***
— Ну-у, Лао-цзы? — сам сказал, сам посмеялся Джонни. — Есть идеи, почему Кенши мне отказал? Давай, Конфуций. Пофилософствуй мне! Это был обеденный перерыв, который ни черта на обеденный перерыв не походил. Так, office hours для работящих. — Чё? — Кун Лао аж оторвался от проверки письменных работ своих студентов. — Так я Лао-цзы или Конфуций, ха-ха?.. Ироничен сей вопрос тем, мой сюэшен, что есть теории, что эти двое — один человек, — и вёл свой стендап на одного он с максимально важной Сократской рожей, поэтому Джонни угарал всю его речь. Знакомьтесь — профессор Кун Лао. Человек с докторской по философии, который с трудом понимает кто он по жизни. Так или иначе, бойтесь его, челядь, а не то он вас до смерти зацитирует и в золотую рамку вставит! — О, о! — загоревшийся Карлтон поднял руку, с понтом отличник. — А один человек — это, типа, как Рассказчик и Тайлер Дерден? — Скажи честно, — аж вышел из роли Кун Лао. — Как Кенши тебя вообще терпит? — Без понятия, коллега. Просто он меня сильно любит, наверное. — Вот блин, а я думал, он просто терпила. «Так сильно любит, аж от предложения руки и сердца уклонился, — мысленно закатил глаза Кун Лао. — Лох ты, Карлтон. Тупо лох в квадрате». А лох-Джонни всегда любил абсурдные диалоги со своим старым другом, поэтому он без всякой мысли в голове продолжил: — Так кого предпочтёшь, философ хренов? — спросил и широко-о-о улыбнулся. — Конфуция или Лао-цзы? — Хрен знает, — как же я хочу покончить с работой и жрать, а не базарить. Джонни, отстань! — Давай Лао-цзы чисто из-за созвучия. Хотя Конфуций, как по мне, более рациональный. — Тогда скажите, мсье Лао-цзы, а тяжело было основать даосизм? — поднеся ко рту Кун Лао свёрнутую в трубку тетрадь, истинно репортёрским тоном спросил Джонни. — А можно мне другого журналиста, пожалуйста? Этот тупой. — Нет, нельзя. Отвечайте на вопрос или дайте дорогу конфуцианству! — Не, чувак… — Кун Лао на эту бумажную пародию на микрофон поморщил нос. — Конфуций на пятьдесят пять лет младше меня, пусть малыш идёт своей дорогой, — тут в голову пришла мысль убить Джонни внезапным философским «дэбом». — …А основать даосизм было не очень тяжело, друг мой американский. Учитывая-то, что никто точно не знает, кто конкретно породил его. Направление даосизма было так называемым криком души китайского народа, их духовной составляющей. В его основу легло множест… — Блин, а я больше не хочу быть журналистом… — И молодец, — победно усмехнулся Кун Лао. Сдался ещё на начале! — Теперь веришь в мою степень по философии? В моё могущество! — Не то чтобы я отрицал, балаболтус сраный. — Тогда хавай вторую часть лекции, раз я «сраный», ха-ха-ха! Джонни заткнул пальцами свои уши и начал невпопад напевать рандомные песни зажигательного Питбуля. Нет ничего, в конце концов, хуже, чем получить бесплатную лекцию по философии, которую он ещё во времена студенчества закрыл на сто процентов. Поставили «фулл» — и не за красивые глазки, между прочим! Вышло довольно иронично, что несмотря на кое-какие победы в разного рода гуманитарных науках Джонни предпочёл уйти глубоко в физику. В то время как с логико-математическим складом ума Кун Лао — напротив. Двинулся в философию, двинулся в философию с головой,***
Неглубокая ночь. Спальня. Кенши лежит на левой стороне их с Джонни двухместной кровати и читает известного многим гротескного реалиста Кэндзабуро. Кенши читает, с умным видом перелистывает, заламывает странички с особенно интересными мыслями — Джонни изредка поглядывает, — задаёт риторический вопрос в пустоту с невероятно задумчивым видом. Это то, что Такахаши обычно делает перед сном. То есть, читает, дабы нагнать сонливости. Но конкретно этого автора он берёт в руки впервые. «Кэндзабуро Оэ — лауреат Нобелевской премии», — знает Карлтон, и вся его сорокалетняя жизнь как будто бы обретает новый смысл; и всё, что до этого было рассыпано-разобрано, словно бы складывается в бесячую японскую мозаику, в которой он особо не шарит. Страницы книги Кенши освещает тусклый белый свет прикроватной лампы. Джонни, лёжа рядом, ещё копошится в инстаграме — привычная рутина, почти ритуал перед сном. А мысли американского доктора наук занимает не что иное как Нобелевская (её неудивительное отсутствие). Вот за что Джонатана Карлтона могут наградить такой громкой премией, скажите? За сомнительный вклад в науку? Или, быть может, в культуру? Или вообще за то, что не позволил Сайраксу в своё время взорвать лабораторию на цокольном этаже университета? Джон же герой нации — подарите ему хотя бы шоколадную медаль на шею! У Джонни, на самом деле, годы тому назад уже была кое-какая зацепка, которую он так и оставил позади. Он не тыкал в неё палкой, не страдал по ней как по желанному человеку, не тратил своё драгоценное время на дальнейшее исследование. Он, собственно, вообще не обсуждал свои мысли по данному поводу с американским научным сообществом, хотя имел шанс эпично выделиться на фоне этого тухлого научного проходняка. Множество шансов. Например, недавно Карлтон был на конференции, где слушал студентов с их научными артиклями, которые обязательно зачтутся им при выпуске. Он жёстко критиковал каждого зелёного учёного, изредка отпуская безобидные шутки в сторону очередной, столь очевидной, работы «для количества». То были полные потного волнения «Выпустите меня, пожалуйста, из университета! Допустите меня к защите!» выступления. А сам Джонни на вопросы о том, какие же выдающиеся работы выйдут из-под его личного пера давал довольно размытые ответы. В последнее время он чаще фигурировал скорее как чей-то наставник, коего так же вписывали в строчку авторов. Он был клёвый научрук, нереально харизматичный профессор, но созидатель… Нет, на эту верхушку таксономии мистера Блума ему было как-то немного начхать — до недавних пор. Он и сам был своего рода «пишу уже чисто для количества, да не обессудьте! Степень дорога». Карлтону надо было подумать. Мозговой штурм на ночь глядя, однако здравствуй. На экран его телефона уже чуть ли не капает слюна; страничка инстаграма застыла на каком-то случайном видео с «Собирайся на вечеринку со мной!». А Кенши тем временем думать в кровати и читать, думая, устал. Сон его кинул, и теперь мозгу и телу теперь нужна разрядка. Желательно, физическая. Он с громким стуком поставил свою книгу на тумбочку. Многозначительно стрельнув глазами в сторону Карлтона, медленно пододвинулся к нему на четвереньках, а затем стремительно поцеловал в щеку. Или скорее агрессивно понюхал, нежели поцеловал. Такахаши громко вобрал запах кожи Джонни носом, вжимаясь в бритую щеку губами, носом, лбом. Он был явно настроен на кое-какой дополнительный приятный ритуал «а чтоб спалось крепче!», поэтому его сильные руки уже в намёке берут и мнут и щипают чужие бока. Джонни, что обычно от такого напора со стороны Кенши в миг загорается, как-то неохотно отвечает на ласку. Вот его уже страстно целуют в губы, повалив, прижимая затылком к подушке, а он всё думает о своём… Вот на нём буквально сидят верхом, массажными движениями оглаживая грудь. А вот сам Кенши не выдерживает такой непривычной пассивности в постели и первым выдаёт: — Карлтон, я буквально сижу на твоём мини-Джонни. У тебя уже колом стоит — ты долго будешь ломаться? — Эх, ещё и «мини» назвал… — загадочно, так печально, вздохнул Джонни. — Я бы лучше назвал его «Биг Джо», царём горы, «кинг сайз бро», ну в конце-то концов… — Ты закончил нахваливать свои размеры? — вскинул одну бровь Кенши, усмехнувшись. — Да. — Я трахну тебя? — о, лорд, с Вашего скромного позволения! — Нет. — Ты трахнешь меня? — М-м-м, не угадал, тоже нет. — Мне что, «его» лично попросить? — Хорошая попытка, хорни-гейша, но у меня член с мозгом ещё в ладах, так что я готов лежать и ломаться до последнего. — Не «хорни гейша», а хотя бы ойран. — А ты хочешь, чтобы я расценивал тебя в качестве элитной шлюхи? — ухмыльнулся Джонни, с наслаждением рассмотрев это красивое рельефное тело на себе. — Ну… есть в тебе что-то от ойран, впрочем. Помимо приятных бонусов и шикарной задницы у тебя имеется ничё так интеллект. Кенши поелозил ещё немного на Джонни, потираясь бёдрами, и вскоре слез. «Ну и ладно, — подумал. — Хрен с ним. Опять обиделся на то, что одному Богу известно». Возможно, Джонни и сам через час на коленях приползёт со своим «Ну давай разочек, а?». Причём, буквально на коленях. Кенши просто тихо лёг на бок. Принялся покорно ждать. — А что ты, кстати, делаешь, если «такое» случается? — спросил Джонни внезапно. — Что именно случается? — Кенши, что отвернулся спиной к Джонни и циклично включал-выключал свою прикроватную лампу, звучал до смешного угрюмо. — Отказ в сексе? — Ага. — Думаю о чём-то другом. Что мне ещё делать. — Например? — О чём-то приятном. — Ну, например?! Кенши мысленно душил Джонни подушкой. — О твоей смерти под танком, — ответил с сарказмом и хохотнул в духе Сквидварда. — Но это не очень приятно… — Кому как, Карлтон. Эх, ещё и по фамилии обратился. Дважды «эх». Джонни закинул одну свою тяжёлую ногу на талию лежащего на боку Кенши, чтобы, видимо, доканать. Не то чтобы ему было веселее трахать горящее очко — просто если у Такахаши перед сном хорошенечко пригорает с Карлтона, то тот ему потом во снах является. А Кенши потом, утром, об этом таки-и-им возмущённым тоном Джонни рассказывает, пока варит кофе на двоих в турке, кто бы знал! В подобные моменты Джонни действительно думает, что они с любимым мужчиной по дефолту женаты. Но… нет. Пока что официально не супруги. А «пока что» ли? — Блин, Кенши, мне грустно!.. — Добро пожаловать в мой мир, — закончил задалбывать ночную лампу Кенши. — Не тереби свою лампу, а то ослепнешь. — Не завтра — и отлично. — Кенши, а ты точно на меня не обиделся? — Ты придурок? — он покосился на Джонни таким взглядом, как будто его только что обвинили краже. — С чего бы мне на тебя обижа… Ты что, у-ж-е что-то мне сделал? Если да, лучше признайся сразу, Джонни. Тогда вероятность казни снизится на двадцать процентов. Карлтон в этот момент не выдержал и рассмеялся. Затем закинул ещё и вторую свою ногу на Кенши, и Кенши тяжело «ух»-кнул. — Раз уж мы друг на друга не обиделись, може… — Выходи за меня, — скрестил пальцы. Джонни в очередной раз мысленно скрестил пальцы. Кенши хлопнул себя по лбу. — Прости, здоровяк, — усмехнулся Джонни вскоре, — но пока я не увижу на твоём безымянном пальце обручальное кольцо, мы играем в дружбу. — Какое из слов «сначала», «получи» и «Нобелевскую» тебе не понятно? — нахмурил брови Кенши и полностью повернулся лицом к собеседнику. — Во-вторых, а ты сам-то без секса не загнёшься с таким условием? — Я семейный человек, — серьёзно объяснил Карлтон. — Штамп в паспорте для меня — не прикол какой-то, пойми. Быть твоим законным супругом — это моя мечта. — Ты совсем потерял надежду на Нобелевскую? М-да. Как прискорбно. — Да я скорее, блин, премию Дарвина получу, чем это дерьмо! — О-о, дорогой, вот на неё ты претендуешь больше всех в мире, — закатил глаза Кенши. — Я правда не понимаю, в чём прелесть меня так сильно мучить. В этом же нет какой-то обидной тайны? — Не скажу. «Не скажу»? А чего так загадочно, мистер Шнобелевская? — Ла-адно, я проиграл, ты был прав! — сдался в итоге Джонни. — Давай хотя бы потрахаемся! Может настроение поднимется! — Спасибо, конечно, звучит заманчиво… Но думать «о приятном» оказалось слишком действенно, — мягким голосом поддразнил Кенши, легко щёлкнув Джонни по лбу пальцами, и снова отвернулся. — Спокойной ночи, Карлтон. И одним рывком вредно дёрнул бо́льшую часть одеяла на себя. — Но, Кенши!.. — Остерегайся танков. Носи каску. — Ты херовый шутник, знаешь? — Знаю. — Одеяло-то хоть отдай!.. — запыхтел Джонни. — Кенши, ты чё там ржёшь?! Задолбал, завтра твой дерьмовый кофе не пью. — Ну и не пей, — продолжал тихо смеяться Кенши. — Мне больше достанется. — Тебя сердце хватит, дядя, — уже с недоверием произнёс Карлтон. Кенши демонстративно зевнул. Затем он выключил лампу на своей прикроватной тумбочке, и в спальне моментом стало темно. Как в старых мультфильмах, одни две пары круглых глаз горели во мраке — моргали и с подозрением переглядывались. Они оба молчали несколько минут, дёргая одеяло туда-обратно, перед тем, как в своих фирменных позах заснуть: Кенши карикатурно лежал на спине в позе трупа со скрещенными на груди руками; Джонни — раскинувшись звездой. И, ах, да, перед этим всем, которое фирменное, Джонни не забывает сказать: — Я люблю тебя, Кенши. Кенши не сильно любит нежности перед сном, но всё равно кратко отвечает, не игнорирует: — Взаимно. — Чувак из «Призрака», ты ли это? — светло улыбается в каждое слово Джонни, потому что он всегда обожал отсылки. — Спокойной ночи, Моника.***
Рейден был в хорошем настроении. Он почти всегда пребывал в хорошем настроении, но сегодня он аж мироточил, друзья. До того сиял белым и лоснился, аж целый день бесил Шан Цунга. Рейден вошёл в свой кабинет, в котором его ждал Кун Лао. Вошёл комичной походкой от бедра, с вертлявой задницей — пародировал всё-таки бомбанувшего час назад доктора психологических. И смешливый Кун Лао от такого красочного залёта начал заезженно угарать, словно заведённый механическим ключом. «Браво, чувак, на бис, мой рисовый пирожок!». Рейден копошился в своих синих папочках, продолжая пританцовывать узкими бёдрами, а Кун Лао всё хохотал и аплодировал. «Шлюшка», — с ухмылкой вырвалось у него один раз чисто из прикола. Однако было весьма и весьма интересно получить на такую шуточку «Экологически натуральная!». Никто и не сомневался в том, что если тебя убить, ты нормально так разложишься под землёй на удобрение, Рейден. Конечно, было в этих виляющих бёдрах напротив что-то соблазнительное. «Что-то». Ну, типа, «всё». Сколько бы пародийного юмора ни было в движениях Рейдена, секса в них было не меньше, чем у Джонни с Кенши в их новогодний отпуск в Японии. Кун Лао в предвкушении потёр ладони. Он встал со стула, подошёл, по-профессорски вальяжно вышагивая, словно сейчас лекцию зачитает, к Рейдену, и его руки в моменте застыли аккурат над этой крупной округлой задницей, чтобы как следует пощупать. — Чего ждёшь? Клади, — засмеялся Рейден. — Располагайся. — Не сомневайся, буду чувствовать себя как дома. — Дурак. У тебя аж руки трясутся. — Я думаю, шлёпнуть или помять. Ух, зараза, так и манит… — Что ж, я рад, что надел эти брюки! — Для меня старался? — Кун Лао как стоял в той дебильной позе, так и стоит, держа раскрытые ладони над чужой задницей. — Ну Ре-е-ейден, ну шалава. — Ещё раз меня так назовёшь… — Джонни негативно влияет, ха-ха… Кхм, — почувствовав тяжесть чужого взгляда на себе, резко кашлянул. — Прости. Джонни. Лёгок на помине, что сказать. Джонни вошёл в кабинет Рейдена вообще без приглашения и вообще без стука; его никто нахрен не звал, не просил, не искал,***
Как оно обычно и бывало, Джонни спал за своим рабочим столом. Он не был одет в какой-нибудь стильный костюм, укладка на голове уже давно сбилась, а вместо запаха достатка от него исходил запах многочасовой усталости. Всё это говорило лишь об одном: «Карлтон заработался». Карлтон, что умел ценить каждую секунду своей жизни и никогда не отказывал себе в удовольствии, всё чаще стал забывать про еду со сном. Он перестал уделять целые час с лишним своим священным сборам на работу, перестал завтракать перед утренними лекциями вместе с Кенши. Да что там. Джонни заимел свойство, что его теперь хрен остановишь на ходу, точно он был тип из «Поймай меня, если сможешь». Фиг дозвонишься, фиг допишешься. Естественно, Кенши переживал за него. Если с Джонни что-то было не так, Такахаши отказывался от своего родного прикола «молчать до последнего». Он разговаривал с ним. Сам задавал вопросы. Держал за руку и сидел в тишине, если так просила ситуация. Между ними всегда царило взаимопонимание. Сколько бы ни срались до потери пульса, всё это всегда было пустяковым проходняком. Они оба знали, что друг без друга совсем говённо. Это тогда уже — не их вселенная. Отменяйте. Лю Кан, схлопывай нах. Ну не может быть такого, чтобы Джонни и Кенши в каком-либо временном отрезке враждовали по-чёрному!.. — Ох, Джонни… Кенши осторожно погладил дремлющего за рабочим столом Карлтона по голове. Он специально беззвучно вплыл в аудиторию, потому что знал наверняка, что тот сейчас спит. Закрыл за собой дверь, покачав головой, и заботливо накрыл совсем заработавшегося профессора своим пиджаком. Пальцы Кенши принялись аккуратно перебирать эту редкую богатую проседь в чужих тёмно-русых волосах, зачёсывали еле вьющуюся от возраста чёлку к затылку; тёплые ладони затем мягко поглаживали по вискам, спускались ниже и грели скулы. Джонни от таких приятных движений аж расслабился, вытянув ноги во всю длину. Кенши же грустно улыбался этой трагикомичной картине, а его руки продолжали по-своему ласкать. Согревать. Может, даже обнимать. Что интересно, у Такахаши в этом плане действительно были «золотые руки». Отчего-то, даже просто касания с его стороны вызывали приятные мурашки по телу, словно ты явился на процедуру к элитной тайской массажистке. Кенши мог банально, так бездушно, мять Джонни спину перед сном, без всякого желания хлопать по ней или гладить, однако все эти махинации по какой-то причине всегда были слишком хороши, что аж хотелось по-собачьи выть, вилять хвостом и просить ещё. Естественно, Такахаши не понимал такой реакции. Он не раз говорил Джонни, что просьба сделать массаж никак к нему не относится, потому что курсов массажа не посещал, туториалов не смотрел. «Лжёшь! Всё ты знаешь!» — дразнился когда-то Карлтон, уже устраиваясь на кровати поудобнее, дабы ему с очевидным высоким профессионализмом(!) размяли мышцы. А сейчас он, вечно задорный, своего мужчину не дразнит, потому что спит. Потому что вымотался. Устал. Когда Джонни спит, его автоматом жаль, как маленького ребёнка. Того самого, хулиганистого, в которого в остальное время как будто Дьявол вселился. Понимаете ли, днём данный шумный сволочь шкодит и действует на нервы. За обедом у этого человека рот не закрывается — охота дать профилактического бразильского пинка по башке. Вечером у него ещё что-то происходит, но всем как-то лень разбираться. А вот когда «оно» засыпает, становится по-идиотски, откровенно по-дурацки, грустно. Нет, Кенши, конечно, понимает, что Джонни не сдох и ещё как жив, но всё равно. Когда видишь, как Джон лежит без действия, внутри пробуждается нечто, что говорит: «Надо было больше времени провести с ним днём!». «Ах, как же нам его жаль! Он же такой по-человечески хороший!». «Самый лучший на свете!». В самом Такахаши, по ощущениям, в такие моменты просыпался уже лет как двадцать закопанный под грузом опыта юный студент. Юный студент ведь тоже был по-человечески хорошим… У него была скромная любовь ко всему, что шло к нему навстречу, вечно поджатые вредные губы и юркий взгляд. Он был закрытым от мира, с виду даже немного странноватым, но Джонатану он был понятным. Потому что Джонатан видел сам корень несколько проблемного Кенши. Он понимал, что старине просто не хватает опыта в общении из-за не подходящего окружения в предыдущие эпизоды жизни. Так постепенно и завязывалось их общение в студенчестве. Приходилось друг друга экспрессом пробовать; Карлтон раскусил Такахаши слишком быстро — такого-то всего из себя загадочного парня. Общение. Жесты. Взаимодествия вербальные, невербальные. Вопросы. Ответы. Молчание, но со смыслом. Так Кенши и углубился в социолингвистику. Прошла уйма лет с той поры. Лингвистика, сама по себе, ныне — его страсть. А ведь во времена бакалавриата он её ненавидел!.. Размытая, типа. Открытая не ко всем. Спасибо Джонни, Кенши теперь всегда есть чем заняться и о какой гранит науки поломать себе коренные зубы. Ох. Как же Кенши Джонни всё-таки от всей души благодарен. И как же он всё-таки его любит. Ласковые пальцы Кенши тем временем уже добрались до ушей Джонни, и они их мягко грели, невесомо накрывая. У Карлтона уши прохладные, точно только с улицы. Кажется, до прихода Такахаши ему было холодно. Внезапно пальцы Кенши крепко перехватили. — Ты чего? — спросил он слегка удивлённо, а Джонни их кратко поцеловал. — Я так по тебе соскучился… — произнёс Карлтон хрипло. — Ты бы знал как. — Ты это мне говоришь, Джонни? — Такахаши бледно улыбнулся, прижавшись к чужой спине плотнее. — …Я по тебе, честно, уже тоскую. — Ха-хах, что такое «тоскую»? — Тяжёлое для перевода слово… Выражает невыносимую пустоту внутри, когда кого-то дорогого нет рядом. — Ух ты, — он блаженно улыбнулся, держа усталые веки прикрытыми. — А мне нравится это слово. — Не дай Бог оно тебе нравится, — пустил смешок Кенши. Кенши очень надеется, что сейчас они с Джонни поедут домой. — А знаешь, чего бы я хотел сейчас больше всего на свете? — спросил Карлтон, и его светло-карие глаза медленно открылись. — Разогретую ванную. Тебя, лежащего в ней. И я там вместе с тобой. Ещё хотел бы мартини со льдом — прямо на полку к шампуням, пока мы распариваем кости, — самостоятельно ответил на вопрос. — Хах. Можно устроить… — ухмыльнулся Кенши. — Вот только вся ванная полка забита твоей ерундой. Плану не жить, если мартини постоит на полу? — Другой вайб, — взгляд Джонни на Кенши постепенно зажигался — так мягко, с многолетней преданностью. — Но ради тебя я бы выкинул парочку гелей для душа… Так и быть. Не заставлю же я тебя, мой дорогой, избавляться от твоего любимого «одиннадцать в одном» с запахом мужицкого дуба и массового убийства в Осаке. От брошенной Карлтоном шутки Такахаши приглушённо хохотнул, скрестив руки на груди. Негромко произнёс: — Идиотское сравнение. Джонни уже давно не слышал, как смеётся Кенши. И, знаете, его этот настоящий смех всегда как будто бы с некой нахальной ноткой в голосе; глубокий, даже если пустил неедкий осторожный смешок. Такахаши часто слегка качает головой, когда посмеивается. Скрещивает руки, немного отворачивает голову, по привычке хмурит брови. Такахаши — тот, кто выражает эмоции скромно, и для Джонни каждая такая на вес золота. Джонни готов беречь каждую эмоцию Кенши. Он был бы с ним и во времена печали, и радости, и в здравии с болезнью, или как там оно было в той сраной свадебной клятве. Для Карлтона статус обручённого мужчины, как говорил давным-давно он сам, имеет большое значение. И потому он ощущает себя максимально неправильно, сидя холостяком рядом с человеком, которому бы доверил свою жизнь. Почему от исполнения мечты его отделяет Нобелевская премия? «Шан Цунг ведь не был прав, — уверен Карлтон. — Нет. Кенши бы скорее вызвал меня на бой на мечах, нежели стал бы вставлять палки в колёса из-за чувства, пф, зависти!..». Абсурд, чтоб его! — Твоё глобальное исследование… — начал Кенши тактично, и Джонни мигом сконцентрировал свой взгляд с поволокой на нём, — оно продвигается нормально? В смысле, затруднения какие-нибудь имеются? — Пока рано что-либо говорить. А что такое? — вдумчиво нахмурился Карлтон. — Ничего. Просто я мог бы, возможно, помочь с чем-нибудь. Не знаю с чем, ведь область не моя, но я мог бы попробовать, как минимум, с использованием «осторожного языка» в бумажной части. Или с поиском материалов… С чем угодно, — пожал плечами Кенши. — О-о-о, родной, мне здесь только Господь, — Джонни возвёл глаза к потолку, — поможет. И то не факт. — Даже если ты не получишь премию Нобеля, я уверен, что ты, Джонни, «хайпанёшь». — Пха-ха-ха-ха! Ну и слово же ты выбрал, — засмеялся он. — Фух, ладно, окей, а с чего это ты вдруг помощь начал мне предлагать? Что, жаль стало не-супруга? — Конечно. Мне несовестно видеть, как ты батрачишь сутками напролёт из-за того, что я сморозил глупость. — То есть, сейчас ты согласен выйти за меня и без Нобелевской? — Я не говорил такого. — Понятно… Кенши, что бы там ни было, просто знай, что пути назад нет, — сказал Джонни и по-дружески потрепал собеседника по плечам. — Ты был совершенно прав, намекнув, что я уже не тот исследователь, что был раньше. Мой мозг ведь реально способен на большее! Но нет, я слишком хорошо устроился на профессорских харчах, растрачивая весь потенциал на какой-то средний проходняк. Много лет назад я — я, Кенши! — Так горел идеей довести свою инновационную штуку до ума, но… — Почему-то встреча со мной негативно повлияла на тебя в этом плане, не так ли? — Ты решил поднять во мне мотивацию вернуться к старому таким изощрённым методом… — уже грустно улыбался Джонатан. — Мне было печально знать, что я каким-то неведомым способом убиваю твой потенциал. Потенциал, Карлтон. Ты своего рода гениален. А я не люблю быть причиной какого-либо застоя. — Раз уж, типа, сам «убил» во мне тягу к долгим исследованиям, решил её таким же макаром и поднять? Да ты сам чертовски гениален, старина. От психолингвиста в тебе всё же больше «психо», ха-ха. — Это не совсем то, к чему я клонил… — Тогда неужели в этом всём есть ещё какая-то причина? — теперь Джон звучал с огромной надеждой. — Я чувствую, что твоё желание пробудить во мне дух «создавать» тут не ключевое. — Нет, в твоём предложении о нашей свадьбе оно играет огромную роль. Ты ошибаешься, — аккуратно поправляя свой пиджак на плечах Джонни, произнёс Кенши. — Однако не буду отрицать. Здесь есть и ещё кое-что. — Ты мне расскажешь? — Прости. Пока не могу. — Но это хотя бы не что-то плохое?! Такахаши то ли с сочувствием, то ли просто с привычной лёгкой усмешкой покачал головой. — Давай дождёмся завтра. Договорились? Джонни казалось, что нет на Земле загадочнее человека, чем Кенши, пошёл он в задницу пешим ходом, Такахаши. — Но прежде пообещай, Джон, — продолжил Кенши, щуря глубоко-карие глаза, — что будешь творить своё квантовое безумие без этой всратой спешки. Поспешишь — людей насмешишь. Дожили… Японский хрен поучает поговорками. Карлтон молча закатил глаза. — И не важно, спешишь ты из-за своей мечты поскорее расписаться или из-за того, насколько нетерпелив и желаешь видеть результат сейчас же. — О. Теперь Кенши Поучалкахаши звучит, как педагог года. А, стоямба. Он и есть!.. Правда, только в своём факультете. — Да понял я, мудрец, понял. — …Джонни, даже если на твою мечту «создать» уйдёт целая жизнь; даже если ты не успеешь именно при жизни доказать всем, на что ты способен, — на этих словах выдержал паузу, — ничего в этом страшного нет. Ты уже вносишь свой вклад. Ты уже делаешь наш мир на шаг ближе к открытию. — Кенши, к чему же ты конкретно клонишь? — Мне не важно, выиграешь ли ты Нобелевскую, — произнёс он твёрдо. — Мне важно, что ты, Джонатан, не обменял свою хорошую старую мечту на другую. Ни в коем случае не останавливайся — я поддержу тебя в любом исходе. В моём понимании ты всегда будешь самым умным, просто знай это. А на восприятие твоих достижений остальными мне плевать. Да уж. Возможно, Джонни стоило это услышать ещё много лет назад: от родителей, от грёбаного старшего брата, от учителей, тренеров и даже от самого́ молодого Кенши, который в те зелёные годы и сам нуждался в подобных словах. Но что есть, то есть — факт, неизменная точка возврата. Лучше услышать поздно, чем никогда. Кенши заключил: — Если ты прямо сейчас сдашься и скажешь на своё исследование: «Нахрен надо», я и слова не скажу, — он загадочно ухмыльнулся. — Но мне до конца жизни будет жаль о твоей оставленной мечте. Если не тебе, то мне. Интересно выходит, не правда ли? — Похоже, кое-кто до слёз, сука, любит меня? — по-злодейски улыбнулся в зубы Джонни. — Ну всё, сейчас же едем домой. Я тебя так в твой хитрый рот возьму — больше ни на какую мотивацию тебя не хватит. — Напугал, — закатил глаза Кенши. Джонни резко притянул Кенши к себе за талию и глубоко, с чувством, поцеловал в губы. Пальцы собственнически сжимают бордовую рубашку Кенши, комкают; юркий язык скользит по полости рта и переплетается с чужим, пока воздух у обоих не закончится. — Я посвящу эту херню тебе, — со сбивчивым дыханием сказал Джонни. — И тебе не отвертеться. Я напишу: «Мужу». Который сладко трахал меня, пока звёзды из глаз не посыпятся. Пусть все знают, что за одним великим гением стоит один Кенши Такахаши. — Последнее не пиши, не позорься, — уголки губ Кенши дрогнули в искренней улыбке. Глаза были по-доброму сощурены. Волосы — по-домашнему растрёпаны. — Дождись завтра, псих. Я тебя ещё кое-какими словами удивлю. — Вот он — лингвист года! — засмеялся Джонни. — Неужели тебе есть куда удивлять? — Просто дождись, Такахаши. Прояви терпение хотя бы на этот раз. Джонатану хотелось тупо взрычать от наплыва эмоций. Ну что этот непробиваемый японский нахал с ним творит?! Пусть пишет извинительное письмо на пять тысяч слов и катится в исследовательский ад, раз уж жить с неразработанным ртом надоело. — А ты хорош, — Джонни дерзко похлопал по впалой щетинистой щеке ещё хитро улыбающегося Кенши. — Смотри сам не сгори с нетерпежа, Карлтон.***
На этот сюр пришли поглядеть многие знакомые Джонатану лица. Что удивительно, припёрся даже Его Имбейшество Шан Цунг, хотя обычно он в такое занят всякой хернёй, типа, сидит и точит лясы с Куан Чи в «Старбаксе» или спамит Би-Хану на корпоративную почту о том, как же его студенты сосут в области психологии. Пришли и Рейден с Кун Лао, пришли и Сайракс с Сектором (первый пришёл как под дулом пистолета), пришёл и Томаш с его фирменной залёгшей синевой под яркими глазами. Весь этот табор скорее походил на совместный поход в цирк, нежели на совещание в ректорате. «Да какое там совещание… Фейковое событие», — знает наперёд Карлтон, напряжённо занявший место прямо у интерактивной доски на всю стену. — Не слишком ли близко ты сел? — Шан Цунг звучал непростительно хитро. — Боюсь, твой длинный нос пробьёт экран, и господин ректор снова свалит все свои беды на мою бедную голову… — Во-первых, так тебе и надо, — исподтишка показал средний палец Джонни. — Во-вторых, я хочу видеть э-т-о, что бы оно ни было, в фулл HD, в высоком качестве. — Ну-ну. Сегодня очевидно твой день, Карлтон. Лю Кан, ректор данного завода, спокойным шагом вошёл в кабинет, держа руки за спиной, и зачем-то тоже занял место рядом со всеми. Сел за большой общий круглый стол, на котором стояло по стакану воды на каждого. Не проронив ни слова, мигом осушил свой стеклянный стакан до дна. И выглядел при этом так, словно буквально только что провёл гениальную презентацию о реформах в универе, всем спасибо за внимание, все свободны. Но нет. Ни черта этот гений не делал. Прошла долгая минута без движения. А затем ещё две. — Впускайте кракена… — еле слышно отшутился Кун Лао; Лю Кан, сидящий подле, ткнул ему в лоб указательным пальцем. Вместо так называемого кракена вошёл важного вида Такахаши, одетый в аккуратный костюм-тройку, точно только что с банкета. Он даже умудрился надеть на запястье старые наручные часы, которые носил исключительно по важным мероприятиям. Нет, друзья, здесь явно будет какой-то крайне интересный замес. Кипиш в кабинете кое-как утих. Кенши молча включил проектор. На широком интерактивном экране всплыл некий документ, выдержанный в чистейшем «APA-7». — Добрый день, господа. Насколько вы знаете, недавно меня снова опубликовал журнал Кембриджа, — объявил он громогласно. Послышались нарочито поздравляющие аплодисменты. Кенши в дорогом костюме, его глубоко интеллигентно-мразотная интонация, коллеги, одетые тоже не чёрт-те как — вся эта ситуация не вызывала пока что ничего кроме искреннего смеха внутри. Просто представьте себе, как это комично выглядит со стороны! Человек у широкой электронной доски рассказывает о своём очередном успехе, а все тут собрались, как будто скончался важный всему человечеству кретин. Джонни начал наблюдать за происходящим с ещё бо́льшим запалом. — Сейчас я вам расскажу суть исследования, — с этими словами Кенши как-то подозрительно быстро перемотнул абстракт, вступление и прочее «бла-бла-бла». Итого, литературный обзор. И нет, новая работа Такахаши безусловно достойна внимания, однако одного Карлтон не поймёт: что за ажиотаж вокруг его презентации? Кенши затирает про актуальность, про ход исследования, а народ хавает без соли. Че-го, блин? Кун Лао чуть ли не свистит каждой фразе своего друга; Рейден не отстаёт и аплодирует, словно Кенши — его любимая китайская актриса. Даже тот же Би-Хан кивает после объяснённого презентором сегмента, с интересом спрашивает: «У Вас была довольно трудоёмкая выборка, не так ли?». Тот всё с той же интонацией отвечает, дескать, ага, пришлось пострадать. Было сложно подогнать подходящих сути исследования участников. Би-Хан крайне хреново отшутился, что «метод снежка» был бы в данном случае уместен. Над его шуткой посмеялись одни Сайракс с Сектором. Одеты они, кстати, тоже были, как на свадьбу. Костюмы такого высококачественного пошива ещё поискать надо, полюбас же в ателье заказывали — на свои-то габариты. А чё здесь, собственно, происходит, чуваки? Кенши ж сказал ожидать чего-то грандиозного. Джонни бы и так, и так его сводил в ресторан, раз событие — публикация в престижном журнале — того требует. — …Нейролингвистика используется в преподавании многими педагогами, — продолжил свою речь Такахаши. — Должно быть, запоминание терминов с переплетением некоторых приёмов нейролингвистики знакомо вам, коллеги. Шан Цунг прокомментировал: «Да. Бывает полезно». Кун Лао с Рейденом зааплодировали. (Что за проплаченные актёры, алло?). — Что же касается нейролингвистики и мотивации… — говорит Такахаши серьёзно, и его слова уносятся куда-то вдаль. «Неужто в этом и есть весь прикол? — думает тем временем Карлтон. — Мотивация, нейрохерня, все дела». Джонни пристально наблюдает за каждым действием Кенши. Кенши теперь смотрит не на свою слушательскую аудиторию — на Джонни. Исключительно на него. — Впрочем, плевать! — объявляет Кенши внезапно, хлопнув в ладони. Все в кабинете миг оживают. — Плевать! — повторяет. — Давайте вернёмся к началу. Я забыл, что там в начале. Такахаши шустро перематывает свою работу к началу с помощью пульта. Все разом замолкли. Раздел исследования «Посвящения и благодарности». Пока кто-то в этом разделе благодарит мать, Господа или свою собаку, Кенши всегда умудрялся либо оставлять этот сегмент пустым, либо в двух-трёх скупых предложениях писал, что благодарит судьбу. Просто судьбу, ведь она в его понимании всё решала. Но сейчас всё было совсем иначе — Джонни это видит по выбивающимся из общей академической стилистики многочисленным предложениям. Кенши демонстративно кашлянул в кулак, прежде чем с неожиданно ровной интонацией, низким бархатным голосом зачитать: «Посвящения и благодарности. Я понимаю, что использую данный раздел некорректно, ведь здесь я должен конкретно благодарить и посвящать, однако я не могу не воспользоваться этой прекрасной возможностью и не добавить к своей благодарности ещё и кое-какое своё приложение. Дорогой Джонатан Карлтон. Прежде всего, благодарю за множество лет, проведённых вместе. Я искренне верю, что мы провели их счастливо, даже если они не были идеальны. Я благодарю тебя, дружище, за то, что привёл меня в мою науку, показал, что здесь — моё место, и я теперь могу вносить какой-никакой вклад в общество. Спасибо огромное за всё. «Ценю. Уважаю. Люблю» — мои три высоких когнитивных ступени в пирамиде Блума. Пока что не до остальных. Абсурд? Я рад быть абсурдным. Возвращаясь к главной теме, я обещаю поддерживать мотивацию исследовать в тебе так же, как меня мотивируешь ты. Ты придаёшь моей лингвистике смысл, Джон. Я посвящаю эту работу тебе, своему будущему, если ты согласишься, супругу. Исследуй дальше. Никогда не бросай. Твоя мечта — моя мечта. Твой смысл и мой смысл едины. Где твоя мотивация? Скромно прошу стать моим супругом. Надеюсь, ты найдёшь данную сердечную благодарность уместной. С бесконечной любовью к тебе, Кенши Такахаши». Речь окончена. Вот теперь раздаются действительно искренние аплодисменты. Кабинет буквально разрывается от обилия звуков: Кун Лао кричит, свистит; Рейден стоит и разбивает ладони чуть ли не в кровь, до чего радостно хлопает предложению; Сектор хочет уйти, Сайракс хочет умереть, но Би-Хан держит своих друзей-коллег за края пиджаков. Шан Цунг вредно пускает своё: «Сорри за дезинформацию о зависти. Кому-то же нужно прикрывать жопку недалёкого в человеческой психологии Такахаши…». А Джонни сидит на стуле и по-прежнему смотрит на Кенши. Джонни сидит и мысленно склеивает одну деталь японской мозаики с другой. Он никогда в ней не шарил. А сейчас он в ней ас. Всё сложилось в единую картину, в которой Кенши оттягивал момент ответа на предложение Джонни в свою пользу. Такахаши уже давно хотел сделать предложение Джонни. Первым. «Просто так вышло… — давны-ы-ым-давно сказал по секрету Кун Лао Кенши, — что Карлтон как назло опередил. Предложил расписаться первее». А у Кенши такая грандиозная задумка была!.. Хотел всё сделать красиво — в журнале, в посвящениях и благодарностях. Он ждал, когда же его публикуют, и Джон, что всегда читает его работы, прочитает. Увидит. Расчувствуется. Поймёт этот один момент на двоих. Согласится. — «Нетерпеливый засранец»… — читает сейчас по губам красивого Кенши Джонни. Вышло, что Кенши убил своей выдумкой про Нобелевскую сразу двух тревожащих зайцев: поднял в Карлтоне мотивацию и заодно выиграл время для публикации. Чёрт возьми, это же так долго — стоять в очереди на публикацию в журнале. А если бы он ждал два года или больше? Видимо, оно того стоило. Нет, не «видимо». Просто стоило. Такахаши нигде не имеет привычки торопиться, включая любовь; для него такой расклад — сделать предложение в научном артикле — подходил больше всякого. У обоих на тот момент сердце в груди билось, как бешеное. До того стучало о рёбра, аж каждый стук отдавался в ушах. — Я согласен. Твою мать, естественно же, я согласен! — восклицает Джонни, но его уже не слышно. Посторонние звуки ажиотажа заглушают даже такой звучный тембр. Кенши не говорит ничего. Просто берёт руки Джонни в свои. Прикрыв веки, касается своим лбом чужого. На безымянный палец Джона аккуратно надевается довольно массивное кольцо, совсем не похожее на обручальное. — На грёбаном кольце мои инициалы. Какого хера? — смеётся от души Карлтон. — Ты плохой шутник, знаешь?! — Знаю, — улыбается одними уголками губ Кенши. — На моём выгравировано: «Где твоя мотивация?!». — Что?! Покажи! — Смотри, — шустро надевает обручальное кольцо и демонстрирует Кенши. — Вот дерьмо! — Да. — Ха-ха-ха-ха! — Если не нравится, переделаем, — предлагает Кенши всё с той же скромной улыбкой. — Я долго разрывался между традиционными кольцами, какие хотел сам, и тем, чтобы, так сказать, попасть в твой образ. — Боже, Кенши… Я умру с этим кольцом. Клянусь родиной. — Умирать не надо, пожалуйста. Ты ещё Нобелевскую не выиграл. — Ненавижу твой убогий юмор, — щурит глаза Джонни. Смотрит Кенши в глаза. Кратко целует в лоб, пока большинство коллег отвернулось на «ха-ха» в сторону артикля Кенши. Кун Лао, хохоча, наделал кучу селфи на фоне чужой научной работы на интерактивном экране. Би-Хан избавился от тяжёлого синего пиджака на себе и хмуро повесил его на Сайракса, как на вешалку. Джонни и Кенши молча кивнули друг другу. Они решили покинуть аудиторию, пока внимание коллег снова не переместилось на них. К чёрту всё и всех. Просто в одно место. Расписались они на следующей неделе, как только освободились от дел. Пригласили самых близких друзей: Рейдена, Кун Лао, Томаша, Шан Цунга (так и быть), а Томаш в свою очередь уже позвал Би-Хана. Вышла довольно интересная свадьба на берегу моря. Спокойная, даже во всех смыслах семейная, без сюжетных поворотов. Ни женихи, ни гости не были одеты в парадное. Просто свободный стиль. Разве что Джонни решил не к месту надеть на шею бабочку, чтобы хоть как-то выделиться; Кенши постоянно того тянул за неё, если снова начинал говорить про свою страсть к квантовой механике слишком много. Ну а спустя долгих двадцать лет беспрерывной работы открытие Джонни всё-таки видит свет. Научное сообщество награждает великовозрастного учёного Нобелевской премией, и об этом громком событии затем трещит весь мир, потому что поверить в это просто невозможно. «Что-что он открыл?! Что-что он доказал?!». На церемонии сидит уже порядком стареющий Кенши, носящий свой любимый тёмный профессорский пиджак, и аплодирует. Искренне, одними глазами улыбается. И говорит: «Вот и исполнилась наша мечта, Джон. Одна на двоих». «Carlton-Takahashi J. (2045). The evidence for the existence of other universes: possibility is equal to 100. Cambridge University press, 1(1), 1-340».