Новый мир

            В новом мире Соня смотрится подходяще. Все эти словечки: сорри, краш, вайб — она все понимает. И в одежде модной смотрится совершенно. Ей идут короткие футболки, безразмерные худи и колечки эти маленькие в волосах. Даша думает, что ее одежда ей тоже шла. Когда-то. Черные косухи, чокеры с шипами, футболки с черепами и та пижама с рисунком скелета. И лексикон у нее был соответствующий: крутяк, чикуля, жесть… Даша тоже была и на сленге, и на хайпе. И ее друзья — Паук и Череп — тоже всему соответствовали. И куртки они носили достаточно черные, и на кладбище ходили регулярно и у всего этого была атмосфера пра-виль-нос-ти.       Даша видела Паука — в костюме, около офиса. Она приехала за продуктами в супермаркет и чуть со смеху не умерла. Паук — работник офиса! Она даже представила, как он сидит на работе с 08.00 до 19.00, и стало уже не смешно, а жалко. Вот Венику офис больше подходит. И от этой мысли Даша ударила себя по щекам. Веник, ее Веник, который создал свой собственный спутник Земли, трудится в лаборатории под руководством не самого справедливого и не самого умного человека. Хоть Даша и далека от науки, но даже она понимает, что наукой в лаборатории ее мужа не пахнет.       Даше кажется, что мир пошел дальше, вместе с первыми шагами Сони, вместе с ее модой и словечками, а сама Даша так и осталась в своем. ***       Они виделись с Черепом. И в ее ритме жизни и в его это было сложно. Встреча постоянно переносилась. Но спустя два месяца взаимных подстраиваний, спустя несколько сотен прочитанных: «извини», «сегодня не могу», «завал на работе», «дочка заболела», «нет сил после семейного торжества» и «погода что-то не очень: суставы разболелись». Если бы это был другой человек. Другой, не кто-то из ее юности, Даша бы давно психанула. Но это был Череп, и поэтому они наконец-то встретились. Старое кафе возле родительского дома снесли, построив вместо него бассейн, а Даша могла и утонуть, поэтому она сразу предложила встретиться на кладбище. Череп шутку не оценил.       Он выбрал заведение с кальяном и роллами и невыносимо огромными рисунками на стенах. Даша в своей растянутой кофте смотрелась там почти соответствующе.       — Привет! — сказала Даша, потому что уже отвыкла, как здороваться со своими пацанами.       — Добрый день, — ответил ей Череп, и Даша подумала, что она попала в одну из реальностей Сони — а не в ее собственную. Что ты несешь, хотелось сказать Даше. Добрых дней не существует еще со времен 2012. Но она промолчала.       Они говорили мало, больше Даша слушала. Потому что если она начнет говорить, бедного Черепа смоет волной ностальгии, сожалений и отчаянного крика по навсегда ушедшей молодости. В этом Даша пугала саму себя. У нее было четыре замечательных дочки. И Даша понятия не имела, как они появились. То есть чисто физически она понимала. Но морально до сих пор не отдавала себе отчет, как она это допустила. Даша до определенного момента совсем не хотела детей. Потом позволила себе одну. Соню. А потом обнаружила себя среди бесконечных пеленок, детских каш и носков. И все равно они были ее чудом, которого Даша была недостойна, которого не понимала, но почему-то обладала им безраздельно. Веник все пропадал и пропадал на своей работе. И даже ее инициативу встретиться со старым другом Веник воспринял буквально…никак. Даша сказала с шуточной интонацией:       — А если я снова в готы подамся?        Веник даже бровью не повел. И тогда Даша поняла: хоть в готы, хоть в эмо, хоть в рэперы — Венику все равно.       С Черепом они просидели недолго. Общие темы быстро себя исчерпали. Ведь и не было никаких общих тем. Была непосильная тоска по той, кем она могла бы и хотела бы стать, но не стала. Да и не станет уже никогда. На прощание, когда Череп подхватил свой рюкзак и сжал в руках ключи от машины, Даша окинула его впервые осмысленным взглядом, — не тем, который поволокой прошлых воспоминаний набрасывал на него ауру загадочности, черноты и осколков прошлой внешности, а новым, незамыленным и критичным, — Даша увидела, что ее Череп больше бы подошел Сониному миру, чем ее собственному. На нем была дутая ярко-синяя куртка, с выглядывающим из-под нее свитшотом лавандового цвета, и джинсы мом, и кроссовки с массивной и высокой подошвой. Тоже лавандовые. И тут Даша поняла, что это конец. Окончательный и бесповоротный. И она сказала ему, на прощание, как завуалированную просьбу о помощи, как белый флаг, выкрашенный в красный, чтобы не догадался больше никто.       — Мне кажется, все выросли. А я так и осталась на том острове, с самодельным мячом в руке.       Даша верила, что он поймет. Череп, с которым она и огонь, и воду, и медные трубы, и двойки, и недовольство папы…       — Но я тоже вырос, — пожал печами Череп.       А он не понял. ***       Потом была мама.       Людмила Сергеевна за словом в карман не лезла. Она резала сразу, глубоко, как мясо на отбивные. По живому.       — И что ты хотела, моя дорогая? — рубанула она. — У тебя четыре дочери — ты должна им отдать всю себя.       Даша не знала, где она набралась таких кредитов, что прям себя и прям всю. Но уточнять не стала. Мама была не в духе.       Она бесконечно что-то месила, резала и жарила, и на кухне был пар, и дым, и Даша даже не прикоснулась к налитому ей чаю.       — А ведь ты была такой способной девочкой, — ругала ее мать. — Такой странной, но в хорошем смысле. Целеустремленной, ни от кого не зависящей. Я бы даже сказала бы, что видела в тебе себя — в молодости. Но мне казалось, ты сможешь лучше, чем смогла я.       И Даше кажется, что мать сейчас говорит не о приготовлении борща и не отдачи всего себя семье и детям. Она говорит о чем-то другом, в чем тоже боялась себе признаться. А сейчас с гневом это вышло из нее как само собой разумеющееся. И Даша поняла, что мама имеет право на злость.       И Даша бы сейчас ушла с кухни, если кухня не была ее собственной. ***       В новом мире, образовавшимся после того, как Дашин мир канул в небытие, Соня смотрится подходяще. Даша иногда даже думает, что оно того стоило. Эти ее кудряшки, эти ее словечки. Ее огромный рюкзак со школьными учебниками, ее браслетики на руках, которые звякают с каждым шагом. Это ее соответствие. Ведь если бы не было Сони — в этом мире, новом, Даша не нашла бы и часть себя. А сейчас она есть, эта часть. Вот она — смотрите. Соня.       — Ма-а-ам! Ты не видела мои туфли? Мы с Якушевым идем в парк, гулять. Ну, знаешь, пока там желтые листья, он меня пофоткает, в инсту выложу…       Вот так — от одной фразы дочери и бывший враг существовать перестает.       Соня еще что-то кричит, рассказывает, пока наматывает на шею розовый шарф и запахивает пальто. По мнению Даши это тоже выглядит немного странно. Но кто она такая, чтобы судить. Она ставит перед Соней ее новые лоферы и, чмокнув в макушку, на которой точная копия кудрей Веника, счастливо вздыхает.       — Не потеряй Якушева, — говорит она. — А то не заметишь, как потеряешь себя.       Даше кажется, что ничего уже не вернуть. Она не знает, как сложилась бы ее жизнь по-другому и не знает, насколько ей не нравится то, как сложилось сейчас. Но Даша уверена, что она не хочет, чтобы Сонин мир — с лоферами, с сорри-словечками, с Якушевым и прочими вайбами — перестал существовать.