***
В «лаборатории» карги стоял спертый воздух, наполненный удушливым запахом сбродивших грибов, чадящих сальных ароматических свечей и тухлятины. Из замаскированного прохода наружу несло болотной гнилью. Вика не беспокиоло царившее вокруг амбре, разве что было немного душно. Он пригладил бьющуюся на виске жилку. Гейл гремел банками на столе, вчитываясь в красиво оформленные этикетки, и отставлял фиалы в сторону: — «Нарушенные обещания», «Утраченное время»… — Вик, а все же, Этель действительно могла бы быть нам полезна, — Астарион недовольно кривил губы из-за упущенной выгоды. Он прошагал пальцами по красной бархатной драпировке на плоском камне. — Давай, удиви меня, — дроу опустил молот, положил рядом шлем и прислонился к камню неподалеку от вампира. — Чем же она могла бы нам помочь? — Во-первых, дать информацию по поводу личинки в голове, — начал Астарион, внимательно следя за реакцией. Дроу в жесте неопределенности развел ушами. — Кто ее сделал, как ее сделал. Возможно, даже сообщить, как ее вытащить. Может, ничего не знает, и глупо ставить все на одну карту. — В обмен на глаз, — оборвал мечты Вик, скрещивая руки. — Ты готов пожертвовать свой глаз карге? — Да я!.. — Асти осекся. Особого энтузиазма перспектива ослепнуть на один глаз не вызывала. Вообще неизвестно, что дает поцелуй карги, Он даже не успел подумать, что именно делают карговские маски, как Вик сломал их раньше, чем все успели к ним прикоснуться. — Нет. У меня есть стандарты, и карге я бы не дал не только глаза целовать, но и пыль у своих ног. — Вот и я не готов, — хмыкнул Вик. — Есть еще аргументы? — Хорошо, раз Этель бесполезна в качестве источника информации, то можно у нее попросить силу или ловкость. Или любой другой волшебный предмет. Она колдунья, — вампир обвел рукой зелья и жезл с черепком в навершии, — и это все могло бы стать нашим. — Та выставка уродов тебя ничему не научила? — дроу выгнул бровь, его рыжие глаза пылали во тьме. — Сходи, посмотри. — Да при чем тут это?! — рука Астариона зависла над столешницей для удара и в последний момент очертила запятнанную вышивку на камзоле. — При том. — Уши Вика расслабленно встали прямо, словно ему самому не интересен ни спор, ни собеседник. Он крутил в руках жезл. — Это те идиоты, которые по своей дурости заключили с ней договор. Карга выполнила их желание с дьявольской дотошностью и фантазией злого джина. Хочешь потерять разум, как тот эльф? Или же вечно смотреть на собственное отражение? — Ты ограничен, мой дорогой друг, — Асти добавляет в голос снисходительности, — ты не видишь выгоды. Более того, ты сознательно отталкиваешь выгоду от себя. — Это сродни договору с дьяволом, — подала голос Лаэзель. — О, дорогая, право слово, не ожидал от тебя услышать про дьяволов. А что, гиты блюдут нравственность в данном вопросе? — Астарион встал вплотную к гитке. — Это не нравственность, а здравый смысл, — гитка положила два пальца на грудь, обтянутую камзолом и надавила, вынуждая вампира сделать шаг назад. Повисла тишина. Волшебник продолжал бормотать себе под нос названия этикеток: — «Первая любовь», «Сердце из камня», «Поцелуй безумия», «Пропавшие домашние животные»… — он замер. — Как вы думаете, что делает это зелье? — Риски, Астарион. Рис. Ки. — Вик завершил разговор. Он плавно оттолкнулся от стола и пошел к Гейлу. Астарион скорчил за спиной рожу. — Не знаю, Гейл. Но вот «Первая любовь» звучит многообещающе, — он положил палец на флакон с пробкой в виде сердечка. — Может сердце остановится или же дар речи пропадет. Я фантазирую, но мало ли. — Пахнет кровью, — деликатно заметил волшебник. Вик хмыкнул, фыркнул, и разразился хохотом. Лаъзель закатила глаза, Астарион сжал пальцами переносицу, и только джентльмен Гейл с вежливой улыбкой воздержался от комментариев.***
— Я тебя не понимаю, — Вик мерил шагами захламленную комнату. Лучи солнца, падающие сквозь окно, рассекали столбы танцующей пыли и пол. — Ты год ждал, когда эти жентильские гандоны подставятся, а теперь медлишь? Вот, они соберутся в одном месте, и мы их накроем одним ударом. Это же замечательная возможность! — он впечатал ладони в стол, наклонился, нависая над встрепанным человеком, лицо которого утопало в густой тени. — Ты торопишься, Вик, — человек даже не вздрогнул. — Выгода? Несомненно. Убить всю верхушку жентов на Чионтар звучит прекрасно, — Вик продолжал его прожигать яростным взглядом, внутренне пылая от напряжения. — Но что если это ловушка. Мы прихлопнем всех и подставимся сами, а дальше нас возьмут в оборот кулаки или же сами женты. — Я не подумал об этом, — темно-синие руки медленно соскользнули со стола, Вик медленно отошел с шагом назад. — Ты думаешь, это подстава? — Уверен, — человек сложил пальцы вместе, наблюдая, как дроу закипает. — Всегда помни о рисках, Вик. Задавай себе вопрос, готов ли ты иметь дело с последствиями или нет? Это сложно, да, но. Всегда. Помни. О рисках.***
«Всегда помни о рисках», — фраза заела в голове. Умный совет, видимо, в свое время Виктис не последовал не то что этому, но и никаким другим советам. Вик растер висок, выходя из логова карги на задний двор. Воздух снаружи был чуть свежее амбрэ в пещере, и по виску, к скуле, по черепу толчками струилась боль. Эта боль резонировала с вялыми переругиваниями Лаэзель и Шедоухарт, вызывая желание схватить обеих за волосы и столкнуть лбами. В шаге от топкой тропки располагалась черная вода. Недалеко от входа угадывались очертания корявых могилок, покосившейся телеги и женской фигуры, застывшей возле телеги. Майрину признал не сразу, и то по голосу. Она стояла, такая беззащитно-обнаженная, растирала по лицу слезы и жалобно всхлипывала. Без мужа, без братьев, почти на сносях и объевшаяся карговой стряпни. «И как только выкидыш не случился?» — Виктис отмахнулся от нечаянной мысли и зарождающейся жалости. Жалость едва ли не единственное чувство, которое он бы мог, положа руку на сердце, назвать унизительным. Дроу смахнул грязь и положил руку на могильный камень. «Аль…» — читал он, остаток имени зарос мхом. «Альфира?!» — сердце камнем ударилась в грудь, Вик принялся остервенело скоблить ножом, счищая грязь и проявляя буквы. «Ф», «Р», «Е», «Д» — Альфред. «Твою мать, Альфред,» — Виктис выдохнул, всем весом опираясь на дрожащие руки. Выпрямился, глубоко вдыхая и выдыхая, прокручивая плечи, насколько позволял доспех, прогоняя приступ удушливого страха. «Только не она, господи, кто угодно», — небо было серым. Он снял шлем и прицепил к поясу. Оглядел болото, и взгляд снова прикипел к Майрине. — Ты все еще здесь? — Вик бесцеремонно встал рядом, нависая над рыжеволосой женщиной. — Опять ты?! — Майрина отпрыгнула, ощерившись, как кошка, стоило только затылку коснуться его нагрудника. — Я сказал тебе идти домой, — сказал Вик, скрещивая руки на груди и смеряя взглядом дурную бабу. Приступ пережитого ужаса гнездился где-то внутри, и Майрина совершенно не походила на Альфиру. Банально, потому что Альфира сейчас сидит в лагере, а не носится с трупом мужа по всему болоту. — Пош-ш-шел ты, — она вновь всхлипнула. — У нас был договор, а ты влез. Кто тебя вообще просил? Так еще и мои братья умерли. Куда я пойду? Как я пойду? Как я вообще без мужа буду, вот… так? С ребенком? — Майрина рукавом вытерла нос. — Я же люблю его. — Ножками. — Вик закатил глаза и сунул жезл, красивый, черный, с черепком и кокетливым черным пером, прямо ей под нос: — Хочешь? — Что это? — Майрина заинтересованно уставилась на жезл. Он поманил, и женщина подошла ближе, рассматривая получше. — То, о чем вы договаривались, — Вик продолжил ходить вокруг да около. Губы сами-собой расползались в предвкушающей улыбке, мерзкой улыбке. — Давай, бери. Ты же это все ради мужа затеяла? Майрина облизнула пересохшие губы. Вот же, вот оно, все, к чему она стремилась последние дни, заполненные слезами и ужасом — жезл воскрешения прямо перед ней. Она же этого хотела, да? Майрина боязливо протянула руку, не замечая недоброго блеска в глазах Вика. Пальцы коснулись неоструганного дерева, колкая поверхность тут же впилась в мягкую кожу. — Ай! — пискнула Майрина, когда рыжая копна оказалась сжатой в перчатке. — Что ты делаешь?! — она всплеснула руками и вцепилась в волосы, стремясь ослабить натяжение у корней. — Ты хотела его воскресить, да? — Вик наклонился прямо к уху, выкручивая волосы в кулаке. Женщина захныкала. — Конечно хотела. Дура. Мать бросила. К карге побежала. Братьев извела. А теперь в твоих бедах виноват я, да? Интересно это у нас получается. — Вик, это лишнее, — Шедоухарт с мрачным выражением лица наблюдала за происходящим, отмахиваясь от Гейла. — Не мешай. Иди погуляй, — бросил он Шедоухарт. Дроу встряхнул Майрину, та вновь уставилась на него зареванными глазами, в которых были ненависть и горе, переросшее в одержимость, и обратился к ней: — Продолжим. Заметь, что окружающее тебя болото результат твоих, исключительно твоих, действий. Ты бы могла быть в тепле, чистая, опрятная, у матери да при живых братьях, не тревожь ты могилу своего мужа! — Отдай мне жезл, мразь! — она прорычала, взмахивая скрюченными пальцами. Вик в последний момент увел предмет из-под носа и слитным жестом вышвырнул в болото. — Не-е-е-ет!!! — она рванулась всем телом, чуть не ныряя в трясину вслед за жезлом. В следующий миг ее голова мотнулась в сторону от хлесткой пощечины. — А теперь послушай меня, — Вик брезгливо скривил губы. — Твой муж мертв. — Нет! Я его воскрешу! Слышишь?! Вос-кре-шу! Отдай сюда жезл! Он не для тебя был сделан и не тебе предназначался, козел! Дроу опять встряхнул и подтащил к гробу извивающуюся женщину, вздернув руку повыше. Майрина встала на цыпочки, настойчиво ища опору в топкой тропинке. Цепочка лунок в грязи и тяжелых следов от сабатонов расчертила грязь от тропы до телеги. — Открывай. Живо, — приказал Вик. Плача, Майрина слабыми руками столкнула крышку. Та с грохотом упала вглубь телеги. — Та-а-ак, что тут нас. Череп расколот. Он умер от удара топором? Да и не важно. Итак, живот раздут, кожа бледная. Возможно желтоватая или даже зеленоватая, не могу разобрать цвет. На влажном воздухе она стала тонкой, расползлась и теперь обнажает мясо. Гниющее мясо. Видишь эти сероватые волокна? Открой глаза и смотри, я сказал, — Вик брезгливо отвесил легкую пощечину, приводя в женщину в чувство, и окунул носом прямо в раздувшееся пузо, обтянутое серой погребальной рубахой. Лопнул и разлился в воздухе истошный крик. Майрина билась, тщетно пытаясь отодвинуться от гроба. Вик блаженно прикрыл глаза. — Он мертв, Майрина! Мертв. Пятый день как мертв! Ты похоронила его на третий день. На воздухе летним днем живот начинает гнить на второй день и его раздувает. Но вы его держали в погребе, и поэтому живот начал подгнивать только в гробу, и когда ты его откопала на следующую ночь после похорон, он лишь пованивал. Видишь? Твой муж мертв! Вся кровь в теле отлила вниз, и поэтому спина, задняя сторона ног в густых фиолетовых разводах. Увидишь, если перевернешь. Сердце не бьется, и кровь не бежит по жилам, поэтому она попросту вся стекла вниз. Мне даже видеть не надо, чтобы знать это. Сердце молчит, Майрина. Знаешь, у кого сердце остановилось? Прекрасно же знаешь, ведь. Смирись с тем, что он мертв, и брось весь этот бред про воскрешение! — он прижался прямо к уху и прошептал, борясь с желанием впиться зубами в шею: — Или я убью тебя и положу рядом, раз ты так жить без него не можешь, — и вытащил ее из гроба за волосы. — Пусти меня, — осипшим голосом прошептала белая, как полотно, Майрина, остановившимся взглядом взирая на труп. Вик придирчиво осмотрел женщину с перемазанным лицом, больше похожую на восковую куклу у него в руках. Он макал ее головой в труп, она ела стухшие пироги Этель, пила потец из колодца и еще боги знают, что с ней происходило в пути. Ее смерть не несла никакого смысла, обещая быть невероятно пресной и скучной, как и вся ее жизнь, за исключением последних дней. Виктис достал из поясной сумки фиал с зельем и прижал к подбородку, ощущая холод ромбовидного узора. Не то. Второй вытащил наугад и наконец-таки распознал спираль на горлышке, удовлетворенно кивнул. Вытащил пробку зубами и влил в Майрину противоядие. — Пей давай, — он выплюнул пробку в сторону. — Потом умоешься, берешь коня и валишь к себе домой. — Вик еще раз критически оглядел девку и вручил ей нож из-за левого голенища. — Держи при себе. Не порежься, отравлен. — А мои братья? — Майрину шатало в прострации. — Нет их, — грубо оборвал он, добавляя — и хоронить там больше нечего.