Окрашенная в алый синева

      Едва закрываю входную дверь как меня накрывает ощущением чужого присутствия. Оно такое мощное и грубое, что на мгновение подкашиваются колени. Я к такому не готова, не то чтобы не задумывалась о грабежах и прочем, но в этот момент жизнь одной кажется весьма опасной. А с отсутствием возможности закричать и позвать на помощь… тем более.       Шаг вглубь квартиры и свет в коридоре освещает ближайшую территорию — никого не видно, ничего не слышно. Я даже задумываюсь может ли меня так глючить после перелёта, но оказываясь на пороге собственной спальни замираю.       Силуэт.       Мужской. Сидящий на кресле, рядом с кроватью так, что лунный свет красиво ложится на незнакомца. Хотя, стоит ли называть его так — это безусловно Клоун.       Я делаю шаг вперёд, ставлю сумки, хочу потянуться к выключателю как меня резко хватают за запястье и тянут к кровати. Из меня вырывается испуганный хрип, даже дышать больно. Кровать прогибаться подо мной и под ним, что седлает моё тело.       Боже…       Меня словно током бьёт, это, блять, страшно — я чувствую его злость, боже, почти что ярость и направлена она на меня. Он держит мои запястья и нависает сверху, а мне хочется провалиться в матрас, раствориться в постели, потому что даже в темноте я ощущаю его взгляд. Если бы им было возможно испепелить — он бы это сделал.       А я не понимаю в чем, чёрт возьми, моя вина, что и когда я успела натворить при этом и не узная об этом. Он нависает, скорее наклонился прямо к моему лицу — я едва, но ощущаю его кожу. Он пахнет, боги, он пахнет чем-то крышесносным и тяжелым, его так много. Он касается своим лбом моего — опирается, и мне от этого соприкосновения страшно становится.       Страшно за то, как я реагирую — как мне хочется его коснуться сейчас, страшно от того, как я на него реагирую, как у меня внутри всё становится вязким и горячим. — Где. Ты. Была? — Рычит мне в лицо, а его руки крепче сжимают мои запястья. — Ты. Блять. Не. Смеешь. Исчезать. Из. Моего. Поля. Зрения! Ясно?       Рычит, а я не знаю как ответить и хочу ли я вообще. Могу лишь кивнуть, но этого очевидно мало, это никак не ответ на вопрос «где?». И вот прав был Алекс, впрочем не ново, что мне может не хватить только взглядов, что вообще можно в темноте увидеть? Я пытаюсь вытянуть руки, но Клоун держит крепко и его явно злит, что я пытаюсь выбраться из его хватки. Я ощущаю это в атмосфере — она накаляется, а он сжимает ещё крепче.       Я решаюсь прохрипеть хоть что-то, это должно его немного отвлечь, возможно, даже напомнит, что я не могу говорить и тем более ответить на вопрос. Его мой хрип пусть и не отрезвляет, но отвлекает уж точно. Какое-то мгновение не происходит ничего, а затем его губы обрушиваются на мои в резком поцелуе. Он терзает меня, метит, проникая глубоко и резко, кусает мои губы, затягивает язык во властный танец и напирает. Напирает и напирает, а я не могу ничего поделать, да и не хочу на самом деле.       Мне хорошо. Это странно и сложно описать, но это так правильно, в его руках, среди его бушующих чувств и его собственности. — Ты творишь со мной какую-то дичь, Царапка. И мне это не нравится. Это, блять, с ума сводит. — Он вновь набрасывается на мои губы.       Его руки исследуют моё тело — в каждом месте, где он касается открытых участков кожи разгорается пожар, каждое движение порождает внутри меня ответ, мне всё мало. Мало его прикосновений, мало его рук, пальцев, губ. Так мало и так много одновременно, его запах забивает ноздри, ощущение его кожи сводит с ума, а губы — их можно возвести на первое место, гребанный пьедестал, найужаснейших пыток.       Его руки забираются мне под свитер и он тихо чертыхается — да, на мне ещё и футболка. Он стаскивает толстовку и забирается своими горячими пальцами под футболку. Никогда не думала, что простое прикосновение к животу будет настолько будоражащим. Он ощутимо надавливает, сжимает у талии, проходится по рёбрам, затем стягивает и футболку.       Я не вижу его взгляда и это хорошо, это мой спасательный жилет иначе я бы сгорела со стыда. Мне жарко, хочется соскребзти с себя кожу, а каждое его прикосновение только подливает масла в огонь. Он целует, нет — он сжирает мои губы и рычит. Его ладони забираются под мой лифчик, сжимают грудь и меня простреливает болезненным удовольствием, Клоун не церемонится со мной, его ладони уверенные и умелые. Он сжимает меня, массирует, проходится ладонью до спины и расстегивает лиф.       Боги…       Его губы обрушиваются на мою кожу, он целует, кусает, облизывает, мнет мою кожу руками. Его слишком много. Он везде, словно выкачали воздух, атмосферу и всё возможное и оставили лишь нас двоих. Он кусает мой сосок и моментально зализывает его вызывая во мне хрип то ли рычание подобному, меня почти колотит. Я выгибаюсь в его руках, которые спускаются ниже, заставляя мой живот напрягаться. Он ловко расправляется с пуговкой и молнией и стягивает джинс до щиколоток.       Я сглатываю.       Это не совсем страх, хотя и он присутствует, это скорее волнение, лёгкое, или не очень, беспокойство, что зудом забирается под кожу. Его руки уверенно оглаживают мою кожу, начиная от предплечей опускаясь на талию, скользя по бёдрам и лаская колени. Это щекотно, это волнующе, это чертовски горячо. Он касается моего белья, проходится ладонями по ткани со сторон к центру и большими пальцами скользит к центру.       Черт.             Я мокрая.       Я… боги, это какое-то безумие. Он глубоко вдыхает, а затем опускается на меня. — Лучше скажи мне остановиться, Царапка, потому что, если я не остановлюсь сейчас, боюсь, я вообще не остановлюсь. — В его голосе столько желания, но столько же и борьбы.       А я не хочу останавливаться, мои ладони зарываются в его волосы и я притягиваю его к себе. Целую, целую самые вкусные в мире губы и он сметает меня своим напором. Он принял мой ответ. Боже… его ладони ощущаются везде, я чувствую его желание, упирающееся мне в бедро, его руки разводят мои ноги и я поддаюсь, его ладони на бёдрах ощущаются так правильно.       Его ладонь скользит по белью, он ласкает меня через ткань вызывая нервную дрожь и несдержанные хрипы. Меня выгибает от прикосновений, мне стыдно от звуков, что я издаю. Они не эротичные, они некрасивые, они отвлекают и напрягают меня. — Не думай. — Хрипит мне на ухо. — Просто, блять, чувствуй какую дичь ты со мной творишь!       Кусает меня, вылизывает шею, пальцами пробираясь под трусики выбивая воздух из моих лёгких. Боже, ощущать его пальцы там — на самой сердцевине это слишком, чувствовать как он скользит по моей влаге и как легко его палец проникает внутрь. — Черт, ты блядски мокрая для меня, Царапка! Такая мокрая и горячая.       Меня обдает новой волной стыда, но это не важно. Его прикосновения — они сводят меня с ума, мои ноги судорожно прокатывает дрожью, пальцы царапают его спину. Его хриплые, горловые стоны — музыка для моих ушей. Он входит в меня в уверенном чёткое ритме, при этом большим пальцем потирая клитор.       Гребанные звёздочки перед глазами. Чёртовы фейерверки! И в какое-то мгновение меня так распирает от чувств, что стараясь сдержать некрасивые постыдные звуки я прикусываю губу до крови. Меня колотит сумасшедшей судорогой, когда я достигаю оргазма.       Первого в жизни?             Плевать. Уж точно неповторимого. Сумасшедшего. Крышесносного.       В голове всё смешивается в кашицу и внешние звуки едва достигают меня. Я слышу шорох фольги, слышу голос Клоуна, но не могу разобрать, что он говорит, а затем ощущаю нечто твёрдое и горячее упирающееся прямо в меня.       Боже. Он огромен? Я вся пульсирую, всё ещё сжимаясь и требуя большего, когда он притирается ко мне, водит своим кончиком по моему входу дразня. Если бы я могла говорить — то сейчас бы молила его сделать уже хоть что-нибудь, но я могу лишь царапать его кожу, где дотянусь и хрипеть, надеясь, что он внемлет моей необходимости.       Это больно. Что не так уж и неожиданно, учитывая его напор и размер, но… эта боль странная, она одновременно и острая, и распирающая. Ощущения наполненности невообразимое. Мне бы хотелось сейчас орать матами, рыдать, кричать, рычать, но единственное, что я могу это хрипеть сильнее цепляясь за мужчину.       Он не двигается, но я чувствую его тяжелое дыхание, хрип из самого горла, понимая, что он едва держится на грани контроля. Он вдыхает меня — буквально меня — слизывая влагу, боже, я даже представить не могу насколько я сейчас потная и грязная. Боги — грязная во многих смыслах…       А затем мир разваливается на кусочки, я и не надеялась на нежность, но его напор с самого первого толчка, он неумолим, ритмичен и глубок. Я уверена, что он ещё и сдерживается, но для меня этого более чем достаточно — я цепляюсь за него, закусывая губы, я царапаю его кожу, вытирая об его же тело слёзы.       Слишком много, слишком глубоко, слишком сильно и я не могу расслабиться, что бы он не шептал. Я всё понимаю — чем более я напряжена, тем болезненнее процес, но…       Даже его уверенные движения по коже, растирания и поцелуи не отвлекают. Это безумие длиться вечно. Он сводит меня с ума — меняя ритм и глубину, помогая забыться в глубоких поцелуях, его движения, руки, да даже дыхание — всё это сливается во что-то невообразимое.       Боль сливается с тонкими нотками удовольствия, но оно не перекрывает её. Он играет с моим телом, играет на нём, как на любимом инструменте, выгибая моё тело так и иначе, вбиваясь сильнее или слабее. Разводя мои ноги шире, опираясь на одну сторону или вовсе закидывая их себе на плечи. При этом проникая глубже, двигаясь медленнее и нападая на мои губы.       Его руки везде, словно каждое прикосновение оставляет свой отпечаток — ожог. Его пальцы умелыми движениями вновь и вновь ласкают мою кожу в самых стратегических местах. Шея, загривок, ключицы, грудь, живот, ягодицы, бёдра и да — клитор. Боже…       Он сводит меня с ума. Я теряюсь в ощущениях, тону в моем незнакомце — в этом никапельки не смешном Клоуне. И теряю тот момент, когда боль уходит на второй план, она не исчезает, но теперь его вкус, запах и ощущение присутствия забивает все рецепторы.       Он везде и это ахуенно, он во мне и эта мысль сбивает с толку, это ощущение наполненности, принадлежности — оно кайфовое… Плевать на всё вокруг, меня уносит волной второго оргазма.       Но это далеко не конец: — Я все ещё не удовлетворён, Царапка.