The simple life of Derek Hale

Илай сидит на стуле, опустив голову на кухонный стол и упершись в него лбом. Судя по размеренному дыханию и редким вздрагиваниям, его организм никак не может смириться с ранним подъёмом, и сын то проваливается в быстрый сон, то снова возвращается в реальность. Очередной тяжёлый стон, голова, не отрываясь от стола, поворачивается в мою сторону. Лицо, сегодня уже местами тёмно-фиолетовое, с уставшей гримасой, следит за тем, как я заворачиваю сэндвичи в фольгу в надежде продлить их тепло после гриля. — Майонез и горчицу добавил? — лениво перебирая языком, что слышно по долгому произношению каждой буквы, уточняет Илай. Киваю. Для дополнительной защиты, — чтобы соусы не вытекли, — кладу каждый сэндвич в индивидуальный зип-пакет. — И сыра побольше положил? Я терпеливо повторяю движение головой. — Всё равно это не поможет сделать утро хоть чуточку краше, — продолжает жаловаться сын. — Возьмём с собой кофе? — закончив с едой, достаю из шкафа два термостакана и встряхиваю их на манер маракасов. — Могу сделать тебе с соком, как ты любишь. — Не подлизывайся, — беззлобно ворчит он. Ни да, ни нет, поэтому выбор оставляю за собой. Приготовив напитки под звуки неразборчивых сонных стенаний, я ещё раз проверяю сообщение, пришедшее от Минди ночью, с адресом и временем, в которое она будет нас ждать. — Половина седьмого, — вслух зачитываю и сверяюсь с текущим временем на экране мобильного. — Пора выходить. Илай не без труда поднимает голову, выравнивается. Натягивает на волосы капюшон, пряча лохматые пряди. Опускает его ниже необходимого в попытке прикрыть следы вчерашних приключений. — Если бы ты мог трансформироваться, — начинаю я, стараясь звучать деликатнее, — этой красоты на лице бы уже не было. — Знаю, — Илай на удивление слишком спокоен. Затишье перед бурей? — Но ничего с этим делать не будешь? — Шесть утра, — раздражённо напоминает сын. — У меня нет сил с тобой пререкаться. Я сочувственно смотрю на Илая. За полуприкрытыми веками и постоянной чередой зевков он навряд ли замечает мой взгляд, и, наверное, к счастью: меньше, чем моя помощь, ему обычно нужно только моё снисхождение. — Я знаю, что поднимет тебе настроение, — толкаю по столу один из зип-пакетов. Илай хочет остановить его рядом с собой, но промахивается ладонью, и сэндвич летит на пол. Жду, пока сын наклонится за ним, и только тогда заканчиваю мысль: — До дома Минди поведёшь ты! Медленно выпрямляясь, Илай впивается в меня непонимающим взглядом. — Шутишь? — недоверчивость в его голосе смешивается с нотками беспокойства. Илай, который получит права только в следующем году, обычно с большим энтузиазмом откликается на любую возможность потренироваться вождению. — С ума сошёл? — не получив ответа на вопрос, который я вижу риторическим, он, как болванчик, долго качает головой. — Я не сяду за руль её машины. Если ты вдруг забыл — это я её разбил! Горько усмехаюсь. — Забудешь тут. — А если я не справлюсь с управлением и во что-нибудь врежусь? Она меня точно переедет! — ноготь большого пальца очерчивает невидимый горизонтальный порез по всему горлу, а затем Илай высовывает язык и закатывает глаза, изображая, по всей видимости, посмертную маску. — Если на моих похоронах Алекс захочет сыграть на гитаре — пожалуйста, тресни ему ею же по голове. Не верь, что он хорошо это делает: придурок выпросил гитару на день рождения только чтобы разучить Smells Like Teen Spirit. — И как его успехи? — Разумеется, он её ещё ни разу в руки не брал, хотя прошло уже два года. — Так или иначе, ты не переживай, я тебя Минди в обиду не дам, — заверяю я, со всех сил удерживая на лице серьёзность. — Но если у неё с собой будет пистолет, тут уж я, конечно, ничего не смогу поделать. Илай недовольно цокает. — Несмешно, — бурчит сын. Я подхожу ближе и кладу ладонь ему на плечо. — Тебе же нравится водить, — тихо напоминаю я. — Нравится, — подтверждает Илай и на мгновение поджимает губы. — И тебе нужна практика. — Да в курсе я! — короткий вздох. — Ладно, — складывает руки на груди. Строит из себя взрослого. — Я попробую. Как мило с его стороны полагать, что у него вообще был выбор. — Отлично. Я рад. До автомастерской пройдёмся пешком, заодно позавтракаем, — я протягиваю Илаю термокружку. — Ваш бабл кофе. — Бамбл, пап, — Илай всем видом демонстрирует своё раздражение. — Сделаю скидку на то, что ты родился в эпоху динозавров. Когда мы подходим, сытые и окончательно проснувшиеся, к зданию мастерской, все сомнения окончательно пропадают, и Илаю уже не терпится сесть за руль. Едва я разблокирую машину, как он выхватывает у меня ключи, забирается на водительское сиденье, заводит двигатель и принимается настраивать зеркала и сидения под себя, демонстрируя тем самым, что мои уроки не прошли напрасно. — Включим музыку? — чтобы задать этот вопрос, он ждёт, пока я пристегнусь. — Радио, — я делаю контрпредложение. — Годится. Может, на гороскоп попадём. Надеюсь, звёзды не скажут мне, что сегодня лучше за руль не садиться. Илай находит нужную станцию и делает погромче. Трогается с места, несколько раз перебирая педалями газа и тормоза, будто забывает, за что отвечает каждая из них. Меня дёргает вперёд, но ремень, неприятно впиваясь в кожу, помогает оставаться в кресле. Несмотря на неровный старт, всю дорогу Илай сосредоточен и больше не совершает ошибок. От меня ему помощь не требуется, только навигация. У нужного дома я говорю: — Замедляйся и паркуйся. Только на газон не наезжай. Илай резво выруливает правее и останавливается буквально в паре сантиметров от почтового ящика. Я прикасаюсь к коже под правым глазом, ощущая под подушечками пальцев лёгкую нервную судорогу. — За дорогу хвалю, — смотрю на Илая. Его сияющая улыбка от уха до уха говорит громче любых слов. — Но парковка… Сын, заглушивший машину, отбивает ладонями победную дробь по рулю. — Филигранная! Он невероятно доволен собой, и, когда мы выходим из машины, изображает короткий победный танец для меня, своего единственного зрителя. — Молодец, молодец, — я рад видеть Илая в хорошем настроении. — Но следующую машину, которую разобьешь, будешь ремонтировать сам. — Следующую? — Мы идём к крыльцу. Илай, смеясь, хочет добавить ещё что-то после вопроса, но обрывает сам себя, когда отвлекается на зашторенные изнутри панорамные окна. Когда я смотрю туда же, замечаю лишь лёгкое подрагивание занавески. Возможно, в комнате сквозняк. Или кто-то наблюдал за нами? — Думаешь, мне одной машины было мало? — иронизирует Илай. — Не знаю, — я пожимаю плечами. — Предсказуемость — не твой конёк. Не рискую сходу жать на кнопку звонка: помимо Минди в доме живут ещё её родители, и мне меньше всего на свете хочется попасть под горячую руку не выспавшемуся по моей вине шерифу. Поэтому осторожно стучу, ударяя костяшками пальцев по белому дереву. Дверь открывается, едва я убираю кулак. — Доброе утро! — радостно приветствует нас Минди. На ней синие джинсы, красный свитер крупной вязки, за которым виднеются очертания серой футболки, и кроссовки в цвет. Кудрявые волосы, как и в день нашей первой встречи, собраны в высокий хвост. Она полностью одета и готова к выходу из дома. Видимо, наш приход как раз застал её во время последних приготовлений. Взгляд девушки скользит от Илая ко мне и дальше куда-то нам за спины. — Моя малышка! Ура! Ходить пешком на работу мне не понравилось. — Для здоровья полезно, между прочим, — негромко сообщает Илай. Надеюсь, Минди этого не услышала. Но быстро разочаровываюсь, видя, как от плотно сжатой челюсти ходят желваки. — Тебе вчера мало по голове настучали, видимо, — Минди делает шаг вперёд, заставляя нас с Илаем разойтись в стороны. Закрывает за своей спиной дверь, аккуратно, не позволяя ей хлопнуть. — Надеюсь, вы с Алексом из всей ситуации вынесете урок для себя. — Конечно, — отвечает сын. Я жду, что он добавит что-то язвительное. Вижу, как хитрая искринка вспыхивает в его глазах, когда Минди проходит мимо. — Пожалуйста, — останавливаю я его не только словом, но и жестом — протягивая руку в сторону и преграждая путь следом за девушкой. — Минди старше тебя вдвое, прояви уважение. — Я могла бы сейчас быть твоей матерью, если бы родила в твоём возрасте, — отмечает девушка, быстро обернувшись на нас через плечо. — Ты могла бы быть моей матерью, если бы переспала с моим отцом, — деловито сообщает Илай, будто это важный исторический нюанс, который при нём решили исковеркать. Я чувствую, как краснею. К счастью, в этот раз лица Минди мне не видно. — Илай! — восклицаю я. Эндлер прыгает в машину, оставляя ремарку сына без ответа. Опускает оба передних стекла, — водительское и пассажирское, — запуская в салон свежий утренний воздух. Вместе с урчанием двигателя на её лице расцветает довольное выражение. На секунду она прислоняется лбом к рулю, а когда снова смотрит на нас, — точнее, мне в глаза, — я вижу на её лице широкую улыбку одними губами. — Приятное возвращение, — говорит она, когда я подхожу ближе. Илай следует за мной, но выдерживает дистанцию. — Надеюсь, мы больше не расстанемся так надолго. Она пережила дорогу из Вашингтона без единой царапинки, но умудрилась пострадать, стоя на ровном месте, попав под Хейло-Брайантовский ураган. Сын за моей спиной язвительно прыскает. Прежде чем он успевает что-то ляпнуть в ответ, я говорю: — Мы на пути к тому, чтобы научиться думать, прежде чем делать. — Полезный навык, — Минди подмигивает, но не мне. Я оборачиваюсь на Илая. Он в ответ закатывает глаза в привычной ему «Как же мне надоели эти взрослые!» манере. Одна ладонь Минди лежит на руле, вторая держится за рычаг коробки переключения передач. Готова сорваться с места: торопится на работу или просто соскучилась по приятному ощущению скорости под колёсами. Почему-то мне представляется, что в дороге она слушает музыку на высокой громкости и подпевает в голос, не обращая внимания на тех, кто может стать случайным свидетелем этого представления. Думаю, большой город научил Минди жить и поступать так, как хочется, даже если это кому-то может показаться странным или неправильным. — Ещё увидимся, — я прощаюсь первым, салютуя девушке ладонью. — Буду рада, — Минди опускает козырёк, не позволяя солнцу попасть на лицо. — Надеюсь, найдётся более приятный повод. Мы с Илаем провожаем взглядом уезжающий автомобиль до тех пор, пока он не исчезает за поворотом, и после стоим ещё несколько мгновений, прежде чем отправиться домой. — Ещё увидимся? — переспрашивает Илай. — Ты это чего удумал? — Не понимаю, о чём ты, — отвечаю я, и мне приходится отвернуться, чтобы спрятать дёрнувшиеся уголки губ. Немного ускоряю шаг и слышу, как позади Илай быстро перебирает ногами, чтобы нагнать меня. — Не пытайся убежать от разговора! — неугомонный сын оказывается впереди, закрывая мне путь. Идёт спиной, не беспокоясь о возможных столкновениях с прохожими, фонарными столбами, мусорными баками или любыми другими препятствиями. — Она тебе понравилась? — Ты со мной девчонок обсуждать отказываешься, — говорю я. — Вот и я не буду. Пытаюсь обогнуть его то слева, то справа, но Илай проявляет недюжинные способности шустрости и ловкости. Конечно, когда цель — достать меня, он пойдёт на всё. — Я сказал тебе, что её зовут Барбара! — восклицает он. — Маловато информации для ценного обмена, — хитро подмечаю я. Если Илай не сломается, я не буду настаивать. Но раз он сам заманил себя в эту ловушку, я не могу не попробовать воспользоваться моментом. К тому же, мне нужна пауза, чтобы подыскать в голове ответ на простой вопрос сына. Нравится ли мне Минди? С чего он вообще мог так подумать? Потому что она первая девушка за долгое время, с кем я говорил о чём-то кроме погоды, работы и плохих итоговых оценок Илая? Или она должна мне нравится, потому что мне хоть кто-то должен нравится, а иначе это ненормально? Я опускаю глаза под ноги, всматриваясь в трещины на асфальте, которые, перешагивая, оставляю позади. После встречи с Илаем мир свиданий сменился миром кризисов, истерик, частых насморков, долгих колыбелей, ободранных коленок, наказаний после уроков и непримиримых разногласий. Временным связям в этом мире тоже было место: Тереза в Остине, Джо в Мемфисе, Ребекка в Су-Фолс, Анна в Денвере, Николь в Портленде, Кристина в Сакраменто. Я помню не только их имена, но и мелочи, которые должны были давно забыться — цвет их глаз, как они смеялись, когда я шутил (иногда невпопад и несмешно, но видимо так и поступают женщины, если им кто-то нравится), что любили на завтрак и чем пахли, когда целовали меня утром перед уходом; не из дома, но из моей жизни. Ничто из этого не длилось дольше пары месяцев. Мы сходились на фоне общей симпатии и расставались с благодарностью друг к другу. Илай не знал ни одну из этих женщин: мы встречались, пока он был в школе, или на их территории, или гуляли там, где он точно не появится. Я осознанно прятал от сына эту сторону моей жизни, разделал перманентное и временное. Так было легче прощаться и легче начинать заново. Это было забавно. Но в Роузфорде, окончательно пустив корни и найдя настоящий дом, мне больше не хочется возвращаться к подобным играм. — Барбара играет в баскетбол, — Илай наконец перестаёт маячить впереди и равняется со мной на тротуаре. — Их команда в прошлом году ездила на соревнования среди всех школ штата и заняла первое место. — Здорово, — искренне восхищаюсь я. — Ещё она очень умная. Однажды за один урок решила и свою и мою контрольные по биологии, представляешь? — Илай замолкает, хотя продолжает шевелить губами. — Я не должен был тебе этого рассказывать, да? — осознавая свою ошибку, он кривит лицо, словно съел что-то кислое. — Не смогу сделать вид, что ничего не слышал, но сейчас ругаться не буду. Продолжай. — Ладно, — Илай осматривает меня, прищурившись. Прикидывает, не блефую ли я? — У Барбары всё круто с точными науками, она мечтает стать ветеринаром. И она тоже ненавидит Колина, что уже даёт миллион очков в её пользу! — Она хорошая, — я стараюсь звучать буднично, якобы в откровении Илая нет ничего особенного. Возможно, это поможет ему сильнее расслабиться радом со мной. — Так и есть. Теперь твоя очередь. — Моя? — Игра в дурака пресекается сдвинутыми к переносице бровями. — Ладно. Ты первый вчера сказал, что Минди — крутая. Я просто этого не отрицал. А что за вопросы вообще? Переживаешь, что в нашем доме может появиться кто-то ещё? Защищаешь территорию, волчонок? Илай долго смотрит на меня, будто не может поверить в услышанное. Даже на месте останавливается, пока я по инерции делаю несколько шагов, разделяя нас. — Если она тебе нравится, можете встречаться, — раздражённо откликается он. — Даю обещание, что не буду вставлять палки в колёса или издеваться над мачехой в стиле голливудских фильмов. Но волчонком меня называть не надо. Я подхожу к нему. Быстрым движением снимаю капюшон с головы сына и треплю его по волосам. — Как мило с твоей стороны. Илай пытается высвободиться, но вместо того, чтобы позволить ему ускользнуть, я одной рукой обнимаю его за плечи, прижимая к себе, а другой продолжаю лохматить причёску. — Пап! — завывает он. — Ну не на улице средь бела дня же! — А кого ты стесняешься? — спрашивая, я слегка встряхиваю Илая. — Не про стеснение речь, ты мне сейчас плечо сломаешь. — Не преувеличивай. Я ослабляю хватку, и сын сразу вырывается на свободу. Последующие мои попытки завести разговор быстро терпят поражение, сталкиваясь с односложными ответами. Вместо ведения диалога Илай находит интересным нахмуриться, полностью уйти в свои мысли и пинать попавшийся под ноги камень до самого дома. Едва возвращаемся, сын в два движения скидывает кроссовки с ног, бросает термокружку в раковину на кухне, — я не вижу этого, но слышу характерный грохот металла о керамику, — и быстро убегает на второй этаж, прочь от моей компании. — Ты в порядке? Мой вопрос застаёт его с поднятой над очередной ступенькой ногой. — Я хочу доспать всё, что ты у меня сегодня забрал. Не совсем то, о чём я спрашивал. — У тебя всё хорошо? — я меняю формулировку вопроса, надеясь, что это лучше сыграет на понимании. — Снова поиграем в дочки-матери? Его недовольство легко можно было списать на усталость, но я почему-то снова чувствую себя виноватым. — Я хотел извиниться. Прости, если перегибаю палку, — я не готовился к разговору, поэтому на ходу придумываю, что сказать. — Не если — когда. Когда перегибаю. Возможно часто. — Возможно, — деловито соглашается Илай. Затем делает шаг назад, едва не спотыкаясь о собственную ногу. — Пап, расслабься. Всё супер. Не планирую лезть в петлю. — Рад слышать. Минди сказала, тебе нужна моя поддержка, хоть ты и всем видом демонстрируешь обратное, — я выдерживаю короткую паузу, пока рассматриваю ровное лицо сына. Как бы я хотел забрать боль от его синяков, но ведь он не позволит! — Видимо, она ошибалась. Илай не отвечает. Между нами метров шесть и высота лестницы. Я слышу, как размеренно бьётся его ни о чём не беспокоящееся сердце, но и как он нервно шкрябает ногтем деревянные перилла — тоже. — Говорят, что взрослые никогда не ошибаются, — с грустной ухмылкой протягивает Илай. — Но я знал, что это вселенский заговор. Демонстрирует мне знак «окей», складывая пальцы, и уходит в комнату. Я не знаю, что он делает там, за закрытой дверью, но представляю, как пинает попадающийся под горячую ногу и вечно валяющийся на полу школьный рюкзак, беззвучно выругивается, разозлённый не столько моей глупостью и безразличием, сколько фактом, что я в очередной раз повёлся на его прикрытую сарказмом ложь, падает на кровать и долго таращится в потолок, размышляя над тем, какую роль будет играть завтра.

***

Днём ко мне приходит Шон, чтобы составить компанию за работами на заднем дворе. Просьбу, правда, он воспринимает выборочно: опустив работу и оставляя только компанию — и пока я разбираю привезённую транспортной компанией мебель, он, едва одно из кресел оказывается свободным от упаковочной плёнки, размещается в нём, вытянув ноги, с бутылкой безалкогольного пива. Знакомая у этой бутылки этикетка… И когда он успел стащить её у меня из холодильника? — Повесишь лампочки, чтобы включать по вечерам? — Шон щёлкает пальцами. — Забыл, как это называется. Кларисса миллион раз говорила, что хочет сделать ремонт в доме в подобном стиле. О, точно! — победно вскинутый к небу кулак. — В стиле лофт! Меня передёргивает от одного только слова. Перед глазами возникают мрачные воспоминания одинокого проживания в Бэйкон Хиллс, вечный бетон вокруг, запах сырости и полумрак. Я качаю головой. — Нет. Лофтов с меня достаточно. Вечером основным источником света будет костёр, — указываю рукой в сторону садового очага, который только начал выкладывать из кирпичей. — Мне нравятся фонарики и свечи на батарейках. Если бы ты начал разбирать ту большую коробку, как я просил, ты бы их нашёл. Шон неохотно прослеживает взглядом за моим указательным пальцем и морщит нос. — Задний двор же вроде для отдыха, нет? Вот я и отдыхаю. — Вообще-то я надеялся на твою помощь. Нужно поставить костровую чашу, нанести лак на деревянную стойку под крышей и подиумы по периметру, расставить мебель и горшки для растений, декор… К концу речи осознаю, что Шону, уставившемуся в телефон, едва ли интересен мой монолог, и обрываю себя на полуслове. Ставлю на подиум последнее распакованное кресло, тихо подхожу к Брайанту со спины. Ещё мгновение — и короткий визг разносится по округе вместе с тем, как я, в попытке напугать, резко кладу ладони другу на плечи. — Эй! — Шон хватает с земли пустую картонную коробку, в которой ещё полчаса назад лежали кисти и валики для покраски, и кидает её в меня. Разумеется, мимо. — С ума сошёл? — Ты меня не слушал, — мои слова путаются со смешками. — Пришлось прибегнуть к крайним мерам. — Чаша, лак, стойка, подиумы, мебель, горшки, декор, — Шон перечисляет слова без интереса, как если бы зачитывал вслух список покупок. — Ну и что я упустил? — ответом ему служит моё молчание. — Мне Минди написала, — Шон встаёт с кресла. — Вот я и отвлёкся. — Что она хотела? — вопрос вырывается из меня раньше, чем я успеваю это осознать. — Ничего важного, — друг прячет телефон в кармане. — А ты чего такой заинтересованный? Как будто я собаке дал команду «Ищи вкусняшку». — Я просто спросил. Разговор поддержать. Шон вопросительно выгибает бровь. — Она интересуется, свободен ли ты. Сердце начинает бешено колотиться, отчего бросает в жар. Я опускаю взгляд на свои руки и тру их, стряхивая с кожи невидимую пыль. Лишь бы только избежать лица Шона. — Даже не спросишь, что я ответил? Собравшись с мыслями, я всё-таки поднимаю глаза. В конце концов, мы у меня на заднем дворе — и лично мне никуда отсюда точно не деться, а сам Шон так просто не уйдёт, если поймёт, что зацепил меня за живое. Наши взгляды встречаются, и друг поджимает губы так сильно, что белеет кожа вокруг рта. Я чертыхаюсь. — Убить тебя — будет слишком мягким наказанием, — сквозь зубы бормочу я. — Но видел бы ты себя! — больше не пытаясь скрыть свою истинную реакцию, Шон хохочет. Спустя секунду, как по щелчку, прекращает, посерьёзнев. — Я не понял, ты на Минди запал, что ли? Мне не до смеха. — Почему ты не рассказал мне, что не просто знал Линду Эндлер? Вы были помолвлены! Лучшая защита — нападение. Реакция Шона не заставляет себя ждать. — Это тебе кто сказал? — отгораживаясь от меня скрещенными на груди руками, спрашивает он. Я открываю рот и тут же его закрываю. Не стоит выдавать Клариссу: когда Шон придёт к ней с разборками, она может посчитать меня предателем. — Жёнушка моя, что ли? — Шон догадывается сам. Я ничего на это не отвечаю. — Это было много лет назад, — Шон с тяжёлым вздохом плетётся, как мне кажется, в сторону двери, ведущей обратно в дом. Однако у подиумов он останавливается, чтобы присесть на корточки к банкам с лаком. — Какая разница, с кем я тогда был в отношениях. Брайант, привычно не знающий грусти, печали и уныния, на моих глазах становится серее тучи. Сгорбившись, он принимается за работу, которой так старательно избегал последний час. Правда, замолчать окончательно у него не выходит: — Ты мне дату своего дня рождения сказал спустя год знакомства, когда я пришёл к тебе в гости, а оказалось, что на праздничный ужин! — тараторит он, сопровождая каждое слово широкими мазками кисточкой по дереву. — За честность поговорим? — Я не… Он прав. Чёрт. Шон рассказал мне о своей жизни всё, и даже больше. Некоторые подробности я бы с удовольствием вырезал из памяти, но они так глубоко въелись в мозг, что поможет только лоботомия. Обо мне же он знает едва ли больше, чем мог бы простым поиском обнаружить на странице в «Фейсбуке»*. — Я не подумал, — говорю я. Отхожу к деревянному ящику, в котором привезли костровую чашу. Кажется, если сделать расстояние между нами больше, вина будет ощущаться не так явно. — Извини. Рука замирает, не закончив очередной мазок. — А чего ты решил, что я обиделся? — уточняет Шон. — Хотя, можешь не отвечать. Ты про себя мало что рассказываешь, зато я — как открытая книга. Ты меня, наверное, лучше себя знаешь. — Читаешь мысли, — подтверждаю я. Широкие плечи единожды поднимаются — Шон хмыкает. Затем меняет положение, чтобы продолжать работу уже лицом ко мне. — И что конкретно тебе рассказала Кларисса? — Вы с Линдой встречались в старших классах. После окончания университета планировали пожениться, но она утонула. Через год ты встретил Кей. Сухие факты и никаких эмоций. Я опускаю упоминания депрессии и возможного самоубийства. Остаётся надеяться, что Шон мне поверит. — Хорошо, — он выпрямляется. — Значит, ты всё знаешь. Но твой вопрос и бы не про это. Шон подходит ко мне, сидящему на коленях возле деревянного ящика, который я так и не открыл. Для этого нужен лом или любой другой рычажный инструмент вроде гвоздодёра; не было бы рядом никого, конечно, обошёлся бы и голыми руками, да сделал бы это гораздо быстрее. — Я не сказал, потому что не хотел, — произносит Брайант. Он смотрит на меня сверху вниз, опустив, как мне кажется, даже, почти закрыв, глаза. Шон никогда не был вспыльчивым или агрессивным, но сейчас я бы не удивился, если бы он внезапно захотел врезать мне по лицу. — Не хотел снова вспоминать. Не хотел ощущать даже один процент того, что ощущал тогда. Я счастлив, у меня замечательный сын и жена, от которой я без ума. Ты знаешь этого Шона, а Шон, который любил Линду, утонул вместе с ней восемнадцать лет назад. Не стоит копаться в чужих могилах. Я вспоминаю слова Минди, сказанные вчера: «Не она одна тогда в этом чёртовом море утонула. Я осталась на дне вместе с ней», — и мне становится жутко. Смерть всё меняет, и я это знаю как никто другой. Но всегда кажется, будто ты — главный герой, единственный, кто по-настоящему страдает. В этом была моя ошибка. Я забыл, что все вокруг меня тоже живут. Когда Шон опускается рядом со мной, видимо, чтобы помочь разобраться с ящиком, я тянусь к нему с объятьями. Парализованный, он не двигается долгие секунды, пока я сжимаю его в своих руках как каменную статую. — Мне жаль, — говорю ему за спину. — И я рад, что ты это пережил. Наверное, лишнее. Откровение Клариссы про желание умереть — всего лишь догадки женщины, которая не может не принимать близко к сердцу всё, что происходит и происходило с её любимым. Особенно то, что могло бы его у неё отнять. Однако мои слова будто помогают Шону оттаять: он расслабляется и обнимает меня в ответ, несколько раз хлопает ладонью по спине. — Спасибо, брат, — произносит он с едва различимой дрожью в голосе. И мне приходится не размыкать объятья дольше, чем планировалось, чтобы позволить приятелю взять паузу и собраться. — Кресло, кстати, так себе, — наконец вернулся тот Брайант, к которому я привык. Он, отодвигаясь, смотрит на меня с привычным озорством в глазах. Это, конечно, не помогает скрыть блеск ушедших слёз. — Жестковатое. — Я докуплю пледы и подушки, — отвечаю я. — Для твоей задницы — самую большую. — Это тебя Кларисса подговорила? — Шон, в попытках взглянуть на себя сзади, вертится на месте. Ему будет не миновать зелёных следов от травы на джинсах и вместе с этим — обвинений от жены в неряшливости и несерьёзном отношении к одежде. — Она сказала, я набрал пару килограмм. Ящик вскрыт, костровая чаша установлена в центр пустого пространства — небольшого островка, окружённого подиумами по квадрату. Затем мы расставляем по периметру все деревянные кресла, фонарики, свечи и некоторое количество растений, кашпо для которых мне помогал выбирать Илай (если молчание и «угу» на каждый мой вопрос можно считать помощью). Солнце пропадает, сгущаются тучи, сигнализируя о предстоящем дожде, и с лаком я решаю закончить в следующий раз. — Выглядит неплохо, — заключает Шон, когда мы отходим в сторону, чтобы оценить работу. — У тебя хороший вкус. Если Кларисса это увидит — заставит меня заняться нашим задним двором. Пожалуйста, не води её сюда. — Мне тоже нравится, — соглашаюсь я. — Почти картинка из головы. — Чего не хватает? Ну, помимо подушечек и пледиков. Я пожимаю плечами. Над головами раздаётся первый раскат грома. Критический взгляд ничего не даёт: я смотрю на свой обустроенный, практически идеальный двор, но всё, что вижу — это собранный пазл без пары деталей. — Не знаю, — протягиваю я, задумываясь. — Предлагаю тут бассейн бахнуть! — оживившись, Шон отбегает к свободному участку газона. — Горки — под вопросом, места маловато. А если джакузи… Я не слушаю. Может, я пока и не понял, чего именно мне не хватает, но его бредовые идеи уж точно не помогут мне с верным направлением.

***

После ужина, в этот раз прошедшего без происшествий и, — Слава Богу! — недовольных хлопаний дверьми, Илай уходит на ночёвку к Алексу, в качестве причины отпустить его выбрав то, что пора начинать погружаться в список литературы на лето, и, разумеется, вместе это делать веселее. Ага, конечно. По ролям, наверное, как пьесу, будут отыгрывать. Когда он наконец перестанет держать меня за дурака? Но возмущения я приберегаю до иного случая, потому что сегодня отсутствие сына будет мне на руку. Когда дом погружается в тишину, я, оставляя нетронутыми грязную посуду в раковине и остатки лазаньи на столе, размещаюсь на диване в гостиной, приглушив свет и прихватив с собой ноутбук. Открываю браузер, навожу курсор на поисковую строку. Руки замирают над клавиатурой, пока я лихорадочно пытаюсь вспомнить про сайт, который когда-то упоминал Дилан. Ощущения, почему-то, препаршивейшие. Я поднимаю глаза и представляю, как комната заполняется знакомыми лицами, не скрывающими своего осуждения. Перешёптывания превращаются в гул, проникающий в голову роем разъярённых пчёл. Каждый из присутствующих смотрит на меня так, словно я делаю что-то мерзкое и неправильное. Это лишь мои мысли. Это я так думаю. Почему я так думаю? Я трясу головой, и видение растворяется. — Какая глупость, — проговаривая это вслух, я стараюсь высмеять собственную неуверенность. — Тебя действительно настолько смущает перспектива осесть на сайте знакомств, Хейл? Кто бы мог подумать. Вбиваю всплывшее в памяти название и перехожу по первой ссылке. Всплывшая страница сходу предлагает мне зарегистрироваться, не давая без этого этапа пройти дальше к просмотрю профилей других людей. — Так сразу, и без прелюдий? Издёвка над самим собой и над всем, что происходит, морально ощущается как перекладывание ответственности. Словно кто-то другой, не я, сейчас перерывает архивы на компьютере в поиске приличной фотографии, способной произвести хорошее впечатление на противоположных пол. Вот я с совсем крошечным Илаем в парке. Это может отпугнуть. На фоне Большого Каньона, демонстрирую знак мира. Как будто какой-то хипстер. На пляже Роузфорда во время игры в волейбол. Без футболки. Подумают, что совсем отчаялся. С новенькой Камаро шестого поколения, пришедшей на смену предыдущей модели, которую я, сколько ни перебирал, уже не смог реанимировать. Надеюсь, быть стереотипичным мужчиной с любовью к автомобилям нынче не дурной тон? Надо было проконсультироваться у Клариссы, как у единственной близко знакомой мне женщины. Хотя, чем бы она помогла? Глубоко замужняя женщина едва ли знает толк в том, как лучше оформить свой профиль на сайте знакомств. И свободных подруг у неё наверняка нет, иначе я бы о них уже, не по своей воле, знал. Наверняка Кларисса не смогла бы отказаться от идеи свести меня с кем-нибудь из них. — Ладно… Эта вроде неплохая. Сделана Шоном на прошлогоднем фестивале барбекю, приуроченном к празднованию дня независимости. Кажется, уже после того, как он утопил свой бумажник в море. На фотографии я стою спиной к зданию ратуши и щурюсь лучам солнца, падающим на лицо. Портрет по пояс, я в рубашке, и не выгляжу так, будто великая депрессия — это моё второе имя, а не финансовая катастрофа. Лучшего варианта мне не найти. Дальше необходимо заполнить графу «О себе», и я понимаю, что выбрать аватар было проще простого. Чёрные тонкие рамки пока что пустой ячейки гипнотизирую меня, нагоняют беспокойство. Что такого Дерек Хейл может написать о своей жизни, чтобы никто не счёл его сумасшедшим?

«Есть взрослый сын. Владею автомастерской. Ищу серьёзные отношения»

Не похоже на запись с надгробного камня — уже неплохо. В качестве местоположения указываю Роузфорд и радиус в сто километров от него, охватывая все близ расположенные города, до которых добраться труда не составит. Выборка анкет сразу становится куда больше: число с расширением интересующей геолокации возрастает с нескольких десятков до пары сотен. Сначала я стараюсь каждой уделить достаточно времени; ощущение, будто девушки на фотографиях, едва мне стоит открыть их профиль, оживают, а значит точно не оценят, если я нажму на крестик антисимпатий, едва загрузилась страница. Но уже после тридцатого нового лица я начинаю пролистывать бездумно, иногда даже не спускаясь ниже к окошку с информацией. Блондинки, брюнетки, кудрявые, с короткими и длинными волосами, весёлые, задумчивые, с животными, в горах и на пляже — они сливаются, становятся одинаковыми: такими же красивыми, но словно безликими. Я попросту теряю интерес. Весь запал куда-то пропадает, и мне хочется поскорее закончить с этим, словно я в процессе выполнения самой скучной в мире рабочей задачи, а не в поиске потенциальной девушки. Когда последняя анкета исчезает с экрана, и заменяющая её табличка гласит о том, что я пролистал все возможные варианты, я перехожу в графу понравившихся и некоторое время сверлю взглядом надпись:

«Здесь ещё нет анкет. Они появятся, как только вы поставите кому-нибудь отметку «Нравится»

Беру телефон и пишу Шону:

«Сайты знакомств не работают»

«Что, все сразу? Они на графике с 9 до 6?»

— приходит моментально. Хорошо, что у него всегда включён телефон. Плохо, что чувство юмора тоже не выключить.

«Для меня не работают. Женщины закончились раньше, чем я успел выбрать хотя бы одну»

«Тебе не угодишь. Я советую снизить стандарты, пока ты не умер девственником»

Эмодзи баклажана? Это что вообще значит?

«У меня есть сын. Тебе напомнить, откуда берутся дети?»

«Не надо. Не хватало ещё сегодня засыпать с мыслями о том, как, с кем и в каких позах Дерек Хейл занимается сексом»

Очень хочется посмотреть сейчас ему в глаза так, чтобы он пожалел о глупости, которую ляпнул.

«Тебе повезло, Шон, что мы друзья. В любом другом случае я бы тебя терпеть не стал»

Не слишком?

«Будешь грубить — абонент уйдёт спать и больше никогда не будет онлайн»

Шона Брайанта ничем не возьмёшь.

«Если с виртуальностью не клеится, может в реальность вернёшься? Что насчёт Реджины?»

Я несколько раз перечитываю имя, пытаясь вспомнить, где я его уже слышал. Но в итоге сдаюсь и спрашиваю:

«Это кто?»

«Твоя клиентка с Импалой. Ты говорил, она тебя на свидание звала»

Точно!

«Я думаю, это было предложение из вежливости. В моих руках её автомобиль. Может она думала, если мы переспим, я ей скидку сделаю»

«Хочешь сказать, твоя красивая физиономия и куча мускул под футболкой совсем никак на это не повлияли?»

Думаю, что на это ответить. Не дождавшись меня, Шон присылает следующее сообщение:

«Поставь лайк первой же попавшейся анкете. Ради забавы. Ну и ради опыта. Илая послушать, так ты в последний раз на свидании был в прошлом столетии. Так и разучиться можно»

«Много Илай понимает»

«Ну явно больше моего. Ты же мне ничего не рассказываешь. Ни о бывших, ни вообще. Я даже не знаю, какие женщины в твоём вкусе. Мало ли среди моих знакомых или знакомых знакомых уже есть твоя идеальная половинка»

Я откладываю телефон и задумываюсь. Все мои романы — эстафета на выживание. Под угрозой то она, то я, то мы оба: Пейдж, ставшая жертвой моей глупости; Кейт, принесшая в мой фамильный дом смерть и вечный траур; Дженнифер, сделавшая месть своей главной жизненной целью; Брейден, променявшая наши отношения на работу наёмницы.

«Одна половина моих бывших хотели моей смерти…

— пишу я Шону.

… другая — из-за меня страдала»

Недолгая пауза. Я иду в кухню за стаканом воды, а по возвращению читаю:

«Любишь эмоциональные качели, значит?»

И эмодзи клоуна. Ощущение, что я общаюсь с кем-то, кто по возрасту (или развитию) недалеко ушёл от моего сына.

«Ты не помогаешь»

— подмечаю я.

«А ты и не просил помощи. Не нравятся сайты знакомств — зайди на страничку Клариссы, у неё в списке друзей много приятельниц из Атланты»

«Это другой конец страны!»

«Зато если вдруг девушка окажется сумасшедшей, у неё не будет возможности вести слежку за твоим домом, прячась в мусорных баках»

«Звучит так, будто ты сам таким когда-то промышлял»

«Ещё чего. Это мне друзья рассказывали»

Я смеюсь про себя. От Шона мало пользы, но он поднимает мне настроение. По ощущениям — как завести себе собаку; двухметровую, бородатую, надоедливую, болтливую собаку, обожающую футбол, клетчатые рубашки и светлое пиво.

«Спокойной ночи, Шон»

— пишу, ставя точку в нашем разговоре. В ответ приходит очередной эмодзи, смысл которого я не пытаюсь разгадать. Сворачиваю сайт знакомств и открываю «Фейсбук». Иду на страничку Шона, оттуда — в многочисленный список его друзей, содержащий, должно быть, каждого, кто был знаком ему хотя бы пару минут, начиная с детского сада. Некоторые и мне знакомы: я нахожу наших соседей Уорренов (одна страничка на двоих, никогда такого не понимал), сестру Дилана, половину педагогического состава школы, где учатся Илай с Алексом, мексиканца с заправки, у которого я всегда вместе с бензином покупаю свежую выпечку, но чьё имя никак не могу запомнить (теперь буду знать, что его зовут Валтасар Начо Розас), Эндлеров в полном составе. Недолго думая, перехожу на страницу Минди. У неё совсем нет информации о себе: ни даты рождения, ни родного города, ячейки с увлечениями и местом работы так же пустуют. Листаю вниз, где нахожу единственный пост, датированный годами, когда мой путь ещё даже не лежал в сторону Роузфорда. С фотографии на меня смотрят два ребёнка — подросток с длинными чёрными волосами держит за руку совсем малышку, наверное, едва научившуюся стоять на ногах. Они обе одеты в одинаковые джинсовые комбинезоны, позади них виднеются очертания полицейского участка, в котором я узнаю место работы Тайлера Эндлера. А сверху над фотографией подпись:

«Чертовски сильно по тебе скучаю»

Я проваливаюсь в фотографию, чтобы разглядеть поближе, но вместо этого мой взгляд падает на комментарии, и меня как холодом обдаёт. Их тут десятки, и содержание у большинства не несёт в себе ничего хорошего.

«Позор!» «А твои родители знают, что ты шлюха?» «Какая же ты мерзкая…» «Проститутка» «Надеюсь, ты сдохнешь»

Я перечитываю их по несколько раз, не веря своим глазам. Затем возвращаюсь на страничку Минди и проверяю, она ли вообще её владелица. Открываю фотографию на аватаре, где девушка, сидя на скамейке где-то в парке, вполоборота смотрит в камеру. Да, здесь она моложе лет на пять, но этого недостаточно, чтобы я мог её с кем-то спутать. В комментариях здесь дела обстоят не лучше. Чувствуя себя так, словно испачкался в грязи, я выключаю ноутбук нажатием на кнопку питания и ещё некоторое время смотрю на чёрный экран в полной растерянности. Первый порыв — снова написать Шону. И я даже почти набираю сообщение, но вовремя себя останавливаю от того, чтобы его отправить. Что происходило или происходит до сих пор в жизни Минди — явно не моя проблема. Я пытаюсь убедить себя в этом, несколько раз проговаривая про себя одну и ту же мысль, но помогает с натягом. Кадры с чужими словами, пропитанными презрением и ненавистью, продолжают возникать перед глазами. Я иду за бутылкой виски, спрятанной в кухонном шкафу между пачкой муки и пакетом овсянки — там, куда Илай точно не залезет. В золотистой жидкости плавают фиолетовые бутоны волчьего аконита, а это значит, что мне точно удастся опьянеть. Прикладываюсь сразу к бутылке, минуя стакан. Обычно я так не делаю, но сегодня мне хочется не красивого и правильно оформленного напитка ради атмосферы и удовольствия, а просто поскорее почувствовать горечь на языке и лёгкий туман в голове. С последним глотком прикрываю глаза. Вроде легчает. Почему мне не всё равно? Мне должно быть всё равно. Но я себя слишком хорошо знаю: этой ночью мне будет уже не уснуть. Поэтому остаётся только напиться.