___
— Никогда не видел, чтобы Инъин вела себя так застенчиво, — подумал Шэнь Цинцю, выходя из комнаты, в которой находилась Нин Чуньхуа. — Я не был уверен, что она вообще умеет это делать. Впрочем, этого следовало ожидать. Эта ночь будет достаточно травматичной для Инъин, даже если ее мать выживет. Если же нет… Шэнь Цинцю не хотел об этом думать. Му Цинфан был, пожалуй, лучшим целителем в мире культивации на сегодняшний день. Если он не смог вылечить женщину от отравления демоном, то какой от него толк? Нин Чуньхуа должна была жить. Она собиралась стать старой, но все еще красивой женщиной, расплатиться с долгами и поселиться где-нибудь в тихом и далеком месте. Она вырастит дочь, выдаст ее замуж и будет наслаждаться всем тем вниманием, которым будут осыпать ее отвратительные маленькие внуки. Нин Инъин останется с матерью, и никаких сложных решений принимать не придется. Все будет хорошо, они вовремя доставили ее в Цянь Цао, и все было в порядке. Так почему же Шэнь Цинцю чувствовал себя так, словно желудок опустился на дно? К тому же Шэнь Цинцю понятия не имел, что происходит в комнате. Му Шиди расставил талисманы, чтобы Шэнь Цинцю ничего не слышал. Его Цзе-цзе могла кричать в агонии, а он и понятия не имел. Это было, мягко говоря, неприятно. Кстати, об отягчающих обстоятельствах… Лю Цингэ необъяснимым образом все еще был здесь. Почему он не свалил обратно на свой пик, Шэнь Цинцю не знал. Он стоял у стены рядом с Шэнь Цинцю, держась на некотором расстоянии, но, по мнению Шэнь Цинцю, недостаточном. Шэнь Цинцю был очень серьезен, когда просил своего шиди не приближаться к нему ближе, чем на 500 ли. Он не хотел оказаться на одной вершине со своим шиди, тем более в одном коридоре. По крайней мере, этот шут не пытался с ним заговорить. Шэнь Цинцю мог сойти с ума, если бы Лю Цингэ попытался завязать светскую беседу. Сама мысль об этом приводила в ужас. — Шэнь Цинцю, — начал Лю Цингэ. Конечно же, он заговорил. Еще один пример того, как сильно Шэнь Цинцю ненавидели небеса. Они не могли дать ему ни малейшей отсрочки, не так ли? — Этот… этот… — Лю Цингэ словно глотал демонический яд, пытаясь вымолвить хоть что-то. Шэнь Цинцю был заинтригован. — Этот… извиняется. Что? Что!??? Лю Цингэ редко когда удавалось поразить Шэнь Цинцю до глубины души (в большинстве случаев Лю Цингэ был настолько глуп, что Шэнь Цинцю терялся в словах.) Шэнь Цинцю уставился на своего шиди и подумал, не происходит ли с ним что-то вроде одержимости. Это было так странно. — Я не хотел тебя расстраивать, — сказал Лю Цингэ. Шэнь Цинцю насмешливо ответил: — Ну и ладно. Не думаю, что я видел, чтобы кто-то провалился так блестяще, как ты. Лю Цингэ скривился и откинул голову назад, ударившись о стену. — Может, не будешь меня сейчас раздражать? Я пытаюсь быть искренним. — Я? Раздражать тебя? Шиди чаще всего становится агрессором в наших отношениях, потому что не может заниматься своими делами, — прошипел Шэнь Цинцю. — И оставь свои жалкие извинения. Если ты не хочешь встать на колени и унижаться перед всей сектой, мне неинтересно это слушать! Лицо Лю Цингэ покраснело, как обычно, когда он злился. Шэнь Цинцю наполовину ожидал, что он выхватит меч и потребует сразиться с ним (это был не первый раз, когда он делал это в неподходящее время и в неподходящем месте). Однако, поскольку Лю Цингэ в тот день был полон сюрпризов, он воздержался. Вместо этого он сказал: — У этого… у меня тоже есть сестра. — И что? — Конечно же, Нин Чуньхуа рассказала Лю Цингэ. Шэнь Цинцю догадывался, но это практически подтвердило его слова. — Итак, я понимаю, — продолжил Лю Цингэ. — Если бы с ней что-то случилось, я не знаю, что бы я делал. Шэнь Цинцю рассмеялся, резко и жестоко, поразив Лю Цингэ: — О, избавь меня от ложного сочувствия. Ты думаешь, что сможешь понять нашу ситуацию. Твоя сестра родилась в могущественном и богатом клане. Вероятность того, что с ней случится нечто подобное, ничтожно мала. Однако мои сестры не имеют такой роскоши! Мужчины могут причинить им вред по своей прихоти, купить их и использовать до тех пор, пока от них ничего не останется, или убить и оставить гнить в переулке, потому что никому не будет дела до того, что случится с ничтожной проституткой, не так ли? Ты никогда не поймешь реалий этого мира, Лю Цингэ, так что не притворяйся. Лю Цингэ уставился на Шэнь Цинцю с нечитаемым выражением лица. Шэнь Цинцю ненавидел это и хотел, чтобы шиди немедленно перестал на него смотреть. Лю Цингэ снова открыл свой большой и глупый рот, но, хвала небесам, дверь со скрипом открылась. На порог вышел Му Цинфан, выглядевший усталым и измученным. — Ну как? — огрызнулся Шэнь Цинцю. Му Цинфанг вздохнул: — Повреждения обширны, Шэнь Шисюн. Одно дело, если бы мы беспокоились только о яде, но у нее еще и внутренние повреждения от прокола. Я подозреваю, что может быть внутреннее кровотечение, но она умрет раньше, чем я смогу что-то сделать, если мы сначала не справимся с ядом. — Тогда почему вы этого не сделали? — спросил Шэнь Цинцю. — Омолаживающий эликсир из тигровой лилии замедлил действие яда, но не вылечил его, — пояснил Му Цинфан. — Лю Шисюн сообщил, что яд принадлежит шестиногому шершню, который не так уж часто встречается на востоке, поэтому у меня нет готового противоядия. Мне нужен свежий экземпляр, чтобы разработать противоядие, и тогда я перехожу к просьбе. Лю-шисюн? Мужчина лишь хмыкнул в знак согласия. — Мне нужно, чтобы вы вернулись в город внизу и достали труп шершня-шакала, желательно с целым брюшком. Мне это нужно как можно скорее. Лю Цингэ кивнул и повернулся, чтобы уйти. Однако он приостановился, а затем указал на Шэнь Цинцю. — У Шэнь Цинцю почти произошло отклонение ци. Му Цинфан и Шэнь Цинцю одновременно воскликнули. — Что?! И ты не сказал мне?! Шэнь Цинцю, мы уже говорили об этом… — Лю Цингэ, ты маленький стукач! Я вырву твои волосы… Лю Цингэ воспользовался возможностью уйти. Шэнь Цинцю крикнул ему вслед: — Я знаю где ты спишь! — Шень. Цин.Цю. — Му Цинфан протягивал руку и через несколько секунд уже нетерпеливо постукивал ногой. Шэнь Цинцю размышлял о том, стоит ли сбежать обратно на пик и установить достаточное количество талисманов, чтобы Му Цинфан не смог проникнуть внутрь. Однако доктор, как известно, был упрям и наименее невыносим из всех братьев и сестер по секте, поэтому Шэнь Цинцю не хотелось его злить. С большой неохотой Шэнь Цинцю протянул руку. Му Цинфан мягко взял его за запястье, и Шэнь Цинцю подавил дрожь, почувствовав ци шиди. Она была похожа на свежий проливной дождь. — Состояние стабильное, но все еще немного шаткое. В ближайшие несколько дней не стоит нагружать себя и нужно оставаться как можно более расслабленным. Рекомендую по возможности избегать Лю Шисюна и главу секты. Шэнь Цинцю ухмыльнулся. — Ну… если мой врач рекомендует такие вещи ради моего здоровья, кто я такой, чтобы отказываться? — Этот врач уверен, что шисюн найдет в себе силы выдержать столь суровые требования, — ответил Му Цинфан. Видите? Вот почему Му Цинфан был наименее терпимым Пиковым Лордом. Улыбка с лица Му Цинфана исчезла, и на нем появилось торжественное выражение. — Шисюн, ее раны очень обширны. Даже если нам удастся вылечить яд… я хочу, чтобы вы были готовы к худшему исходу. Лицо Шэнь Цинцю исказилось, и он вырвал руку у лекаря. — Зачем ты мне это говоришь? — Шэнь Шисюн не стал бы так беспокоиться о незнакомом человеке. Лю-Шисюн ничего мне не сказал, но я могу сказать, что ты знаешь эту женщину. Девушка, которую вы привели, — ее дочь, не так ли? Шэнь Цинцю молчал. Му Цинфан в очередной раз вздохнул. — Даже для культиватора такая ситуация была бы достаточно затруднительной, а у нее почти нет духовных вен. Это ограничивает возможности ее лечения. Поскольку ее дочь здесь… я хочу, чтобы вы были готовы к сложному разговору. Цинцю горько усмехнулся: — Не говори мне, к чему я должен быть готов. Просто делай свою чертову работу. Медово-карие глаза внимательно изучали лицо Шэнь Цинцю. Затем Му Цинфан склонил голову. — Как скажет Шисюн. Возможно, Шэнь Цинцю стоит пересмотреть свое отношение к Му Цинфану. Ведь если он не смог вылечить одну невинную женщину, то какой от него толк?***
Шэнь Юань должен был признать, что сады Цянь Цао были чертовски крутыми. Шэнь Юань думал, что его глаза выскочат из черепной коробки от огромного количества редкой демонической флоры, которую он увидел. Например, у них были Рычащие Тендрильные Орхидеи! Эти цветы росли в восточных демонических царствах и культивировались кланом Рожденных Цветком Демонов. Эти демоны, рожденные из растений и обладающие растительными способностями, яростно защищали свои леса, так что кому-то пришлось изрядно потрудиться, чтобы добыть эти растения. Шэнь Юань также узнал морозостойкую кристаллизованную камелию Аврора — растение, которое произрастало только на крайнем севере из-за экстремально низких температур, необходимых растению для цветения. У Цянь Цао были всевозможные талисманы, создающие крошечный биом для растений. Это было так здорово! Шэнь Юань почти забыл, почему он вообще оказался на Цянь Цао. Подчеркиваю — почти. Шэнь Юань должен был отдать должное Лэй Яхуэй, она действительно старалась. Но как только первоначальный всплеск восторга от того, что это так круто, что вокруг столько демонических растений, что можно умереть от счастья, угас, девушке стало все труднее и труднее втягивать Шэнь Юаня в разговор. Поначалу Шэнь Юань лепетал о том, сколько всего интересного он знает об этих растениях (ученик Цянь Цао искренне недоумевал, откуда у этого ребенка такие познания, а уж тем более у четырехлетнего ребенка). Но тут в его сознание ворвался образ того, как его мать упала и была насквозь пронзена переросшей мерзостью, сертифицированной самолетом. Он крутился в голове снова и снова, не в силах остановиться. Энтузиазм Шэнь Юаня пропал, и он снова замолчал. Оглядываясь назад, Шэнь Юань, вероятно, должен был это предвидеть. За свою первую жизнь он прочитал так много наполненных тропами интернет-романов, что не сразу понял, что происходит. У главного героя есть родители, которые искренне добры и любят его? Так не пойдет, убейте их! Счастливое детство делает персонажей скучными, так что давайте выплеснем эту травму через этот удобный выход. Кроме того, в PIDW было каноном, что Шэнь Цинцю привез Нин Инъин в Цан Цюн в очень раннем возрасте, чтобы она жила там до появления главного героя. Мать Инъин никогда не упоминалась, поэтому Шэнь Юань решил, что ее ждет скорая смерть. В этом был смысл. Совершенно логично. Ему хотелось плакать, выть так сильно, чтобы тошнило. Как бы он ни пытался представить себе ситуацию, напомнить себе, что этот мир — всего лишь роман и связан с жанром и сюжетом, ему все равно казалось, что его мир рушится вокруг него. Он по глупости позволил себе привязаться к персонажу с таким количеством смертельных флагов и теперь пожинал последствия. Он… был похож на одного из тех читателей, которые слишком эмоционально переживают смерть любимого персонажа, верно? Верно? Это было так некрасиво с его стороны, не так ли? Действительно, насколько глупым он мог быть? Неужели он забыл, что находится в романе? Ему следовало бы понять это. Шэнь Юань едва заметил, как покинул сад. Он едва заметил, что его ведут по коридору за коридором. Он не замечал, как на него смотрит обеспокоенный Цзюцзю (нет, не Цзюцзю, а Шэнь Цинцю, потому что он был всего лишь персонажем дерьмового романа, и Шэнь Юань не должен был привязываться к мерзкому злодею, обреченному на жестокие пытки и смерть). Кто-то — он не знал кто — укутал его в одеяло и прижал к его рукам чашку с горячим чаем. Он едва успел отпить глоток, уставившись на дымящуюся жидкость, и безвольно привалился к стене. Все это не имеет значения, понял Шэнь Юань, потому что это всего лишь роман. Он не настоящий. Неважно, все равно это должно было случиться, так что хватит грустить. Шэнь Юань был настолько погружен в свои мысли, что почти не заметил, как появился Лю Цингэ (Шэнь Юань даже не заметил, как он ушел) с большим и очень мертвым шершнем-шакалом, перекинутым через плечо и заливающим кровью чистые полы Цянь Цао. Лю Цингэ подошел к комнате, где находились Нин Чуньхуа и лекари Цянь Цао, и постучал в деревянную дверь. Раз, два, три. Дверь отворилась, и на пороге появился один из учеников Му Цинфана. — Эта приветствует Лю-шибо, — сказала она усталым голосом. — Я передам Шицзуну, что вы вернулись. Лю Цингэ хмыкнул и попытался войти в комнату, но путь ему преградила ученица. — Лю-шибо! Это больничная комната! — требовательно сказала она. — Вы не можете принести труп в больничную комнату! Лю Цингэ окинул ее пустым взглядом. — Вы… пожалуйста, просто следуйте за этой, — с тяжелым вздохом сказала она, закрывая за собой дверь и уводя Лю Цингэ. — Что ж, — подумал Шэнь Юань, — это было странно. Мимо него бесконечно долго спешили люди. Они входили и выходили из комнаты, в которой находилась его мать (нет, Нин Чуньхуа, неплохо было бы начать держать дистанцию между ними). Иногда Шэнь Цинцю был там, иногда нет. Иногда Шэнь Юань слышал, как Владыка Пика кричит на бедного, ничего не подозревающего ученика Цянь Цао. Взошло солнце, и Шэнь Юань наблюдал за тем, как свет медленно движется по земле. Он чувствовал… Шэнь Юань не знал, что он чувствует. Иногда он моргал, и камень комплекса Цянь Цао сменялся белыми стенами, а учеников сменяли медсестры в халатах. Безмятежная атмосфера сменялась механическими звуками призрачных мониторов, которых не было. Если Шэнь Юань надолго закрывал глаза, то, проснувшись, обнаруживал себя лежащим на больничной койке, цепляющимся за жизнь капельницами и дыхательными трубками. Он слышал, как отец спрашивал у врачей, сколько будет стоить операция, а мать говорила младшей сестре: «А-Юань не может с тобой играть, он недостаточно силен». Шэнь Юань хорошо знал, каково это — быть запертым на больничной койке, но впервые он был тем, кто ждал рядом с ней. Чувствовала ли его семья подобное? Эту беспомощность, этот страх, это жгучее желание оказаться где-нибудь еще, отчаянно желая, чтобы это был кошмар? Он так устал, а ведь пробыл в Цянь Цао всего один день. Как его семья могла заниматься этим годами? Неудивительно, что они отдалились друг от друга, неудивительно, что решили жить дальше и оставили Шэнь Юаня умирать в одинокой квартире в покое. Шэнь Юань был не более чем трупом, который еще не успели похоронить. Если то, что они пережили, было чем-то похожим на это… Шэнь Юань не мог их винить. (Какая-то его часть, слишком молодая и одновременно слишком старая, кричала, как все это было несправедливо, как несправедливо и сейчас. Он умер и возродился вновь, но все равно не мог избавиться от этого чувства). Шэнь Юань был поражен, когда Лю Цингэ внезапно появился вновь (прошло ли несколько часов после его возвращения? Шэнь Юань не знал). Взрослый сел рядом с ребенком на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы никто не мог претендовать на неуместную фамильярность. Некоторое время они сидели в неловком молчании. — Ты ведь Нин Инъин, верно? — спросил Лю Цингэ. Шэнь Юань неопределенно кивнул. — У меня есть младшая сестра, примерно твоего возраста, — сказал он, и Шэнь Юань захотелось задохнуться, потому что, о боже, он говорил о лучшей девушке Лю Минъянь! — Вы с ней отлично поладите, я думаю, — продолжил он. Шэнь Юань не был уверен в этом, но все же согласился. Это была хорошая мысль, но в романе Нин Инъин и Лю Минъянь не были близки. На самом деле они никогда не общались друг с другом, пока не стали женами главного героя. Жаль, Шэнь Юань был бы рад познакомиться со своей любимой женой раньше, но увы. — Ты ведь любишь монстров? — спросил Лю Цингэ. Шэнь Юань пожал плечами: — наверное. — Однажды я сражался с саблезубым прыгающим львом, — сообщил он ей. Шэнь Юань посмотрела на него. — Правда? — Ммм… — И ты победил? — Ммм… — … — … Это было… это было все?! Сэр, вы не можете просто взять и рассказать о чем-то потенциально крутом и эпичном, а потом просто не рассказать об этом! 0/10 звезд за низкие навыки повествования! Воцарилась неловкая тишина. Наконец Шэнь Юань спросил. — Как ты победил? — Я убил его. …Да уж, ни хрена себе. А Шэнь Юань-то думал, что ты использовал свои отличные навыки общения, чтобы найти дипломатическое решение. — Как? — С помощью Чэн Луаня. Наверняка этот человек разыгрывает Шэнь Юаня? У Шэнь Юаня возникло ощущение, что Лю Цингэ пытается развеселить Шэнь Юаня, затронув его интерес, но у Лю Цингэ это очень плохо получалось. Это было печально. Шэнь Цинцю вернулся вскоре после этого и практически зашипел при виде Лю Цингэ, как рассерженный кот. Он принес еще две чашки чая (чашка Шэнь Юаня была взята и наполнена, когда такое случалось?). Одну чашку он отдал Шэнь Юаню, а вторую оставил себе, пристально глядя на Лю Цингэ. Лю Цингэ не выглядел впечатленным этим зрелищем. Все замерли, когда из комнаты появился Му Цинфан. — Ну как? — спросил Шэнь Цинцю. Му Цинфан посмотрел в глаза другому Владыке Пика и покачал головой. А, — подумал Шэнь Юань, ставя чашку на пол и подтягивая колени к груди. Ну вот и все.***
Му Цинфан сообщил им, что не позднее следующего утра Нин Чуньхуа будет мертва. Ему удалось вылечить яд, но, как он и опасался, повреждения внутренних органов Нин Чуньхуа были слишком серьезными, чтобы некультивист смог выжить. Максимум, что они могли для нее сделать, — это обеспечить ей комфортные условия в последние минуты жизни. Нин Чуньхуа предложили выпить снадобье, которое позволило бы ей погрузиться в дремоту, пока она не умрет, но она отказалась. Вместо этого она приняла обезболивающее и попросила попрощаться с близкими. Но сначала она решила поговорить с Шэнь Цинцю. Шэнь Цинцю сидел на табурете у ее кровати, его спина была изогнута, а руки сжимали простыни. Позади него лился свет от угасающего вечернего солнца, заливая их оранжевым светом и разрастающимися тенями. — Му Цинфан сказал… — начал было Шэнь Цинцю, но осекся. Нин Чуньхуа с бледным лицом слабо кивнула: — Я знаю. Он сказал мне. — Мне очень жаль. Она покачала головой. — Не стоит. Это не твоя вина. Никто не виноват. Шэнь Цинцю был уверен, что если очень постараться, то можно найти виноватого. Му Цинфан — за то, что он некомпетентный врач. Лю Цингэ — за халатность и то, что не проследил за тем, чтобы все шершни были мертвы. Нин Инъин — за беспечность, из-за которой ее мать попала в опасную ситуацию. Юэ Цинъюань — за то, что отправил кого-то нянчиться с ним и в первую очередь выгнал Шэнь Цинцю. Он сам — за то, что не смог сохранить то немногое хорошее, что было в его жизни. — Тебе больно? Она вновь покачала головой. — Я устала, но лекарства помогают. Я… вообще ничего не чувствую. Все тело онемело. Шэнь Цинцю кивнул. — Знаешь, о чем я хочу тебя попросить, — сказала она. Шэнь Цинцю кивнул, а затем умоляюще сказал: — Пожалуйста… не надо. Нин Чуньхуа ласково улыбнулась. — Я должна. Я говорила себе, что больше не буду просить… но все изменилось. Теперь выбора нет. Шэнь Цинцю по-детски захотелось убежать из комнаты. Возможно, он выпрыгнул бы из окна. Что угодно, лишь бы не слышать того, что, как он знал, скажет Нин Чуньхуа. — Пожалуйста… позаботься об Ин-Эр, — умоляла она. — Приведи ее в Цин Цзин в качестве подопечной, ученицы, кого угодно. Просто позаботьтесь о ней. — Сестры из борделя могут позаботиться о ней, — ответил Шэнь Цинцю. — Я знаю, что они смогут, — ответила Нин Чуньхуа. — Они ее очень любят. Но я хочу, чтобы у Ин-Эр было все, чего не было у меня. Все то, чего никогда не было у таких людей, как мы. Я хочу, чтобы она была счастлива. Пожалуйста, А-Цзю, пообещай мне, что будешь заботиться о ней. Шэнь Цинцю хотелось прокусить себе язык и истечь кровью, лишь бы никогда не произносить эти слова. Обещай, обещай, обещай. Ци-Гэ пообещал, что вернется за Сяо Цзю. — Пожалуйста, не проси меня об этом, — умолял Шэнь Цинцю, как не просил с тех пор, как был маленьким мальчиком и еще достаточно наивным, чтобы умолять о прекращении боли. — Пожалуйста, не заставляй меня. — А-Цзю, пожалуйста. — Я не могу. По лицу Нин Чуньхуа текли слезы: — Пожалуйста. Шэнь Цинцю уже чувствовал на себе проклятие, и он уверен, что почувствует его снова. Он чувствовал, как когтистые руки демонов, лишенные формы и очертаний, но тем не менее существующие, хватают его за шею и не хотят отпускать. Вот здесь ты и упадешь, говорили они ему. Ты упадешь, а мы будем ждать, чтобы забрать тебя. Чтобы съесть твое сердце, твою плоть и кости. Глупый мальчик на своей вершине думал, что избежал своих цепей, но на твоей шее они остались. Всегда связан, никогда не свободен. Всегда раб, до самой смерти. — Обещаю, — прохрипел Шэнь Цинцю, завершив создание цепи и завязав петлю. — Спасибо. — Нет, —подумал Шэнь Цинцю. — Не благодари меня за это. Этот путь ведет только к одному, и это не спасение. Этими словами я обрек на гибель и себя, и твою дочь. Я все испорчу, и ты возненавидишь меня за это. Я знаю, что потерплю поражение. Теперь они с Нин Инъин были связаны клятвой. Подобные обещания всегда нарушались, и кто-то оставался истекать кровью на ее осколках. Шэнь Цинцю оставалось только надеяться, что это будет он. Он и так был покрыт множеством шрамов, что уж говорить о еще нескольких? Но у него закрадывалось подозрение, что кровь будет литься вовсе не его. Это был его последний разговор с Нин Чуньхуа.***
Шэнь Юань чувствовал, что должен что-то сказать, что угодно, но с тех пор, как он вошел, он только и делал, что ложился на кровать рядом с ней и зарывался лицом в ее шею. От нее сильно пахло лекарствами, что было совсем не похоже на ее естественный цветочный аромат (он снова напомнил ему о белых стенах, подкрадывающемся одиночестве и отчаянии, и он возненавидел это). Нин Чуньхуа ничего не сказала, лишь слабо обняла его и провела рукой по спине, успокаивая. Они просидели так до самого позднего заката, и единственным источником света для них оставалась горящая в углу свеча. Шэнь Юань провел большую часть дня, пытаясь убедить себя, что это не так уж и важно. Родители постоянно умирали в этом жанре. Это было нормально, вполне нормально. Нет причин так расстраиваться. Вот только… Может быть, если бы Шэнь Юань не родился в своей роли, если бы он трансмигрировал позже в жизнь Нин Инъин, он бы не чувствовал себя так. Если бы его заставили вести себя определенным образом, не выходить за рамки роли, возможно, и получилось бы. Но все годы своей второй жизни он оставался самим собой. Он умер в одном из миров, и с тех пор смирился с этим. Шэнь Юань умер и родился вновь как Нин Инъин. Это было больше похоже на извращенную реинкарнацию, чем на переселение, и он как-то не заметил, как выпил порцию супа Мэн По. Суть была в том, что эта жизнь принадлежала только ему и никогда не принадлежала кому-то другому. Он был Нин Инъин, которой было четыре года и которая была до смерти напугана. Нин Чуньхуа была ее матерью, и ей предстояло умереть. Умереть и никогда не вернуться. Шэнь Юань, Нин Инъин, оставался один. В этот момент Шэнь Юань впервые за свою вторую жизнь почувствовал себя не двадцатилетним современным антифанатом, а четырехлетней девочкой, которая вот-вот потеряет все. Она чувствовала себя такой юной, такой неподготовленной к тому, что должно было произойти. Ее мать собиралась умереть, а она ничего не могла с этим поделать. Глупая Нин Инъин. Дурацкие монстры, дурацкие тропы, дурацкий «Самолет», дурацкий роман! Это было несправедливо. Это было ужасно, трагично, нечестно. Нин Инъин (Шэнь Юань? Черт его знает) хотела закричать. Но вместо этого она просто рыдала, уткнувшись в плечо матери. Ее умирающей матери. (Нин Чуньхуа была матерью Нин Инъин. Несмотря на растерянность и страх, меньшее, что он/она могли сделать, — это стать дочерью этой удивительной женщины. В этот момент и только в этот момент она могла отбросить воспоминания о Шэнь Юане и просто быть Нин Инъин. Это было самое малое, что она могла предложить. Возможно, это было единственное, что она могла предложить.) Мама тихонько прижала ее к себе. — О, малышка. Пожалуйста, не плачь. Все будет хорошо, я обещаю. Как она могла такое сказать? Как она могла такое сказать? Ничто и никогда больше не будет в порядке. Нин Инъин была ужасной дочерью. Из-за нее погибла собственная мать. — Малышка, не могла бы ты залезть в мамин рукав? — спросила Нин Чуньхуа. — Я хочу тебе кое-что передать. Нин Инъин, сопя, сделала то, что ей сказали. Ее пальцы ухватились за что-то и потянули. Это была цветочная заколка ее матери. Та самая, которую она получила от Бабы. От осознания этого Нин Инъин заплакала еще сильнее. — Я хочу, чтобы она была у Ин-Эр, — тихо сказала Нин Чуньхуа. — Я хочу, чтобы она надела его в день свадьбы и знала, что частичка меня будет рядом с тобой, даже если меня не будет на твоих поклонах. Нин Инъин покачала головой и снова уткнулась лицом в мамину шею. Пожалуйста, перестань говорить, мама. Ты делаешь ситуацию еще более трагичной, чем она была. Я ненавижу этот прием и хочу дать ему по яйцам. — Пожалуйста, не плачь, — умоляла Нин Чуньхуа. — Мой ребенок предназначен для улыбок, а не для слез. Надеюсь, в следующей жизни я снова стану твоей мамой. Нин Инъин такая замечательная девочка. Это не так, это действительно не так. До этого момента она даже не позволяла себе быть девочкой, так что мама была не права практически по всем пунктам. — Интересно, — сказала мама так тихо, что Инъин не была уверена, что услышала, — ждет ли меня твой Баба? Может быть… я увижу его еще раз. Если он возьмет меня за руку, я больше не буду бояться. — Ин-Эр будет держать маму за руку, — ответила Инъин приглушенным голосом. Нин Чуньхуа улыбнулась и потянулась к руке дочери: — Спасибо, малышка. Мама уже чувствует себя намного смелее. Какая хорошая дочь мне досталась. Ночь тянулась, а Инъин не отходила от матери. Даже когда усталость стала одолевать ее, и она с трудом держала глаза открытыми. Пожалуйста, еще немного времени, — умоляла Инъин Систему, богов, кого угодно. Еще немного. Нин Чуньхуа, заметив усталость дочери, спела ей последнюю колыбельную: «Луна яркая, ветер тихий, Листья деревьев висят над окном. Моя малышка, засыпай скорее, Спи, видя сладкие сны. Луна яркая, ветер тихий, Колыбель тихонько шевелится. Мой малыш, закрой глазки, Спи, спи, спи, мечтай о сладких снах». Нин Чуньхуа гладила волосы дочери, пока та погружалась в сон. Она прижалась поцелуем к ее лбу, зарывшись носом в мягкие волосы ребенка. Нин Чуньхуа закрыла глаза, и слезы полились по ее щекам. Пожалуйста, пусть она будет счастлива. Свеча мерцала и догорала, пока наконец не погасла.