Окрашенная в алый синева

      Утро… оно беспощадно. Кажется я повторяюсь? Но в этот раз я не дома, не просыпаюсь от вторжения на мою территорию — здесь меня сграбастали в тиски и не дают пошевелиться, и боже… Я помню прошедшую ночь слишком отчётливо, почему я не могла забыть хотя бы немного — это слишком стыдно.       Вчера это таким не ощущалось, вчера были абсолютно другие чувства и желания, вчера всё было так безумно и иначе быть и не могло, но… По моей коже распространяется жар, Боги, я не хотела чтобы он останавливался, я так сильно потерялась в чувствах, что он дарил мне, что забыла о своей несостоятельности. О том, что отличаюсь в одном определённом моменте, что здесь для многих важно, но не с ним. Ему нравилось слышать мой хрип, моё едва звучавшее рычание…       Мне хочется отползти от него, хотя бы немного отодвинуться, но не получится, я не смогу этого сделать не разбудив его, а смотреть ему в глаза в этот момент я не готова. Не факт, что буду готова вообще. По коже бегут мурашки, когда его ладонь скользит по моему телу.       Он спит? Или он уже не спит и ожидает когда я проснусь? Он, боги, если он какое-то время наблюдал за мной, за тем как я слюни во сне пускала или что ещё… Боги. Как мне хочется провалиться сквозь землю!       Он продолжает гладить мою кожу — неспеша, медленно и я понимаю, что да — он наблюдает, считывает мою реакцию — уверена — знает, что я уже не сплю, но ничего не говорит. Я поднимаю на него взгляд и краснею пуще прежнего. Его взгляд он… блядь, там нет ничего хорошего, он рассматривает меня и то, что видит ему не нравится.             Блять.       Это пугает. Он смотрит, оглядывает так внимательно, что у меня во рту пересыхает. Его лицо кривится и он отводя взгляд спрашивает: — Я переборщил, да?       Боже…       У меня сердце отходит. Это его реакция на собственные действия, старания так сказать и лишь оглядывая себя с опаской я понимаю, чего он задаёт этот вопрос. Я похожа на гребанного долматинца, но пятна на мне всех оттенков красного. Они, черт возьми, везде — начиная от моих запястий — на которых красуются отметки от его пальцев — до кожи на груди. Я боюсь даже заглянуть под одеяло, я понимаю, что я голая и я помню как много он касался меня — целовал, кусал, посасывал.       Меня заливает горячечный румянец. Я не могу поднять на него глаз, лишь продолжаю смотреть на одну из отметин оставленых им. — Я. Переборщил. — На этот раз это ни капельки не вопрос и я чувствую как внутри мужчины что-то закипает.       То есть он хотел быть нежнее и мягче — вчера так отнюдь не казалось. Вчера он был неистовым, неумолимым, но я не могла не признать, что мне понравилось, понравилось растворяться в его прикосновениях.       Я вижу как он сжимает кулаки, как белеют его костяшки и мне не хорошо, не хорошо потому что я вспоминаю что он делал своими руками, своими пальцами и, черт, у меня всё начинает пульсировать.       Это больно, внизу всё ещё саднит, да и вообще ощущение такое словно по мне проехался катафалк, но оторвать взгляда от его рук не могу.       Одна из них мягко опускается на мою кожу и я вздрагиваю: — Ты меня боишься? — В его голосе столько напряжения, что я пугаюсь.       Мотаю головой и поднимаю на него взгляд.             Чёрт.       Он смотрит внимательно и в его глазах столько понимания сколько и желания. От мысли, что он хочет продолжить у меня всё в узлы скручивается и я не знаю хорошо это или плохо. — Чёрт, — хрипит можно сказать наваливаясь на меня и вдыхает меня.       Чувствовать его дыхание на коже — особый вид пыток. Сердце бьётся где-то в горле, а я не знаю чего ожидать от него, от себя.       Его поцелуи обжигают, они неожиданны и пугающие, особенно, когда он повторяет вчерашний вопрос: — Где ты была? — на этот раз нет нетерпения или убийственной ауры.       Я пытаюсь выбраться из объятий, что ему, очевидно, не нравится, но мне нужен планшет. Пусть Алекс сказал, что мой взгляд более чем красноречив, но общаться только взглядами… предложения ими передать сложно. Он всё-таки отпускает меня и я, укутавшись в простынь, встаю (Боги, меня едва держат ноги) и иду в коридор за вещами. Решаюсь ещё и в ванную заглянуть, желая отодвинуть разговор на позже.       В ванной мне кажется, что я грохнусь в обморок и скорее не от физического состояния, а от вида себя в зеркале. Я выгляжу как зомби — очень своеобразный зомби. Красные от недосыпа глаза, красные ещё и от слёз, опухшие от поцелуев и укусов губы, маленькая кровавая корочка от прокуса, алеющие скулы — и это только лицо.       На шее кроме меток ещё и слабый отпечаток его пятёркни. Блять! Ключицы, грудь, даже живот — всё в метках. Я погрызана и вылизана словно собачья любимая игрушка. Как по мне, это ни капельки не сексуально, но от мысли, что он так яро ставил метки, чувствовал в них необходимость становится дьявольски хорошо.       Последней каплей становится другое — отметины на моих ногах, синяки от его ладоней, от его хватки. Это заводит… Я помню, даже фантомно ощущаю его прикосновения. Его напор и желание, его силу и превосходство.       Я выхожу из ванны где-то через час и натыкаюсь на кошачий пришур. М-да, мой поход за планшетом стал бегством, уверена, что он так подумал. Подхожу, усаживаясь рядом и протягиваю планшет.       'Ездила к родным' — В другую страну? Алиса…       Он, чёрт, знает моё имя. Это…       'Я должна оправдываться? Почему? — я печатаю и чувствую как он готов рычать. — Мне скорее… любопытно… Откуда ты, точнее мой дом и моё имя? '       Я смотрю на него, а он улыбается такой искренней и простой улыбкой, что у меня б ноги подкосились, если бы не сидела. — Я знаю о тебе столько, сколько считаю нужным. — А моё тело реагирует дрожью на его слова. — И хочу более детальный ответ.       'Раз уж ты знаешь моё имя, то и фамилию. Она явно не немецкого происхождения, вот и ездила к приемному отцу.'       Реакция мужчины кажется странной — отец или приёмный — какое-то из этих слов вызывает очевидно негативную реакцию. Он смотрит на меня и смягчается. А в моей голове зависает одна мысль — как же его зовут. — Феликс, — отвечает на мой не заданный вопрос, неужели это так очевидно? — меня зовут Феликс.       Тянет меня на себя и улыбается как Чешир. Опять. Его губы соприкасаются с моими и я забываю обо всем на свете. Мы целуемся медленно, долго и вкусно. Чувственно, абсолютно не так как вчера. — Чёрт, от тебя так трудно оторваться, Царапка. — Смотрит в мои глаза. — А если мы не остановимся — я определённо захочу большего, а ты к повторению вчерашнего не готова.       Мои щеки предательски краснеют, но не от того, что он озвучил, а от понимания того, что я хочу этого повторения. Из его рта вырывается тихий смешок — он точно мои мысли читает. А ещё он чертовски твёрдый и голый! Не удосужился одеться пока я была в ванной!       Я киваю, ну а что ещё я могу сделать? А зачем я киваю вообще объяснить не могу, себе уж точно. Смотрю на него, стараясь не опускать глаза слишком низко, хотя и хочется. Боже, щеки горят! Рассматривать его тело это какое-то безумие — хитросплетения татуировок на его рельефном теле, мышцы, грудь, пресс, черт, а ниже… — Как тебе идея заказать чего-то перекусить и утолить голод?       Мать его! При слове 'голод' у меня возникают мысли отнюдь не о еде, уверена и у него тоже. Он вновь сканирует меня взглядом, проходясь он алеющих щёк до шеи и ключиц. Мне жарко. Но кушать то надо и кушать если честно хочется.       Киваю и Феликс — Боги, это странно радоваться, что я знаю его имя? — тянется к телефону. Интересно, что он планирует заказать? Не то, чтобы я была привередливой в еде, я гораздо привычна к минимализму ещё с пары дней детдома, хотя Алекс потом немного баловал.       Я оказываюсь в его объятиях и мне это нравится. Пусть я жутко смущена произошедшим, не знаю, что будет дальше и у меня болит всё тело — ощущать его объятия более чем восхитительно. Мне хочется замереть в этом мгновении — когда он проходится пальцами по моим волосам, разравнивает их, протягивает через них пальцы. Он смотрит-смотрит-смотрит. Так внимательно, что будь во мне больше веры я бы решила, что он мной любуется.       Его прикосновения сейчас разительно отличаются от вчерашних, он мягко ласкает мою кожу, нежно мнет. Проходится подушечками своих не нежных пальцев по открытым участкам моей кожи, скользит вызывая мурашки, но они не беспокоят. По телу расходятся волны спокойного удовольствия, воздушного спокойствия и тепла.       Его телефон вибрирует и Феликс нехотя отрывается от меня — это приятно отдается внутри — и смотрит на экран. Кивает сам по себе и выпускает меня из объятий. Идёт к в коридор, видимо забирать доставку.       И меня должно беспокоить, что он не спрашивал мой адрес, но момент того, что он уже пробрался в мой дом мигает более красной лампочкой. Он знает где я живу, знает мою биографию, знает Бог знает что ещё, но… меня это абсолютно не пугает. Я осознаю, что это плохо, нет это полная катастрофа, но мне спокойно. Он не вызывает безумных мыслей в сию секунду, вваливаясь в комнату с коробкой фаст-фуда и оглядывая меня вновь, сканируя.       Спустя пару мгновений опускается рядом со мной на постель опять. Ставит коробку передо мной, а сам усаживается к спинке кровати, слегка разводит ноги и кивает. Приглашающий жест — это понятно, но мне становится неловко, я забираюсь к нему поближе и тяну с собой коробку.       Здесь оказывается две бутылки светлого пива и простые, но любимые всеми немцами деликатесы. Кто бы о чём не подумал — это не сосиски. Шаурма пахнет восхитительно — мясом и соусом, хрустящая булочка заставляет рот наполняться слюной. Их здесь трое. Искендер-кебаб с тонко нарезанным мясом ягненка с томатным, вероятно, соусом, топленым маслом из овечьего молока и йогуртом, завернутый в питу… Боги, у меня наверное глаза сейчас блестят как у голодного волка перед стейком. Адан-кебаб с мясным фаршем, оказывается вторым и кёфте заканчивает это райское трио.       Я слышу смешок Феликса, видимо моя реакция показалась ему забавной. Ну и ладно, главное, что перед нами еда и весь день впереди. Мужчина выхватывает одну и шаурм и забирает пиво, оба. Мои загребущие ручки тоже тянутся за едой и мы сидим оба чавкаем в тишине. Идиллия, блять. И меня всё устраивает.       Когда с едой покончено, то Феликс утягивает меня ниже на кровать и снова смотрит-смотрит-смотрит. Он уже дыру протёр, но я не могу оторвать от него взгляд и сама. — Какие у тебя были планы на сегодня? — Спрашивает, словно ему действительно интересно. Словно это самый интересующий его вопрос и я слегка теряюсь.       Приходится выкрутить себя в крендель чтобы дотянуться до планшета. Я печатаю пару предложений и поворачиваю экран к нему. — Аниме?       И в голосе столько скепсиса, интонация такая удивлённо-не радостно удивлённая, а я киваю. Не вижу в этом ничего плохого. Не имея возможности высказать всё, что я чувствую в эту реальность, я решила слиться с выдуманными вселенными. Изначально это были сериалы, а затем яркость и анимация привлекли моё внимание.       Киваю ещё раз и Феликс кивает тоже, не говоря ничего — ни 'да', ни 'нет', просто вновь глядя в мои глаза. Затем наблюдая за моими действиями пока я на планшете нахожу сайт и свой список, гружу страницу… Меняет наше положение, что теперь не я на нём, а скорее наоборот. Мой планшет оказывается на ногах, я почти лежу на кровати, а он на моем плече.       На мгновение это кажется абсурдом, ведь вроде должно быть наоборот же. Но это лишь одно мгновение, а когда он ведёт рукой по моим голым ногам, поднимаясь к бедрам я понимаю, почему он выбрал именно такое положение. Его рука дотянется буквально куда угодно.       Это пугает в какой-то мере и смущает, более того — отвлекает от сюжета… но это было не трудно предвидеть, поэтому на экране идёт «Хоримия», а не что-то наподобие «Монстра».       Это уютно, не скажу, что совсем спокойно, но расслабляюще. Я стараюсь наблюдать за происходящим, но его рука отвлекает, она медленно поднимается от колена по бедру, а затем спускаться обратно. В медленном ненавязчивом ритме, спокойно, но даже этого невинного прикосновения достаточно чтобы отвлечь. Потому что я знаю, как его руки умеют ласкать. Потому что я помню и уверена, что он делает это специально.       Его дыхание спокойно и размеренно, он так близко, что я чувствую его кожу, каждый чёртов дюйм, каждую клеточку его тела. И это не из-за того, что на мне лишь футболка (его футболка) и трусики, а и из-за того, что он тоже лишь в трусах.       А ещё я чувствую его возбуждение, оно прижимается к моей ноге, заставляя вновь и вновь всплывать вчерашние события. В горле вновь пересыхает, когда его пальцы заползают под футболку проходясь по ткани белья.       Боже… — Расслабься, Царапка. — тихий голос проникает словно патока. — Я ничего не сделаю, тебе нужно отдохнуть.       Становится чуть спокойнее, но не менее стыдно от того, как легко он это произнёс. — А я бы лежал так вечность…