Уроборос

      К Сайзоту пришло жестокое осознание опрометчивости его поступка. Он повелся, как дети ведутся на цветастую игрушку в руках злого дяди. Повелся, как грызуны на бесплатное лакомство в отсеке с лезвиями. Сайзот попал в ловушку и жалел, что не выучился мудрости: желания ослепляют, и порой, беготня за их исполнением превращается не в целеустремлённость, а безвольничество.       Таким он себя и чувствовал — дураком без зрения, что не может отличить истинно важные задачи от собственных капризов.       За спиной затерранца находилась причина его самотерзания. Эсмера завела руку к затылку и вытянула волосы, прижатые бархатной тканью еë блузы. Рыжие пряди, подгоняемые ветром, огладили спину Сайзота острым касанием. Он тяжело вздохнул: ему всё меньше верилось в действительность происходящего.       — Проходи дальше, — сквозь першение в горле выдавила из себя принцесса.       Сайзот послушно зашагал вперёд. Оказавшись рядом с кроватью Эсмеры, он понял, что пути назад нет. И это осознание утащило принципы затерранца за пределы дворца и тихо их задушило.       Те умерли почти беззвучно, обещая вернуться, когда Сайзот снова взглянет на себя в зеркало.       Эсмера закрыла дверь не полностью, оставив пространство шириной в три дюйма. Она была воспитана страхом, что велел ей предоставить себе путь отступления в случае наихудшего сценария. Сам сценарий плыл перед глазами кровавой лентой кинофильма.       Эсмера стиснула зубы и взглянула на Сайзота через плечо. Тот стоял, не позволяя себе наглое рассматривание покоев. А может, его ботинки были ему интереснее.       Принцесса аккуратно зашагала в сторону Сайзота. Она огибала его силуэт, словно в центре комнаты стоит не посол кузины, а шаровая молния.       — Можешь сесть на кровать.       И он сел. Голова противно заныла либо от недавнего удара дверью, либо от чрезмерной осторожности принцессы. Он ощущал еë страх и тревогу каждой клеточкой тела, не в силах понять, откуда взялись корни.       «Кто их посадил? Как давно?»       В этой цепи королевской тайны он играл незначительную роль. Хоть Эсмера и остерегалась Сайзота, поистине сильно боялась она не его.       — Другого затерранца?..       На его колени приземлилась белая коробка, прервав рассуждения посла. Он подпрыгнул и тут же вытянул руку вперёд: коробка опасно качнулась, обещая свалиться и щедро одарить пол всем его содержимым. Сайзот неуклюже схватился за основание, с поражением наблюдая, как выпрыгивают средства первой помощи под ноги принцессы.       Она отшагнула, подняв бровь.       — Я сам, извините!       Затерранец в спешке встал с кровати, наступив на какую-то лечебную траву. Она неумолимо захрустела под тяжестью его ботинка. Будь Сайзот теплокровным, наверняка бы зарделся до самой макушки. Но, к глубокому сожалению обладателя холодной крови, он мог лишь позеленеть, с виду готовый выпустить весь свой ужин наружу.       Эсмера склонила голову в бок, сцепив руки за спиной. Поглощённый гадким чувством стыда посол не заметил улыбки на еë лице.       — Чëрт, простите! — он опустился на колени, торопливо возвращая лекарства в коробку.       — Я же совсем не похожа на эту расу… — парировала Эсмера слова Сайзота.              Затерранец взял коробку и поднял растерянные глаза на принцессу. Она отмахнулась и облокотилась о стену, кивком указав на предмет в его руках.       — Лучше бы так рассматривал травы. Сам, кстати, справишься?       Вопрос не требовал ответа, Сайзот это понимал. То, что она впустила его на свою территорию, уже являлось невозможным максимумом еë помощи.       — Справлюсь.       Коробка приняла на себя не знающий взгляд посла. Он прикусил внутреннюю сторону щеки, копаясь пальцами в сборище ветвей и склянок. Нащупав бархатные листья неизвестного ему растения, Сайзот аккуратно вытащил лечебную траву на свет.       — Ты словно бабочку держишь… — насмешливо протянула Эсмера.       — Боюсь, что и эта трава может познать страшную участь еë сестры.       Девушка перевела взгляд на сломанную ветку и усмехнулась.       — Меня снабжают всем необходимым почти что ежедневно, не переживай, — она прищурилась, — не думала, что затерранцы столь аккуратны в своих действиях.       — И много вам рассказывали о нас?       Лицо Эсмеры потускнело.       — Достаточно.       Он поморщился, словно чужая рука бесцеремонно вошла в его грудь и сжала сердце. Порой Сайзот удивлялся способности Эсмеры обращать слова в грубые удары, которые никогда не промахивались. Еë оружие — собственный язык.       — Звучит так, будто вам известно лишь плохое, — он приложив веточку травы к ране, — но я не смею вас осуждать. Я сам видел в Затеррии одни боль и страдание       — Что ты делаешь?       — А?       Эсмера прыснула и тут же прихлопнула рот ладонью. Её веки намокли и сузились. Она замычала, старательно удерживая заливистый смех где-то на корне языка.       — Я сделал то-то не так? — спросил Сайзот, огладив растение взглядом потерянного ребёнка.       Больше девушка не смела себя сдерживать. Она засмеялась во весь голос, согнувшись в корпусе и обняв свой покалывающий живот. Порозовевшие щёки сияли даже сквозь толщу тени. Взъерошенные рыжие волосы, не скрытые от луча лампы, отдавали блеском красного золота. Рукав блузы неуклюже сполз к плечу, открывая созвездие веснушек на молочно-белых изгибах. Принцесса была прекрасна в своей простоте, как не были прекрасны придворные в самых изысканных нарядах. Сайзот восторженно наблюдал за тем, как колючая защита дала трещину, явив нежную сторону истязательницы его разума. Затерранец улыбнулся, наблюдая за этой очаровательной сценой.       И, вот так просто, наш Сайзот понял, что влюбился.       — Ты правда только что прислонил к разбитой брови траву от яда болотных змей? — она размахивала ладонью у своего лица, возвращая багровые щеки в привычную бледность, — и зачем сказал, что справишься?       Он смотрел на неё, как зачарованный, растягивая губы в наиглупейшей улыбке.       — Заботить не хотел.       Она дёрнула бровями и вышла из тени, как из укрытия. Стук сердца затерранца был синхронен еë аккуратным шагам, и не был столь мучительным, как страх вновь потерять её расположение. Стоило девушке оказаться рядом, Сайзот ощутил, что вечно страдающий орган подпрыгнул чуть ли не до самого нëба.       — Если будешь спасать кого-то от лезвия ножа, сам на него наткнëшься, — она нахмурилась, — разве благосостояние других для тебя выше собственного?       — Не совсем уверен, к чему вы клоните.       — Затерранцев воспитывают не так? — Она выхватила из его рук коробку, — в вас живут инстинкты, этим вы и отличаетесь. Они говорят вам о важности своего существования.       Еë руки тряслись. Она выбрасывала из коробки травы на кровать, едва не попав в Сайзота. Он увернулся, но не от еë обвинений.       — Если мы верим, что чужая жизнь может быть важнее нашей, то для вас предпочтительнее желания. Ваши желания.       Посол поперхнулся застрявшим в горле воздухом:       — Я не…       — Этим обработаешь, — она кинула в его сторону банку и Сайзот ловко еë поймал правой рукой, — этим заклеишь, — рулон с бежевой тканью приземлился в левую.       Эсмера поставила коробку на место и поспешно вернулась в угол комнаты, где еë ждали оберегающие объятия тьмы.       — Не прожигай меня взглядом, Сайзот, обрабатывать я ничего не стану. Будет ли достаточно того, что я извинюсь за причинённый ущерб?       Он сжал левую руку. Послышался опасный скрежет тканевого рулона. Сайзот чувствовал жар, исходящий от кожи. Во рту внезапно пересохло. Унижение? Обида? Может, злость?       Ярость смешалась с кровью и била в мозг, как молот по наковальне, предвещая раздробление спокойствия. Как он мог допустить мысль о любви? Как он вообще посмел в неё влюбиться?       Ему вспомнились чувства к Ашре, вспыхнувшие, как резко зажжённая спичка. Потухли они с такой же скоростью, не догорев до конца. Два одиноких сердца, — на грани уничтожения мира Армагеддоном, — спутали дружбу с любовью. Тогда он обжёгся, но сейчас сгорал: Ашра была ему другом, когда Эсмера не желала быть даже знакомой.       Виски болезненно пульсировали, лёгкие принимали воздух быстрее обычного. Сайзот тихо зарычал и встал с кровати.       — Ничего мне не нужно. Благодарю.       Из темноты послышался напуганный голос:       — Ты раздражён?       — А ожидали другого? Вы сами пригласили меня сюда, а после обвинили в желании переступить порог?       — Что? Я говорила совсем не об этом!       — Тогда о чëм?       Она замолчала. Спина трусливо вжалась в стену. Фаланга большого пальца была прикусана острым клыком, что не был таким длинным мгновения назад. Язык коснулся бусинки вяжущей крови, размазав еë по ряду нижних зубов.       Сайзот мог поклясться, что он был раздвоен.       — Я росла в ненависти к Затеррии и не готова к перевоспитанию. Прошу, прекрати заставлять меня мучиться в сомнениях.       — Вы презираете меня только из-за моей расы? Разве это правильно?       Заслышав очередное пугливое молчание, Сайзот двинулся к выходу из покоев. Ему щипало глаза. Затерранец быстро утёр жгучую жидкость, готовый проклинать неконтролируемую кислоту.       Но на пальцах блестели слёзы.       Отчего-то ему захотелось плакать ещё сильнее. Он страшно запутался, ощущая жуткую беспомощность, что закрывала его глаза и сжимала губы в грубый кулак. Сайзот не плакал, когда его били сверстники, но разрыдался из-за терзающих душу чувств. Он никогда не любил Ашру, и, возможно, даже мёртвую жену толком не любил. Ему верилось, что и в него никогда не влюблялись.       Вероятно, он был обречён на одиночество. Эта скользкая мысль была острой костью поперёк горла, но и она же являлась панацеей от всех его страданий.       Его рука, протянутая к двери, дрогнула от горячего прикосновения. На его запястье лежала ладонь принцессы. Она сжимала её, как капризный ребёнок, не желая отпускать, и в то же время боясь бездействовать дальше. Сайзот обернулся к ней и замер. По щекам Эсмеры бежали слёзы. Она смотрела на него с отчаянной надеждой, смотрела и боялась, всё ещё дрожа всем телом.       Он медленно оглядел её с ног до головы, прощупывая неверующим взглядом. Она могла на него злиться. Могла над ним смеяться. Пренебрегать им. Она могла всё, что угодно, но не могла перед ним плакать!       — Я не плохая… — произнесла она напряжённым шёпотом, — ты так думаешь, знаю.       — Эсмера, нет, я…       — Эсмера? — она грустно улыбнулась, вытерев глаза бордовым рукавом, — я многих прошу называть меня по имени, мне ни к чему королевские почести и золотая ложка во рту. Однако, слышать это от тебя… — она обняла себя за плечи дёрнув носом в сторону.       — Отчего-то вы боитесь меня, так что, полагаю, «жутко»?       Принцесса тягуче кивнула. Щёки, которые она только что вытерла, намокли вновь.       — Поверь, Сайзот, я не зла на тебя, но должна остерегаться. Прими это, иначе плохо будет нам обоим.       Раньше она казалось ему совсем другой — ядовитая принцесса, стреляющая словами, как кинжалами. Но сейчас, видя, как она старательно сдерживает слёзы, Сайзот думает лишь о том, какая она милая, какая… маленькая. Эсмера не была тайной: она была её жертвой.       Он сделал к ней шаг, ожидая, что принцесса отступит. Но она с упорством смотрела ему в глаза, не стесняясь ни слез, ни страха, ни собственной просьбы. Между бровей затерранца пролегла вертикальная складка.       — Почему нам будет плохо, Эсмера?       Она с болью зажмурилась ни то от обращения, ни то от вопроса. А может, всё это одновременно било по ней жгучим страхом к изменениям. Эсмера контролировала свою жизнь и окружение, но посол кузины всё рушил, оставляя за собой осколки идеального мира девушки. Мира, где не было места еë прошлому.       Рука вяло скользнула по воздуху с приятным шуршанием ткани:       — Я распоряжусь, чтобы тебя обеспечили средствами первой помощи.       Сайзот улыбнулся. Эсмера не возмутилась внезапной перешедшей грани, где затерранец смел звать еë по имени.       — Не уж то всё серьёзно? Побои станут регулярными?       Из Эсмеры вырвался смешок. Она опустила взгляд в ноги. Веснушчатые плечи запрыгали от беззвучного смеха. Сайзот засмущался и вновь позеленел, чувствуя, как кровь несëтся сумасшедшим галопом и бьёт в щëки.       — Это зависит от того, как верно ты понял наш с тобой разговор, — она вздохнула, — не бойся, бить тебя никто не станет. Просто было бы… лучше, оставь ты затею о близком общении со мной.       — Вам было бы лучше?       — Да, мне, — она подняла на Сайзота строгий взгляд, — не пойму, почему ты так зацепился за меня?       Затерранец сделал шаг назад и поклонился.       — Не могу поведать вам, принцесса. И у меня есть тайны.       Он вышел из комнаты. Пространство вокруг него зашло рябью, укрыв Сайзота от взора принцессы полотном невидимости. Он перешёл на бег, стремительно возвращаясь в свои покои. Затерранец бежал от собственной тайны, что кусала пятки и рвала сердце в клочья. Эта демонстрация не найдёт своего зрителя в лице Эсмеры, ведь и сам Сайзот воспротивился показу истинных эмоций.       Ему верилось, что тайна принцессы темнее, чем беззвездная ночь, и опаснее, чем дорога из лезвий. Его же тайна было столь прозаична, столь по детски наивна, что Сайзот оставил еë там, где опустились занавесы. Королевский посол не должен влюбляться в принцессу: они не встретят счастливый конец.       Зачем же заставлять зрителей плакать?