Блэквуды

Моё тело, словно во сне, вдруг снова объяло теплом очага, невозможного среди метели и столь манящего, что я готов был поверить в это небольшое безумие, а точнее — отдаться ему без оглядки, даже если обманчивый уют всего лишь часть погибающего сознания. — Агни, посмотри, у него такой жар. — Ох, матушка… неси мокрое полотенце, живо! Холодные руки коснулись лба, и я впервые вздрогнул, ощутив себя и всю ту боль, что скрывалась в костях и давила, давила изнутри, выкручивала, словно я обязан был отринуть своё тело. Застонав, я впервые сделал глубокий вдох, инстинктивно пытаясь подать голос, но в легких к горлу поднялась удушающая волна мокроты. Закашлявшись, я отвернулся от расплывчатой фигуры рядом, опасаясь, что она вновь отнимет согревающее меня тепло. Окружающий мир казался слишком холодным, слишком колючим и недружелюбным, всё, чего я желал, это лишь спрятаться от него, зарыться в одеяло и не одно, вновь провалившись в милостивую темноту. — Тише-тише, не кутайся так сильно, тебе нельзя. — Уйди… — Мом, Мом, ты же слышишь меня, не крутись. Каждое касание к коже вызывало волну растревоженных мурашек по телу, словно отбирая по крупицам мой жар, неизбежно остужая тело. Натянув покрывало на плечи, я съежился, судорожно стиснув края и не давая себя раскутать. — Мом, прошу, отдай, тебе нельзя утепляться еще сильнее! — Прочь… — Прошу, прошу, пожалуйста, ты можешь погибнуть. Посмотри, как тебя колотит. Плачущий голос бередил разум, не давая заснуть полностью, нутро настойчиво подсказывало, что он важен, но пальцы, со всей силы стиснутые на ткани, не желали разжиматься, а голова отказывалась поворачиваться, чтобы определить, откуда идет звук. Я хотел было что-то сказать, но зубы больно стукнулись друг о друга, тело скрутило судорогой, меня и правда трясло, словно внутри всё стало напряженным, будто натянутая струна. Рядом вновь послышались быстрые шаги, и что-то отвратительно холодное шлепнулось на лоб. В протесте я зашипел словно змея не в силах разжать челюсть. Казалось, всё вокруг настроено против меня, против того, чтобы мне снова стало хорошо и спокойно. Кто-то наверху причитающе заплакал, чужие слезы больно царапнули застарелые раны. Перед глазами красной пеленой мелькнул другой лес, совсем вблизи к Ултару, и лица, то и дело попадающиеся на пути. Один, второй, третий, все в белой форме, словно специально обозначившие холст для широкого кровавого росчерка, пресекающего жизнь. Я пикировал на них словно из пустоты, появлялся в тени, за зарослями, древними стволами деревьев и у оврагов, где никто не нашел бы утерянное тело. Единое движение кисти, металл, звенящий под пальцами, блеск влаги и лезвия в свете луны, бег, непрекращающийся даже с наступлением утра. Я был частью этих угодий и щедро даровал своё внимание пришельцам, отринув ненужные размышления, отставив человеческую суть. Это всё, для чего я был создан. — Спасите… Тихий оклик заставил меня остановиться на краю леса. Сердце пропустило удар. На опушке хорошо видны две фигуры, я знаю, что нужно делать, но тело не откликается. Рука замерла. Я не могу отвести взгляд. Кажется, я вот-вот увижу нечто иное. — Заблудился, мальчишка? Голос скрипом сосен и хрустом костей обрушился на мою голову, сжал ее в тиски почти до треска и резко развернул к себе, почти свернув шею. В свете мутного туманного солнца, едва заметного среди плотной пелены туч, облик Глл-Хтаа-Инн сгустился из остатков ночных сумерек, черноты древних пещер, гнилых палых листьев и костей разложившихся животных. Не обглоданная кисть паучьими лапами держала меня на виду множества чьих-то глаз. — Почему ты не съел их? — Что? — Чужаков, что предали свои мелкие речи, чего ты ждешь, Самакон? — Они… они сильнее. — Да-а?! Глазные яблоки переглянулись, недовольно зашелестев грязными лепестками. Мне отчаянно захотелось, чтобы они больше никогда так не делали. — Н-нет, но ломарцы обошли меня хитростью. — В такой скабрезной голове нет места мысли, дай сюда, я выкину это. Паучьи ноги шустро переместились к виску, потянув от него тонкую нить паутины. Я скорее догадывался, подспудно чувствовал, чем действительно что-то понимал. Руки сами собой ринулись к раздвоенной кости предплечья, смело сжав пальцы в остатках плоти. — Нет! Оставь! — Тебе так будет проще, появится простор. — Нет, мне нужно… нужно помнить всё. — Это мусор. — Это важно! Я не должен допустить подобное вновь. — Грязь! Чтобы выразить всё своё негодование, Инн поднял с земли череп оленя и звонко щелкнул челюстями, басовито заклокотав, подобно растревоженным воронам. Не теряя времени зря, я резко рванул к себе кость, выдернув ее из тела и, ухватившись за паучьи лапки, поймал трепещущую на ветру нить. Остатки черных тонких пальцев осыпались вниз мириадами тенётников, мерзко щекоча кожу, но это было уже не важно. Волна разочарования, стыда и ненависти к себе захлестнула с головой, больно стиснув горло и затопив глаза потоком слез. Я вынырнул из сна так же внезапно, как погрузился в него, резко сев на кровати и судорожно пытаясь осознать, где нахожусь. Нужно было срочно вернуться на поляну, нужно было бежать, Гемере нужна помощь, но холодные ладони вновь легли на разгоряченное лицо. Встревоженный вид, пухлые губы и рыжие волосы напомнили мне о новом доме. — Тише-тише, милый, ты очнулся. Ох, матушка, как я боялась, что температура не спадет, ты был так плох. Даже волчик уже весь извелся, вот-вот по стенам бегать начнет, почуял что-то неладное. Тихо дрожа и стараясь не расплакаться, Агния убрала налипшие на лоб волосы, словно удостоверившись, что я цел и моя голова на месте. — Милая… Проморгавшись и потерев пульсирующий глаз, доставшийся когда-то от Глл-Хтаа-Инн, я судорожно отыскал рядом с кроватью повязку и вновь надел ее, скрывая от себя то, что видит рассерженная тварь в лесу. Не то чтобы он действительно был обижен моим поведением, но за неимением удовольствий самозабвенно разыгрывал оскорбленного мудрого учителя, в сердце едва не ликуя от того, что я не пошел по простому пути и еще не раз оступлюсь под гнетом прошлого на потеху чудовищу. — Мом. Плачущий голос Агнии был едва слышен. Уши заложило, голова ощущалась свинцовой, но я упрямо поймал тонкие кисти и заполошно расцеловал мягкие, нежные ладони. Снова она переживает из-за меня, снова достает из могилы. Воспользовавшись тем, что мавка села ближе, я обнял ее и прижал к себе, зарывшись носом в пропахшие уютом волосы, коснувшись губами изящной шеи, жадно зацеловывая ключицы. Пальцы невольно скользнули под подол платья, огладив бедро и утягивая Агнию рядом со мной на кровать. Я не мог насытиться красотой, открывшейся мне после всех мерзостей сна, хотелось пропасть хоть ненадолго в этом чуде, раз за разом завидуя себе и поражаясь тому, каким сокровищем обладаю. — Мом… Мом… ах… твоя нога… — Плевать. Ничто не имело значения, пока я не увижу россыпь веснушек на хрупких плечах. Повернувшись так, чтобы можно было освободить еще одну руку, я вдруг неожиданно ощутил, о чем говорила мавка. Надежно зафиксированная икра прострелила дикой болью, стоило только неудачно шевельнуть стопу. Уткнувшись в подушку, чтобы не пугать домочадцев, я закричал, чувствуя, как лишь одно неловкое движение разлило по телу цепную реакцию, напомнив о каждом синяке, ударе, холоде и температуре. — Мом… — Боги… почему я всё еще жив? — Ингольв притащил тебя из последних сил. — Ох… Лежа на боку, я подтянул к себе поближе Агнию, уткнувшись в ее живот и ощущая, как постепенно тепло разливается по ее телу, согревая руки. Смущенный голос послышался над головой. — Давай я схожу за снадобьями, с ними тебе станет легче. — Потом, всё потом, дай я… с ума сойти, какие у тебя потрясающие плечи. Подняв взгляд и аккуратно стянув ближайший рукав платья, я почти с благоговением рассмотрел открывшиеся мне крапинки на порозовевшей коже. Отчаянно краснея, мавка пробубнила что-то невразумительное и, сгорая от стыда, уткнулась в моё плечо. — Блудливый ведьмак. Лучше расскажи, как ты оказался у лесопилки и что там произошло? Кто на тебя напал? Поморщившись, вспоминая злополучный вечер, я вновь ощутил обжигающую боль от удара по затылку, злость и ненависть, обрушившиеся на меня. Среди ломарцев совершенно точно были и деревенские, и далеко не один и не два. Вот значит, какова благодарность за лечение и помощь. Дай время больше, и туда собрался бы не один десяток недовольных мной работяг. Где-то за стеной скрипнула половица, запахло едой и пряными травами. Мягкая ладонь осторожно коснулась волос в попытке утешить, но предательство сильно полоснуло по сердцу. — Ломарцы сговорились с жителями избавиться от меня. Могу поспорить, недовольство Роськи развязало им руки, без ее покровительства в деревне я слаб, и те, кто давно точил на меня зуб, наконец-то смогли отыграться. — Не может быть… — Я видел их, никакого сожаления или страха, и, если бы не Ингольв, уже бы погиб в снегах. В мои обязанности входит искать пропавших, но некому отыскать меня. Замерев, мавка тихо выдохнула и явно не на шутку перепугалась, ее голос заметно дрожал. — Что теперь? Что нам делать? Если бы я только знал, пока виден лишь один путь. Обняв Агнию крепче, я всей грудью вдохнул аромат ее кожи. Что будет с мавками, если меня не станет? Как быстро они одичают, потеряют себя и окончательно скроются в глубине леса? Кто им сможет сообщить, если до меня и Ингольва доберутся здешние безумцы? Как долго девушки будут ждать возвращения ведьмака? Месяц? Год? Век? Вероятно, даже Гета узнает слишком поздно. — Как только поправлюсь, уеду и заберу вас с собой. Этому месту защита больше не нужна, мне ясно дали это понять. — Мом… — Ты поедешь со мной? Задрав голову, я встретился с растерянным взглядом с Агни, бездонные, потемневшие от печали глаза заполнили слезы. — Я не могу, — она прошептала это чуть слышно, словно боялась своих слов, всхлипнула, замотав головой. — И не могу помочь. Прости. Боль в ноге отступила на второй план. Прижав к себе девушку, я огладил ее по спине, стараясь каждое чувство, каждую толику сознания связать с ней, ненасытно наслаждаясь вниманием и любовью мавки. Нужно позвать остальных. Губы дрогнули, едва не обронив имена, но в разум вторглось новое чувство, заставившее насторожиться и замереть, судорожно продумывая план для защиты самых близких. — Кто-то пришел к воротам. Агния охнула и потянулась к окну над спинкой кровати, но за стеной спальни вдруг послышался топот и резко хлопнула входная дверь. Всполошившись, мы почти одновременно поднялись на ноги, мавка закинула мою руку себе на плечо, позволив опереться. Медленно ковыляя к выходу, я всё больше осознавал, что в случае чего не смогу отбить даже себя, не то что других, а уж Ингольв наверняка пострадает больше всех, ринувшись в драку самым первым. Лишь бы хватило мозгов не ступать за линию двора, дурной волчок еще не оправился от дороги из Тирио и лезет в пекло. Кое-как добравшись до двери, я с силой распахнул ее и сделал шаг наружу. Тело отвратительно ныло от боли, в легких снова заклокотала влага, от натуги шум в ушах на мгновение оглушил меня, но за ним тут же послышался надрывный крик Ингольва и беспомощные увещевания Яны. — Вон отсюда! Убирайтесь! У вас не получиться снова его убить! Мы уедем от вас! — Инги-Инги, послушай меня… — Ингольв! Я окликнул его так строго и громко, как мог, горло обожгло жаром, но, к удивлению, на мальчишке это сработало отлично. Чуть не подпрыгнув на месте, Ингольв замолк и повернул ко мне свое красное, заплаканное лицо, рукавом утерев нос и тихонько икая от рёва. Вновь опершись на Агнию, я кое-как преодолел последние несколько ступенек к террасе и в проеме крыльца увидел застывших возле калитки рыбаков, исправно приходивших ко мне за мазями для обветренных рук и снадобьями от простуды. Приветственно кивнув, я с сожалением опустил взгляд. — Придите позже, сейчас лекарств нет. Закивав в ответ, мужчины замялись, пытаясь рассмотреть меня из-за забора. Самый главный снял шапку, глядя во все глаза. — Как скажете, господин ведьмак. А… это… Что-то случилось? — Ничего. Ступайте. Больных начну принимать через три дня, не раньше. — К-конечно, благодарю, как скажете. Поправляйтесь, п-пожалста… Наскоро поклонившись и с трудом оторвав от меня взор, рыбаки всё же ушли к морю, приглушенно переговариваясь между собой. Устало повернувшись к Ингольву, я на миг заметил его испуг, но вместо того чтобы ругать, просто обнял и прижал к себе, позволив мальчишке вновь расплакаться во весь голос. Подслушал дуралей, не постеснялся и тут же побежал отстаивать меня у деревенских. Голова горячая, нос забит, стоит, как и я, еле-еле, а всё равно силы откуда-то взялись. Три дня лечения промелькнули незаметно, под суету мавок в доме я проводил половину дня в постели и половину дня на кухне, держа волчонка рядом и занимая его измельчением трав и чтением травника по слогам. Анька после недолгих поисков откопала в сарае Васьки костыль мне в пору, будто специально забытый в углу его плотницкой. Гладкое дерево легко легло в руку, передвигаться по дому стало проще, но стоило лишь немного напрячься, как температура возвращалась, утягивая меня в дурные сны и насылая слабость. На четвертый день после выпитых лекарств и покоя за завтраком я почувствовал себя будто бы бодрым, но, не слишком доверяя обманчивому улучшению, уже догадывался, что это счастье закончится скоро. Взявшись за мелкую работу, с помощью мавок я начал готовить всякое для рыбаков, прачек, охотников, для разбитых колен у детей и простуженных носов у юнцов. Яна ворчала, что мне лучше было бы отложить прием и дождаться полного выздоровления, но я знал, что жизнь в деревне не стоит на месте, и даже за три дня я мог много чего упустить и кому-то наверняка нужна помощь. Стук у ворот не заставил себя ждать. Подтянув костыль и спрятав в кармане дополнительный платок, на случай, если от переутомления пойдет носом кровь, я поднялся из-за стола и под строгим присмотром Агнии заковылял к выходу, не забыв накинуть тулуп. Ингольв, заметно насторожившись, подобрался к выходу, присев у вешалки, готовый чуть что выбежать и отбить меня у местных. Погладив мальчишку по голове, я не сдержал улыбки. Рано или поздно он вырастет и действительно переплюнет силой даже десяток взрослых мужчин, а сейчас пускай самым главным врагом для него останется ненавистный сироп из корня солодки. Добравшись до выхода и преодолев последнюю преграду, я чуть дрожащей рукой открыл засов и, набравшись решимости, толкнул дверь. Свет зимнего утра на миг ослепил, снег искрился у дома, дорожку почти совсем замело, но у ворот уже стояли люди, готовые проложить ко входу новую. Растерявшись и не веря своим глазам, я заметил не меньше двадцати человек, нервно теснившихся у забора. — Что-то случилось? Эпидемия? Корь? По толпе пробежали шепотки, один из знакомых мне рыбаков поднял руку, на ходу пытаясь придумать ответ: — Не-ет, мы тут… это… — Гостинцы принесли! — крикнул другой. — Да, у меня улов приличный вышел, я часть закоптил, и дай думаю, поделюсь, — в подтверждение мужчина поднял вверх связку копченой рыбы. Растолкав локтями соседей, еще один деревенский потряс длинным свертком в руках: — Угу-угу, а у меня сватья жены у брата передала вот, говорят, дичь удачно наменяли на ткани в городе, нам так много не надо, а вам то… пригодится на эт-тих вот, ну… вы понимаете. Я с одной-то женой прям, не знаю как, а у вас-то совсем поди… тяжко. Четвертый, хорошо знакомый уже в прошлом, прорвался вперед всех и, чуть не перевесившись за ограду, показал свой дар: — Жёнке шубу привез, как обещал, ребенок крепкий растет, а вам вот в качестве благодарности тоже. Блестящий мех заманчиво блеснул в чужих ладонях, заставив мавку рядом со мной охнуть. Кажется, она такое и не носила вовсе, и пусть шуба откровенно мужская, мавки точно найдут повод примерить. Вернувшись к толпе, я присмотрелся к ним повнимательнее, пытаясь понять, не видел ли кого-то из них там, у лесопилки. Среди множества голов промелькнуло недовольное лицо Еси и макушка Роськи, прячущаяся за чужими спинами, словно боясь попасться на глаза. — А ломарцы, что? Неужели за ними не присматривают? — Да издохли давно, — зычный голос Еси оказался громче других, пусть и приглушенный от подъедания сухофруктов из принесенной корзины. — Так потерялися ужо, — ответил один из рыбаков, задумчиво почесав плешивую бороду. — Так умерли или потерялись? — С сомнением уточнил я. За спиной мужчины мелькнула ладонь торговки, чувствительно отвесившей подзатыльник рыбаку: — Уехали, уехали они! — Так значит уехали? — Уехали и потерялись! Сдохли в общем! — Ага… — Чем дольше слушал народ, тем хуже верилось в их рассказы, врали нескладно, но хотя бы лица попались знакомые. — Ну проходите, раз пришли. Больных-то совсем нет? Первой ринувшись к воротам, Еся шустро распихала остальных и ступила на заметенную дорожку, гордо держа перед собой объемную ношу, перевязанную бичевой. — Неа, всех Роська веником по хребту охаживала, чтоб не болели. Говорила, чтоб либо сразу подыхали, либо не выеживались. — И что, кто-то успел помереть? — Неа, земля мерзлая, на похоронах разоришься, дед обещал, что до лета подождет, там проще будет. Держите. Удивительно легкая плетеная корзина легла в мои руки, за крохотными дырами я разглядел что-то белое внутри. — Что это? — А ты не смотри-и, мавкам отдай, они разберутся. Повернувшись к Агнии, Еся глянула на нее, чуть прищурившись, и вдруг резко щипнула за щеку, довольно крякнув: — Ах, какая! Как сладкий персик. Посчитав свой долг выполненным, Еся, не задерживаясь, вернулась к воротам, давая возможность другим вместо нее пройти к крыльцу аккуратной вереницей. Получив корзину в свои руки, Агния осторожно приоткрыла ее край и густо зарделась, прижав подарок к груди. Сколько бы я не косил глаза, у темных стенок лишь на мгновение мелькнул кружевной край. Заслышав шум, остальные мавки и даже Ингольв вышли на крыльцо, с некоторой оторопью получая в свои руки всё новые и новые дары. Рыбаки отдали Аньке обещанные связки рыбы, Яне достался большой сверток ткани нежного, зеленого оттенка, напоминающего весенние травы. Торговец, у чьей жены я когда-то в виде экзамена принимал роды, подошел и просто накинул шубу на мои плечи, гордо оглядев дело рук своих. Женщины, пришедшие поддержать меня, несли всё ценное, что нашлось в тот момент дома: парное молоко, мясо свежее и вяленое, мед с пасек, небольшие кадки огурцов и даже сидры собственного приготовления. Большая часть из них, если не сказать почти все, не пропускали вниманием Ингольва, то и дело подсовывая ему конфет, мелкую игрушку или книгу с картинками. Муж Еси, стоило только народу разойтись, притащил к крыльцу мешок с одеждой многочисленных сыновей. Добротная ткань, аккуратные валенки и чуть потертая куртка даже спустя года смотрелись неплохо, обещая, что волчонок наконец-то начнет ходить в одежде по размеру. В какой-то момент я и сам едва заметил, что у ворот дома осталась только Роська, опасливо переступающая с ноги на ногу и, кажется, уже значительно околевшая на морозе. Я хотел ее подозвать, но Агния тут же отправила сестер и мальчишку в дом унести подарки, а сама с вызовом глянула на дочку старосты. — Не досмотрела за своими. — Агни… Растерявшись от такой вольности, я запоздало одернул мавку, но у скрипнувшей калитки тут же послышался всхлип. Тихо подобравшись к крыльцу, Роська впервые подала голос, с нескрываемым ужасом рассматривая меня с ног до головы. Под ясными когда-то глазами пролегла тень, выдававшая бессонные ночи. — Нет, она права, я как узнала, — утерев глаза, она громко шмыгнула носом: — Я как узнала, всех на уши поставила, они быстро нашли ребят у лесопилки, а среди них и Тишку. — Кого? — Переспросил я. — Жених отвергнутый. Он и так приставал, сватался, а в последние дни так совсем… Горестно всхлипнув, девушка набрала побольше воздуха в легкие, но стоило открыть рот, как голос сорвался. Подтянув костыль, я перешагнул порог, надеясь хоть немного утешить Роську, как вдруг Агния сунулась вперед меня и, не стесняясь, стиснула гостью в объятьях. Готов поспорить, мавки знали лучше прочих, как страшно иногда получить подобное внимание. Мне ничего не оставалось, кроме как осторожно обнять обеих девушек сразу, пряча дочку старосты под меховой край подаренной шубы. Прохладные ладони легли на спину, заполошный голос Роськи раздался где-то у плеча, рубашка моментально промокла от слез. — Я прослежу, чтобы такого больше не было, я всех-всех наказала как могла, только не уезжайте, пожалуйста, — горячее дыхание защекотало шею. — Мы без вас совсем пропадем. Мягко коснувшись губами русой макушки, я позволил себе задержаться. — Не бойся, я всегда буду здесь, рядом.