***
— Я не хочу в Ад. — Чего? Гермиона медленно разомкнула слипшиеся губы. — Я не хочу попасть в Ад, Рон. — Не знал, что ты стала такой религиозной, — пробормотал он, смачивая повязку. — Планируешь изгнать болезнь видом икон? Она медленно открыла глаза и уставилась на него. Рональд сидел на краешке её кровати, суетясь с водой и ворохом склянок на прикроватной тумбочке. Выглядел он не лучше её — бледный, испуганный и уставший, он, казалось, готов был поверить даже в воскрешение Волдеморта. — А ведь мы никогда и не пробовали, — послышался шёпот. Уизли издал истерический смешок. — Ты действительно сумасшедшая. За окном меланхолично падали хлопья снега. Даже сквозь толщу стен Грейнджер слышала смех — День святого Валентина пестрил таким количеством розового, что порой она думала о том, что это подстроено. Кто-то пронюхал, что она едва может отодрать себя от кровати, и теперь назло ей запускал фейерверки в виде сердечек. Незнакомый женский голос, исходящий из радиоприёмника, заполнял тишину комнаты: — Пусть в этот день вы будете счастливы, как альфа и омега… Рон, не выдержав, прыснул. — Она это серьёзно? — Более чем, — вяло отозвалась Гермиона. — Ты просто не представляешь, как романтизировали несуществующую модель отношений в женском общежитии. Он нахмурился, вопросительно уставившись на неё. — Но это же бред. Такого не существует. Грейнджер выгнула бровь. — Ну, вообще-то, это не доказано. — Я думал, ты на моей стороне. — Рыжая чёлка спала ему на лоб, и Гермиона почувствовала практически нечеловеческое жжение в пальцах — так захотелось её поправить. — Только не говори мне, что твои приступы — психосоматика от мысли о том, что ты никогда не повстречаешь своего альфу. Гермиона пожала плечами и усилием отвела взгляд. — Кто его знает. — Или ты уже повстречала, — явно развеселясь, продолжил Рональд. Мягким движением он положил прохладную марлю на лоб. Он придвинулся ближе, и в нос ударил запах свежего пастушьего пирога. За время войны он заметно исхудал, но сейчас постепенно возвращался в норму — теперь он перестал напоминать вешалку для всех свитеров Молли. — Им оказался Теодор Нотт, и теперь ты скорее умрёшь, чем позволишь ему тебя поцеловать. — Я думала, ты пришёл меня утешать, а не склонять к самоубийству. — Хорошие стратеги делают и то, и то одновременно. — Или хорошие альфы. — Гермиона сощурилась. — Прости, но сейчас ты выглядишь так, что я скорее выберу участь бесполого существа, чем… — Мерлин, просто заткнись. Воцарилось молчание. Грейнджер, чей взгляд упёрся в потолок, отстранённо разглядывала паутину трещин. Возможно, ей показалось, но сложилось впечатление, будто их стало больше. Будто её жилище умирало вместе с ней. До этого Гермиона не знала, каково это. Странное ощущение, где мысли похожи на синяки, на которые она больно надавливала каждый раз, пытаясь привнести в своё существование здравый смысл. Тело словно ополчилось против неё, восстало против, потребовав себе новую хозяйку — ту, которая знает, что ему нужно. Как излечиться. Веко предательски дёрнулось. — Гермиона… — Рональд, не начинай. Я не в настроении. — Нотт писал мне. Мышцы тут же напряглись. Грейнджер развернула голову так резко, что каждая клетка возмущённо завопила, исходя искрами боли. — Что он сделал?! — Голос был сиплый, уставший, но злой. Она не осмеливалась произносить его имени — складывалось ощущение, что обожжёт себе язык. Надо же. Во всяком случае, её Волдеморт оказался не лысым. — Ты не отвечала на его письма. — Рон пожал плечами с таким видом, будто это было само собой разумеющимся. От этого ей захотелось вырвать на себе волосы. — Что ему ещё следовало делать? — Оставить меня в покое! — рявкнула Гермиона. — Но ты умираешь. — Какое ему до этого дело?! Он мне никто! — Тебя знает вся Англия. — Уизли посмотрел на неё так снисходительно, что захотелось обнять колени и сжаться в один беспрерывно раскачивающийся комок. — Практически все больницы предлагали тебе бесплатное лечение. Ты героиня войны. Они все обязаны тебе жизнью, — пауза, — в особенности Тео. — Не называй его так! — Она была готова сорваться на плач. — Хорошо, — прозвучал покладистый ответ. — Доктор Нотт. — Почему вы все к нему так прицепились? Он… он, — голова совершенно не соображала, и с каждой прошедшей секундой Гермиона чувствовала, как её слова теряют смысл. Её авторитет в глазах Рональда таял, подобно сахарной фигурке в разгар дождя, — он якшается с Драко Малфоем. Уизли скрестил руки на груди. — Это ты по одной встрече осенью определила? — Ты не понимаешь… Грейнджер чувствовала себя маленькой капризной девочкой, топающей ногой в супермаркете. Она не могла ясно выразить это — клубок беспокойств, тревог и паники, слипшихся между собой в одно нечто, разрастающееся у неё в грудной клетке. Уверенности в том, что Нотт сделает её жизнь ещё хуже, чем сейчас, вполне хватало, но Рону, похоже, осторчело наблюдать за тем, как она всё стремительнее стала напоминать живой труп. А может, ему просто надоело с ней возиться. Наверняка у него и своих дел по горло. Решил перебросить груз со своих плеч на другие. — Да, я не понимаю. — Он прочистил горло. — Так что будь готова к трём. У тебя приём. — У кого? — Гермиона сонными глазами уставилась на него. В глазах напротив промелькнуло раздражение, и она почувствовала раскалённую иглу вины, залезающую под кожу. Она просто не заслуживала Рона. Не заслуживала его дружбы. Она ничего не заслуживала. Проще просто умереть. — Думаю, ты и сама знаешь ответ. — Рон, пожалуйста. — Она ухватилась за рукав его свитера, как утопающий за соломинку. Уизли медленно перевёл взгляд на её костлявые пальцы, судорожно сжимающие крупную вязку. Кадык дёрнулся. Ему было плохо, возможно, даже хуже, чем ей, и эта мысль жгла так сильно, что хотелось зажмуриться. — Пожалуйста. Не отправляй меня к нему. — Ты уже давно не можешь принимать решения самостоятельно, Гермиона. — Он отбросил её руку с такой лёгкостью, что перехватило дыхание. Будто прямо сейчас отбросили не руку, а её всю целиком — просто свалили с кровати на пол. — Умоляю, не заставляй меня делать то, о чём пожалеем мы оба. Он вышел из комнаты так стремительно, что она не успела бросить и слова ему вслед. Лучше бы эта ночь была последней.***
— Никогда не встречал ничего подобного. — Вы всегда так разговариваете с пациентами, которые приходят к вам на консультацию? Идеальные губы Теодора сверкнули акульей улыбкой. — Можешь считать себя особенной. — Я и есть особенная, — фыркнула Гермиона. — Я думал, тебе не нравится статус Золотой девочки. — Нотт отбросил ворох бумаг с результатами её анализов с такой небрежной изящностью, что у неё дёрнулось веко. В папке находились три года жизни, и слизеринец выглядел так, словно слил бы это всё в унитаз, не моргнув и глазом. — Видимо, болезнь на тебе отразилась слишком сильно. Грейнджер скривила губы. — Я про анализы, но спасибо за психологическую консультацию. Нотт откинулся на спинку кресла и развёл руками, вздёрнув брови. — А почему, по-твоему, меня зовут лучшим врачом Магической Британии? — По правде говоря, он совсем не выглядел как самый востребованный специалист страны. С растрёпанными волосами, мятым белым халатом и хитрым блеском в глазах он скорее напоминал Гермионе стажёров из министерства, которые хитрили, чтобы делать меньше отчётов. Но никак не владельца огромной клиники, находящейся в пешей доступности от леса. — Я многофункционален. — И я искренне надеюсь, что ты продемонстрируешь это в ходе моего лечения. — Уж постараюсь, — в тон ей отозвался Теодор. — Кстати, не знал, что у тебя так мало вещей. — Мало вещей? — Ну, пациенты обычно привозят больше, — пожал плечами он. — Ещё бы, — фыркнула Гермиона. — Не вытираться же им в этих палатах больничными полотенцами. — А ты от них чем-то отличаешься, раз не принесла своего? Гермиона замерла, в одну секунду прилипнув к креслу. Моргнула, неосознанно сжав руки под столом. Она сидела, выпрямив спину до хруста, пока Рон поджидал её в коридоре, наверняка нервно постукивая ногой, и до этого момента он ощущался опорой. Грейнджер не нравилась эта клиника. Создавалось чувство, будто, зайдя сюда, она хитростью умудрилась отсрочить время, когда капкан захлопнется, и её гарантия, что всё будет в порядке, была где-то там, по ту сторону стены. Нотт застал её этим вопросом врасплох. Ей до смешного захотелось выбежать из кабинета, взять Уизли за руку и горячо прошептать на ухо: «Что мне делать? Что он имел в виду?» Гермиону начало подташнивать. Мерлин, в кого я превращаюсь? В кого я превратилась? — Ты хочешь меня госпитализировать. — Грейнджер хотела, чтобы это прозвучало как вопрос, но интонация выдала её с потрохами. — А почему нет? — Нотт сложил руки треугольником. — Все твои показания указывают на необходимость госпитализации. Участившиеся приступы, галлюцинации, бред, — он начал загибать пальцы, — чувствительность к запахам, бессонница, провалы в памяти, неспособность… — Достаточно, — оборвала его Гермиона. — Когда я могу собрать все свои вещи? Теодор посмотрел на неё нечитаемым взглядом несколько секунд, прежде чем ответить. — Я не думаю, что в этом есть нужда. Тебе стоит ложиться уже сейчас, — произнёс он так непринуждённо, будто у них в запасе был вагон времени, а Грейнджер жаловалась исключительно на непрекращающийся насморк и апатию последний месяц. — Уверен, Рональд прекрасно сориентируется в твоей квартире и соберёт все необходимое по списку, который ты ему составишь. — Ты предлагаешь ему копаться в моём нижнем белье? — фыркнула она. — Да ты, должно быть, издеваешься, Нотт. — Вы двое встречались после войны. Полагаю, ты просто преувеличиваешь уровень его стеснительности. И зря, Грейнджер. — Он усмехнулся. — Мир меняется. — Я полагаю, что ты зазнаёшься, Нотт, — резко осекла его Гермиона. — Я госпитализируюсь, когда сама решусь это сделать. Не указывай мне. И не разговаривай со мной в таком тоне.— Бледная и осунувшаяся, она скрестила руки на груди, ощущая пульсирующую боль. — Держи в голове, с кем разговариваешь. — Я держу в голове то, что никто, кроме меня, не может тебе помочь. И мы оба это знаем. — Его голос стал мягче. — И твой дружок это знает. Боюсь, наше новообразовавшееся трио прекрасно понимает, что в таком состоянии ты не протянешь долго. Ты и так выглядишь как мертвец. — Не смей трогать Рона… — Боюсь, единственный, кто трогает Рона, так это ты. — Теодор снисходительно оглядел её. — Если бы ты не была такой упрямой и начала лечение куда раньше, ему, возможно, не пришлось сидеть у твоей кровати сутками и наблюдать, как ты лишаешься рассудка. — Я ходила по врачам три года. — Злость сочилась из неё кислотой. Она не собиралась оправдываться, но это выходило само собой: ей хотелось кинуть в его лицо факты, растоптать его, вдавить в грязь. Как загнанный в угол зверь, делающий последний выпад из желания выжить. — Ты и сама знаешь, что должна была прийти ко мне гораздо раньше. — Ты даже не смог поставить мне диагноз! — сорвалась на крик она. — Всё, что ты сейчас делаешь, так это разбрасываешься чёртовым сарказмом и считаешь, словно ты самый умный врач на всём континенте. — Гермиона попыталась усмирить свой гнев, напоминающей извивающуюся змею. Слизеринцы всегда пробуждали в ней худшее. — Я не хочу идти в неизвестность, Нотт. Он выслушал её, не моргнув и глазом. Затем цокнул языком и бегло посмотрел на застывшую стрелку часов. — Прости, Грейнджер, но идти в неизвестность — это то, чем ты занималась начиная с первого курса.***
Её госпитализировали. На самом деле, всё оказалось куда лучше, чем она ожидала. Или хуже. Это уж с какой стороны посмотреть. Она считала это своим поражением, и ей казалось, будто это должно и чувствоваться соответственно: застывшей злостью в груди, подобно замершей вмиг лаве. Она должна была швыряться вещами в стену, вопить, как сумасшедшая, и продумывать план мести — оспаривать каждый пункт лечения Теодора, например. Это было глупо и явно в не её интересах, но так знакомо, что хотелось закутаться в эту злость и раздражение, как в старый потрёпанный плед. Но правда заключалась в том, что Гермиона чувствовала себя слишком уставшей для таких игр. Это даже сложно было назвать поражением. Потому что поражение может быть в битве. В дуэли. В школьном соревновании. Где-то, где ты пытался себя показать, но не вышло. Грейнджер же в своей жизни скорее напоминала вялого наблюдателя, безуспешно пытающегося вставить хоть слово. В первый вечер ей вкололи мощное незнакомое снотворное, и она проспала всю ночь как убитая. Но самочувствие не улучшилось — всё тело, наоборот, ощущалось как вата. Утром Теодор сказал, что её ждёт первая экспериментальная процедура, а Рональд написал письмо со словами, что он очень её любит. Что будет проведывать каждую неделю. Что держит за неё кулачки и что пересказал всё Живоглоту до последней детали, а тот промяукал в ответ, что значит не иначе как «Давай там побыстрее». Но вместо энтузиазма она испытывала непреодолимое желание слиться с кроватью. И сделать это самую малость навечно. Справедливости ради, больница выглядела чисто, современно и вызывала несколькими элементами декора расслабленность. Будто это не больница, а пентхаус Нотта, оказавшийся слишком большим для него одного, и тот решил забавы ради соорудить из него больницу. В спокойных молочных оттенках не хотелось смыть с себя запах дезинфицирующих средств или подуть на резко охладевшие руки. А Грейнджер было с чем сравнивать. — Мисс, — отозвалась какая-то девушка. Гермиона обернулась, и её глаза показательно расширились при виде знакомого лица. — Мисс Грейнджер? Вы… э-э-э… — Вы что-то хотели? — Я… э-э-э… вы знаете, да, — шумно выдохнула она. — Передайте мою тарелку, пожалуйста. Я забыла поставить её на поднос. Губы почти искривились в вызубренном «Акцио», но потом она вспомнила. Палочка. Точно. Нотт только лично одобрял использование палочек в этой маленькой тюрьме. «Не стоит неуравновешенным личностям предоставлять доступ к магии, Грейнджер. Я был убеждён, что Вторая магическая преподнесла тебе достаточно красноречивый урок». — Да, конечно. «Болезнь отражается непредсказуемо не только на самом волшебнике». — Но и на его магии, — пробормотала Гермиона себе под нос. — Что-то, простите? Вы что-то сказали? — Нет-нет, всё в порядке. Рис оказался на удивление сносным. С каждым пережёвыванием пищи Грейнджер начала чувствовать странное, незнакомое послевкусие: словно рис становился слаще. Вкуснее. Насыщеннее. Словно с каждой порцией он растекался по её рецепторам исключительным деликатесом. Это было настолько неожиданно, что она прикрыла глаза. А когда она их открыла, то встретилась с холодным взглядом. И кровь застыла в жилах. Сидя за соседним столом, на неё через всю столовую пялился грёбаный Драко Малфой. Длинные белоснежные волосы, завязанные в пучок, тонкая бледная кожа, осунувшиеся щёки, но непривычная, ненормальная широта в плечах — на фоне остальных он выглядел не пациентом, а бойцом, что вот-вот выйдет на ринг. И он смотрел на неё. Нечитаемым взглядом. А может, и читаемым. Просто Гермионе не хотелось его расшифровывать. Усилием воли отлипнув от рассматривания его лица, она вперилась глазами в свой дурацкий рис. Рельеф вилки, должно быть, уже отпечатался на внутренней стороне ладони отражением, так судорожно она её сжимала. В груди запертой птицей билось сердце. Веди себя так, будто ничего не произошло. Будто Нотт тебя предупредил. Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Напряжение цепями сковало тело, и, как бы Грейнджер ни пыталась вернуться к привычному состоянию безразличия, у неё не получалось. Организм воспринял Малфоя как опасность — и реагировал соответственно. Так, как до этого Грейнджер реагировала в опасности. Но всё же было нормально, разве нет? Я в безопасной ограждённой клинике, где, по идее, у него тоже нет доступа к магии… клинике предателя… Почему я вообще его боюсь? А я его боюсь? Гермиона украдкой кинула на него взгляд — тот по-прежнему настойчиво смотрел на неё, выжидал. Рассматривал. Мерлин, да что со мной? Если судить по такой логике, то меня хочет придушить вся больница. Ты видела, какие сильные у него руки? Он может свернуть тебе шею одним движением. — Святая Моргана, да заткнись уже, — прошептала Гермиона себе под нос, ковыряя рис. — Это вы мне? — послышался возмущённый голос. — Нет-нет, это я так… просто. Простите, — извиняюще улыбнулась она, но это не стёрло сомнения с лица мужчины напротив. Они же наверняка думают, что я схожу с ума. И Малфой тоже? Меня совсем не волнует Малфой. Неужели он всегда был таким… большим? — Просто ешь. — Она зачерпнула гору риса и отправила к себе в рот. К этому моменту ей уже начало казаться, что Нотт что-то туда подсыпает. Она в жизни не ела риса вкуснее. — Просто ешь… Она ещё никогда не сметала еду с тарелок так быстро. Пулей выскочив из столовой, Гермиона метлой промчалась по коридору, чувствуя себя так, будто ей внутривенно вкололи наркотик. — Под ноги смотри, Грейнджер, — послышался весёлый голос из-за спины. — Я планировал лечить твою исключительную болезнь, а не перелом. — Нотт, — только и вырвалось из её рта. — Ты, как всегда, права. Она резко сделала шаг вперёд, резко вцепившись в рукав его халата. Он слегка удивлённо перевёл взгляд вниз, а потом вернулся к её лицу и подозрительно сощурился. — Почему ты мне не сказал, что Малфой здесь? — А я должен был? — легкомысленно поинтересовался он. — Малфой — это сын… — Я общаюсь с ним самого детства, Грейнджер, — скучающим тоном перебил её Теодор. — Ты правда думаешь, что я не знаю, чей это сын? Я почти разочарован. — Он… — Он мой друг. — Нотт мягко отцепил от себя её ладонь. — А я не отчитываюсь перед тобой о каждом прибывшем пациенте. — Но ты же знаешь, что… — Я вас не отвлекаю? Гермиона тут же вздрогнула. Нотт усмехнулся краешком губ на этот жест, а потом резко развернулся, расправив руки в сторону для объятий: — Ну какая встреча, Драко! Медленно развернув голову, она уставилась на Малфоя, стоящего буквально в двух метрах от них. Он был в тёмных брюках и водолазке, и вблизи он оказался ещё огромнее, чем на расстоянии, — Гермиона едва-едва доставала ему до подбородка. Он выглядел как огромная глыба льда — с такими сталкиваются корабли в океане и потом стремительно тонут. — Мы виделись только вчера. Его голос — низкий, с рычащими нотками. Грейнджер захотелось зажмуриться и сжаться в одну маленькую чёрную точку где-то в углу. Она почти знакомым жестом потянулась к палочке, пока не сообразила, что сейчас её никто не защитит. Это ловушка. — И я уже успел соскучиться. — Нотт обворожительно улыбнулся. — Разреши тебе представить мою подругу. — Он мягко развернул её лицом к Драко. — Знаменитую Гермиону Грейнджер. Она тотчас ощутила себя немой. Малфой оглядел её с ног до головы, растянув губы в усмешке. — Не очень-то у вас хорошая дружба, раз она сейчас находится в твоей больнице. — Скорее наоборот. — Улыбка Теодора стала шире. — Если в моей, то очень даже. — Мы не друзья, — хриплым голосом выдала Гермиона. Взгляд Драко стал ярче. Все органы словно покрылись инеем, а язык прилип к нёбу безвольным куском мяса. — Тогда у вас с Драко много общего, — хохотнул Нотт. — Он тоже находится на этой стадии отрицания. Ладно, — он резко хлопнул себя по карманам и вмиг растерял всё своё очарование, что висело в воздухе секунду назад, — развлекайтесь. А меня ждут великие дела! И исчез, подобно маленькому урагану, оставив их один на один. — Что ты здесь делаешь? Вопрос вырвался сам собой, и Гермиона тут же мысленно упрекнула себя за такое начало разговора. Драко, казалось, даже не моргал. — Неужели героиню войны не научили вежливости? — Её научили сражаться, — огрызнулась. — А не отсиживаться до конца войны. Лицо Малфоя в ту же секунду помрачнело. — Я думаю, тебя всё же стоило научить манерам. — И сделал тяжёлый шаг к ней. Паркет под его ногами жалобно скрипнул, и Грейнджер, судорожно сглотнув, упёрлась взглядом в его грудь. Лишь крохотным усилием воли она заставила себя продолжить стоять на том же месте. Вздёрнув подбородок, она встретилась с Драко взглядом, шумно втянув носом воздух. В ту же секунду ей захотелось закашляться. Он смотрел на неё сверху вниз, прищурившись, будто разглядывал брыкающуюся букашку под стеклом. Так ещё смотрит хищник, наблюдая, как раненая жертва пытается убежать, — с насмешкой и снисходительностью. — Ты так и не ответил на вопрос. — К её ужасу, в жизни эти слова не обладали и той малейшей толикой решительности, с которой они прозвучали у неё в голове. Ей захотелось укусить собственный кулак. — Ты правда так хочешь это знать? — Он выгнул бровь. Чёрт, чёрт, чёрт. — Если ты стесняешься, то можешь промолчать. — Мерлин, что за чушь она несёт. Видимо, они оба это поняли, раз вторая бровь Малфоя присоединилась ко второй. — Я приехал навестить старого друга, — медленно разлепив губы, произнёс он. Гермиона проследила за этим действием, как заворожённая. Идеальное лицо. Идеальные губы. Слишком большой концентрат совершенства. — Нотт сказал, что ты на стадии отрицания вашей дружбы. — Я польщён твоей внимательностью. Воцарилось напряжённое молчание. Никто не хотел отводить взгляд, но Гермиона скорее чувствовала себя так, что если хоть на секунду перестанет на него смотреть, то в лёгкие перестанет поступать воздух. Он облизнул губы, и в груди что-то странно заныло. — Дашь пройти? — Да, — прохрипела Гермиона, делая шаг в сторону. — Конечно. От безысходности подняв голову, она уставилась на большие деревянные часы. Уже было четыре часа. Нотт собирался прокапать ей какое-то особенное новое лекарство. Что же, надо дать ему хотя бы шанс.***
— Это нормально, что меня так сильно клонит в сон? Молодая медсестра испуганно взглянула на неё исподлобья. — Не знаю. А вас прямо в сон клонит? Или просто ломает? — Вы шутите? — Грейнджер фыркнула. — Вы дали мне лекарство, чьи побочные свойства даже не удосужились уточнить? Девушка, явно нервничая, принялась ковырять кутикулу. — Извините, я, э-э-э, сейчас посмотрю… — И вы всегда на работу ходите в таких коротких халатах? — раздражённо поинтересовалась Гермиона. — Вы точно понимаете, в каком учреждении находитесь? — Простите, пожалуйста, я сейчас всё проверю… — Она принялась панически рыться в документах. Грейнджер шумно выдохнула, откинувшись на подушки. Она даже не знала, почему сорвалась. Просто в ней резко проснулась злость — наверняка с опозданием. С каждой растворяющейся секундой её начинало бесить абсолютно всё: начиная с картин на стенах и заканчивая неровным хвостом медсестры. Она что, в зеркало не смотрится? — Грейнджер, прекращай узурпировать Миранду. Гермиона резко повернула голову в сторону двери. Вальяжно зайдя в палату, Нотт с интересом уставился на закончившуюся капельницу, а следом — на растрёпанную пациентку, что пыталась испепелить её взглядом. — У неё даже нет бейджика. — Мы работаем над этим, — успокаивающим тоном отозвался Теодор. — Не забудьте доложить мне о результатах, — в тон ему ответила Гермиона. — Обязательно, мисс Грейнджер, — послышался писк. Они синхронно обернулись в её сторону. В груди поднялась знакомая волна раздражения, и Гермиона уже было открыла рот, но слизеринец её опередил: — Ты хорошо поработала, Миранда. Можешь быть свободна. Миранда, подобно цветку, расцвела на глазах. Смущённо улыбнувшись, она одёрнула халат и, боковым зрением покосившись на побагровевшую Гермиону, мышкой выскользнула за дверь. — Итак, Грейнджер, — тут же начал Тео, как только они остались одни. — Как твоё самочувствие? — Я очень, — подчеркнула она, — хочу спать. — Вот и славно. Спокойной ночи. — Под её возмущённым взглядом он пояснил: — Это абсолютно нормальная реакция на препарат. Спи, если хочется. За тобой всё равно, в конце концов, наблюдают. — Это должно меня успокоить? — Нет, — слизеринец улыбнулся. — Это просто чтобы ты знала. Чудесно. Подтянув одеяло до подбородка, она уставилась в потолок. — Сладких снов, Гермиона, — пропел Нотт, выходя из палаты. Какой же он всё-таки говнюк.***
Когда она проснулась, уже была глубокая ночь. Тело чувствовало себя странно: конечности казались подозрительно лёгкими. Словно стоит ей оттолкнуться от кровати — и она поднимется в воздух, застыв в пространстве, как в космосе. И голова — такая заманчиво пустая, чистая. Ни единой жужжащей мысли. Как же давно она не ощущала себя такой спокойной. Решив пойти умыться, Гермиона поднялась и тут же засунула ледяные ступни в больничные тапочки. Не будь она там, где находится, Грейнджер, должно быть, решила бы, что она под наркотиками. Но вряд ли Нотт пришёл к такому решению проблемы. Коридор встретил её ночной темнотой. Казалось, будто вся больница, подобно единому организму, погрузилась в глубокий, крепкий сон и Гермиона единственная служила в ней сердцем, продолжающим биться. Ноги сами понесли её вереницей поворотов, пока больничный сквозняк настойчивыми прикосновениями пробирался сквозь тонкую ткань свитера. Но тело по-прежнему отвергало тот факт, что она обычный живой организм, продолжая верить в собственную невесомость. А если она действительно попробует взлететь? Здесь есть мётлы? Она ужасна в полётах, но… — Что ты тут делаешь? — Малфой, — успела выдохнуть она ещё до того, как поняла, кто перед ней. Он стоял в считаных сантиметрах от неё в ореоле лунного света и напоминал персонажа, сбежавшего из сказки: такой же нереальный в мягкости черт и переливающихся волос. Не иначе как принц. Или призрак. Призрак этого места. Вечный призрак её жизни, рождённый в вырезках из газет и слухах, долетающих до Большого зала, а после — в отрывистые диалоги членов Ордена. — Мне нужно было в ванную. — Но ты пришла ко мне. — Он сделал шаг вперёд, и внизу живота растеклось что-то горячее, бурлящее. — Ванная далековато от этого места. — Возможно, — облизнула губы она. Они стояли друг напротив друга, и их разделяло настолько минимальное расстояние, что это казалось абсолютно естественным — сократить его, приблизиться. В голову ударила эйфория. — Ты тоже это чувствуешь? — Что именно? — Воздух, — торопливо отозвалась Гермиона. Малфой аккуратным жестом убрал её волнистую прядь, спадающую на лоб, и она замерла, как пойманный с поличным воришка. — Воздух какой-то другой. — Да, — просипел он, не отрывая взгляда от её пряди в своей руке. — Воздух сегодня какой-то другой. Малфой излучал безопасность. Такую чистую и кристально понятную: все темнота и холод резко утратили свою силу. Драко казался ей ходячим солнцем, что настолько контрастировало с его внешностью, что хотелось рассмеяться. Он казался ей раскалённым. — Тебе холодно? — Немного. Он с удивительной нежностью заправил ей прядь за ухо, наконец вернувшись к разглядыванию её лица. Гермиона, наверное, в сотый раз поразилась, какие у него глаза — подобно воде в океане. Но она не чувствовала себя так, словно тонет, наоборот — Драко был её спасательным жилетом. Защитником. Он точно её не обидит. Да и зачем ему это делать? Она ведь спасла всю Магическую Британию. Ему это явно не нужно. Он спросил, не холодно ли ей. Всё слишком прозрачно. Малфой взял её за кончики пальцев. Его рука ожидаемо была тёплой, почти горячей, и на какую-то долю секунды Грейнджер захотелось прильнуть к нему, чтобы забрать хотя бы крупицу его тепла. Он крепко сжал её ладонь в своей, будто таким жестом рассчитывал сделать ситуацию лучше. Это не сильно помогло, но сердце Гермионы забилось как умалишённое, и она расфокусированными глазами посмотрела вниз — на его большую и на удивление мозолистую руку, сжимающую маленькую её. Это выглядело романтично. Почти как в магловских фильмах. — У тебя есть девушка? — Девушка? — послышался хриплый голос. Он звучал так, будто она сморозила несусветную глупость. — Нет, конечно нет. Странное удовлетворение растеклось по конечностям волнами тепла. У него нет девушки. По правде говоря, она понятия не имела, зачем ей это знать. Сейчас, в данный момент, пока он сжимал её ладонь, а их разделяли жалкие сантиметры, не имело ровно никакого значения, есть ли у него девушка. Даже если и была, то плевать. Её здесь нет. Они здесь одни. — Что с твоей шеей? Драко медленно разжал пальцы, и губы Гермионы скривились в раздражении. Аккуратно, едва прикасаясь к коже, он провёл рукой вверх и остановился на странной выпуклости. — Не знаю. — Она инстинктивно придвинулась ближе. Глаза вновь защипало, как щиплет от резкого неприятного запаха. — Наверное, воспалился лимфоузел. — Лимфоузел, — эхом произнёс Драко, подушечкой большого пальца погладив это место. Ноги предательски задрожали. — Сильно болит? — Совсем чуть-чуть… Ей хотелось уткнуться ему в шею и простоять так, пока не взойдёт солнце. Несколько секунд было слышно лишь его тяжёлое дыхание. Грейнджер не понимала, как он может просто стоять — её это начинало утомлять. Ей хотелось что-нибудь сделать. Рискнуть. Приблизиться. Как он может ничего не делать? Это же Драко. Он должен что-нибудь сделать. Он обязан что-нибудь сделать. А потом он шумно вдохнул воздух и поцеловал это место воспаления. Это чувствовалось как самый вставляющий наркотик в мире. Тело автоматически выгнулось дугой и наконец-то полноценно прильнуло к Малфою. Внутри всё перемешалось, будто он не поцеловал её, а всмятку разрушил органы и раздробил кости, сбросив с многоэтажки, и не было в мире ничего правильнее, чем это. Она хотела простоять здесь вечность. Быть в его объятьях вечность. Чтобы он целовал её грёбаную вечность. Ей хотелось срастись с ним, чтобы они были как неразлучные сиамские близнецы. Сейчас же. Немедленно. Иначе она закричит и перевернёт эту чёртову больницу вверх дном. — Пообещай, что придёшь завтра. — Он оттянул зубами её мочку уха, и Гермиона шумно застонала. — Пообещай. — Обещаю. — Её шепот врезался в ночь, как нож в масло. — Но я не хочу завтра. Я хочу сейчас. — Тшш. — Драко продолжил целовать её в шею. — Делай, как я говорю. — Я буду делать всё, как ты скажешь. — Умница, — пробормотал он ей в щёку. — Ты такая умница.***
— Нотт, что ты добавляешь в местный рис? — Я? Добавляю что-то в местный рис? — Он хихикнул. — Да ты сходишь с ума, Грейнджер. — Он подозрительно вкусный. — Она покладисто откинула голову назад при лёгком нажатии на подбородок. Слизеринец тем временем корректировал освещение для осмотра. — Никогда не ела ничего более вкусного. — Не хочу тебя разочаровывать, но ты первая, кто мне об этом говорит. — Попробуй сам и всё поймёшь. — Всенепременно. Пальцы Нотта неприятно надавили на место воспаления, и Гермиона тут же протестующе зашипела. Боль разрядом тока пронзила мышцы: под веками заплясали взрывы фейерверков. — Давно у тебя это? — как ни в чём не бывало спросил Теодор. — Не знаю, — рвано выдохнула она. Слизеринец продолжил осматривать, но уже аккуратнее. В кабинете стало почти неестественно тихо, будто кто-то погрузил её в вакуум. Нотт совсем не ассоциировался у неё с тишиной, и эта разница скреблась в сознании, как перо по пергаменту. — Я назначу тебе мазь, — просто сказал он. — Только мазь? А это не осложнение? Наверняка он посмотрел на неё, но свет ламп слепил настолько сильно, что она видела лишь примерные очертания его лица. Почему-то мысль об этом зашевелилась в теле тревожностью, что, подобно воде в чайнике, начиная закипать, переливалась через край. — Неужели ты думаешь, что я бы тебе солгал? Внезапно раздался стук в дверь, и Гермиона унизительно затряслась под его пальцами, обёрнутыми в белоснежный латекс. Почему-то она подозревала, кто стоит за дверью, даже не увидев его лица. — Входите! Малфой тут же резко открыл дверь в кабинет, и уже собирался что-то сказать, как взгляд упал на Гермиону, лежащую на кушетке. Она по-прежнему не могла его изучить, но чувствовала его взгляд, как вторую кожу — ледяную, обволакивающую тело и закрывающую рот тонкой плёнкой. — Ты обычно не разрешаешь заходить, когда у тебя пациенты, — послышался его резкий голос. Грейнджер захотелось сжаться в кушетку и раствориться где-то между её слоёв за рекордные сроки. — Я вошёл во вкус делать исключения. Тело тем временем продолжило вопить как сумасшедшее. Будь у неё внутренний голос, всё вокруг, должно быть, превратилось бы в хаос, настолько мышцы исходили спазмами. Она слегка повернула голову вбок, молясь, чтобы её щёки не окрасились в бордовый, подобно листьям за окном. Мерлин, ей приснился эротический сон. Эротический сон с Малфоем, которого она видела в первый раз. Какой позор. Слизеринец тем временем продолжил измерять её показатели, как ни в чём не бывало, и если и заметил внезапные перемены в её состоянии, то никак это не прокомментировал. Пока Грейнджер ощущала себя так, словно ей под рёбра засунули тикающую бомбу и она вот-вот взорвётся, Теодор, казалось, был в неприлично хорошем настроении. Мурлыча какую-то безвкусную песенку себе под нос, он быстрым движением руки записывал её показатели. Непонятно, почему Малфой вообще по-прежнему здесь. Он же приехал повидать старого друга. Он не должен был оставаться здесь дольше, чем на день. Но даже того крошечного кусочка времени хватило, чтобы она начала думать о нём в таком контексте. Что на неё вообще нашло? Когда Теодор закончил, Драко уже не было в комнате. Грейнджер нахмурилась, упустив тот момент, когда тело перестало вести себя как в судорогах. Украдкой взглянув на Нотта, она удивлённо подметила, что от него совсем… не пахло. Ничем. Не дезинфицирующим средством, ни мылом, ни стиральным порошком, ни любым одеколоном. Ну и Мерлин с ним. Сидя на кушетке, она безразлично осмотрела его кабинет. Тот выглядел так, будто Теодор никак не мог определиться, для чего конкретно ему была нужна эта комната: из личной библиотеки, где был широкий письменный столом с ненормальным количеством газет сверху, она плавно перетекала в место приёма пациентов с соответствующим оборудованием. Несмотря на облегчение, сердце по-прежнему гулко стучало в груди, отбивая неизвестный Гермионе ритм. Выступившую испарину на шее ласкал прохладный волос, и лишь усилием воли Грейнджер заставила себя не ложиться обратно. Пару лет назад такая богатая библиотека вызвала бы у неё в восторг, но сейчас отчего-то чувствовалась лишь слабая искорка интереса, возрождённая скорее назло, чем естественным путём. Облизнув искусанные губы, Гермиона прошлась глазами по бесконечным рядам. История, магловская философия, медицинские пособия, парочка запрещённых книг — Теодор был непозволительно уверен во взглядах своих пациентов, раз с такой беззастенчивостью поставил подобную литературу на столь видное место, — древние мифы магического сообщества… — «Природа отношений альфы и омеги»? — озвучила вслух Гермиона и фыркнула. — Ты серьёзно? Она, явно, развеселившись, обернулась к замершему Нотту с ручкой в груди. Медленно оторвавшись от документов, он впился в неё взглядом и очаровательно улыбнулся: — Вообще-то, ничего не доказано. Гермиона цокнула и закатила глаза, оторвав от него своё внимание. — Ты же в курсе, что знание о том, что ты веришь во всякую небылицу, которой обмазываются школьницы в Большом зале на День всех влюблённых, заметно дискредитирует тебя как специалиста? — поинтересовалась она, вздёрнув брови. — Я не говорил, что я верю, — послышался раздражённый ответ. — Это медицина, Грейнджер. Магическая медицина, — произнёс он с нажимом. — Когда у тебя болит рука, это в равной степени может быть как растяжение мышц, так и показание к ампутациии. Или у тебя вырастает третья киста из второй. Она поморщилась, обернувшись к окну. Зима стремительно подходила к концу, и Грейнджер с несвойственным ей предвкушением ожидала тёплой, почти жаркой весны. Мысль о тепле заставила её замереть, вцепившись в кушетку. Малфой. Святая Моргана, за что ей это? Определённо стоит взять одеяло поплотнее. Тогда к ней в мозг точно перестанет приходить всякая чушь. — Новых приступов не было? — сухо поинтересовался Нотт. — Нет. — Этот ответ сорвался с её губ с такой лёгкостью, что она даже сначала не поняла, что именно сказала. Почти двое суток без приступов ощущались как развернувшаяся маленькая жизнь. — Должно быть, твоё лекарство помогает. — Она украдкой покосилась на него. — Конечно. — И ты уже поставил мне диагноз? — с нажимом произнесла Грейнджер. — Я обязательно всё тебе расскажу, когда ты придёшь в норму, Грейнджер. Неудовлетворённая таким ответом, она сжала губы в тонкую нить и спрыгнула с кушетки. Неозвученный вопрос осколками царапал горло. Это походило на поселившегося в ней паразита. Будто Нотт одно подменил другим. — И надолго здесь Малфой? Взгляд Теодора напоминал кислоту, пролитую на место между лопатками. Почему-то эта фамилия всё никак не хотела звучать из её уст непринуждённо, и Гермионе казалось, что вместо набора звуков она выплёвывает изо рта колючую проволоку, обернувшую рот. — Спроси у него сама, — донёсся ответ.***
Весна пришла, но не принесла с собой должного облегчения. Гермиона чувствовала себя так, будто кто-то целенаправленно вдыхал в неё жизнь каждый день. Теплее не становилось, но дни перерастали в недели, а недели — в месяцы, и последующая высокая температура превращалась в нечто естественное. По правде говоря, она уже трижды успела разлюбить осень. Как ей вообще могли нравиться порывы ветра, сметающие с ног? Наверняка болезнь повлияла на неё куда хуже, чем она предполагала ранее. И Драко — величественный, молчаливый Драко, буравящий её глазами с такой старательностью, словно намеревался прожечь в ней дыру, — утратил свою привычную горечь. Возможно, потому, что он не уезжал. Ни из больницы, ни из её головы. С каждым разом разговаривать становилось всё сложнее: будто если она произнесёт хоть одно лишнее слово, то он тут же её сожжёт, а она ощущала себя в такие моменты настолько взвинченной, что была бы даже не против этого. Он напоминал ей сорняк, пустивший здесь корни. Сорняк, постепенно охватывавший и её. Они почти не разговаривали, но сталкивались слишком часто. Ненормально часто. Почти по-дурацки. Будто Теодор построил зачарованный лабиринт, а не больницу, где им суждено сталкиваться с друг другом, куда бы они ни пошли. А ещё Драко… похорошел. Похорошел. Мерлин, до чего же странно звучало это слово. Гермиона чувствовала себя озабоченной третьекурсницей, которая поджидала мальчиков на перроне и прислушивалась, пытаясь выяснить, у кого первее сломался голос. Похорошел. Какой бред. Наверняка Нотт тоже давал ему лекарства, раз мертвенная бледность испарилась с его лица, как в ту же секунду разгладившийся лист бумаги. Грейнджер настолько привыкла видеть его в своих снах, что уже даже не удивлялась. Но она привыкла себя утешать — в конце концов, всё, происходящее по ночам, было в её голове. У неё просто случился неожиданный всплеск… чувств. Возможно, это было прямой заявкой на выздоровление, так что плевать. Малфой из её снов всё равно не имел ничего общего с реальным — неприступным, как скала, излучающим опасность. При виде его не хотелось сделать шаг назад, как делают шаг назад охотники, заметив, как животное подготовило лапы для решающего прыжка. Малфою во снах она… нравилась. И это было такое удивительное незнакомое чувство, обвивающее лёгкие плющом, что ей хотелось в этом измазаться. Будто в этих снах она восполняла жизнь, которую у неё отбирали на протяжении последних трёх лет. Яркую, как вспыхнувшее заклинание. Сладкую, как запах Малфоя. Да. Для неё он пах сладко. Сладким начинало становиться всё, как только он появлялся в радиусе километра. Медсестра тем временем настраивала капельницу. Грейнджер на автомате поднесла руки к шее, намереваясь её потереть, и тут же зашипела, отдёрнув ладонь. Единственная мысль, что беспокойно плавала на её периферии сознания, подобно протекающему судну, была об этом… воспалении. Оно не проходило. И Нотт знал об этом. Просто говорил, что нужно время. И у неё не было ни одной причины ему не верить.***
Сегодняшний сон встретил её в собственной палате. Разлепив опухшие веки, она уставилась на него, стоящего в дверном проеме. Он был таким большим. Внушительным. Казалось, будто он расширился ещё в несколько раз с момента своего прибытия, и от этого осознания рот наполнялся слюной. Рон был тощим и высоким, но не более. Малфой же был способен её защитить. И когда у неё появятся дети, то и их тоже. — Привет. — Собственный голос всегда был глухим, как треснувшее стекло. Несобранные белоснежные волосы прямыми прядями спадали у него за спиной, и Гермиона наблюдала за ними, слегка шевелящимися из-за сквозняка. Драко же продолжал смотреть на неё, не отрывая взгляда. Широкие брови, раздувающиеся ноздри носа. Он будто себя сдерживал, но Грейнджер никак не могла понять почему. — Подойди ко мне. И он её послушался. Послушался. Это слово разлилось экстазом по телу. Он присел на край кровати, и Грейнджер только сейчас поняла, что на нём нет верха. Драко наклонился к ней, и она затаила дыхание, замерев, как пойманный кролик. Он её поцеловал. И в этом не было ничего похожего на нежность. Он целовал её грязно, грубо, больно сминая губы. Исследовал её рот, больно вцепившись руками в плечи и вдавливая в кровать. Малфой словно намеревался оставить её здесь, привязать к кровати и запереть дверь, тем самым отсекая ей доступ к внешнему миру на всю оставшуюся жизнь. Но а был ей так сильно нужен доступ во внешний мир, если там не было его? Тело походило на комок фитильков, в секунду подожжённых одновременно. Гермиона напоминала себе волну, огромное цунами, которое вот-вот охватит их обоих с головой, и она не будет против, даже если потонет. Руки исследовали его сильный торс, в возбуждении царапали спину, словно организм злился, что они не могут с Драко стать одним целым, а ей нужно стать с ним одним целым. Она бы отдала всю Магическую Британию Волдеморту, чтобы прямо сейчас превратиться в какой-то из внутренних органов Малфоя и жить внутри него, пока они не умрут одновременно. В один день. Как она всегда хотела. Как ей всегда было нужно. Драко — вот что всегда было ей нужно. Он её настоящее лекарство. Его возбуждение было почти осязаемым, настолько воздух стал плотным. Одежда казалась лишним, никому не нужным слоем, пока он рычал ей в ухо. Драко навалился на неё всем своим весом, словно намереваясь раздавить, — она почти ничего не видела, кроме лица, мелькающего за длинными волосами, и тихонько пискнула, когда он заломал её руки над головой. — Мне больно… Драко, будто помешанный, провёл кончиком носа по её шее, с жадностью вздохнув. — Я знаю. И вошёл в неё. Гермиона закричала. Боль лизнула своим языком низ живота и гениталии, пока большая ладонь не закрыла ей рот. — Тише, тише, детка… Между бёдер стало мокро. Рецепторы защекотал запах железа, когда Гермиона, широко раскрыв глаза от боли, попыталась нащупать его взгляд, продолжая что-то мычать в ладонь. Драко не останавливался двигаться. Напротив, он, казалось, становился ещё жёстче, впечатывая её в смятые простыни, пока те пропитывались влагой. Ресницы, смоченные в слезах, задрожали, когда он нащупал губами её железу. Паника, боль и наслаждение смешались в грязную, тошнотворную кляксу, вместо крови бегущую по артериям. Вторая рука больно сжала её набухшую грудь, а после опустилась ниже, ласково поглаживая живот. Гермиона всхлипнула от нежности в этом жесте. — У нас будет столько детей, детка. Ты даже не представляешь, как долго я этого ждал.***
— Я знаю, что ты тоже. Толкнувшись особенно грубо, Драко вслух застонал от наслаждения. Он чувствовал её шейку матки, когда входил под определённым углом. Кровь совсем не портила впечатления — наоборот, она скорее возбуждала ещё больше. И была отличной смазкой. Удобно. Она была такой хрупкой. Гермиона что-то мычала ему в ладонь, когда он быстро откинул её прилипшие ко лбу волосы. Кожа покрылась испариной, и сама Грейнджер дрожала, ощущая, как боль от проникновения проходится остриём Круцио по телу, но по-прежнему смотрела на него с таким видом, будто вот-вот — и у него появится над головой нимб. Драко чувствовал себя всемогущим. Чувствовал себя богом. Он и был её богом. А боги всегда жестоки. Малфой убрал руку с её рта лишь на секунду, чтобы её поцеловать. Её боль по вкусу напоминала карамельный сироп. Излишне сладкий, чтобы идти у неё на поводу, но приходящийся вовремя, когда он на грани. Когда узел вот-вот завяжется. Грейнджер сводила его с ума. Малфой до последнего не понимал, о каком лекарстве твердил Тео в письме, убеждая, что уж это точно должно помочь. Его лекарством была Грейнджер. Нет, даже не так — единственным возможным выходом из ситуации. Как же от неё пахло. Он напоминал себе собаку-ищейку, вслепую нюхая каждый участок её кожи. Он бы заменил это на кислород, если бы была возможность. Или срезал с неё кожу. По кусочку. Медленно. Смакуя её запах, смешанный с кровью. Мысль об этом сделала член каменным. Малфой накрыл её губы своими, не замечая, что между ними протянулась тонкая ниточка слюны. А после снова закрыл её рот рукой. Она ему не нравилась, когда кричала. Голос её портил. Возможно, стоит просто вырвать ей язык, но она наверняка расстроится. И лучше сделать это до беременности. Никогда не знаешь, как травмы могут повлиять на плод. Наслаждение походило на резкий щелчок. Гермиона с остервенением закричала в его ладонь, когда он, слизнув капельку пота над губой, с яростью впился в её железу. Рот тут же омылся кровью, но Драко не ощущал ничего, словно попал в другое измерение. Он продолжил в ней вяло толкаться, когда она наконец-то успокоилась, перестав кричать. С узлом это было неудобно, но ему хотелось этого слишком сильно. Он так долго ждал. Был уверен, Грейнджер его понимает. Осознаёт это чувство. Драко вновь облизал её железу, как собака. Та уже напоминала злокачественную опухоль, разрастающуюся в размерах, но ему это нравилось. Будто клеймо. Его клеймо. Мысль об этом разлилась по телу сладкой судорогой, и он, не в силах сдержаться, вновь присосался к этому месту, заполняя рот льющейся кровью. Малфой шумно сглотнул, ощущая, как жидкость стекает по стенкам горла. Это было лучше, чем вода. Это было лучше любого вина в мэноре. Это лучшее, что было в его жизни. — Я так люблю тебя, детка. — Он с громким причмокиванием поцеловал её в щёку. Гермиона застыла, смотря куда-то вбок. Уже совсем не сопротивлялась. — Ты такая умница. Он откинул голову назад, подставляя лицо навстречу лунному свету. Белоснежные кончики волос окрасились в красный, будто он по ошибке смочил их в краске. Внезапно взгляд упал на прикроватную тумбу: между бутылкой воды и исписанным блокнотом бесполезной кучей мусора лежал выпуск «Ежедневного пророка». «Нельзя доверять предателям», — вопил кричащий заголовок. Драко усмехнулся. — Какие же они глупцы, детка, — прошептал он, вновь водя носом по её ключицам. Узел ослабевал, но не его жажда. Он ощущал, как его вновь начинает ломать. — Нельзя доверять никому, кроме меня. Слышишь? Он опять толкнулся, но уже сильнее. Гермиона, потупив взгляд, молчала, и он, зарычав, вгрызся зубами в железу ещё больше, чувствуя, как между зубов застряли кусочки кожи. Надо быть аккуратнее. Ему не нужны бракованные дети от омеги. — Я так люблю тебя, детка. И с отцовской нежностью поцеловал её в лоб.