Патетика

У Арсения руки всегда горячие, словно кипяток. Он так изящно размахивает ими, объясняя правила игр гостям или рассказывая что-то на интервью. И за последние полгода в нем многое меняется, но не это. Отросшие волосы с нарочито небрежными завитками обрамляют лицо. На их фоне голубые глаза становятся будто более томными. Весь Арсений излучает из себя спокойное тепло. Пропадает странная истеричная маскулинность, которую он так старательно раньше выплескивал из себя наружу. Теперь он мягкий, как теплый пластилин. Арсений необычный. Слепленный заботливыми руками средневекового скульптора. Написанный пером Оскара Уайльда. Об Арсении нужно писать стихи и посвящать ему самые помпезные оды. Антон, такой простой и обычный Антон, всего лишь Воронежский паренёк, ему, наверное, не очень подходит. Так думает он сам, в очередной раз разглядывая через стол, как Арсений смеётся, чуть хмуря брови. Но мерзлячему Антону с вечно холодными руками Арсений подходит идеально. И поэтому тот всегда рядом, и чуть что готов уместить в своих ладонях чужие ледяные пальцы, растереть их и согреть своим дыханием. У Арсения длинные ресницы, а уголки губ всегда чуть опущены, когда он смеётся. Сидеть напротив него в Громком Вопросе просто невозможно, не спасает даже камера, стоящая за ним. Взгляд то и дело соскальзывает правее, где голубые глаза вибрируют предвкушением. Где Арсений смотрит на него, смотрит почти каждую секунду и его зрачки расширяются. И у Антона не выходит сдержать эту робкую и восторженную улыбку. Улыбку, в которой каждый раз сквозит вопрос. И ответ находится всегда в чужом лёгком прищуре. И ответ всегда: «Да». Антону всё ещё неимоверно стыдно. Стыдно, когда на мероприятии он притягивает Иру к себе и целует. Потом на губах липко чувствуется помада и в туалете он оттирает ее бумажным полотенцем, прислоняется затылком к стене и хмурится. Фотография с ней будет вируситься в интернете, его будут отмечать на эдитах и это, конечно же, правильно. Это правильно и это нужно. Это прописано в их договорах и Арсений об этом, разумеется, знает. И точно не злится. Ира им всем очень нравится. Она добрая и хорошая, с ней комфортно. Она никогда не заставляет его чувствовать себя неуютно. Она здесь ради денег, маленького кусочка внимания в свою сторону и лучшей жизни. Ира не нужна Антону также, как он не нужен ей. Но ее губы всегда неприятно ощущать на своих. И Антону правда стыдно, когда затем он приезжает к Арсению, чувствуя себя грязным и неправильным. Арсений ничего не говорит, гладит его по голове — успокаивающе и тепло. Они пьют чай под какой-то дурацкий сериал, болтают о ерунде. И в этом вечере умещается вся жизнь. Утром Арсений вернётся в Питер. Навряд ли они в обозримом будущем смогут съехаться хотя бы даже в рамках одного города. У Антона бесконечная вереница съемок и всего пару выходных в месяц. Все в Москве. Арсений этот город не сильно любит и в своей культурной столице теперь регулярно играет в театре. Антон обещает прийти к нему на спектакль и Арсений добродушно смеётся. Оба знают, что этого не случится. Антон Шастун всегда нарасхват. И даже если в одной из миллиона вселенных он все же попадет на его выступление — то он там будет либо с другими парнями, либо с Ирой. Потому что так нужно. После съемок Джэма Арсений перехватывает Антона у гримёрки, неразборчиво горячо шепчет что-то на ухо и тащит в какие-то ебеня. От него несёт алкоголем и он немного дерганный, впрочем как и всегда, когда выпивает. Он заталкивает парня в какую-то служебку, где стоит куча черных ящиков с реквизитом, и подпирает дверь парой из них. — Арс, Боже, что ты делаешь? — Антон тихо смеётся, когда мужчина тянет его в свои объятия. — Дверь в другую сторону открывается, дурак. Арсений тоже смеётся, хрипло и коротко. В нем, даже когда они наедине, не исчезает бесконечное актерское озорство. Он привык отыгрывать даже тогда, когда зритель всего один. Его горячие руки уже стягивают с Антона бомбер и торопливо лезут под футболку. От него исходит такое жаркое тепло, словно внутри взорвалась бомба. Шастун поддается его жадной похоти с легкостью смертника. Позволяет ему сорвать с себя верх и тихо довольно выдыхает, когда чувствует губы на своей шее и ключицах. Он думает о том, как блестела кожа Арсения в разрезе его блядской рубашки на съемках, и у него на секунду перехватывает дыхание. Чужая отросшая щетина чуть царапает кожу, заставляя щуриться от разномастности ощущений. Антон аккуратно запускает свои пальцы в темные кудри и тянет мужчину наверх. Целует его нежно, отчего весь Арсений вдруг резко расслабляется, становясь податливым, словно плавленый сыр. Его пылкость исчезает моментально, он гладит Антона по спине — трепетно, самыми кончиками пальцев, и еле слышно мурлычит ему в рот, от чего у того моментально кружится голова. — Ну, чего ты вдруг так разошёлся? — Шастун шепчет, отрываясь. Его губы приятно влажные и чуть горят от поцелуя. И ему хотелось бы ощущать это вечно. Арсений зарывается носом ему в шею и щекочет волосами лицо. — Завтра снова уеду, а из-за съемок мы совсем с тобой не побыли вместе, — голос у мужчины серьезный и глубокий. Он заглядывает Антону в глаза, и в свете тусклой жёлтой лампочки они кажутся слишком блестящими и тёплыми. Шастун улыбается, пропускает чужие кудри сквозь пальцы и наклоняется вперёд. Целует бережливо и нежно, так что сводит скулы от сладости. И Арсений чувствует чужой мягкий язык, проходящийся по его губам, чувствует, как его толкают к покосившемуся столу, заваленному всякой запылившейся мелочевкой. Антон гладит его плечи, облизывает подрагивающий кадык и яремную впадинку. Ловит губами пульсацию закипающей в сосудах крови. Пальцы аккуратно растегивают пуговку брюк, тянут язычок молнии вниз, давят на твердое возбуждение в боксерах. Напряжённый член оттягивает ткань, Антон забирается пальцами в оттопырившуюся штанину трусов и касается чужого желания с нажимом, от которого в собственном животе эмпатично разлетаются бабочки. Арсений кусает губы. Его длинные ресницы легко подрагивают, и он откидывает голову назад, отдаваясь одному этому касанию полностью. Позволяя себя трогать и позволяя себе прочувствовать это. Антон целует его во взмокший висок, а после спускается вниз. Задирает черную майку вверх, оголяя рельефный живот. Мажет по нему губами, чувствуя солоноватость кожи. Попутно наконец достает наружу горячий, чуть пульсирующий в предвкушении член, и руки Арсения сразу же ныряют ему в волосы, притягивая ближе. — Шаст, пожалуйста. Я уже не могу терпеть, — его голос вибрирует на последних слогах. Он почти складывается пополам, надламывается, когда Антон насаживается ртом на его член до середины, а после плавно погружает его в горло до мягкого, обволакивающего сопротивления. Слюны становится разом больше, ведь как бы это не звучало до ужаса пошло и грязно, Арсений потрясающий даже на вкус. Он тихо выдыхает, закусывая губы, а после пробегаясь по ним языком. Закидывает голову назад, отчего натягивается тонкая кожа на шее и видно, как дёргается кадык, когда Антон случайно цепляет зубами крайнюю плоть. В этот раз им действительно не удалось побыть вместе нормально. Съемки сожрали все время, оставив возможность лишь беглым касаниям между пулами. Поэтому теперь, эта засранная каморка с толстым слоем пыли и тусклым светом единственной лампочки кажется оазисом посреди пустыни. Это даже напоминает о былых временах, когда они только начинали познавать друг друга и также ныкались по закулисьям бесконечных концертных туров. Мужчина сжимает края стола, на который опирается. Сжимает так, что белеют костяшки и тихо потрескивает дешёвое ДСП. Когда он кончает, у него немного дрожат колени и поджимаются губы. Не получается сдержать и неровный стон, от звука которого у Антона почти что темнеет в глазах. Он сглатывает и напоследок проходится языком по головке, собирая последние капли. Без зазрения совести вытирает мокрый подбородок краем Арсеньевской майки, пока тот расслабленно натягивает на себя штаны и поправляет волосы, лезущие в глаза. — Ша-а-аст, — его голос мог бы вызывать рябь на пруду или бурю в стакане. — Ты просто нереальный. Смеётся тихонечко, прежде чем подтянуть Антона к себе и по-хозяйски ухватиться за задницу. Его, наверное, точно прислали из Ада, потому что чертинки в голубых глазах сияют всегда ярче, чем эти «ангельские крылья», которые ему приписывают. Арсений из тех, кто больше кусается. Его зубы оставляют следы на шее, царапают перекат плеча. И даже когда он нежно целуется — все это лишь прелюдия к последующему укусу. Он дрочит Антону правой рукой, ногтями левой впиваясь в чувствительную поясницу. Шаст же теряется в этих ощущениях, как в тайге. Ему хочется свернуться калачиком и стать маленьким. Хочется, чтобы весь окружающий мир занимал лишь Арсений. Чтобы он был повсюду и укутал его своим теплом. Ему хочется им дышать. Если бы Антона попросили, он наверняка бы по памяти рассказал о всех веснушках на плечах, в которых он прячет свое горящее лицо даже сейчас, пока Арсеньевские руки вновь и вновь приятно оттягивают крайнюю плоть от головки и размазывают по длине слюну с предэякулятом. Арсений гладит его по затылку, зарывается носом в разлохмаченные волосы. Шепчет что-то безумно ласковое и нежное, неразборчивое из-за шума в ушах от приближающейся развязки. Антон знает, что никогда не сможет даже попытаться воспроизвести то, что говорит Арс. Его слова — бесконечная симфония любви. От ее звучания свербит в носу, дрожат губы и собираются слезы в уголках глаз. Он кончает в чужую руку с болезненным облегчением вышедшего из комы. Мир проясняется, становится кристально чистым. Становится легче дышать, словно все альвеолы вдруг расправляются внутри лёгких. Арсений вынимает из кармана влажные салфетки, приводит Антона и себя впорядок, вызывая очередной прилив благодарной, почти щенячей влюбленности. Он даже натягивает на него обратно одежду, прерываясь лишь на ленивые поцелуи. — Арс, я так тебя… — Я тоже. Я тоже, Шаст, — Арсений говорит это с глубокой серьёзностью, заглядывает прямо в глаза и от этого становится так хорошо, что Антон снова тянется в его объятия, утопая в них, словно в подушке. — Голубки, Стас заебался вас там искать. Нахуя вам телефоны? Вы же знаете, что у нас после каждой съемки собрание и обсуждение, — дверь открывается абсолютно внезапно и Дима почти спотыкается об те самые ящики, что Арсений составил перед нею. Он смешно ругается, но, тем не менее, смотрит на них без тени злости или раздражения. Наоборот, кажется, даже сам светится, глядя на безмятежного убаюканного Антона в объятиях Арса. — Поз, — тянет Шастун, лениво выбираясь из чужих рук. — Дай нам ещё пять минуточек, пожалуйста. — Заебали, — Дима машет рукой, прежде чем выйти и закрыть дверь за собой. Пока идёт в гримёрку, не может сдержать дурацкую улыбку. Таким счастливым, Антон не был давно, а ради этого Позов готов, наверное, и вообще сказать Стасу, что эти два придурка давно съебались. Пусть побудут вместе. Пусть.