6. “Вольный ветер”
Молись о лучших днях!
На зимнее дерево сливы
Будь сердцем похож.
Мирная серая кобылка неспешно шелестит копытами по высокой траве, чуть не до брюха промокая в ночной росе. Рейстлин неплохо ездит верхом, а в седле сидит даже с изяществом, однако, долгий путь ему дается с трудом, и через несколько часов он сутулится, опустив руки на луку седла. Юный маг избегает широкого тракта и едет проселками, а кое-где и срезает путь через поле. Хотя к седлу приторочено теплое одеяло, а на плечах Маджере — теплый плащ, тем не менее, ему сложно представить себя ночующем на земле, покрытой росной травой. От этой мысли по плечам ползет холодок, но Рейстлин помнит, что нужно потерпеть еще немного и примерно через час пути спокойным шагом он доберется до “Вольного ветра”, небольшой, но вполне приемлемой гостиницы неподалеку. Впрочем, в округе не так и много гостиниц, чтобы быть придирчивым. В небе светят две луны, бросая от редких кустов и от Рейстлина в седле на высокую темную траву по две перекрестные разноцветные тени, одна из которых черная, а вторая — цвета алых чернил, обведенная контуром красных отблесков. Где-то в перелеске, протянувшемся по левую руку, отдаленно и тоскливо кукует кукушка, а поближе, с одинокой сосны, которую оставили посреди поля, видимо, позабыв вырубить, доносится лихорадочный и частый стук голоса козодоя. В этом же ритме одним моментом начинает стучать сердце Рейстлина, когда от ближайшей поросли, отделяющей поле от дороги, вдруг отделяется темная верховая тень. Чужая лошадь влажно плюхает по траве копытами, неспеша кивая тяжелой головой, и кобылка мага, чувствуя панику своего всадника, гарцует и вертится на месте, Рейстлин натягивает поводья, и животное пятится, нервно переступает и припадает на задние ноги. Всадник умело идет наперерез. Рейстлин узнает его тотчас же, едва увидев статную и крупную фигуру. — Решил проехаться, братишка? С утра на прогулке? — мягко спрашивает Карамон, подъехав и останавливая лошадь, улыбаясь, но слова падают тяжело, как камни в песок. Рейстлин молчит, невольно приподняв плечи и в упор глядя на брата. Взгляд у того — недобрый, тяжелый. Лошадка мага тревожно прижимает уши и нервно встряхивает гривой. — Никак, прогулка до этой твой Башни Высшего Колдовства? — еще мягче уточняет Карамон. — Почему не сказал? — Ты, помнится, высказался об этой поездке некоторое время назад вполне определенно и недвусмысленно, — тихо отвечает Рейстлин. — И ты вздумал от меня сбежать? Карамон сидит в седле совсем не так, как сутулящийся от усталости брат. Рейстлин выехал еще утром, и Карамон явно обнаружил пропажу уже к вечеру, вернувшись с фермы, так что ему пришлось часть пути гнать галопом — и все равно он держит поводья одной рукой, небрежно подбоченившись, сверху вниз глядя на мага, и совершенно не выглядит усталым. Как вообще можно от него сбежать? — И большака избегал нарочно. Думал, я не пойму, куда ты поехал и какими окольными путями? — Думал — что не станешь догонять, — цедит Рейстлин. — Плохо думал. Поехали домой. — Карамон… Карамон молчит, с тяжелой насмешкой глядя на поникшего брата. Ждет продолжения фразы. Что — Карамон? Карамон, не надо? Карамон, отпусти? Оставь меня в покое, Карамон? Карамон тянется из седла и перехватывает поводья Рейстлиновой лошадки, тянет, приказывая: — А ну, пусти. — Боишься, что я дам лошади шенкель и умчусь в ночь? — саркастически спрашивает Рейстлин. — Нет, хочу, чтобы ты знал, что поводья у меня. Слова скатываются в горле мага комком пыльной ваты. “Отпусти меня”, “я сделаю то, что решу сам”, “власть надо мной — у меня”, “не лезь в мои дела”. Вместо этого Рейстлин изможденно опускает голову: — Я устал, Карамон, а до дома ехать всю ночь. Гостиница недалеко. — Я сказал, отпусти поводья, — в голосе близнеца мигом появляется ласковая и тяжелая, вкрадчивая угроза. — Или мне забрать силой? Рейстлин выпускает повод, и брат перекидывает его через голову кобылки, набрасывает на луку своего седла. Разворачивает и трогает вперед свою лошадь. Лошадка Рейстлина покорно тянется следом. Они пересекают край поля, проезжают поросль и выбираются на тракт. Здесь нет росы и даже ночью все равно пахнет пылью, зато копыта лошадей звонче ступают по утоптанной в камень земле. Лихорадочно стучащий крик козодоя удаляется, оставаясь в поле, а сердце Рейстлина продолжает стучать все в том же ритме. *** Они едут всю ночь, и Карамон не делает остановок. Под утро, когда небо начинает едва заметно выцветать в серый с одного края, а луны заходят, Рейстлин совсем теряет силы. Спина и колени у него болят немилосердно, мерный стук лошадиных копыт отдается в голове болезненным перезвуком, и он сутулится все больше, клонится головой к рукам, сложенным на луке седла. В какой-то момент Карамон останавливает лошадей и, спрыгнув на землю, подходит и вынимает Рейстлина из седла. Тот сползает в его руки, но вдруг вырывается с неожиданной силой, оттолкнув — а скорее оттолкнувшись от брата. Отступает назад шаг, потом — другой. И еще один. — Что за новости? — интересуется Карамон. — Отпусти меня, Карамон, — болезненно и тихо шипит Рейстлин. — На Испытание? — Просто — отпусти. Отпусти от себя, — еще шаг назад. Короткой, но демонстративный. — Займись собой и живи свою жизнь. Живи в родительском доме, води своих девиц, ходи в кабак. Или езжай к Китиаре, в наемники. Мне все равно. А я перееду куда-нибудь в Гавань, пройду Истыпание, стану мастером магии и буду заниматься своими делами. Магией, медициной и травами. Отпусти меня, Карамон, или нам обоим будет плохо. Зачем я тебе? Я тебе только мешаю, а ты мешаешь мне, — голос Рейстлина и так тихий от усталости и чуть прихрипший, становится еще тише и отрывистее, так что Карамон чуть склоняет голову набок, чтобы расслышать шипение брата. — Ты очень мне мешаешь, Карамон. Карамон в два шага преодолевает расстояние, отделяющее его от брата, и с размаху коротко бьет его по лицу. Рейстлин отшатывается и пригибается, машинально закрывается широким рукавом мантии. Вторая пощечина настигает его с другой стороны, и он не может удержаться на ногах, падает на колени. Брат вздергивает его обратно на ноги одним рывком и сжимает плечи, впиваясь в них пальцами. — Не смей больше говорить мне подобного, — он встряхивает мага, сильно, до головной боли, и впивается взглядом ему в глаза. Его потемневший и угрожающий взгляд встречает взгляд отчаянный, колючий и издерганный. — Если я еще хоть раз сейчас тебя ударю, то выбью из тебя дух. Посмотри на себя — сил у тебя совсем нет. Рейстлин сопротивляется, когда брат подхватывает его на руки и вскидывает на спину своей лошади, перед собой. Маг все еще пробует вырваться, и Карамон перехватывает тонкое запястье, заламывает руку, прижимая к белой мантии. Рейстлин задыхается и шипит от боли: — Карамон, только не руки… Я же… — И я не услышу больше подобных речей и не увижу подобных номеров, Рейст? — интересуется Карамон, вздергивая его руку еще чуть повыше. Рейстлин молчит, втягивает воздух сквозь зубы, запрокидывает голову, жмуря глаза. — Не услышал, прости, братишка. — Н… нет… — Не понял? — Не услышишь… и не увидишь… Карамон выпускает хрупкое запястье, укутывает Рейстлина в плащ и прижимает к себе. До дома они добираются только к утру. “Вольного ветра” в этот раз Рейстлин так и не видит.