Обратно

Собрание наконец-то заканчивается. Все ещё взбудоражены недавним происшествием в храме, немного подозрительны к новому Верховному Заклинателю и обеспокоены ушедшим в уединение Главой Лань. В общем, творится хаос с лёгкой руки Не Хуайсана и отсутствия Лань Цижэня. Основной гул обваливается цунами голосов на непосредственных представителей ордена Лань — молчаливого Второго Нефрита, Ханьгуан-цзюня, и его мужа, неспокойно сидящего у него под боком. Шум и гам взрывают голову, однако стоит только Вэй Усяню открыть рот — все сразу вслушиваются в его бесстыдные речи, стараясь не подавать виду, хоть и понимают, что, очевидно, ничего приличного и разумного с этих губ не может сорваться. Больше всего зал в Ланьлине похож на сборище из местного кабака, где тут и там по столам уже гуляют пузатые бочонки с вином, а заклинатели с хмельным запалом словно местные торговки обсуждают последние новости и сплетни. Лишь представители великих четырёх орденов молчат: Не Хуайсан, хоть и был любителем сплетен, предпочитает скорее слушать, впитывать в себя информацию словно губка, а усталость, пришедшая с новой должностью, выдаёт себя в кривой улыбке и чуть дрожащей, но крепко держащей веер руке; Лань Ванцзи в общем не любитель поговорить, да и снова ворошить те обстоятельства, так больно ударившие по ним, не хочется; Вэй Усянь что-то шепчет на ухо мужу, волнительно переглядывается да комкает рукав, но поднимать взгляд на заклинателей не решается — все сходятся во мнении, что за закрытыми дверями храма произошло что-то, что даже сам Старейшина Илин стыдливо опускает взгляд, — но, на самом деле, лишь еле слышное хмыканье по ту сторону стола заставляет его вздрогнуть, как и Лань Ванцзи напрячься, а взгляд потемнеть. Юный глава ордена просто не находит себе место, но все списывают это на неуверенность молодого поколения и небольшую запуганность событиями, и Цзинь Лин с радостью готов поддерживать эту небольшую легенду, пока она не касается самого виновника его состояния — Цзюцзю. Он мельтешит у себя за столом, сильнее обычного рычит на слуг и бросает колкие взгляды на всех остальных, пока прячет за роскошными рукавами подрагивающие руки, а под нахмуренными бровями — внимательный, цепкий взгляд на сидящего слева от него человека. Сам Глава Цзян, кажется, не испытывает неудобства от пристального внимания, наоборот, злого ворчания, криков и потрескивания Цзыдяня сегодня было слышно на порядок меньше, чем обычно. Но это всё тот же грозный Цзян Ваньинь — с густыми нахмуренными бровями; темно-серыми глазами, пускающими вспышки недовольства где-то на дне фиолетовыми молниями; кривящимся в презрительной усмешке уголком губ, когда очередной изрядно выпивший глава выкрикнет какую-нибудь ересь; ничего не обычного, ничто не выдавало его состояния, отклоняющегося от великой славы грозного Саньду Шэншоу. Сидит с идеальной осанкой, не гнущейся даже под напором толпы внимательных и любопытных глаз. Мерно смакует вкус из личной коллекции рода Цзиней вина, налитого только для особо важных гостей. Ваньинь лишь хмыкнул такому гостеприимству, но ничего не сказал. Всё складывается как нельзя лучше. Совсем не в пример первому собранию буквально после недельного затишья после окончания событий, где решалось много важных вопросов, потому и шум, и гам, и хаос были вызваны разгневанной толпой, а не веселившимися заклинателями, где воздух и атмосфера казались тяжёлыми от напряжения, висевшего там. Легонько тронь, и всё заискрилось бы. Но теперь всё пришло в относительную норму, которая была и до этого. Или хотя бы все сделали вид, что всё разрешилось. Были несравнимые потери, была боль, не проходящая до сих пор, но теперь эти водовороты чувств разбавились звенящим весельем и непривычной лёгкостью; так удобно делать вид, что ничего не произошло, ничего не изменилось. После громкого и специфичного обсуждения наконец объявляют пир. Большой, с размахом на множество длинных столов, сплошь усеянных разными блюдами и винами. В ярком зале, где всё и так блестит от количества богатства и украшений, где кричащее золото удивительно тонко сочетается с ажурными аккуратными пионами, живыми и резными, всё начинает ещё больше светиться от зажжённых свеч и начищенных тарелок с множеством блюд. Все всё также воодушевлённо переговариваются, хоть и снижают свои разговоры под пристальным взглядом Лань Ванцзи и мягким отказом Не Хуайсана присоединиться к беседе. Но Глава ордена Цзян не умолим даже своим племянником, так как пытаться остальным? Ровно через пятнадцать минут он отставляет свою чашку и отвешивает глубокий уважительный поклон молодому Главе Цзинь, который поджимает губы и хмурит брови, но отпускает своего дядю в свои покои под предлогом документов ордена. А может, и не предлогом. Цзян Ваньинь всегда любил скрываться за делами от реальности. Вэй Усянь хмурится, следя внимательно за удаляющейся спиной в фиолетовом, пока она не исчезает в дверях, переводит взгляд на племяша — тот хмурится сильнее обычного, не просто сдвигает брови в попытках казаться серьёзнее и старше, а по-настоящему беспокоиться: складка на лбу очень сильно напоминает цзянчэнову, но беспокойство миндальных глаз выдаётся в нём ласковые черты Шицзе, когда они опять возвращались с шиди с выговора от матушки и не плохо так отхватывали Цзыдянем; Усянь беспокойно косит взгляд на закрытую дверь и укладывается головой на плечо мужа, пытаясь отогнать воспоминания. А потом взгляд натыкается на столик. По редким взглядам (а то, не дай Диюй, встретиться с ним взглядом, и тогда его ничто не остановит. Но вот от чего именно, он пока ответа дать не может) становиться понятно, что Цзян Чэн выпил всего чашки четыре, что для него было уж совсем мало. Может быть, конечно, он устал и не выспался, летя на собрание. Но тут же пытается вспомнить, а когда Цзян Чэн не был уставшим? О, это настолько давние воспоминания, что вспоминать стыдно и совсем не кстати. Вместо этого Вэй Усянь сжимает рукав мужа и в складках находит его руку, прохладную и вместе с тем бережную. Снова смотрит на главный столик, однако видит лишь ускользающие жёлтые одежды. — Лань Чжа-ань, я устал! А-Чжань, пошли отсюда? — Показательно дует губы и смотрит умоляющим взглядом, молчаливо дёргая переплетёнными руками в сторону выхода. Лань Ванцзи кивает, также молча смотрит на Не Хуайсана, прося позаботиться о напившемся стаде, и покидает главный зал под ручку с Усянем. Отойдя на приличное расстояние, они отсылают слуг, говоря, что сами смогут добраться до покоев. Те не настаивают и спешно удаляются, понимая, какой погром их ещё ждёт. Тишина коридоров внезапно давит после шумного зала, даже с не развитыми чувствами и золотым ядром, Вэй Усянь может услышать лёгкий топот ног в конце коридора, за массивными дверями, скрывающими правое крыло дворца. Они легко пробираются туда под аккомпанемент приглушённой ругани, однако тревожный крик слышен громко как никогда. — Цзюцзю! Злой, раздражённый Цзинь Лин шумно дышит, пытаясь успокоиться от очередной ссоры, однако Цзян Чэн выглядит слишком безразлично и устало, чтобы гнев мог так легко схлынуть как в остальные разы. Нет — безразличный взгляд и усталый вздох разливают по венам лаву, оседая горечью на языке, и Цзинь Лин снова дёргается вперёд, хватая дядю за руку; железо наручей неожиданно обжигает, что он ещё с полминуты стоит и просто смотрит на притихшего и потухшего Цзян Ваньиня, пока тот не дёргает рукой раздражённо. — Цзюцзю, тебе надо поесть. Ты сегодня даже нормально своего любимого вина не выпил! А юньмэнские блюда я для кого готовил?! — Вспыхивает Цзинь Лин под вопросительным и чуточку злым взглядом. — Будешь ещё попрекать меня, малявка?! — Цзян Чэн тоже не остаётся в долгу, подцепляя общее пламя злости, волнения, беспокойства. Только Цзинь Лин теперь не верит даже этому колючему взгляду; слишком сильно в серых штормовых глазах прослеживается усталость, чтобы можно было просто отмахнуться от этого как и раньше. Только сейчас отмахиваться не хочется, хочется объятий, родных, крепких, которых не было уже, кажется, вечность. Но Цзюцзю вдруг неуловимо меняется: теперь в его взгляде и движениях настоящая злость. Злость, растекающаяся ядом, заставляя чужие губы растянуться в ядовитой ухмылке. — Простите, Глава Цзинь, но, кажется, есть кое-кто, кому ваша помощь будет нужнее, — буквально выплёвывает он и, развернувшись на пятках, быстро уходит к себе в покои. Цзинь Лин ошарашенно замирает, грузно выдыхая с пониманием, что задержал дыхание под ослепляющей ненавистью в серых глазах, и дёргано поворачивается, встречаясь с недоумённым лицом Вэй Усяня и хмурым взглядом Лань Ванцзи. Он сначала склоняется в неаккуратном приветственном поклоне, пытаясь соблюдать правила приличия, но внутри всё чешется раздражения и иррациональной обиды. Эти два чёртовы заклинателя..! Видимо, что-то и вправду отражается в глазах юноши, раз Вэй Усянь чуть покачивается под пристальным взглядом, а Лань Ванцзи делает шаг вперёд, то ли пытаясь защитить мужа от взрывного юноши, то ли пробраться вперёд вслед за Цзян Ваньинем. Но Цзинь Лин так же не намерен отступать и освобождать проход, он стоит на том же месте, пусть и сложив руки на груди в защитном жесте. Нет, этим двоим он точно не даст увидеться с Цзюцзю. Пусть воспоминания нежных взглядов, ласковых прикосновений и множества разговоров ещё свежи в памяти с его самого раннего и осознанного детства, но сейчас всё изменилось. Сейчас не будет крепких рук его дяди, аккуратно поддерживающего его спину, сейчас он сам встаёт на его защиту, пусть это также больно, как и если бы он дал им увидеться. Лань Ванцзи хмурится, не привыкший вообще к каким-либо эмоциям на лице, но внутри словно на зло почти прорывается чувство гордости за мальчишку, внимая его каждому жесту, порыву защитить и уберечь близкого ему человека. Однако горечь от того, что он защищает своего дядю от них, от него больно бьёт по сознанию, заставляя с силой сжимать челюсти. Сзади туда-сюда мелькает Вэй Усянь, обеспокоенный ситуацией, однако Цзинь Лин даже не обращает внимание на него, внимательно следя за заклинателем в белом, готовясь к атаке. — Так что же достопочтенным заклинателям понадобилось в этом крыле в такой поздний час? — Медленно, растягивая гласные, спрашивает Глава Цзинь и чуть расслабляется, пытаясь придать разговору ненужную отвлечённость. Будто он не знает, зачем они пришли. Будто он так легко пропустит их дальше. — Мне кажется, вы слегка заплутали. Давайте я провожу вас до ваших покоев, чтобы вы случайно снова не потерялись в этом большом дворце. Видят небожители, он не хотел грубить Вэй Усяню и тем более Ханьгуан-цзюню. Но яд обиды просачивается сквозь слова неконтролируемо, и он не хочет насильно подавлять его в себе. Он хочет, чтобы они почувствовали всё то, что заставляли чувствовать его дядю все эти годы. Всю ту с трудом найденную в его душе нежность и ласку, растопленную вновь в лаве сожаления, вины, одиночества и собственной ненужности. Приятно видеть, как вечно холодный Ханьгуан-цзюнь в шоке распахивает глаза, а руки автоматически тянутся к мечу в ответ на дерзость. Приятно видеть заломленные брови и болезненно сжатые кулаки Вэй Усяня, а на лице и тени привычной насмешки и несерьёзности нет, лишь широко распахнутый рот в букве «о». Приятно ощущать себя отомщённым, хоть и впоследствии сожаление привычно накатывает от неаккуратных слов. В этом он явно пошёл в дядю. Цзинь Лин резко двигается вперёд, сбивая с толку Лань Ванцзи и заставляя его сделать шаг в сторону (чем он, если честно, гордиться. На его памяти только его дяди смогли провернуть такое с величественным Ханьгуан-цзюнем). Он открывает дверь и кивает в сторону прохода: — Прошу достопочтенных заклинателей за мной. И идёт вперёд. Лань Ванцзи грустно окидывает взглядом коридор и двери покоев, в одной из которой скрылся Цзян Ваньинь, но за рукав настойчиво тянут, так что ему не остаётся ничего, кроме как пойти вслед за Главой Цзинь и Вэй Усянем до покоев. Между ними витает странная атмосфера, которую слуги не решаются нарушать, лишь склоняют головы в знак уважения к Главе и важным гостям. Одна из смелых служанок интересуется, принести ли им в чай покои, но Вэй Усянь качает головой, и Цзинь Лин машет рукой, отсылая всех к главному залу, где их помощь нужнее. Они быстро добираются до нужных покоев, Цзинь Лин снова уважительно кланяется, исподлобья оглядывая двух мужчин, и уже собирается уходить. Однако в плечо в цепляется чужая рука в чёрно-красных одеждах, и он останавливается, поворачиваясь полубоком. — А-Чэн, он… Он в порядке? — Глава Цзинь видит, как Вэй Усянь буквально задыхается от этого на первый взгляд простого вопроса, и юноша испытывает к ним обоим сожаление напополам с ненавистью и злостью. Потому скидывает руку и оглядывает старшего дядю презрительным взглядом, после проходится по белым одеждам и непривычно тяжёлому золотому взгляду. Однако отвечает, не в силах бороться с беспокойством. Пусть хоть не один он будет нести это тяжёлое бремя. — Цзюцзю в последнее время мало ест и спит, сбив себе график сна. Но целители разводят руками: дядя не подвержен болезни или какому-либо воздействию. Ему плохо, хоть он это не признаёт. И кидает выразительный взгляд на Лань Ванцзи, который замер с начала речи и поджал губы. Вэй Усянь непонятливо косится на него в поисках ответа, но заклинатель в белом мотает головой в направлении покоев, и Цзинь Лин на этом покидает их, не в силах выдерживать их общество. Он усердно отталкивает от себя сожаление и пытается не прокручивать у себя в голове эту встречу, понимая, что почти близок к тому, чтобы или поколотить их, или кинуться на руки, умоляя снова вернуть дядю к жизни.

*+: ｡.｡ -: ✧: - ｡.｡: +*

В покоях тяжёлая тишина давит, однако два заклинателя молчат и быстро приготавливаются ко сну, помогая друг другу снять многослойные одежды. Верхние штаны и халат, юбка, нижние одежды аккуратно сложены в одном из шкафов, и, наконец оставшись в одном нательном белье, они вместе забираются в кровать. — Что Цзинь Лин имел в виду? — Тихо спрашивает Вэй Ин, крепко сжимая чужую руку в своих. Лань Чжань в ответ тяжело вздыхает. — Ну?! Скажи! Вэй Ин поднимает тревожный взгляд и видит сожаление на лице напротив, губы сложены в тонкую полоску, будто хозяин специально не даёт ни единому слову сорваться с них. Вэй Ин не хочет подтверждать свои догадки, он вообще ничего не хочет, кроме крепких объятий от своего шиди и мужа, однако продолжает требовательно вглядываться в чужие глаза, надеясь на другой ответ. — Мы с ним встречались раньше. — Так просто и легко, будто совсем ничего не значит и ни капли не волнует, но руку в ответ сжимает сильнее, почти до боли. — Раньше? — Переспрашивает Вэй Ин и облизывает внезапно пересохшие губы. Его муж и шиди встречались. Раньше. — Мгм. До твоего появления мы не виделись почти два месяца из-за дел ордена. А потом… — Лань Ванцзи замолкает, не зная как обозначить те события, но Вэй Ин и без этого прекрасно его понимает. Как и всю подоплёку этого действия. — Ты бросил его? — Хочется спросить как можно непринуждённее, однако голос наполнен злостью и ядом, как и у Цзинь Лина недавно. Лань Чжань склоняет голову, позволяя волосам соскользнуть с плеч на его лицо, однако Вэй Ин не даёт опустить взгляд, дёргая за руку. — Ты бросил его? — Снова спрашивает жёстким голосом, испытывая иррациональную надежду на другой ответ, хотя уже ясно, что произошло. Но продолжает пытать беспокойные золотые глаза взглядом. — Да, — почти беззвучно произносят губы, и Вэй Ин сдерживается, чтобы сдержать непрошенные слова за зубами, лишь хлопает свободной рукой по кровати и отворачивается. Однако чужие руки больно вцепляются в плечи и с силой разворачивают к себе, прижимая. Чужие губы остервенело шепчут в макушку: — Понимаешь, он любит тебя. Всегда любил. А я бесился, что не мог быть рядом, как он. Радовался как глупец, когда ты внезапно вис и цеплялся ко мне. Я обвинял его в твоей смерти. Что он как шиди ничего не сделал. Но, придя с братом однажды на Пристань Лотоса, я встретил лишь уставшего мужчину, который не мог даже оплакать смерть своей семьи, неустанно следя за строительством и шаловливым А-Лином. Дети сблизились, мы в след за ними. Я уже перестал видеть в нём врага. Я видел как грустно он иногда цеплялся взглядом за твою флейту, неизменно висящую у него на поясе, или как он растерянно оглаживал твой меч. Я полюбил его, а он меня. Что казалось невозможным, ведь в нас до сих пор теплилась любовь к тебе. — Лань Чжань на минуту замолкает, собираясь с силами и восстанавливая сбитое дыхание от торопливой речи. — Появился ты. Я был так рад, что наконец мы сможем не держать эти чувства в себе, прояснить многолетний туман. Однако, увидев перекошенное лицо от злости и боли, я снова увидел того же человека, что и десятилетия назад. Которого отчаянно ненавидел и от которого желал тебя защитить. — И ты выбрал меня. — Я всегда выбираю тебя. И только потом я понял свою ошибку. Я не хочу выбирать только тебя. Я хочу вас обоих, рядом. — И он снова один. Снова он на втором месте, снова выбрали меня. Он считает, что ты просто использовал его как замену. А, встретив меня, легко выбросил. — Вэй Ин выпутывается из объятий и вскакивает с кровати. — Я… не это имел в виду… — Но получилось так, — жестоко обрывает его Вэй Ин и отворачивается к окну, сжимая край подоконника руками. Ему надо прийти в себя и всё обдумать. Значит, Цзян Чэн его не ненавидел. Это внушает надежду. Хоть про любовь Вэй Ин сомневается, но он до невозможности хочет снова как раньше повиснуть на чужом плече, уворачиваясь от лёгких тумаков, и что-то щебетать, смотря, как губы напротив растягиваются в еле заметной ухмылке. Пусть и без возможности поцеловать, он будет рад даже возможности быть рядом, смотря не на удаляющуюся спину, а на хмурое и знакомое лицо. У них есть всего два чёртовых дня, чтобы поговорить с А-Чэном. Время, проведённое порознь за восстановлением после битвы, играет против них. Как и сейчас, впрочем. Каждое промедление преобразуется в ещё большую пропасть, в ещё большие сомнения и ненависть. Им нужно действовать. Но как? — Нам надо с ним поговорить, — отрезает Вэй Ин. Лань Чжань возле кровати согласно угукает, не решаясь подойти ближе к мужу. Он знает, что проебался. Сильно. Предал одного, расстроил другого. Но теперь совсем не знает, как это решать. Любые стычки и попытки мирных переговоров с Главой Цзян оканчивались всплеском Цзыдяня и столкновением его гуциня или звоном скрещённых мечей. Однако сердце до сих пор трепещет при одном воспоминании об их общих вечерах, об таком мягком и невозможном А-Чэне, его баобэе, который, сидя в нижних одеждах, устало приваливался к его боку и с усердием читал очередные документы, щурясь на яркий свет талисманов. Конечно, он всё испортил.

*+: ｡.｡ -: ✧: - ｡.｡: +*

Поговорить — что же может быть легче этого? Вэй Усянь думает, что легче просто связать его шиди, перед этим заткнув рот, и дать наконец выслушать всё, что он о нём чувствует и думает. Но Лань Ванцзи вовремя останавливает мужа, надеясь самому не сорваться на пышущего ядом и ненавистью мужчину. Треск Цзыдяня тоже действуют как хороший стоп-знак, однако Вэй Усянь подумывает, что лучше отхватить пару-тройку ударов кнутом, чем терпеть эту боль в груди, ловить неприязненные взгляды, наполненные грустью и ядовитой тоской (он мог бы даже подтвердить, что видел ревность в серых глазах, однако так и не понял, что к чему), и эту грёбанную спину, обтянутую фиолетовыми одеждами. Он надеется, что уже прожёг там дыру. С Цзинь Лином дела обстоят не лучше. Глупый мальчишка, ничего не понимающий в жизни, внезапно возомнил себя мудрецом и всячески мешает устраивать какие-либо встречи. Плюётся ядом на их фигуры, становясь таким похожим на дядю, что у Вэй Усяня поджимается сердце, а руки сами тянутся к непослушным волосам. Лань Ванцзи сам пытался пару раз поговорить с непослушным мальчишкой, но лишь сильнее увеличивает пропасть между ними. Цзинь Лин не хочет их слушать. Не хочет выслушивать их оправдания (особенно от кое-кого конкретного). Он ничего не хочет, кроме как вернуть блеск в дядиных глазах, живость в движениях. Хотя бы той же ненависти, что была до храма Гуанъинь. Вэй Усянь и Лань Ванцзи уже потеряли все шансы, перепробовав за два дня почти все методы. Как итог, у Ванцзи теперь след кнута на запястье, который впоследствии налился синяком, и разрушенная колонна в саду. Что, что ещё они могут сделать, чтобы Глава Цзян наконец выслушал их?! Вэй Усянь нервно вышагивает в саду пионов, по кругу обходя озеро с золотыми карпами, и торопливо соображает. У них осталось всего одна ночь, чтобы убедить Цзян Чэна хотя бы выслушать их, попытаться восстановить из пепла те угаснувшие отношения. И он… Почти готов… Да нихрена он не готов, ясно?! Ни к чему. Он хочет быть с ними двумя, держать в одной руке чужую с мозолями на кончиках пальцем, что каждый миг ласково оглаживает тонкую кожу запястья, а в другой — с огрубевшей от меча кожей, где на пальце бы потрескивал Цзыдянь. Он всегда был жадным. И не готов делиться. Даже их между собой. Спокойная жизнь, которую он так отчаянно желает; любимые люди рядом; дом — это всё, что ему нужно. Он не просит ничего более, только счастье для себя и любимых. Он пинает мелкую гальку с дорожек в пруд, пугая карпов, и закусывает губу. В груди жжёт желание. А ещё горечь, обида и сожаления. Как будто было бы легче, если бы он вообще тогда не появился в семье Цзянов. Если бы его тогда загрызли собаки. Если бы он умер от голода в одной из подворотен. Если бы он никогда не случался. Конечно, конфликта с Вэнями было не избежать, но всё остальное… Могло бы не случиться, не будь его. Из мрачных дум вырывает сильный толчок, который чуть не опрокидывает его в воду, однако любезная рука придерживает его за предплечье, не давая свалиться в пруд от неожиданности. Он хмуро оглядывает высокого парня в одеждах Ланьлинь Цзинь, который выглядит так, будто куда-то спешит. — Прошу прощения, молодой господин Вэй. У меня совсем не было намерения задеть вас как-то или зацепить. — Он глубоко и уважительно кланяется, однако взгляд то и дело съезжает в сторону выхода из сада, а дыхание чуть сбито из-за торопливого бега. — Прошу меня простить, но мне срочно надо идти. Надеюсь, вы нигде не ушиблись. Ещё раз поклонившись, парень резко разворачивается на пятках, однако Вэй Усянь вцепляется ему в плечо, вынуждая притормозить. — Не подскажешь, что случилось, пока я прогуливался по саду? Адепт в удивлении приподнимает брови, а после скользит напряжённым взглядом по выходу, понимая, что его не отпустят, ответ не будет получен. Вэй Усянь внимательно смотрит на собеседника, не собираясь отпускать свою жертву. — К востоку сильно разбушевалась нечисть, и соседние кланы никак не хотели брать зачистку на себя, отказывая всем местным прошениям, не думая, что там будет что-то серьёзное. Постепенно возрастали жертвы, кланы боялись бунта местных жителей, однако, отправив пару групп, лишь потерпели огромное поражение и жертвы. В итоге все восточные холмы осажены восставшей нечистью, ранг которой возрастает по мере продвижения дальше к горам. Пока что эта вся информация, которой я располагаю. Простите, молодой господин Вэй, но мне срочно надо идти. Глава клана срочно попросил собрать более половины стражи возле восточной стены. Адепт всё более нетерпеливо мнётся на месте, явно волнуясь, а не прилетит ли ему за задержку от Главы? Однако Вэй Усянь и не думает его отпускать. — Стой, а другие главы орденов знают об этом? — Вэй Усянь чуть поддаётся вперёд, пугая этим нетерпеливого адепта. — Насколько я знаю, нет. Сейчас идёт окончание ужина, многие пьяные и плохо, что понимают. Молодой Глава сказал их не беспокоить, так что сейчас все гости в неведении, но, я надеюсь, что к утру он уведомит их и попросит помощи, потому что нечисти там нет конца и края по докладам. Вряд ли быстро управимся, — вздыхая, отвечает парень. — А Цзян Ч… Глава Цзян тоже не в курсе? — Глава ордена Цзян? Насколько я понял по разговорам, он уже либо в пути к этому лесу, либо уже там. Судя по нешуточному скандалу недавно между молодым Главой и Главой ордена Цзян, молодой Глава был против, что Глава ордена Цзян отправлялся туда, однако, некоторые говорят, что после этого Глава ордена Цзян просто встал на меч и улетел. После этого молодой Глава отдал приказ собрать половину стражи и старших адептов, — сказав об этом, парень снова оглядывается на выход и кланяется. — Извините за спешку, но мне надо идти. Дела точно не терпят отлагательств. — Да-да, иди-иди. — Вэй Усянь отмахивает от него рукой, не обращая внимание, как парень сразу же мчится к выходу. Чёрт, Цзян Чэн как обычно в самое пекло лезет. Кусая губу, он ещё пару минут стоит, что-то обдумывая, а после бежит в след за парнем к восточным воротам. Возле ворот мало кто обращает на мелькнувшие чёрные одежды, старшие адепты и глава стражи разрабатывают план, надеясь как можно больше убить нечисти и как можно меньше понести потерь. Вэй Усянь мельком слушает размышления молодых, хмыкая на их некоторые предположения. Пусть его тело и было года на три старше того же Цзинь Лина, мысли мечутся с бешеной скоростью, запоминая и отбрасывая разные детали, строя планы один за другим. Сейчас он больше всего напоминает тех высокомерных мудрецов, которые точно знают, как будет лучше. При виде возвышенной белой фигуры надобность скользить возле стен в тени словно кошка отпадает сама собой. Особенно, когда серьёзные глаза, без привычной мягкости, сталкиваются с его и потихоньку темнеют при взволнованном, но тщательно контролируемом голосе юного Главы Цзинь. -… всё дальше уходя на Восток, приходили разные отчёты, но все, так или иначе, склонялись к тому, что ранг нечисти повышался к вершине холма. Всего холмов шесть, та что логично предположить, что и источников всего шесть. Мои люди сейчас занимаются опросом местных жителей на предмет поклонения божествам в лесах, разных неотмеченных храмов и переносных алтарей, а также о заклинателях, следующие тёмному пути. Так как такая ситуация развернулась всего за месяц, сложно предполагать, что это было накопление демонической ци, да и каких-либо убийств до этого не происходило. Ещё, из странностей, холмы располагаются симметрично друг другу, образуя круг, и по описания из отчётов больше всего высокоранговой нечисти идёт именно оттуда. Надо бы проверить мест… Вэй Усянь?! Цзинь Лин подскакивает, круглыми глазами смотря на внезапно появившегося перед ним мужчину, и переводит непонятливый взгляд на Лань Ванцзи. — Господин Лань, не проще ли, что… Кхм, господин Вэй останется здесь? С таким слабым телом и золотым ядром он вряд ли сможет как-либо помочь в этом случае. — Цзинь Лин встаёт полубоком, сжимая в руках отчёты и стараясь не смотреть на недовольно прищурившегося мужчину. Вэй Усянь обвинительно тычет в него пальцем. — Эй, мальчишка, да я поумнее всех вас вместе взятых будут. Мои знания не в силе, а в уме, чего нет у вас, — нагло хмыкает он, ещё раз тыкая в лоб парню. Цзинь Лин недовольно уворачивается из-под его руки и со скепсисом осматривает тонкое словно тростинка тело. Одно движение — и оно рухнет. — Ну да, я посмотрю, как ты будешь отбиваться от лютого мертвеца своей силой мыслей. — Цзинь Лин ещё раз проходится по фигуре в чёрном небрежным взглядом, отмечая тонкость запястий и шеи. Их так удобно и легко будет сломать, что это даже звучит смешно — пойти с ними. — Не забывай, кто тут покоритель Тьмы. Вэй Усянь машет перед чужим носом флейтой и довольно улыбается, глядя, как скривилось чужое лицо. Однако периферийным зрением он улавливает хмурый взгляд со стороны. — Ты сказал, что не будешь использовать Тьму, только в случае крайней необходимости. — Так и есть, Лань Чжань. Разве у нас сейчас не случай крайней необходимости? Надо спасти А-Чэна от лютых мертвецом и собственных мыслей, как думаешь? Сдаётся мне, с тем распорядком дня, что он жил, он выдохнется к середине ночи. — Вэй Усянь льнёт к мужу ближе, улыбаясь руке на пояснице. — Думаю, Глава Цзян на чистом упрямстве может продержаться и дольше. Он должен дождаться нас. — Ага, я бы посмотрел на этот цирк, — фыркает себе под нос Цзинь Лин, однако отдаёт им мешочки цянькунь со всем необходимым. Эти прославленные заклинатели без вопросов справятся с первым наплывом нечисти, давая его людям нужную передышку и время, чтобы подробнее составить план и прислать побольше людей. — В мешочках есть более менее подробная карта той местности, там же отмечены точки потенциальных источников тёмной энергии. К сожалению, запас талисманов ограничен. Я оставил вам две сигнальные ракеты каждому. Как только найдёте Главу Цзян, и если он будет в критическом состоянии, немедленно используйте их. Если же всё в порядке, попытайтесь увести его в безопасное место, чтобы отдохнуть и набраться сил. Дядя в последнее время очень плохо ест, точно не могу знать спит ли он. Он перестал пускать меня в свои покои в Пристани Лотоса. А здесь всё время ссылается на документы и занятость ордена. — Цзинь Лин мнётся, напряжённо глядя на смятые бумаги в его руках. Но внутренняя борьба длиться не долго: всё, чего он сейчас хочет — это видеть дядю живым и здоровым, с насмешливой улыбкой и теплом на дне глаз. Он поднимает голову и прямо смотрит на Лань Ванцзи и Вэй Усяня, поджимая губы. А после, не выдерживая ответных взглядов, вновь отворачивается от них. Однако тихо шепчет, точно зная, что его услышат: — Спасите дядю. Он перестал придавать ценность и значимость своей жизни, так что просто постарайтесь увести его в безопасное место. — Хэй, Цзинь Лин, не хорони А-Чэна раньше времени. Какая-то там нечисть точно не сокрушит могучего и великого Саньду Шэншоу, — нарочито легко говорит Вэй Усянь, махая рукой. Он непроизвольно поддаётся вперёд, стараясь утешить юношу, однако одного раздражённого взгляда хватает, чтобы остановиться и неожиданно рассмеяться. — Ну точно А-Чэн в детстве! — Иди уже отсюда! Чтоб тебя лютый мертвец разорвал! — Шипит Цзинь Лин, кидая мятые документы в него, однако Вэй Усянь ловко уворачивается и показывает язык. Лань Ванцзи просто кивает в знак прощания и идёт за ворота, не обращая никакое внимание на причитание и мельтешение мужа. В голове опасно бьётся мысль, что они могут не успеть, что может случиться что-то непоправимое. Руки непроизвольно сжимаются, а ноги ускоряют шаг, чтобы как можно быстрее оказаться там, рядом, заставить, наконец, выслушать их и просто сдаться на окончательный вердикт их личному палачу. — Лань Чжань, А-Чжань, ну же. Ты правда думаешь, что нашего А-Чэна так легко сломить? Он же у нас сильный и могучий, он точно нас дождётся! — Голос Вэй Усяня оказывается совсем близко внезапно, накрывая каким-никаким облегчением, разгоняя все мрачные мысли. Его детская непосредственность каким-то образом всегда спасает от наихудших предположений и мыслей, хотя чёрные глаза и наполнены тревогой, в душе он неизменно надеется на лучшее. Лань Ванцзи хочет в это верить. Вэй Усянь надёжно сжимает его руку и приобнимает за талию, когда они поднимаются на мече. Несмотря на тревоги, Ханьгуан-цзюнь просто сосредотачивается на полёте и тёплых руках, стараясь думать о плане, а не о мрачных догадках, проскакивающих в голове.

*+: ｡.｡ -: ✧: - ｡.｡: +*

Вокруг всепоглощающая тьма, а на уши давит стук собственного сердца. Где-то вдалеке слышатся крики, но они настолько далеки, что глава ордена Цзян даже не обращает на них внимания, концентрируясь на тишине вокруг. Ни слух, ни тем более зрение здесь не помогут. Какое-то более глубокое чувство, что-то вроде шестого, когда точно не знаешь, где находится тварь, но каждой клеточкой тела ощущаешь её перемещение, как она словно хищник ходит вокруг и всё время подбирается ближе, выбирая место и время напасть. Для концентрации было бы лучшим решением закрыть глаза, но эта проникающая под кожу тревога всё время заставляет вглядываться в темноту, надеясь там что-то увидеть и защититься прежде, чем оно вонзит тебе клыки в шею, а когти в живот. Сильная дрожь от напряжения проходится по его телу, недовольные многочасовой схваткой мышцы ноют и застывают в камень, однако сам Цзян Ваньинь не издаёт и звука, всматриваясь в ближайшее дерево. Даже пышущий искрами кнут в руке не помогает осветить эту поляну и на один чи. Уши улавливают во всей суматохе тихий стук капающей крови о землю, и он не хочет знать, капает ли это с пасти этой твари или с него самого. Можно сказать, что он прибыл как раз вовремя, сдерживая натиск этих тварей на населённые пункты. Самая низкоранговая нечисть лезла пачками из перелеска, но даже самым плохо обученным заклинателям было легко справиться с ней, поэтому, не размениваясь на приветствие, глава Цзян сразу начал прорубать себе проход дальше в гущу. То тут, то там вспыхивали огни, слышался звон мечей и редкие крики переговаривающихся заклинателей. Пока он не забрался на холм. Весь пропитанный трупным ядом, даже так он смог учуять смрад, стоящий в этой части леса. Всё более плотно стоящие деревья внезапно сомкнулись над головой, закрывая яркое ночное небо и погружая тебя в темноту вокруг. Даже кожей он чувствовал, как всё сильнее меняется атмосфера с продвижением дальше, так же как и увеличение трупов по дороге. По большей части это были адепты ордена Ланьлин Цзинь, но было также много странствующих заклинателей или из ближайших кланов. С увеличением трупов и сужением дорожки пропорционально росла тревога в груди, но он как обычно отмахнулся от этого чувства. Надо преодолеть себя. Заставить поверить, что он сможет. Победит эту нечисть, чем бы она не была. Хотя тело непроизвольно дёргается на еле слышные крики позади, пускай руки тянуться к груди и животу в защитном жесте, чтобы спрятаться, защититься, не даться в лапы к этому нечто; он старается подавить в себе страх, упрямо держит руку на мече, а другой сжимает рукоять Цзыдяня, что костяшки побелели, а мышцы слегка свело в крепкой хватке. Он точно знает — одна из этих тварей тут. Мозг кричит, воет, чтобы он поскорее убирался отсюда, но он стоит. Кто, кроме него, защитит этих людей? Учёных заклинателей, молодых адептов и просто обычный люд, который с ужасом смотрит даже на самую слабую нечисть. Игры в геройство давно перестали быть играми — он тот, кто защищает, а не наоборот. Он тот, кто спасает, и никак иначе. Он же не девица в беде, чтобы ждать подмогу. Он — прославленный заклинатель, глава одного из четырёх главных орденов, его слово — закон. Каким бы ужасным не был монстр перед ним, его задача — убить. Убить, но не умереть. А это значит, что у него нет права на ошибку. Резкий рывок вперёд — кнут вырывает с корнем дерево перед ним, однако монстр соскальзывает, отталкиваясь от дерева вверх, растворяясь в чернильной темноте макушек деревьев. Следующее действие Цзян Ваньинь улавливает боковым зрением, взмахивая Цзыдянем с деревом и одновременно приближаясь к этому месту одним прыжком, чтобы вонзить меч в слабую тварь, — ясно, что она играется. На своей территории она почти всесильна. Он не хочет знать, насколько зрение его подводит, но начинает больше концентрироваться на ощущениях холода и сырости, скользящего по затылку могильного ощущения и редкого ветерка у ног. Он также не мог доверять разной степени дальности крикам, надеясь, что эти глупцы и вправду не полезут за ним в эпицентр. Сейчас вся местность кажется в вакууме, больше напоминая большую ловушку, откуда явно не выбраться живым. То, что он ещё серьёзно не пострадал — заслуга игривого настроение твари, а не его способностей. На мгновение в сознании проносится мысль, что его никто не спасёт. Он один на один с сильной тварью, которую при нынешнем состоянии он вряд ли победит, которая совершенно точно не отпустит его живым. Это мгновение страха, которое он с трудом может подавить, даёт хорошую возможность нечисти — та нападает сбоку, ловко отпружинивая задними ногами от покосившегося после этого действия дерева, и тянет клацающую пасть в лицо Цзян Ваньиню. Он уворачивается от смертельного удара, хлеща кнутом по чёрному боку твари, однако длинные когти зацепляют его правую руку, заливая весь рукав кровью. Рефлексы сильнее боли, и он одним махом втыкает меч в соединении лапы и тела, отчего тварь заливается жутким рёвом и ныряет куда-то между чернильных стволов. Он призывает свой меч обратно, дрожащей рукой крепко сжимая его, и пытается выровнять дыхание. Оно отказывается подчиняться, как и расплывавшееся по краям зрение, но всё равно продолжал упорно всматриваться в темноту. Возле ног словно змея слегка кружится Цзыдянь, слегка беспокойный ослабшим телом хозяина и его нестабильным состоянием. Но тварь молчит. Никак не проявляя себя, ещё больше волнуя Цзян Ваньиня, она лишь колышется между деревьев слабым ветерком и редким шелестом травы. Но крики почему-то начинают казаться ближе. А может это его подводит слух, пока мозг посылает ложные образы сознанию. Слабая надежда вспыхивает его в груди так же, как и страх, что кто-то сейчас придёт сюда бороться с этой тварью. Но вскоре в груди не остаётся ничего, кроме глухого раздражения и гнева, которые позволяют ему выдохнуть и сосредоточиться на местности. Понятное дело, после такого удара тварь не могла умереть, но точно была серьёзно ранена и теперь вряд ли настроена на игры в догонялки. Теперь ей важно отомстить, убить наглеца с одного удара, а потом можно будет поиграться с его трупом, с радостью выедая из мёртвого тела ядро и высасывая кровь. Глава ордена осматривает местность, концентрируясь на ощущениях за спиной. Теперь тварь не побрезгует напасть и со спины. Однако крики и знакомый голос слишком сбивают с толку, а грудь заставляют сжиматься от плохого предчувствия. — Чёрт… — Сквозь зубы шипит он, на секунду прикрывая глаза, чтобы восстановить дыхание и отключить слишком богатое воображение. Он просто не может быть тут, Ванцзи не должен пустить его! Если только он сам не с ним… — Чёрт… Он открывает глаза и видит, как с ближайшего ствола на него летит чёрная тень. Он взмахивает кнутом, концентрируя духовную энергию в руках, плотно обхватывая чернильное брюхо. Тварь визжит, однако всё также рвётся вперёд, будто не замечая оковы на себе. Ваньинь пытается сбить её с пути, однако добивается лишь ноющей боли в предплечье и напряжённых пальцах. Ладно уж, если не получается сбить её с курса, то пусть тогда напорется на клинок. Однако не успевает он даже поднять меча, как с правой стороны раздаётся звонкий крик. — А-Чэн! Цзян Чэн дёргается, будто его ударили, но игнорирует растущее беспокойство в груди, сосредотачиваясь на атаке. Однако тварь чует более подходящую для неё добычу, что так вкусно пахнет тьмой. Она резко меняет направление, отклоняясь в право от прежней цели, и летит дальше. Цзян Чэн на пару секунд застывает в ступоре, пока мозг заходится в панике. Нет-нет-нет, так не должно быть! Его вообще не должно быть здесь! Глаза быстро находят чёрно-красную фигуру, так ярко выделяющуюся на фоне замогильных деревьев. Однако привычной белой фигуры за спиной не находится. Где, чёрт возьми, в такой момент находится Ванцзи?! Почему он не может удержать своего мужа при себе?! Мысли сами по себе больно жалят Ваньиня, но он крепко сжимает губы и резко дёргает на себя кнут. Тварь, не ожидавшая такой силы, по инерции дёргается назад, летя прямо на него. Цзян Чэн ещё пару секунд стоит в странном оцепенении, смотря на приближающуюся к нему тушу. Спереди снова раздаётся беспокойный крик — вряд ли Вэй Усянь ожидал, что он будет просто стоять и смотреть, как огромное нечто раздавит его своей массой и скоростью, — и после это Ваньинь резко дёргается в сторону, находу врезаясь в дерево. Правда, это не спасает от огромной когтистой лапы, что оцарапывает его бок и чуть задевает спину. Он подавляет крик в шумных вздохах и сжатых губах, тут же хватаясь за дерево. Цзыдянь вновь собирается в форме кольца, не желая больше тратить силы хозяина, пока меч ещё лежит в ослабевающей хватке. Он резко разворачивается к твари, опираясь спиной на дерево, и еле слышно шипит от боли, наблюдая, как тварь медленно приходит в себя. Надо сделать всего один удар. Один удар — и можно будет упасть в блаженную темноту. Однако меч дрожит руке, отказываясь стоять ровно; он внезапно чувствует резкую слабость в теле — трупный яд попал в рану. Он материться про себя, терпя жгучую боль в боку, и направляет ци в рану, пытаясь предотвратить заражение. Такого счастья ему не нужно. Цзян Чэн сжимает челюсти ещё сильнее, стараясь сдержать звуки, хватается за ствол дерева и маленькими шагами двигается по кругу. Пару раз перед глазами темнеет, но это почти ничем не отличает от остальной обстановки, так что не сильно беспокоит его. Что действительно волнует, так это вдруг замолчавшая фигура на поляне, которая слишком привлекательна для приходящей в себя твари. Где же этот чёртов Ванцзи, когда он так нужен?! Внезапно за его плечо кто-то хватает, от чего Ваньинь резко выставляет руку вперёд, оставшейся силой отпихивая нападавшего, и медленно сползает по дереву на корточки, обхватывая живот руками. Сейчас в резко расслабившемся теле как никогда чувствует вся та боль от полученных ран и его глупого поведения. Да сдались ему эти двое!.. — А-Чэн, А-Чэн! Цзян Чэн! Посмотри на меня! Давай, смотри! Теплые руки аккуратно прикасаются к его лицу, однако зрение расплывается и слегка покрывается туманом, но даже по лёгкому прикосновению рук он может узнать человека напротив. — Вэй Ин… — еле передвигая губами, шепчет Цзян Чэн. — Зачем… Т-ты сюда пришёл? З-зач… Кхг… — Молчи, А-Чэн. Как же мы могли тебя бросить. Сейчас-сейчас, сейчас всё будет хорошо, окей? Давай, ты должен мне поверить. Лань Чжань уже добивает эту тварь. Хах, такой могучий, ты как всегда. Никогда не менялся. Всё время стремился к невозможному… Не каждый бы справился, я же прав? Ты говорил, что я всегда прав… Давай, открой рот. Сейчас станет лучше, я обещаю. А после мы окажемся дома. Только не убивай меня, хорошо. Я помог тебе, надо платить по счетам, А-Чэн. Договорились? Нет-нет-нет, смотри на меня, А-Чэн, сосредоточься, давай. Я верю в тебя, у тебя получится. Давай, же!.. Вэй Ин отчаянно кусает губы, с волнением глядя в родное измождённое лицо, откидывая пузырёк куда-то в сторону. Настойка должна подействовать через пару минут, но он не уверен, поможет ли она при таких ранах. Слыша облегчённый вздох с чужих губ, Вэй Ин радуется обезболивающим травам в настойке и тянется губами к грязному лбу. — А-Чэн, всё в порядке, скоро мы пойдём домой. Давай, подмога уже мчит. Не засыпай только!.. Смотри на меня, дыши… Слышишь моё дыхание? Сосредоточься на нём, давай. Ты сможешь, я знаю… Цзян Чэн слегка покачивается и падает в раскрытые объятия Вэй Ина, не в силах даже дёрнуть бровью. Вэй Усянь крепко обнимает его и чувствует под пальцами тёплую жидкость. У него перехватывает дыхание, а сердцебиение скачет как сумасшедшее. — Мы справимся, А-Чэн, да? А-Чэн, ответь мне, давай. Я верю в тебя, я люблю тебя, правда. Скажи мне что-нибудь, срочно, Цзян Чэн! Ты должен.! — Заткнись… — Тихо выдыхает Ваньинь, утыкаясь лбом тому в грудь. В ушах жутко шумит, не давая ни на чём сосредоточиться, в глазах лишь темнота, а нос забил непрекращающийся запах крови. По телу расползается онемение, и лишь этому он рад, как лёгкой теплоте на спине от чужих ладоней. — Я же говорил, мы справимся, А-Чэн. Всё в порядке, А-Чжань всё сделал. Он у нас молодец, да? Сейчас всё будет, А-Чэн, сейчас всё уже решилось. Он справился. Мы справились. Теперь нам нужно домой, А-Чэн.

*+: ｡.｡ -: ✧: - ｡.｡: +*

Пристань Лотоса в хаосе. Таком тихом и незаметном, что не виден глазу чужого обывателя или случайному прохожему. Он тих, и оттого страшней. Он по кусочкам разрывает сердце каждый день и заставляет наполняться глаза кровавыми слезами. Заставляет бездумно кричать в пустоту и носиться меж палатами у лекаря, красными от недосыпа и горя глазами глядеть вокруг в поисках утешения; заставляет ночами сидеть у кромки воды, еле-еле касаясь пальцами поверхности, оставляя круги, и цепляться взглядом за выглянувшие из глубины лотосы, блестевшие в свете луны на безоблачном небе. Тереть сухие глаза в бесполезной попытке прийти в себя, очнуться ото сна, но вот она — реальность. Пристань Лотоса в молчании. Почти оглушающем, таком не похожем на привычную шумную резиденцию, где слышны всплески воды от ребятни, где звон меча с тренировочных площадок доносится даже в отдалённые уголки, где слышаться крики, споры, драки. Не тишина. Сюда не боится заходить даже простой люд, чтобы угостить стражников и поинтересоваться, как поживает глава. Похвалить будущих заклинателей, о чём-то восторженно щебечущих. Старшие адепты не боялись идти на хитрость, искать лазейки, чтобы встретиться с первой любовью или испить вина под луной. Нарушение правил всегда несло за собой наказание, но такое, что никто ни о чём потом не жалел. Соревнования, игры, веселье — всё это наполняло это место, отличало от любого другого. Не молчание. Сам орден полностью отражал главу этого места — несдержанный нрав, импульсивность, стойкость, порывистость, что не сдержать никакими цепями. Не кротость. Глава ордена Цзян, Цзян Чэн, или в быту — Цзян Ваньинь, до сих пор не очнулся. Прошло уже около недели, как они доставили сюда Ваньиня. Оказав первую помощь, они как можно быстрее доставили его в Ланьлин Цзинь, а оттуда, только дождавшись утра, перевезли его в Пристань Лотоса. Страдавший от жара Цзян Чэн не очень пережил это путешествие, но всё это лучше, чем оставаться в логове бушующих заклинателей. Сам племянник также поддерживал это решение и в срочной мере решал навалившиеся дела, чтобы навестить своего дядю. И только недавно тело, сильно истощившееся и пострадавшее в драке, отошло от всех серьёзных травм, быстро идя на поправку. Но тут как злой рок всё снова пошло куда-то не туда. Ци Цзян Ваньиня, мирно текущая по меридианам, пусть и была ослаблена, но помогала хозяину залечивать внутренние травмы и выводить из его крови яд. И прямо сейчас ци медленно, но верно убивала своего хозяина, внезапно взбушевавшись. Слова лекаря о том, что со дня на день их глава должен, наконец, очнуться, привели всю Пристань в огромный восторг. Весь вечер за ужином слышались ото всюду восторженные шепотки, а Вэй Усянь в честь этого открыл любимое лотосовое вино, надеясь вскоре выпить бок о бок с ворчащим Цзян Чэном. Но планам не суждено было сбыться в ближайшие дни. В эту же ночь у него поднялась сильнейшая лихорадка, как будто его доставили с очередного побоища. Слабое тело сопротивлялось, однако лекарь никак не могла успокоить неизвестно взявшийся откуда жар, пока не заметила лёгкий бурлящий поток, исходящий от него. Она в неверии ахнула и проверила его меридианы, удивившись такой неконтролируемой силе. Глава Цзян был в шаге от того, чтобы получить искажение ци. Он в бреду метался по кровати, что сразу же стала сырой от пота, пытался сделать хоть что-то, чтобы облегчить обжигающий жар внутри, но он только продолжал скапливаться в его золотом ядре, пока тело постепенно ослабевало под натиском недуга. Лекарь пыталась сдержать его, пока слуга бежал за Ханьгуан-цзюнем и Старейшиной Илин. Травы пусть и поуспокоили бурлящие потоки, но этого оказалось лишь временным действием. Цзян Лиян — главный лекарь ордена — сказала, что успокаивающие тело и душу техники клана Лань могут временно помочь, а также вливание ци, но только сам хозяин тела может справиться с этим. Только сам Цзян Чэн может усмирить и взять под контроль разбушевавшуюся энергию. Обычно люди, подвергшиеся искажению ци, были в сознании, и те, кто обладал достаточным уровнем самосовершенствования, могли впасть в долгую медитацию, заново настраивая и успокаивая потоки энергии внутри. Но большинство впадали в безумие и умирали. По разным причинам и следствиям, но итог один — мучительная смерть без шанса на восстановление. — Лань Чжань… Лань Чжань пойдём… Вэй Усянь стоит над любимым, пока тот без передышки уже третий раз подряд играет песнь Очищения Ваньиню, вплетая туда потоки ци. Хотя лекарь сказала делать это не более получаса утром и вечером, с каждым днём это время потихоньку увеличивается, прямо пропорционально узлу тревоги в груди. Лань Чжань обрывает последнюю ноту, цепляя её дрожащими пальцами, и в слепой надежде смотрит на кровать. Но кажется, там лежит не их возлюбленный — живой труп, бедный и измученный, что вызывает лишь одно желание — оборвать эти мучения, обратить мучающееся сознание в пепел. Он не знает, что делать. — Лань Чжань!.. Крик отскакивает от деревянных стен зайчиком, нагружая и без того тяжёлую голову Ванцзи. Он промаргивается, словно отходя ото сна, и смотрит на Вэй Усяня сонным взглядом. Всё тело сейчас — желе; одно движение — и оно раствориться в воздухе. Он потерян. — Я не хочу, чтоб он умирал. Потерять ещё и его… — Срывающийся грубый шёпот доходит до ушей Вэй Ина словно молния. Он резко дёргается вперёд, обнимая Лань Чжаня за голову. И шёпот такой же: едва-едва слышный, срывающийся, но с такой непоколебимой уверенностью, что у Лань Чжаня перехватывает дыхание и сжимается горло. — Пошли, Лань Чжань, пошли… Шицзе Лиен приготовила нам успокаивающий чай. Нам, нам надо поговорить, Лань Чжань. Давай, поднимайся. Вэй Усянь подхватывает Лань Ванцзи под одну руку, хотя это и выглядит со стороны неловко из-за разной комплекции, тёмный заклинатель чувствует с каким трудом даётся его мужу каждый шаг. Они входят в комнату, сразу располагаясь за столом; Вэй Усянь отмечает необычно сгорбленную фигуру в белом вместо привычной осанки и так невовремя вспоминает осуждающий взгляд Лань Цижэня. Воспоминания до сих пор пугают. Им быстро приносят чай, и пьют они его в полной тишине, пока чайник не становится пуст, а в комнате стоит приятный запах трав. — Лань Чжань, пошли на кровать. — Иди, Вэй Ин. Ещё не время отбоя, я книгу почитаю. — Нет-нет, Лань Чжань! Идём со мной. Я хочу твоих обнимашек, нам всем это нужно! — Громко заявляет Усянь и тянет его за рукав. Тот, к удивлению, совсем не сопротивляется. От тёплого чая и знакомых рук тянет в сон, но Ванцзи не может даже закрыть глаз. Там, в глубине разума, словно на повторе мелькают воспоминания: изнеможённый вид Цзян Чэн, ужасная рана и разливающаяся почти чёрным кровь, его тяжёлое, безвольное тело и слабое, еле слышное дыхание. Кошмар наяву. Жестокая правда, кидающая доказательства в лицо. Снова не спас. Снова не уберёг. Снова совершил такие до боли глупые ошибки. И теперь расплачивается за них. — Лань Чжань, посмотри на меня… Тёплые руки обхватывают лицо, и он, не сдерживаясь, с тяжёлым вздохом утыкается в них, прикрывая глаза. Здесь никакие кошмары не страшны. В этих тёплых объятиях и руках. — Лань Чжань, я знаю… Что, что это совсем не вовремя, — сбивчивым шёпотом начинает Вэй Усянь, оставляя невесомый поцелуй у него во лбу. Ванцзи доверчиво утыкается ему в грудь, готовясь слушать. — Но то, что произошло между вами… Мне казалось, вы ненавидите друг друга. Вы всегда так собачились между собой, стоило вам встретиться в районе пяти метров друг от друга. А дальше… Дальше было всё только хуже. Я так отчаянно хотел вас защитить, а вы всё как дураки лезли в самое пекло. Я любил вас и так боялся. Вашей реакции, моей… Но я всё равно не могу понять, как, Лань Чжань? — Вэй Ин, — с трудом проговаривает Лань Чжань и ещё сильнее утыкается ему в грудь, но все слова Вэй Усянь слышит так отчётливо, будто они вылетают возле его ухо. — Мы и сами не поняли. Мы ненавидели друг друга. Я винил его в твоей смерти. Он смотрел на меня как на помеху. Но он стоял на пристани одетый в самую обычную рубаху, с осунувшимся, но неизменно хмурым лицом, а на его руках сидел ребёнок. Цзинь Лин сильно боялся чужаков и глядел на нас со смешанным страхом, когда Цзян Ваньинь официально кланялся и старался выглядеть непринуждённо. Только тогда я, наверное, понял, что ему чуть больше двадцати, и у него мёртвая семья, разорённый клан и маленький малыш на руках, а он стоит и скупо улыбается каждому прохожему, коротко переговаривается с братом и кивает на бодрые приветствия. Тогда я подумал, что что-то не так... Я так ошибался, Вэй Ин. Я бросил его, понимаешь? Мы любили тебя. Мы скорбели по тебе. И в этой боли нашли друг друга. А потом появился ты. Я смотрел как любимые черты вновь охватывает гнев. Как они превращаются в того, кого я ненавидел все прошлые годы. Я испугался. Что он ранит тебя, убьёт в порыве ярости. Я забыл, что, что он… — Он любит меня, — поражённо выдыхает Вэй Ин, гладя дрожащего заклинателя по голове. Тот сейчас меньше всего напоминал гордую и непоколебимую фигуру Ханьгуан-цзюня с величественной осанкой и холодным, непроницаемым взглядом. Вместо этого лицо украшали хмурые брови, что ломали восковую маску Лань Ванцзи, и плотно сжатые губы. — Мгм, мы любим тебя, Вэй Ин. Лань Чжань крепко обхватывает его руками и прижимает к себе, тепло выдыхая. Завтра на рассвете он снова пойдёт играть на гуцине.

***

Цзинь Лин прилетает спустя четыре дня после письма о нестабильности ци дяди и рвётся к нему в палату, однако Вэй Усянь и Лань Ванцзи вовремя задерживают мальчишку. — Не стойте у меня на пути, — почти рычит он, озлобленно оглядывая супругов. Вэй Усянь ёжится от взгляда и выдавливает неловкую улыбку, а Лань Ванцзи хмурится в ответ на выпад. — Сейчас нельзя, — коротко отвечает Лань Ванцзи. — Пустите меня к моему дяде! Цзинь Лин пытается ещё раз прорваться в палату к цзюцзю, однако они неумолимы. — Да кто вы вообще такие?! Как вы смеете так спокойно здесь стоять?! Как будто ничего не произошло… — На последних словах голос срывается на хрип, и парень резко обрывает свою фразу. Он просто смотрит на эти две фигуры и мечтает стереть их отсюда чем угодно, навсегда убрать из жизни, лишь бы дяде стало легче, однако он знает — ему не станет легче. Никогда. От той раны, что ему нанесли дважды и усердно дёргали всё это время, не избавится никогда. — Цзинь Лин, успокойся, пожалуйста. Всё правда в порядке. Ну, в относительном. Шицзе Лиен сейчас даёт лекарство Цзян Чэну и обрабатывает зарубцованные шрамы, чтобы сгладить их. Она попросила не отвлекать её и оставить с Цзян Чэном наедине. Цзинь Лин, мы правда делаем всё, что в наших… — Хватит, — дрожащим криком Цзинь Лин прерывает очередной лепет Вэй Усяня, отводя взгляд. — Я не хочу сейчас слушать никого из вас. Ни того, что бросил дядю ещё в прошлой жизни, ни того, кто предал его в этой. Ваша забота кажется такой лицемерной… Думали ли вы о нём, когда делали это? Или ваши благородные цели затмили вам разум? Каждый берёг в душе чувство, словно он сделал всё правильно: правильно, что оставил его один на один с разрушенным орденом, когда был его единственной живой семьёй; правильно, что выбрал не его, бросил, оставил, словно использованную и ненужную вещь. Хоть раз вы думали, какого ему, когда он встречал вас, а, Ханьгуан-цзюнь?! Почему же вы молчите сейчас?! По-настоящему ли волнует вас эта правда или это ещё один способ издевательств?! Ещё и этого с собой притащил!.. Цзинь Лин в отвращении кривит губы, кладя руку на меч, когда замечает хмурость на лице Ванцзи и ни следа прежней смешливости у Вэй Усяня. — Хватит, Цзинь Жулань. Довольно. — Обрывает его Лань Чжань. — Почему я должен молчать, когда вы так бесстыдно идёте по этим дорожкам? Вам же здесь все дорожки известны, не так ли, Ханьгуан-цзюнь? Все тайные ходы и закоулки. Любимые места дяди, его любимые пруды и беседки. Вам известно всё, но вы всё равно имеете смелость приходить сюда, как ни в чём не бывало?! — Ещё сильнее взвивается Цзин Лин, когда Лань Чжань пытался надавить, используя такое нелюбимое имя. — Ты — больше не тот, кто стоял рядом с дядей. Ты не имеешь права командовать мной. Ты потерял моё доверие, предав дядю. И всё ради него! Ты просто использовал его как замену! Вашему хамству и бесстыдству просто нет предела, господин Лань. — Цзинь Лин! — Кричит Вэй Усянь и хватает Лань Чжаня за рукав. — Ты, ты… Ха-а-а, правда хватит, Цзинь Лин. Мы не обманули тебя, шицзе Лиен правда попросила нас не пускать никого. — В конце-концов молвит он. — Даже твоя манера речи похожа на его. Громкая и грубая, не боящаяся прокричать правду на весь мир, — тихо бурчит, повернувшись к притихшему мальчишке боком. Вэй Усянь усмехается, вспоминая манеру речи своего шиди. Грубую, резкую, словно увесистый топор, рубящий правду. От желания снова услышать этот грубый бас покалывают кончики пальцев и сжимается сердце, но всё, что он может делать — это ждать вердикта лекаря и надеяться на лучшее. В оглушающей тишине проходит около пяти минут, пока трое людей замирают в коридоре словно статуи. Все ждут появления лекаря, однако она никуда не торопиться. Так надо, повторяет про себя Вэй Ин, в нетерпении крутясь на месте, нужно лишь ещё немного подождать. Однако от тревожных мыслей отвлекает тихий грохот. Вэй Усянь резко поворачивает голову и видит, как Лань Чжань уже тянется поддержать юношу. Тот слабо сопротивляется чужой помощи и сжимает дрожащие руки в кулаки. Видимо, от Цзян Чэна он унаследовал не только невыносимую манеру речи, но и баранье упрямство. — Сколько ты спал? — Прямо спрашивает Лань Ванцзи, удерживая мальчишку за плечи. Тот в протест слабо брыкается, но упрямо молчит. — Сколько ты спал, я спросил. — Да какая тебе разница?! Он единственный, кто у меня остался! — Не выдержав, вновь кричит Цзинь Лин. — Ты ушёл, бросив его. А этот даже не додумался попросить у него прощения! Он единственная моя семья! — Он бы даже не послушал меня, — покачав головой, горько усмехается Вэй Усянь. — Но ты не сделал даже это! Сам факт!.. Сам факт, что вам не всё равно… Решил бы всё… Лицо Цзинь Лина краснеет, а сам он дышит чаще и тяжелее, упрямо сжимая кулаки и держа глаза открытыми. — Отдохни, А-Лин. Лань Чжань нажимает акупунктурную точку на месте между плечом и шеей парня и подхватывает обмякшее тело на руки. — Он такой упёртый баран как и Цзян Чэн. Даже изводит себя также, ха-а-а… Вэй Ин качает головой и, облокотившись на стену, складывает руки на груди. Взгляд скользит по дощатому полу, разным знакам ордена Цзян на стенах и льющемуся свету из открытых ставень. На пару минут снова воцаряется молчание. — Скажи, Лань Чжань… А-Чэн, он… Думаешь, он бы принял мои извинения? — Замявшись, всё же спрашивает Вэй Ин. — Нет. — М-м-м, понятно, Лань Чжань. — Он не принял бы ничьих извинений. — Да-а, Цзян Чэн у нас очень суровый, — нарочито легко произносит Вэй Усянь, смотря куда-то в стену. — Но, думаю, ему было бы легче. — Да, наверное. Грустно улыбаясь, Вэй Усянь трясёт головой, отчего хвост на затылке и передние пряди смешно подпрыгивают. Дверь с тихим скрипом открывается, невольно вырывая облегчённый вздох у тёмного заклинателя. — Ох, я слышала голос юного господина. Что с ним? Женщина цепким взглядом обводит бессознательного юношу на руках Ванцзи и поджимает губы в недовольстве. Подмечая тёмные круги под глазами и ослабленное дыхание, ей и объяснений не надо — тот изводил себя все дни, чтобы был вдалеке от дяди. — Неси его в эту комнату на соседнюю кушетку. Пусть хоть когда проснётся — увидит дядю. Она пропускает вперёд Ванцзи, однако Вэй Усянь не торопится заходить, взволновано смотря на невозмутимую женщину. — Задавайте вопросы, господин Вэй. Я не умею читать мысли. Вэй Ин открывает рот, однако ни звука не может выдавить из себя. Мысли, перебивая друг друга, мечутся в тёмной головушке, не давая сообразить какой-либо осмысленный вопрос. — К-как он? — Наконец выдыхает мужчина, всё также взволнованно смотря на лекаря. Та тихо вздыхает и коротко закатывает глаза, однако вежливо поясняет: — С главой всё в порядке, господин Вэй. Его ци, пусть и с перебоями, но наладила свои потоки, и лихорадка почти спала на нет. Я предполагаю, что он очнётся сегодня-завтра, однако после этого главе Цзян понадобиться длительный уход и дополнительная подпитка энергией. Так что надеюсь, достопочтенные заклинатели смогут ещё немного задержаться у нас в гостях. Она глубоко уважительно кланяется, и отходит в свой кабинет разбирать травы, пока Вэй Усянь приходит в себя после фразы «… очнётся сегодня-завтра…». На секунду кажется, что он находится где-то глубоко под водой, и щекотливая стихия вот-вот разорвёт его тело на мелкие частички, однако, прикрыв глаза, он делает глубокий вдох и такой же медленный выдох. Кажется, сегодня он впервые смог вздохнуть полной грудью с той ночи.

*+: ｡.｡ -: ✧: - ｡.｡: +*

Идёт уже пятая стража — час тигра, — когда солнце ещё и не думает вставать, но ночь постепенно уступает утренним сумеркам. Пристань лотоса даже в такой ранний-поздний час остаётся наполнена лёгким шумом: завыванием ветров, плеску воды в озёрах, дальнему стучанию копыт. Лёгкий перестук досок, бульканье рыб и редкий лай собак. Лёгкость и свежесть воды проникает даже под зарытые ставни, однако, как ни пытайся, без боли вздохнуть не получается. Как и открыть глаза. Тело тоже чувствуется невесомо, будто он не здесь. Будто он парит где-то в облаках, ещё даже толком не пришедший в себя. Разлепить сухие глаза победой кажется только в начале, но не тогда, когда тело прорезает внезапная чувствительность и глаза — он надеется, что ему только кажется, — болят, словно туда насыпали песок. Впрочем, вся эта идея оказывается абсолютна ненужной, когда, открыв глаза, он глядит лишь в черноту. Любое промаргивание кажется пыткой — жжение под веками простреливает болью куда-то к вискам, а оттуда — тупой пульсацией к затылку. Однако он снова и снова моргает, и это даёт свои результаты, хотя среди прочего его теперь мучает головная боль, от которой теперь почему-то сводит плечи; он начинает различать края досок на потолке. Голова словно налита свинцом, и он пытается сделать пару глубоких вздохов перед тем, как сделать попытку её как-то сдвинуть. Но неожиданно перед вторым глубоким вздохом его грудь изнутри словно охватывает огонь. Невыносимое чувство жжения зарождается где-то в солнечном сплетении и, набирая силу, двигается дальше к лёгким. Горло сжимается, когда тело рефлексивно пытается смочить сухое горло, однако это ещё больше раздирает раздражённые стенки, отчего на глаза внезапно накатывают слёзы. Он чувствует, как онемело тело от долгого лежания, и ему хочется сейчас встать и нормально прокашляться — ноги и руки он чувствует слабо, будто они лишь тонкими нитями привязаны к нему, — но даже маленькая попытка сдвинуть непомерно тяжёлое тело заканчивается неудачей: душащий жар в груди расплывается по конечностям, он словно горит в огне, хотя до сих пор отмечает и свежесть озёр неподалёку, и разной громкости лай за окнами. Тело выгибает дугой на кровати от боли, а рот резко открывается в немом крике. Внезапно на груди ощущается чья-то тяжёлая и тёплая рука. Надо же, он даже не замечал, насколько замёрз. Она ласково давит на грудь, легко гладя кожу сквозь одни нижние одежды, и от этого касание остаётся лишь покалывания в этих местах. Вместе с теплом уходит и бушующий огонь в груди, оставляя лишь ноющую боль. Цзян Чэн коротко, но шумно выдыхает, помня раскалывающую боль от слишком глубокого вздоха, и с трудом поворачивает голову к хозяину руки, внезапно натыкаясь на тёмно-золотистые глаза, горящие словно у кошки в темноте. В груди снова зарождается вздох, но уже облегчённый; он с трудом давит его в себе. Шёпот же с его губ срывается сам по себе: — Ван… цзи… Внезапно он чувствует две горячие ладони с другой стороны, что слишком крепко и внезапно вцепились в его руку. Ему не нужно даже поворачивать голову, чтобы знать, кто это. — Усянь… Следующее слово выходит из него через пять минут тишины, когда Лань Ванцзи молча продолжает наполнять его истощённое тело энергией. На границе сознания он отмечает ещё одно тихое сопение в комнате и короткие переглядки Лань Ванцзи и начинает потихоньку засыпать от комфорта внутри и снаружи. — Здесь…

*+: ｡.｡ -: ✧: - ｡.｡: +*

В следующий раз он просыпается уже вечером следующего дня. Он аккуратно приоткрывает глаза и не шевелится, прислушиваясь к звукам, однако кажется, что он находится под толщей воды, а в уши запихали ваты. На его пробуждение никак не реагируют, ни топота, ни звона голосов. Тогда он понимает, что в комнате один. Хотя спустя десяти минут разглядывания дощатого потолка в мутный разум пробивается тихий звук сопения. Переместив взгляд на неприметную кровать напротив, он щурится и узнаёт под покрывалами худощавую фигуру племянника. Цзян Чэн хмурится, в беспокойстве внимательно вглядываясь в него, но лицо отвёрнуто к стене, а тело мерно вздымается под чарами сна. Чувствуя тупую и тянущую боль от короткого напряжения в теле, он снова откидывается на подушки, а в замыленном сознании проносятся воспоминания о той осознанной, выжигающей внутренности боли, что была вчера. Тело непроизвольно содрогается и напрягается в ожидании, но неприятные ощущения (по его меркам) — максимум его состояния в данный момент. Он не хочет знать, сколько в него вкачали трав с обезболивающим дурманом и чужой энергии, так как по слегка нестабильным меридианам он чувствует, как течёт свежий поток, отличающийся, но знакомый. Ваньинь старается расслабить своё тело, которое уже начинает дрожать от перенапряжения, хмурит брови в недовольстве и переводит взгляд в открытое окно. Небо постепенно темнеет, с ним темнеют и маленькие облачка, вдалеке виднеются верхушки деревьев, однако, если прислушаться, слышен шум и гул голосов с пристани. Плеск воды, топот и радостный смех. Уголки губ от осознания лёгкости и беспечности ордена, что здесь все в безопасности, чувствуют себя как дома приподнимаются, а в груди разливается тепло. Он сделал это. Он подарил всем этим людям дом. И он снова сможет увидеть их, что стали ему названной семьёй. Цзян Чэн сильнее откидывается на подушки и сам не замечает, как начинает дремать, краем сознания отмечая всё более густую тьму в небе и зажигающиеся звёзды сквозь приоткрытые глаза. Пока в тишине не звучит тихий голос. — Глава Цзян, вы пришли в себя. Цзян Чэн сразу узнаёт голос своего главного лекаря, того, кто выхаживал его все эти дни, не сдаваясь. Однако за её неспешными шагами слышится также быстрая и шумящая поступь, выдавая всё волнение человека. Настроение на возможный договор сразу пропало после первой же догадки, как и желание поворачиваться к гостям. — Ваньинь. Необычно эмоциональный голос не трогает его никак, он продолжает любоваться непроглядной синевой неба, горящими точками и редким звонким смехом с улицы, будто он до сих пор один в палате, не считая спящего племянника. — Ваньинь… — А-Чэн! Внезапно раздаётся звонкий топот в его сторону, и всё, что успевает Цзян Чэн — это повернуть голову, как уже знакомое лицо маячит рядом, сжимая в своих руках его ладонь. — А-Чэн, нам надо помыть тебя. Не сопротивляйся, хорошо? За то время, пока ты спал, все твои одежды сбились и стали сырыми, так что надо поменять одежду. Лань Чжань пока сыграет тебе, хорошо? Цзян Чэн недовольно оглядывает его. Нарочито легкий тон и слегка натянутая улыбка, которая даже намёком не откликается его глазах. Впрочем, встретившись глазами, Вэй Усянь сразу отводит взгляд куда-то выше и терпеливо ждёт ответа. Цзян Чэн просто закрывает глаза и отворачивает голову, слабо дёрнув в попытке освободить руку и с удивлением замечая, как она легко выскользнула из чужого захвата. Однако Вэй Усяня это не останавливает. Он придвигается ближе и слегка откидывает простынь, но останавливается, замечая горящий взгляд Цзян Чэна. Возмущение рвётся обидой и едкими словами; разомкнув пересохшие губы, он с неудовольствием чувствует, как лопается губа от натяжения и тонкая полоска тёплой жидкости течёт по подбородку. Он встревоженно хмурится и, кажется, только сейчас замечает сухость во рту, будто туда засыпали песка, пытается сглотнуть — только раздирает воспалённое горло сильнее. К губам незамедлительно подставляют чашку с чем-то пахнущим, а сзади ласково, почти невесомо придерживает другая пара рук, пока он с жадностью глотает жидкость. Кажется, будто именно после этого отвара лёгкий туман, морок пропадает с сознания, и он отчётливо ощущает и бегущее по телу тепло, и прячущуюся, тщательно сдерживаемую за этим боль. Все его мышцы непроизвольно напрягаются, стоить вспомнить прошлую ночь, но это действует с точность наоборот: вместо сдерживания боли тело снова пропускает через себя тысячу игл этого болезненного ощущения. Он хмурится, разглядываю свою грудь, прикрытую всего лишь одним слоем нижних одежд. — Ваньинь, — раздаётся сзади голос, но он даже не поднимает головы, — не напрягайся, твоё тело сильно ослабленно. — А-Чэн, не сопротивляйся, просто расслабься. Мы позаботимся о тебе. Цзян Чэн вскидывает взгляд и исподлобья смотрит на лёгкую улыбку, тихо вздыхает. Рука на спине оживает, легко поглаживает по спине, что по телу снова разливает тепло, а в разум приходит дымка сна. Ваньинь в отчаяние переводит взгляд на проход, но замечает лишь успокаивающий взгляд и лёгкую полуулыбку. Она уважительно кланяется и тихим шагом выходит из комнаты, прикрывая дверь. Кажется, его единственное спасение его покинуло. Он раздражённо поджимает губы и обессиленно падает обратно, с глухим стуком ударяясь об кровать. По затылку разливается жгучая волна, плавно переходя на шею и плечи. Зажмурившись, он не сразу замечает большую ладонь на лбу, однако боль вскоре отступает, испуганная сильной энергией. — Ни к чему даже такие самоповреждения. Лань Ванцзи, по звукам, садиться рядом с кроватью на подушку, вытаскивая из рукава гуцинь и устанавливая его на коленях. Цзян Ваньинь приоткрывает глаза и наблюдает за спокойным лицо, как он легко проводит по струнам, извлекая первый звук, который тут же наполняет подозрительно тихую комнату. Тогда Ваньинь переводит взгляд на юношу в чёрном, что чуть подрагивающими от волнения руками сыпет в таз с водой некоторые травы и льёт настойку. В попытках перенести его к кровати он слегка проливает на себя отвар, отчего на лице расцветает неловкая улыбка, и он по очереди глядит на обоих. Замечая на себе внимательный взгляд грозовых глаз, Вэй Усянь подмигивает и ставит таз на низкий столик рядом с кроватью, чудом не задевая Лань Чжаня. Снова садясь на кровать, он теперь не пытается сразу стянуть покрывало, а просто гладит его грудь свозь одежду и смотрит куда-то в сторону. Хотя, попытайся он это сделать, Цзян Чэн не смог бы и пальцем пошевелить из-за плавно накатывающей слабости и сонливости. — А-Чэн, не беспокойся. Мы не будем делать ничего, чтобы могло тебе навредить, хорошо? Просто отдыхай и восстанавливайся. Расслабься, прикрой глаза… Мелодичный голос почти сливается со звуком гуциня, пока рука плавно открывает ворот запахнутого халата. Цзян Чэн хмурится, наблюдая как Вэй Ин откидывает полы одежд, скинув простынь к ногам. Обнажённой кожи касается свежий ветер из открытого окна, однако чётче всего на нём ощущаются горячие пальцы. — Нам так много всего надо сказать, А-Чэн, правда? Эта пропасть в шестнадцать лет… Ощущается как никогда сильно сейчас. Цзян Чэну кажется, что он уже спит. Катается где-то на облаках, укутанный в самые мягкие шелка, однако до сознания чётко слышит и переливающуюся мелодию, и мягкий голос, что говорит шёпотом, будто рассказывает заветные тайны. Что-то тёплое и мокрое прикасается к нему, и вот он уже стоит по грудь в тёплом озере, когда над головой пляшет знойное солнце. Лишь мелодия и этот голос его спутники. — Я хотел многое сказать тогда, хочу многое сказать сейчас… Но я так боюсь, А-Чэн. Так боялся твоей реакции. А сейчас просто не могу держать это в себе, понимаешь? Лотосы вокруг расцветают, как в самый разгар лета, разносят свой лёгкий, но такой прилипчивый запах по округе. — Я никогда не хотел тебя покидать по собственной воле. Наоборот, меня тянуло всё ближе. Но тогда ты был так далёк, и я знал, что между нами уже прошла трещина. Тёмный заклинатель, корень всех беспокойных снов благородных заклинателей, причина всех бед. Я был уверен, что нам просто не суждено быть вместе. Цзян Чэн во сне ведёт руками по озёрной глади и ныряет, однако, открыв глаза, не видит ничего, кроме темноты и переплетающихся стеблей. На воздухе пряди неприятно липнут к лицу и утяжеляют затылок, непривычно раскидавшись по плечам. — И Лань Чжань… Вы так усердно боролись за меня, что я всё больше уверялся, что нам просто не стоит быть вместе… Да и не мог я выбирать кого-то из вас. Сердце ныло при очередной встрече и последующей за ней разлукой. Это я сейчас понимаю, что вёл себя как дурак, но тогда мне казалось это единственным выходом. Цзян Чэн чувствует, как вода начинает неумолимо подниматься, но не успевает почувствовать и толику логичной тревоги. В груди всё также теплиться жар словно маленькое солнце, отовсюду раздаются мягкие ноты, укутывая его, а в самом сознании звучит голос. Который он с лёгкостью узнаёт, стоит чуть дольше задуматься о нём. — Я не прошу простить меня, но хотя бы понять, А-Чэн. Я так тебя люблю, Цзян Чэн. Просто прими это и не убегай от нас, хорошо? Вэй Усянь откладывает тряпку и бережно скидывает с шиди халат, собираясь поменять её на спальную рубаху. Он даже не уверен, что тот слышал весь его монолог, но на душе становиться легче и от осознания, что он наконец выговорился, и от едва заметной одобрительной улыбки Лань Чжаня. Хотя нормально поговорить им жизненно необходимо. Поэтому он удивляется, когда, запахнув свежи одежды на чужой груди, Цзян Чэн шепчет: — Ты такой… Дурак, А-Сянь…