Блэквуды

When I thought that I fought this war alone Когда я думал, что я воевал на этой войне один, You were there by my side on the frontline Ты была там, рядом со мной на передовой. When I thought that I fought without a cause Когда я думал, что я сражался без причины You gave me a reason to try Ты дала мне причины не сдаваться. Poets of the Fall — War — Давай, еще немного, еще чуть-чуть, постарайся, у тебя почти получилось. Ну же, совсем немного. Вытерев пот со лба и носа, я подставил руки помощнице, и, ополоснув их, вновь повернулся к девушке, лежащей среди покрывал на полу душной, жаркой бани. Ее всхлипывающий, тихий голос слабел с каждой минутой. Времени оставалось мало, так мало, ребенок мог вот-вот задохнуться. — Не могу… не могу… Мужчина рядом с ней, болезненно бледневший при виде страданий супруги, затараторил, даже сейчас по привычке торгуясь: — Данечка, умоляю, постарайся, я что хочешь сделаю, шубу соболиную куплю, второй этаж в доме отстрою, драгоценности все в столице скуплю, только тужься, тужься, родная, капельку потерпеть осталось. Поморщившись от него, как от зубной боли, роженица недовольно покачала головой. Кажется, останься у нее силы, она влепила бы супругу оплеуху. — Иди ты со своей шубой! Ой… Стиснув и без того жутковато багровевшую ладонь мужчины, девушка последний раз взвыла и вытолкнула из себя дитя. — Простыню, живо! — Сейчас-сейчас. Дрожащими руками я подхватил ребенка, ожидая, пока помощница отставит кувшин и принесет ткань. Получив долгожданный покой, роженица расслабилась, откинувшись на бубнящего благодарности мужа, вновь обещающего все ценности мира к ногам супруги. Отдав мне всё нужное, помощница выглянула из-за плеча, с интересом рассматривая вовремя расплакавшегося мальчишку в руках. — Ой, красный какой… — Рось, помоги роженице, не стой без дела. — Угу. Спустя еще полчаса возни, когда наконец-то все нужные процедуры остались позади, я вышел из бани, мокрый и слабый, будто действительно там парился. Ноги и разум гудели от усталости, коридор до основной части дома будто удлинился втрое. Забравшись по короткой лестнице к кухне, я с неимоверным трудом перешагнул высокий порог и рухнул за стол, откинувшись на высокую резную спинку, как тряпичная кукла. — Ну как всё прошло? — Ты и так знаешь. — Угу, но как ощущения? — Я сам чуть не… не важно. — Готов повторять это примерно каждые полгода? — Полгода? — Да-а. — Бо-оги… Долив из большого пузатого чайника кипяток в пустую чашку, Геката добавила заварки и пододвинула сосуд поближе ко мне, явно рассчитывая, что я разделю ее спокойное чаепитие. Она обещала, что останется на подхвате, что проследит за нынешним «экзаменом» и в случае чего вмешается в процесс. Я наивно надеялся, что ведьма таким образом будет с нами в бане, но она даже не показалась до конца родов. С одной стороны, я понимал, что она всё равно наблюдает, и ей не обязательно сидеть над душой, но с другой, когда начались первые трудности, я вообще забыл о том, что может появиться помощь извне. Опирался только на себя. — По-моему, ты вполне готов разбираться со всем сам. — Нет, не-а. — Правда? — Угу. — Не хочешь один оставаться? — Не хочу. — Но ты уже большой мальчик. — Тебе кажется. Выпив горячий напиток залпом, я оперся локтями на столешницу и хорошенько растер лицо, пытаясь собраться с мыслями. Гета протянула ко мне руки, будто позволяя последний раз одолжить ее силы и найти опору, перед тем как она окончательно исчезнет. — Что, снова тебя перевоспитывать надо? — Не-ет. Просто… не уезжай, я ж… только жить начал. — Поэтому мне и придется тебя оставить. Не стану мешать тебе жить. — Ты и не мешала. — А буду. — Нет. — Буду, как же, мне виднее. Поймав теплые ладони, я сложил голову на её руки, украдкой коснувшись губами бледной кожи, пропахшей лавром и мятой. — Нет-нет-нет. — Без присмотра ты не останешься, не думай, что я тебя совсем на произвол судьбы брошу. Мавки остаются с тобой, и Роська, вон, всегда готова помочь. — Но это ж не ты. — А мне и не нужно за тобой всю жизнь по пятам ходить да подсказывать. Взрослый уже, самому справляться надо. — Не-а. — Ой, упрямый, как и все Блэквуды. Тяжело вздохнув, Гета поднялась и пересела ближе, обняв меня за плечи и запустив пальцы в кудри. Она могла часами так сидеть, перебирая локоны и думая о чем-то своем. В такие моменты мне всегда казалось, что она вспоминает кого-то, кого уже нет рядом. — Угу, наследство такое. — Ты ж от меня избавиться хотел. — Не-ет. — Смерти желал. — Это было давно, и неправда. — Сбегал из дома. — Нет-нет, врешь ты всё, я сам приехал. — Сам? — Отдохнуть, помочь по дому своей старенькой любимой бабуле. — Стервец. — Есть немного. Чуть-чуть. Самую малость. Прикрыв глаза, я ощутил, как Гета начала медленно гладить меня по спине, успокаивая, как расшалившееся или расстроенное дитя. Она всегда так делала, сколько я себя теперешнего помнил, каждый раз, когда я срывался, кричал и злился на нее, вверяя все обиды, она находила способ скрутить в бараний рог и, обездвижив, приласкать. В первые разы, помнится, я долго мог ругаться и буянить, говорил ей всякое, снова и снова, и снова, пока в какой-то момент не выдыхался. И тогда на всю злость, выплеснувшийся гнев и яд она отвечала лаской и благодатным спокойствием, а не наказанием и тумаками, к которым я привык из-за отца. Это было похоже на вскрытие гнойника, мне нужно было выдавить из себя всё, что накопилось, чтобы рану можно было промыть и обработать должным образом. Не сказать, конечно, что только это помогло, нет, ни разу, первые месяцы у ведьмы я почти не помнил, так много в голове работало неправильно. Но шаг за шагом распутывая клубок моих мыслей и чувств, она нашла где-то внутри среди грязи и пепла прошлого того самого Мома, который, как мне казалось, погиб уже давно. Пробуждение от этого долгого кошмара оказалось очень непростым и чертовски болезненным. — Не уезжай. — Не могу не уехать, ты же знаешь. — Знаю. Их домик, доставшийся от какого-то заезжего южанина, уже давно был готов к новой поездке, Василий обновил в нем всё, что требовалось, заново покрасил, начертил какие-то руны поверх старых, проверил крышу и докупил все нужные мелочи. В предвкушении поездки даже посуду выстругал с запасом, да так много, что клятвенно обещал отдать часть ее матриархам в Заре, лишь бы Гета позволила всё взять с собой. Путь на юг обещал быть самым большим приключением в его жизни и самым долгожданным. Я знал, что мог упереться рогом и упросить ведьму остаться, знал, что «экзамены» необязательны и Гета задерживается в деревне только из-за моих страхов, знал и чувствовал вину, такую привычную щемящую, в который раз будто отрывая кусок себя. Не стал держать их дольше нужного, даже помог по мелочи со сборами. Ведьма никогда не говорила, зачем отправляется к кочевникам, но во всем её естестве читалось желание выбраться за пределы Дола. Она повторяла, что мне нужно учиться жить самому, принять на себя ответственность за жителей, но я за этим слышал лишь одно: людям пора научиться жить без Геты. Кутаясь в стеганку под ветрами промозглой осени, я наблюдал, как Василий заносит в домик последние сумки. Простой, но крепкий конь, будто для пахоты, нетерпеливо бил копытом, ожидая начала пути, ему не терпелось потянуть свою ношу в лес. Мавки, все три, собрались рядом у края забора, украдкой утирая платками непрошенные слезы. С Васькой они всегда тепло общались, заискивали перед ним, но как я слышал, былой симпатии возродить так и не успели, а сейчас и подавно. — Ничего не забыли? Я сделал шаг с ведьминого двора, специально оставляя его до последней секунды принадлежащим Гекате. С тех пор, как я стал учиться у нее, такие мелочи вдруг стали безумно важными, будто именно в них содержалась та особенная, забытая всеми магия. — Скажешь тоже, чтобы сестра что-то смогла забыть. — Ну мало ли. — Не бойся, не вернемся, потом с караваном отправишь всё. — А себя можно? Забросив на узкое крылечко мешок с картошкой, Василий остановился рядом и отряхнул руки, с ехидной улыбкой глянув на меня: — Нельзя, все опасные артефакты подлежат обезвреживанию. — Так я уже. Неловко пожав плечами, я отвернулся к входу в дом, где на пороге, в темном проеме двери, появилась Гета, собравшая последние вещи в старый прямоугольный чемодан с металлическими углами. Молча протянув ношу брату и дождавшись, пока он ее заберет, ведьма подозвала к себе мавок и что-то серьезно начала им внушать, пока старшая из них, Агния, понятливо кивала головой, пытаясь сдержать слезы. — Приглядывайте за ним и следите за временем, если пропадет надолго, скажите кому-нибудь из местных, хоть рыбакам. Пускай матушка Йома дернет кого-нибудь в свои воды. — Хорошо. Громко шмыгнув и всего на миг состроив серьезное выражение лица, Агния не выдержала и поймала ведьму в объятия, дав заразительный пример сестрам. Все три вдруг завыли жалобно и протяжно, как только могли, заставив даже моё черствое сердце сжаться. — Ка-ак же мы без тебя! — Ге-еточка-а… — Ге-ета… — Ну-ну, девочки, мы же почти три века вместе, неужто не надоела? — Нет! Ни капельки! — А кто на меня мамке жаловался, что я охотников не даю совращать? — Не мы-ы… Точно не мы-ы… — Да как же. Тихо засмеявшись едва слышимо сквозь чужие всхлипы, Гета постаралась обнять и приласкать каждую из девчонок, нашептав им что-то, от чего и без того раскрасневшиеся от плача лица стали совсем пунцовыми, но это будто бы помогло. Засмущавшись, мавки явно задумались о чем-то другом, отвлеченные от своего огромного горя. Чмокнув каждую в лоб, ведьма поспешила выпутаться из тонких рук. — Будут у вас и радость, и хлопоты, и дел невпроворот, а уж сколько радости и забот. — Ты всё дразнишься да обещаешь, ведьма. — А вот ты проверь сегодня, как уеду. Коли не струсишь, получишь своё. Наигранно насупившись, Агния неуверенно повела худыми плечами, но сквозь уже подсыхающие слезы, улыбнулась игриво и весело. — Проверю. Мне оставалось лишь догадываться, какую тайную игру ведьма ведет с нечистью. Благо, причитания закончились, и Гета смогла беспрепятственно покинуть двор, лишь мгновение задержавшись на пороге и многозначительно посмотрев на меня. Конечно, от ее вездесущего взора не укрылся мой маленький ритуал. Торжественно сделав последний шаг за границы дома, она оказалась рядом со мной и заключила в объятия так крепко, что я едва мог дышать. — В первую очередь думай о себе, Мом. Я знаю, какая огромная, непосильная ноша лежит у тебя на сердце, но ты в ней никогда не был виновен. Не нужно мучиться понапрасну. — Ты слишком хорошего обо мне мнения, бабуль. Приголубила чудище. — Еще скажи, что я чего-то могу не знать. Ну? — Всё ты знаешь. — Вот и послушай хоть раз, у тебя вся жизнь впереди. Всё еще десятки раз поменяется, вот увидишь. Ничто не остается на месте, даже я. — А долги перед близкими? — Отдашь, куда денешься. И мы еще увидимся. — Обещаешь? — Обещаю. Отпустив меня и тоже чмокнув в макушку на прощание, Гета отошла, давая дорогу брату. Василий, не привыкший церемониться и аккуратничать, обхватил меня своими ручищами и, приподняв над землей, поставил обратно. Осоловело поправив сбившуюся куртку и шарф, я едва удержался на ногах. — Я буду скучать. — Правда, что ли? И по моим тумакам тоже? — Так то за дело было. — А ты мне как тогда говорил? — А неважно, как я говорил. Сейчас понимаю, что за дело. — Ну-ну, береги себя, ты всё еще Блэквуд, и, если что-то случится, мать всегда примет тебя домой. — Глупости говоришь, дед. Привычно увернувшись от вразумляющего щелбана, я хотел было отойти на безопасное расстояние от Василия, но тот успел меня снова поймать и, стиснув подмышкой, как буйного козленка, потрепал по голове. — Ты мне еще тут поговори. С трудом высвободившись из рук деда, раскрасневшись, как вареный рак, я кое-как поправил взлохмаченные волосы под тихие смешки мавок. Как бы сильно я не хотел оттянуть момент прощания, но вещи родных были собраны, и последние напутствия даны. Взобравшись на крыльцо дома, Гета и Васька замерли у перил, морально делая последнее усилие, чтобы уехать. В крупных ладонях деда вожжи показались совсем тонкими и несерьезными. Дернув их и направив коня к выезду из деревни, Василий окинул взглядом округу и, вдруг растеряв былой задор, с какой-то особенной тоской всмотрелся в знакомые дворы и мелкие улочки. Глаза ведьмы блестели, сияли как никогда ярко, будто она пыталась напоследок узнать будущее каждого из жителей, оставшихся под моим крылом. Колеса дома проворачивались неспешно на проселочных дорогах, я шел за повозкой, провожая семью до ворот. Кто-то из деревенских, завидев мою маленькую процессию и поняв всё без слов, увязался чуть поодаль, нашептывая привычные благодарности Гете. Для них она давно была святой, той самой, что заменила бы любого бога, и кого я сам заменить не мог бы. Готов поспорить, для многих этот день станет концом процветания всего поселения. С тугим скрипом отворились тяжелые деревянные ворота из сруба, где-то вдалеке заворочался знакомый мне монстр, я знал, он наблюдает по-своему и точно последует до самой границы леса, следя, чтобы ни одно животное и ни один человек не навредил старой ведьме. — Не забывай про родных, Мом, и не скучай, мы навестим вас, как будет возможность. — Я буду ждать. Остановившись у самого входа, я последний раз улыбнулся Гете и Василию, проводив взглядом маленький, словно пряничный, домик, выехавший на дорогу. Где-то глубоко в груди защемило сердце, мне предстояло учиться жить одному, без помощи старших, без их поддержки, совета или чего похуже, если я вдруг решу навредить себе собственной глупостью. — Нам всем будет ее не хватать. Мягкая горячая ладонь осторожно коснулась моей руки и скользнула на локоть. Повозка уже давно скрылась вдалеке, но я никак не мог заставить себя вернуться к дому, застыв у ворот, как страж, и будто отчаянно оттягивая момент, когда перешагну порог пустых комнат. Те, кто провожал ведьму со мной, уже разошлись, и только Роська, дочка старейшины, осталась присмотреть за мной. Привычным жестом перекинув русую косу за спину, она дождалась, пока я отведу взгляд от дороги. — Спасибо. Как там роженица? — Хорошо! За рекомендациями следит, поминает тебя добрым словом. — И то хлеб. Потянув меня за локоть, девушка мягко, но настойчиво повела меня от ворот в обратный путь к дому, как потерянного барана. — Зайдешь к ней вечерком? Она подарков передать хочет. — Не стоит. — Стоит! Я передам ей, что видела тебя. Даня будет ждать. Удостовериться, что и с тобой всё хорошо. Послушно покивав, я устало вздохнул. Оправдываться и доказывать, что со мной всё в порядке, просто не имело смысла, если Роська решила, что обязана помочь, то нанесет столько добра, сколько посчитает нужным. — Тогда мне нужно подготовить пару склянок, на всякий случай. — Определенно! И главное не хандрить, и руки не опускать. Говорят, к нам до зимы еще чужаки заедут, аж из Ломара. Надо быть во всеоружии. — Уже готовишься отбиваться от гостей? — Ну не то чтобы, но надо быть начеку. Все знают, у северян отвратительный и жутко воинственный характер. Я бы их вообще не пускала, но папу не переубедить, он не против помочь путешественникам. — Тебя послушать, так ты никого сюда не пускала бы. — От чужаков одни беды. — Я тоже чужак. — Ты… совсем другое. Остановившись напротив входа в ведьмин двор, я с укором посмотрел на девушку и ее вспыхнувшие румянцем щеки. Даже дурак заметил бы очевидный намек в ее словах и особенном отношении ко мне, но я привычно пропускал всё мимо ушей. Отпустив цепкую ручку, я поспешил откланяться, надеясь, что уже этой весной дочке старосты подберут в женихи кого-то достойного. — Благодарю за прогулку, кажется, я вновь готов погрузиться в работу. — Но ты всегда можешь прийти к нам и поговорить. — Я знаю, спасибо. Прежде чем она снова заговорила, я шагнул во двор, вдруг ощутив это место как никогда родным, по-настоящему частью себя и своей дальнейшей жизни. Странно, непривычно, я чувствовал, что мне рады, и различал потустороннюю связь ведьминого дома, леса с его загадками и едва понятными правилами. Почти в слепой задумчивости я медленно прошел к крыльцу и отворил дверь. Впервые, с первого дня пребывания здесь, я вдруг понял, что замка в ней нет и не было. Никакого ключа мне не оставляли, видимо, мне придется доверять тем, кто живет рядом и их страху получить наказание за вход без разрешения. И тут я услышал отдаленные голоса и звук шагов, вторившие моим мыслям. Поднявшись по короткой лестнице к внутренней двери, я вошел в дом, с удивлением увидев мавок, хозяйничавших на кухне. Оробев, словно ее застали за чем-то непристойным, старшая из них, Агния, опустила взгляд к полу. Средняя и младшая переглянулись между собой и, отложив дела, вдруг попятились к выходу на задний двор. — Ой, я баню затоплю. — А я нанесу воды! — Какая баня, какая вода, зачем? Даже не собираясь отвечать, мавки ушли так быстро, как могли, оставив только Агнию, как-то особенно скромно и мягко подошедшую совсем близко. За те минуты, пока я провожал Гету, девушка успела прихорошиться, бесстыдно ярко покрасив ягодами губы и отыскав вместо привычного, простого сарафана полноценное хлопковое платье в цвет глаз. До конца не веря в то, что происходит, я осторожно коснулся плеча мавки. — Агния, хотя бы ты объяснишь, что здесь происходит? Послушно покивав, она вдруг сделала шаг вперед и, потянувшись ко мне, повисла на шее, едва дотронувшись губами моих губ, приглашающе, заманивающе прильнув ко мне всем телом и почти слышимо умоляя о большем. Только коснувшись ее нежной кожи, вдохнув запах полевых цветов и спелых ягод, окутывающий мавку, я ощутил, что не могу отказаться от столь заманчивого предложения. Ласковый голос донесся до моих ушей: — Теперь ты понимаешь? — Агния… — Лишь капелька тепла. Капелька или море, пускай даже океан, с какой-то нарастающей жаждой я сжал ее в руках, впервые осознав, как сильно и давно желал именно этого жара в груди и именно этого бездумного удовольствия для своего тела.