The Grieving (Горе).

*** Пустой класс. Небрежно гуляющий вокруг ветер из открытого настежь окна развевал шатающиеся жалюзи и игриво дул на меня, когда я в одиночестве стоял в углу. Моё состояние — неописуемый вид: от того счастливого и дерзкого паренька остается лишь комок мокрой бумаги, яростно скомканную кем-то и выброшенную прочь. Нет, речь идёт не о издевках одноклассников или других любых моих взаимоотношений, а о необычайном, таким неожиданно подкравшимся… Горе. Мои кулаки невольно сжимаются, да и еле как, потому что я чувствую наступившие в глазах слёзы — они начинают быстро превращаться в маленькие ручьи и скатываться вниз. Горячие щёки жгёт сильнее, а дыхание дрожит так, что моя грудь вздымается в непонятном темпе — то быстро, то медленно. И сколько бы я ни пытался, я не мог остановить нарушение покоя в своей голове. Она словно в тумане, покрытом лишь пеленой отчаяния и безысходности, заставляющем меня также резко выдохнуть и разжать кулаки, оперевшись на соседнюю парту. Все уроки давно закончились, ученики радостно и спокойно разошлись по домам, узнав о приближающихся каникулах, а я стою в темноте. Я даже не вижу, как начинает стремительно темнеть; всё сменяется так быстро, и я теряю счёт времени, а жалобные душераздирающие вопли сжирают меня внутри. —«Это моя вина.» Я с небольшим стуком ударяюсь лбом о косяк в углу класса и всё также держу царапающую поверхность ладонь на парте — это были не самые мои худшие мысли, но… —«Я не смог их спасти…» — «Я не смог…» Я молниеносно падаю на колени, вжимаясь в пол, и начинаю орать во всю силу. Орать так, что это разносится некоторым эхом по комнате. Но это никто никогда не услышит. Завтра я смогу сделать вид, что всё в порядке. Абсолютно. — «Я идиот.» Я не могу сделать этого. Это слишком болезненно, это невыносимо, это пытка, это- Что там в окне? Подождите, это- *** Директор Браун так внезапно заходит в наш класс, где все мои болтающие одноклассники мигом замолчали, удивлённо глянув на него и взяв в руки ручки, будто они пишут. — Уоттерсон, прошу, не мог бы ты пройти со мной? Все мигом переключают своё любопытное внимание на меня. Я с тем же каменным лицом сижу за своей партой, пытаясь не сорваться на слёзы, а после, сморщившись, киваю и ухожу вместе с директором. В коридоре меня ждут опечаленные родители, которые явно понимают мой настрой. Я молча смотрю на них, когда Браун что-то шепчет на ухо моей матери, выглядевшей подавленной, а отец лишь протирает глаза и пытается не помять документы в своих руках. После этого мы направляемся в его кабинет. Всё те же угрюмые стены, в которых я находился много раз, но так и не привык. — Я в полном понимании того, что ситуация переносится довольно болезненно и нестерпимо. Я вам искренне сожалею. — Браун звучит на удивление сочувствующим и искренним и тут же протягивает очередную расписанную бумажку. — Я сам не могу поверить, что случилось сие горе. —«Горе…» Я сглатываю огромный комок в горле и вздрагиваю. «…И это горе — твоя вина.» Я сдерживаюсь, чтобы не показаться психом, хоть мне и нет дела до мнения родителей и этого старика, я просто… Я со страхом чувствую на себе чей-то пристальный взгляд. Явно не кого-то в этом помещении, и, возможно, не кого-то, а чего-то… Почему всё так резко —? *** Я снова просыпаюсь в своей комнате. Каждый день становится как очередная пытка и хождение на каторгу, а не в школу — там все ошарашенно шушукаются за моими спинами, мол «чего Уоттерсон сам на себя не похож?», «что с ним такое?», «почему он такой вялый, как сгнивший банан?"(шутки от Джо, несомненно), «где его друг, Дарв…-» ДА̒РВ͠ИН͘ Это правда он?! Мам, почему он…такой…странный? он спит, да? ДА?! *** Очередной урок пролетает незаметно, когда я с досадой буквально втыкаю учебники в портфель. Такое впечатление, что даже Мисс Симиан огорчена моим нынешним состоянием и ожидает каких-либо моих нелепых, но весёлых проделок с Д͝АРВ̓И͝Н͝Ӧ͡М… — Гамбол, подожди! Ко мне подбегает Пенни, один из моих небольших лучиков надежды, но больше не вдохновляющий и не влюбляющий. — Я слышала, что в твоей семье некоторые проблемы, и это заставило меня чувствовать меня виноватой, потому что я узнала это только спустя неделю… Она кладёт свои ладони на мои поникшие плечи и смотрит в мои заплаканные глаза. Они расширяются, когда Пенни притягивает меня ближе к себе и топит в утешающих объятиях. Это, несомненно, то, что мне нужно. Но не от Пенни и даже не от родителей. Я не могу отрицать, что объятия моей пассии обладают удивительным свойством, и я чуть успокаиваюсь, хотя этого и недостаточно, чтобы потушить сильнейший пожар в моём сердце. НИКТО НИКОГДА НЕ ЗАМЕНИТ МНЕ ИХ. — Пенни… Меня пробивает на слёзы вновь, и я просто беспомощно утыкаюсь в её грудь, чтобы излить очередную порцию боли. Я рад, что она понимает, и мои уста превращаются в измученную, но благодарную и искреннюю улыбку. Я так рад, что она со мной, даже когда я ужасно себя ощущаю. Я просто рад, что она никогда не отворачивается от меня, как это могут сделать другие. Я ей доверяю. Полностью, себя. — Спасибо. Уныло, но правдиво. Я скрипя сердцем отодвигаюсь от её теплого тела и вновь отчаянно скалюсь, когда мои уши чуть приподнялись. — Гамбол, знай, что что бы ни случилось, как плохо бы тебе не было и кто бы тебя не задел, я всегда буду с тобой. И это не только потому, что я люблю тебя… Я правда волнуюсь о тебе и твоём самочувствии… — Пенни даже в этом плане идеальна. Она видит, как мне плохо, так что старается не задевать больную мне тему, ожидая, что я снова впаду в истерику от болезненных воспоминаниях. Я молчу, слыша надоедливый звонок. Последнее занятие — это то, что меня тревожит, так что я махаю рукой на прощание своей девушке. — Передай Мистеру Смоллу, что я не приду на биологию. Я неважно себя чувствую… — Говорю я с легкой дрожью в голосе, и мигом вздрагиваю всем телом, когда её теплая сухая рука нежно касается моего запястья. — Гамбол, я люблю тебя. Я буду рядом с тобой, даже если ты будешь отрицать все свои эмоции и чувства. Я помогу тебе во всем разобраться… Я медленно опускаю голову и с досадой соглашаюсь с ней, уже не понимая разницу. Я ценю её слова и поддержку, но, странный факт, чем больше я нахожусь с ней рядом, тем безразличнее мне становится вся эта ситуация. *** Проходят месяца, пока это не достигает отметкой ровно одного года. В течение этого все так-то успели подойти ко мне и поинтересоваться, в порядке ли я, а я лишь ловко увертывался или придумывал, что «да, просто спать хочу», «я просто задумался» и прочее. Мои так называемые ужасные и мучительные тревоги по пустякам, частые плачи, безэмоциональное настроение вообще не прошли, а только усилились. С каждой чёртовой секундой я понимал, что я не могу спокойно жить без них… Казалось, что я должен был жить в более обнадеживающем виде, лишь иногда разочарованно вздыхая и смотря на их фотографии со слезами, а не закатывать такие истерики, от которых я всю ночь сижу в угле своей комнате в обнимку с двумя подушками, разговаривая сам с собой. Я так хочу, чтобы они вернулись. Но они уже навсегда ушли в вечный сон свой. Мы тогда бы встретились, Обнимаясь, но встретиться вновь не предначертано судьбой. — Эти слова были записаны в моей тетрадке по математике. Простой и лёгкий недо-стишок, который заставляет меня выпустить все эмоции наружу при прочтении, отчего мне становится легче, а не держать их внутри как тяжкий груз на плечах. Что касается… Родителей? Конечно, они тоже ещё в шоке и растерянности от случившегося год назад, но они стараются оберегать меня, чтобы меня не настигла похожая участь. Они делают всё, чтобы заставить меня улыбнуться… Они не хотят потерять меня. Им страшно, что я тоже уйду… …и водят к разным врачам, хотя ни один из них не может вылечить мою подавленность. Но благодаря им я с трепетом ощущаю маленький осколок надежды в своём сердце. Хах, верно! Жизнь продолжается, и, как бы больно тебе не было, нужно не опускать руки, и…- *** Я резко жмурюсь от боли, зажмурив глаза и скрипя зубами облокачиваясь на стенку. Что-то тёплое и текучее разливается по моей руке, а аромат режущего металла заставляет меня с отвращением распахнуть глаза. — Твою мать… Моё шипение никто не слышит, когда я лишь слегка наклоняюсь за аптечкой в поисках ваты и прочей ерунды. В течение этого я смотрю на свое запястье: всё в алой крови, медленно стекающей вниз и оставляющий ручеек с легкой головной болью. Благо, что рана не глубокая, но это всё равно тревожит меня. Я даже не понял, как оказался в ванне: наверное, снова эти дурацкие фантазии, которые возникли у меня в голове, а я даже не замечал и не ощущал, что творю… Красная жидкость не позволяет мне облегченно вздохнуть, а лишь осложняет ситуацию, когда я вижу, что я запачкал большую половину пола. Я с досадой осматриваю его и окончательно сажусь на холодную поверхность, пододвигаясь в сторонку и обнимая колени. Сейчас бы могла зайти Ан-… АНАИС. Глупышка, ты буквально потеряла голову! Что? Что за звук? Мои уши невольно дергаются, когда я внезапно смотрю в зеркало. Я вскрикиваю от ужаса. ЧТО ЭТО?! В отражении был не я, а непонятный мужчина в клоунском костюме. Я обомлел от страха и ринулся вниз по лестнице, чуть ли не выломав дверь ванны. Меня уже не волновала кровь, запекшаяся на моих ладонях и замаравшая мой любимый старый свитер, я был в ужасе. И из отдаленной комнаты донеслись возгласы родителей. Они явно ругались и громко оскорбляли друг друга… — Ты ужасный отец! Даже спустя год ты совсем не изменился, бездарь! — Я не виноват, что ты вечно устраиваешь сцену по пустякам! В моей голове всё мигом затихло. Я поднял непонятно откуда взявшийся нож с пола и осмотрел его острое лезвие. — ГАМБОЛ, НЕТ! Закричали оба голоса в унисон, когда раздался мой последний писк. Темно. Но зато я смогу встретиться с ними, и тогда- *** Я в холодном поту просыпаюсь в своей кровати посреди темной ночи и мигом осматриваю своё целое запястье. Этот сон был таким отвратительным, и адреналин в мне поднялся в тысячи раз, но я знал одно точно — Это знак. Я сморщился и тяжело вздохнул. Моя голова медленно опустилась вниз, на мои колени. Я, рассуждая, мимолетно заснул, и всё выглядело слишком правдивым. Но ИХ по-прежнему нет. Осознав это, моё сердце будто сжалось, и я уже даже не плакал: казалось, что весь мой лимит на слёзы закончен, как и нервы. … Я больше не могу так жить. … 1 Кошмары, в которых я вижу их расчлененные тела. … 2 Мечты, в которых я думаю, что мы встретимся снова. … 3 Галлюцинации, предначертанные сны выводят меня из себя. Я не хочу себя так чувствовать. Я со психом встаю, беру телефон и начинаю стремительно «бегать» пальцами по клавиатуре. «Прости, Пенни, но это просто невыносимо.» Я останавливаюсь и вторым сообщением нерешительно отправляю: «Спасибо, что была рядом.» Вряд ли она прочитает это поздней ночью. *** Утро наступает также быстро, как и всегда. Николь и Ричард в полной тишине сидят за общим столом и радуются, что у Гамбола наступили каникулы, и оттого они всей семьей решили съездить и отпраздновать это! Николь с легкой улыбкой говорит: — Ох, Гамбол такой соня! Пойду и подниму его. Ричард лишь сидит за своим местом и предвкушает то, как пройдет этот отличный день. Постучавшись, Николь никто не открыл, да и звуков с той стороны слышно не было. — Сынок, ты спишь? Она внимательно прислушивается: ни храпа, ни дыхания, ничего. Тяжело вздохнув, Николь с беспокойством отворяет дверь. — Га… … Разбитый телефон и отлетевшие от него микросхемы разбросались по небольшой площади, и перед матерью предстает лишь повешенное бездыханное тело собственного и уже единственного сына, когда она в ужасе отшатывается назад в осозании. Его уже не спасти. Он просто не смог жить в вечных обвинениях себя и в этом горе.