Синтез

Троцкий с задумчивым видом наблюдал в окно, пока Каменев читал стих Маяковского. Он всё думал о происшествии накануне вечером. Но больше всего его беспокоил Сталин. Троцкому не удалось узнать о состоянии Сталина, так как его попросили покинуть кабинет врача. К тому же каким-то образом его родители узнали, что он попал в больницу. Мать, как, обычно подняла тревогу. Троцкому не хотелось, чтобы родители вмешивались, лишая его самостоятельности. Как оказалось, Зиновьев случайно проболтался в телефонном разговоре с матерью Троцкого. Кроме, ушибов у Троцкого серьёзных травм не было, но сам факт, что на его лице красуется далеко не благородный синяк не давал покое Анне Львовне. К счастью, Троцкий убедил свою мать, что сам напишет заявление в полицию на шайку, что на него напала. - Друг называется, - неожиданно Троцкого отвлёк Каменев, сев рядом. - Не понял? - удивился Троцкий. - Последнюю строчку подсказать не мог? - с обидой проговорил Каменев, покосившись на друга. - Ты же всегда сам справлялся со стихами. - Так, после вчерашнего, спал плохо, голова тяжёлая, - затараторил Каменев, - ладно хоть на четвёрку сдал. - И чего тогда мне предъявляешь? - Троцкий с хмурым видом посмотрел на соседа. - Я глазами тебе сигналил, ты на меня даже не смотрел, - уже без обиды сказал Каменев. Оба друга старались говорить тихо, так как Людмила Павловна нечасто, но переводила взгляд на них. - - У меня ,знаешь ли, тоже ночь была бессонной. Каменев с пониманием взглянула на Троцкого, и сам понял, что несправедливо отнёсся к нему. - Ты у Молотова не спрашивал насчёт Сталина, как он там? - после недолгой паузы спросил Каменев. - Нет, - с наигранным равнодушием ответил Троцкий, делая вид, что эта тема его не волнует. - Жаль, там скорее что-то серьёзное раз он в школу не пришёл, - нагнетал Каменев. - Жив уже хорошо. Троцкий не хотел выдавать свои искренние чувства, что на самом деле ему большего всего хотелось подойти ещё утром к Молотову и спросить о состоянии Сталина, на худой конец даже к Ворошилову. Но его гордость не позволяла это сделать. К тому же он был уверен, что травмы был не смертельные, а перелом не конец света. В столовой Троцкий столкнулся с Ворошиловым, который успел случайно наступить ему на ногу. — Очки, можетэ, купишь? — прошипел Троцкий, взглянув на свои очищенные до блеска ботинки. — Вот так встреча, — присвистнул Ворошилов, — герой да один. — Я бы сказал тебе что-нибудь крайне неприятное, но совесть не позволяет. Лучше скажи о своём друге, как он там? — Ничего смертельного, руке немного не повезло, — вздохнул Ворошилов, — разрыв связки плюс перелом. — Немного? — Троцкий подошёл к окну, с озадаченным видом поглядывая на Ворошилова, — впрочем, когда-нибудь это должно, было случиться. — Не виноват он, что кто-то за себя постоять не может, — с призрением проговорил Ворошилов. — Без него, можно было договориться, а так досталось всем. — Типично для тебя, засунуть голову в песок, — с издёвкой сказал Ворошилов. — Даже не хочется разрушать твой мир иллюзий, — усмехнулся Троцкий, покачав головой, — наш разговор стал скучным и предсказуемым, так что иди, куда шёл. — Придурок, — Ворошилов махнул рукой. Он не был в настроении доставать Троцкого и без лишних споров пошёл в столовую. Троцкий и сам был в каком-то подавленном настроении. Вроде всё было как обычно, и даже худший его кошмар находился вне школы. Скорее это и была проблема, что в школе не было его, того, кто вызывал в нём самые сильные чувства. Выкинуть Сталина из головы оказалось трудным делом. Троцкий всё больше склонялся к мысли, что нужно связаться со Сталиным. Троцкий далеко не был скромником, как могли подумать о нём одноклассники и уже тем более недоброжелатели. Но от мысли, что ему придётся общаться со Сталиным, Троцкий начинал нервничать. Находясь дома, Троцкий ходил из угла в угол, собираясь силами чтобы позвонить Сталину. Он то кидал телефон на свою кровать, через некоторое время снова брал его в руку. Через час он, наконец, решился нажать на вызов. Пока шли гудки, Троцкий затаил дыхание, нервно расчесывая свои волосы. — Да? — послышался тихий ответ. — Балда, — не мог удержаться от издёвок Троцкий, — привет. — Чего звонишь? — невозмутимо проговорил Сталин. — Да так, узнать как твои дела. — С чего вдруг решил поинтересоваться? — без особого интереса спросил Сталин, не ожидая услышать, что-то необычное. — Ты вроде как пострадал вчера, вот я и решил проявить доброжелательность, интересуюсь твоими делами — старался ровно говорить Троцкий. — Доброжелательность от тебя, очень противоречиво, — хмыкнул Сталин. — Заметь, не я начинаю конфликт. — Ты сам решил позвонить, чего же от меня ждал? Что будем говорить как старые знакомые? Ах постой мы нормально никогда и не общались. Говорил Сталин серьёзным тоном, без намерений играться с Троцким. Настроение его было явно плохим. Ведь теперь из-за травм Сталин не сможет принимать участия в соревнованиях в этом году. Чувствовал он себя жалким и это ощущение ненавидел. — Чего так пессимистично, куда делся непробиваемый храбрец? — Троцкий старался не язвить, — ты и сам как-то от нормального общения уходил, чего вдруг тебя это так расстроило? — Это меня никогда бы не расстроило, — вздохнул Сталин, — но чего тебе надо, злить меня, но что тогда было в туалете? Троцкий на какой-то момент задумался и не знал, что ответить. До него только сейчас дошло, что от него ждут откровенное признание. Это было слишком личным и сложным. Он сам не знал, что ему нужно от Сталина. Если он признаётся ему в чувствах, то что дальше? Быть может, он ненавидел Сталина больше, чем любил. Может, сами чувства, нравились ему. Троцкий запутался в своих чувствах, его голова стала словно тяжёлой. — Ты заснул? — нарушил тишину Сталин. — Нет, — сдавленно ответил Троцкий, сев на кровать, — наверное, я хочу того же что и ты. — А ты знаешь, чего я хочу? — послышалась язвительная усмешка. — Возьму на себя ответственность и скажу за нас двоих, — Троцкий начал краснеть, — нас друг другу тянет и это пугает. Долгое время мы друг друга ненавидели и это было для нас стабильно, забавляло даже. Думаю в тебе, я разглядел кого-то равного себе, понимаешь? — Допустим. — Может это болезнь какая-то, бесить ты меня не перестал, но появилась привязанность, — Троцкий с большим трудом выстраивал свою мысль, — тянет и физически. — И это ты за нас двоих решил сказать? — спокойно проговорил Сталин, — ты как обычно понаглеть решил. Но если честно твоя смелость не может не порадовать. Ишь как загнул, привязанность. Сталин был удивлен, он никак не мог ожидать подобного признания от Троцкого. Сам он не был так уверен в своих чувствах. И ему не хотелось думать об этом. Сталин даже подумал, что Троцкий скорее издевается над ним. — Это не значить, что мне что-то от тебя нужно, — увереннее заговорил Троцкий, — надо было всё прояснить. — И что это дает? — Может ничего, но мне стало легче. — Ясно, как обычно после твоих разговоров у меня голова разболелась, — монотонно произнес Сталин. — Я же не виноват, что твой мозг ограничен, слишком сложная для тебя информация, — сдавленно сказал Троцкий. — Была бы хоть полезная информация. — Уже жалею, что решил говорить с тобой как с нормальным человеком. — Ты же сам сказал, что мы вроде равные, значит если я ненормальный, то и ты такой же, — рассуждал Сталин. — Не во всем, и не в этом смысле — буркнул Троцкий, — да и вообще я зря позвонил тебе. — Если не выводишь наш разговор, сбрось звонок. — Это я сам решу, — начал разражаться Троцкий. Сталин не стал ничего отвечать Троцкому. Он сбросил звонок сам, оставив Троцкого в небольшом недоумении.