорировать. Нож успешно преодолевает кожу и мышцы, для удобства Шпион его поднимает, чтобы не задеть важные органы слишком сильно. Он ведёт ниже, расширяя рану.       Скаут дрожит и тихо вскрикивает, сжимает руки в кулаки и ударяет связанными ногами о пол. Шпион, на самом деле, едва ли слышит эти вопли: он тяжело дышит и трясётся, то ли от конвульсий тела под ним, то ли от предвкушения. Волнуется.       Нож резко вынут, Спай кладёт его рядом. Кровь, словно опрокинутая банка краски, заливает пол, живот Скаута и попадает на ноги Шпиона. Испачканный дорогущий костюм его не волнует, он облизывается, едва себя контролируя — наклоняется, хватается дрожащей рукой за шею, щупает пульс и целует в губы. Кляп сжат между зубами настолько плотно, что даже не мешает. А Скаут едва ли это чувствует, сосредоточенный на собственных боли и ужасе. Для него время застыло, казалось, мир теперь состоит лишь из его невыносимой боли. Он приоткрывает уставшие глаза, непонимающе смотря на Шпиона. Они красные, заплаканные и опухшие, и видеть он ничего не хочет: так что он снова бессильно их закрывает и пытается глубоко дышать, с его горла слышны болезненные хрипы.       Казалось, смерть была близко. И когда Шпион заворочался на его бёдрах, выбирая зачем-то удобную позицию, Скаут был уверен, что это конец. С него хватит. Спай сейчас поднимет нож и закончит его страдания — успокаивающие мысли, прервавшиеся звуком расстёгивающейся пряжки ремня. Скаута словно окатывает ледяной водой, он широко раскрывает глаза, не понимая, чего ожидать дальше. Нет. Не может быть. Просто, блядь, не может быть.       Боль отходит на второй план, взгляд бегает по всей комнате и падает то на опьянённую физиономию Шпиона, то на его эрегированный член. Он ещё никогда не видел Спая таким. Всегда его не любил, ненавидел, возможно иррационально (до этого момента) боялся: а сейчас он кажется абсолютно невменяемым. Не хладнокровным, расчётливым и готовым на колкость профессионалом — а натуральным зверьём, кое как спускающим штаны дрожащими движениями тонких пальцев. Он выглядит жалко, и отсутствие возможности противопоставить что-то этому приводила в ужас.       С поехавшей улыбкой Шпион глядит Скауту точно в глаза, одной рукой хватая за грудь и притягивая к себе, другой — направляя член в рану. Нависает сверху, почти не оставляя расстояния между их лицами, они чувствуют сбившееся дыхание друг друга, но оно совсем не волнует, сейчас в приоритете другие ощущения. Сквозь кляп Скаут что-то мычит, подаётся назад, но притянут грубой хваткой обратно. Слёзы накатывают с новой силой, он кричит и пытается вжаться в пол, задыхается и—       Спай закрывает глаза и шумно выдыхает, когда рана заглатывает головку. Он вводит член быстро и легко, он весь в крови, крови много, она на коже, на костюме, на полу, а внутри ему жарко и мягко. Чувство наполненности там, где её быть не должно сводит Скаута с ума, оно вызывает у него еще худший жар и заставляет забыть, как дышать. Шпион резко толкается, укрепляя хватку на плечах. Скаут истошно кричит в кляп, пытается дышать, но член рвёт, разрывает его изнутри и утыкается между скользких кишок. Узость заставляет Шпиона содрогнуться и широко открыть рот, чтобы поймать дыхание.       — П-по твоему это лучше, чем то, что я собирался сделать изначально? — его дрожащий голос Скаут уже не слышит за собственными вскриками, теперь-то он наверняка уверен, что сейчас умрёт, точно умрёт — что он умрёт буквально в следующую секунду, но секунда не наступала, ничего не менялось. Ему адски жарко, хлюпающие звуки, кажется, отдаются звоном в самую подкорку мозга, ударяются синхронно с членом у его кишечника.       Шпион чувствует как кровь кипит, а мышцы дрожат в спазме от вида перед ним. Джереми от стресса и кровопотери выглядит так болезненно бледно: беспомощно дрожит и едва ли дышит. Красные глаза закатаны, по подбородку стекает слюна — и он пытается, пытается сконцентрироваться на сжимающих его предплечья руках Шпиона, но боль заполнила каждую клеточку его тела. Он почти ничего не чувствует, а Шпион проникает только глубже, расплёскивая больше крови с каждым толчком. Его движения грубые, нервные, они сбиваются ещё сильнее, когда он тянется чтобы развязать руки Скаута: тот всё равно не может ничего противопоставить. И Скаут бессильно, рефлекторно кладёт ладони ему на плечи, из последних сил пытаясь оттолкнуть — то не даёт и малейшего результата.       Свободный от кляпа рот уже и не может ничего сказать, разве что издавать сорванным горлом глухие хрипы; а ног он, кажется, вообще не ощущает. Шпион поднимает голову, смотрит Скауту в глаза, взор смазывается от его же толчков, идущих внутри как по маслу. Вновь кладёт руку ему на горло – он жив, сердце бьётся, но по запрокинутой голове, бледному лицу и смотрящим в никуда глазам понятно, что держится он из последних сил. Cпай мотает головой и ухмыляется, концентрируясь на движениях, он притягивается к ещё одному поцелую: сминает губы своего бессознательного сына, облизывает их и сам задыхается от удовольствия.       С хриплым стоном, напоминающим скорее рык, он кончает прямо в его тело — и помогая дрожащей рукой выходит, пачкая живот контрастирующей с яркой кровью спермой. Она осталась где-то совсем глубоко, была видна из-за раны и неаккуратным белёсым всплеском попала на живот. Шпиона чуть ли не пробивает судорогой, он проводит пальцами по своему ещё эрегированному члену, пачкая их кровью. Он просто сидит и смотрит, любуется видом Скаута, едва подающего признаки жизни. Мысли о том, как ему, его родному сыну, было невыносимо больно, заставляли вновь схватиться за член и сжать его. От Скаута вдруг слышится тихий всхлип, заставивший Шпиона пошатнуться. Он закашливается, поднимаясь на ноги и осматриваясь. Кое как натягивает окровавленные штаны — понадеялся, что никто его в таком виде не увидит — потом поднимает перчатку с дипломатом и поправляет рубашку.       Подходя к выходу, он останавливается и оборачивается на съежившегося Скаута. Но он, кажется, совсем не собирается умирать: ещё скулит и держится дрожащими руками за изувеченное туловище. Со вспоротым, выебанным, покрытым кровью со спермой и ошмётками жира животом — Шпион закатил глаза и потёр переносицу, — в сознании оставлять его не хотелось.       Может, это были попытки обелить себя какими-то проблесками моральных устоев. О том, как можно охарактеризовать подобный поступок с ребёнком любимой ему женщины — уточнение, с собственным сыном — нет желания задумываться и на секунду.

***

      За ворот окровавленной футболки, Шпион волочет едва живого Скаута по коридору, держа в другой руке Синий дипломат. Положив разведчика в сидячем положении у стены, он надменно смотрит сверху-вниз и слабо наступает ему на пах. Скаут зажмуривается.       — Удачи объяснить своему Медику что случилось. — он поднимает ногу, на подошве туфли осталось немного стёкшей крови. Из-за угла слышатся крики и топот Синих наёмников, отвлёкших внимание их обоих: очевидно, ему пора уходить. Спай вновь оборачивается к Скауту, садясь на колено и гладя его по голове.       — Увидимся, — он ухмыляется, поднимается и уходит в невидимость.       Джереми остался один. Оставалось либо ждать нескорой помощи, либо не менее долгой и мучительной смерти от кровопотери.