❦❦❦
С каких пор Антон вдруг стал мечтателем — он совершенно не понимал, но уже минут десять смотрел в высоченное окно аудитории, мысленно находясь в моменте, когда закроется в кабинке переговорной и услышит голос из Омска. Шестнадцатое сентября, по ощущениям, наступило тысячелетие спустя, а время в университете тянулось жвачкой. Не помогала болтовня с пацанами, их перекуры на заднем дворе, поход в столовую, где Антон залип на котлете и выпал из размышлений только после того, как его пихнул в плечо Андрей. Сейчас история повторялась, потому что пихнул Антона уже Айдар. — Шастун, отвечайте на вопрос. Антон растерянно осмотрелся по сторонам в поисках хоть какой-нибудь подсказки, но доска оказалась девственно-зелёной, а лица одногруппников уныло-сонными, разве что Айдар выбивался из общей картины, повторяя слово «хлеб», словно мантру. Помня, что находится на паре по истории России, Антон запутался ещё больше, так как не понимал, какое отношение к вопросу имело дрожжевое изделие. Пётр Алексеевич хоть и зарекомендовал себя как профессор незаурядного ума, но вряд ли его волновала дата изготовления первой буханки, а значит, Айдар подсказывал что-то другое. — А вы не могли бы его повторить? — осторожно спросил Антон, улыбнувшись. — Не мог бы, — холодно произнёс Пётр Алексеевич и поправил круглые очки с крупными линзами. — Даты важно знать. Покосившись на сидящего рядом Айдара, Антон увидел, как тот писал «хлебхлебхлебхлеб», по-прежнему никак не помогая выкрутиться. За невнимательность Антону светил неуд и гипотетический нагоняй от отчима, если до того дойдёт слушок о том, как его пасынок филонит на учёбе. — Дата… Парочка смешков прокатилась по просторной аудитории от первого ряда по возвышению до последнего. Позор перед одногруппниками Антона не волновал, он сейчас проводил чуть ли не математические вычисления, соединяя дату и хлеб в одну плоскость, а когда до него дошло наконец, лицо скривилось, будто в рот положили кислющую дольку лимона. — Седьмое сентября тысяча восемьсот двенадцатого. — Правильно. И чтобы больше на моих занятиях не отвлекались. Пока профессор вещал о деталях противостояния Кутузова и Бонапарта, Антон повернулся к Айдару и хотел было высказать, почему именно тот баклан, раз подсказывал Бородинскую битву через хлеб, но вместо этого написал всё тому в тетрадь. Айдар, будучи крайне открытым в эмоциональном плане, прыснул от смеха, снова привлекая к себе внимание Петра Алексеевича, но быстро успокоился, дописав под тирадой Антона, что гостиница в Москве тоже в честь хлеба называется. Вместо конспектирования лекции Айдар стал активно спрашивать, что с Антоном творится, но рассказать ему всё как на духу Антон не думал даже, вместо этого отвечал туманными предложениями и получил вердикт, что втюрился в кого-то по самые уши. Айдар не наседал и не допрашивал, мол, кто она и всё такое, только похлопал по руке и пожелал не потерять крышу, хотя первые признаки у Антона точно были, раз он так безбожно выпадал из реальности. Когда девяносто минут закончились, из аудитории Антон вылетел первым, вскользь попрощавшись с товарищем по парте, дуэтом Макара и Бебура, которые подружились и выглядели забавно на контрасте роста и того, что вылетало из их рта — наивная простота и сарказм. Часы на правом запястье показывали Антону, что в запасе есть минимум час, но зная типичные очереди в переговорных, Антон решил дома не появляться и отправился на Невский пешком — ехать транспортом не имело никакого смысла, ведь Антона подгоняло не только желание прийти как можно раньше гипотетических бабулек или моряков, но и сильнейшее предвкушение первых секунд, когда по другую сторону телефонной линии его короткое имя прозвучит эхом и срезонирует в области грудной клетки. Золотой осенний свет разлился в просторном помещении, отражаясь от поверхностей стекла пронумерованных кабинок, линиями по мозаичному полу, по смиренно сидящим людям с одинаковыми лицами ожидания. Антон за пятнадцать минут после предъявления телеграммы в окошко успел постоять у размашистого окна и насчитать девять голубей на асфальте, смерить пространство шагами — тридцать — и коснуться циферблата часов приблизительно миллион раз. Рядом с Антоном приземлился такой же, как и он, совсем зелёный студент Макаровки во вполне узнаваемой военной форме, и вдруг вспомнилось предложение Арсения поступать туда, если вдруг с СПбГУ бы не выгорело. Губы сами собой растянулись в улыбке. — Омск! Третья кабина! — раздался громкий высокий голос. Антон от неожиданности выронил портфель и стал судорожно собирать тетради, письменные принадлежности, боясь потерять драгоценные секунды. На помощь пришёл курсант и с непроницаемым лицом помогал складывать антоновские пожитки, а когда положил простой карандаш, тихо произнёс: — Поторопись. А то линию отберут. Будто по команде, Антон в три широченных шага оказался рядом с кабинкой, рванул дверь и схватился за телефонную трубку, еле успев присесть на табуретку и едва снова не выронив злополучный портфель. — Алло, Шаст? — раздался голос Арсения. — Да! Арс! Да, это я! Алло! — Не кричи так, дурачина, — в трубке раздался текучий смех, а сам Антон едва не растёкся лужей прямо на полу. — А то или я оглохну, или тебе можно будет со мной прямо с домашнего балкона говорить. — Я так рад тебя слышать, Арс, — произнёс Антон намного тише, чем планировал. — Очень сильно. — И я рад. Я скучал. Дыхание перехватило до такой степени, что пришлось глотать воздух ртом, сердце грозило выпрыгнуть из груди от каждого услышанного звука арсеньевского голоса, и неважно, какие именно слова тот произносил. Антона не волновал ни резкий запах древесно-волокнистой плиты, ни духота, ни отпечатки чужих пальцев на телефонном аппарате — весь его мир концентрировался на телефонном проводе и вёл куда-то далеко в Омск, где сейчас точно так же сидел Арсений и слушал Антона. Будь его воля, Антон бы все десять минут слушал просто Арсово дыхание или любую научную заумность, только бы Арс продолжал говорить. — Как ты? — Хорошо, но без тебя плохо, Шаст. — Бля-я-ядь, — задушено ответил Антон, бесполезно стараясь справиться с мурашками. — Что? — Мне кажется, я щас сдохну от радости. — Ну какой ты дурачина, Шаст. — Я ему, значит, всякие откровенности говорю, а он ещё и обзывается. Естественно, вся Антонова обида была напускной и крохотным элементом того, чтобы выманить Арсения на ту же дорожку эмоциональной честности. Тот сначала поинтересовался, не прослушивают ли их разговор, а когда получил от Антона ответ, мол, а не пофигу ли на это, выдал негромкое «у тебя страшно сексуальный голос по телефону, так нечестно». Антон сдержать смех не смог, окончательно выпал из реальности, где не существовало других людей, кроме них с Арсением. — Ко мне вчера отец приходил, — произнёс Арсений и сделал намеренную паузу, чтобы дать Антону пару секунд обдумать сказанное. — И как? — Принёс пиво и вяленое мясо. — Да я не об этом спрашиваю, Арс. Сказал что-то? Арсений чем-то зашуршал в трубку, но Антон его не торопил, ждал подробностей и заодно кидал взгляд на циферблат часов. Минуты утекали несправедливо быстро. — Сказал, что погорячился, но мой выбор пока до конца одобрить не может. — Блин, Арс, мне жаль… — Да этого стоило ожидать. Это всё равно, что приказать деревянной палке согнуться, но не сломаться пополам. — Но ведь и деревья меняют форму, Арс. — Да. Со временем. — Мясо вкусное было? Звонко рассмеявшись, Арсений угукнул и кратко пересказал разговор с отцом, тут же изменив тембр голоса и будто подобравшись. Вероятно, их отношения строились на безоговорочном уважении, невзирая на любые жизненные обстоятельства. Это Антон понял ещё в Комарово, когда Арс поделился с ним своей уродливой историей с бывшим, но даже в приступе горечи от произошедшего он ни разу не оскорбил отца, хотя тот и не принял его уклад жизни. Поэтому сейчас слышать новость о первых шагах к примирению Антону было радостно, ведь именно это событие приближало Арсения к тому, чтобы скорее встретиться в Петербург. — Кстати, — сказал Арсений после небольшой паузы, — возможно, я приеду на практику в декабре. — Приедешь?! В декабре?! Антон подскочил от восторга и снова перешёл на крик. — Рано выпрыгивать из штанов, Шаст. — Да ну как не выпрыгивать? — Антон перешёл на высокий шёпот. — Ещё ничего окончательно не решено, но вероятность есть. И мне нужна твоя помощь. — Какая? Я всё сделаю! — Успокойся, Шаст, — посмеиваясь, сказал Арсений. — Я не разбираюсь в районах Петербурга, но мне точно понадобится квартира на неопределённый срок. — Неопределённый? Антон искренне пытался не перейти на крик снова, поэтому уселся на табуретку, сжал собственную коленку пальцами, чтобы хоть как-то контролировать бурные реакции. — Я тебе подробнее в телеграмме напишу. А то ты сейчас всё забудешь от перевозбуждения. — Ага, и от невменяемости, — саркастично добавил Антон и закусил нижнюю губу, чтобы улыбка не расплылась на половину лица. Получалось плохо. — Ваш разговор закончится через минуту, — голос телефонистки прозвучал слишком неожиданно, Антон чертыхнулся, споткнулся о стоящий на полу портфель и снова высыпал половину его содержимого на пол. — Арс, Арс, нас разъединят скоро, Арс! — Я слышал. Всё в порядке. Интонация Арсения поймала диапазон спокойствия, действуя на Антона самым настоящим бальзамом. В голове одно за другим прыгали все фразы, но ни одной не удавалось сформироваться в осознанные предложения. — До связи, Шаст. — До связи, Арс. Я… Договорить Антону не дал звук разъединения. Принявшись второй раз за день собирать свои вещи, он чувствовал жуткую досаду, потому что был абсолютно готов повторить Арсению то, что уже озвучил Димке. Антон, конечно же, боялся не услышать громкой фразы в ответ, но сама идея дать Арсению знать о своих чувствах больше не вызывала желания убежать далеко в лес, чтобы скрыться от мира до скончания времён. Домой в тот день Антон вернулся вместе с закатными лучами, застав родителей вместе за игрой в лото, но присоединяться не стал, вместо этого вытащил стопку газет и принялся искать квартиру для Арсения на неопределённый срок. Занятием в итоге заинтересовались и мама с отчимом, прикидывая варианты и предлагая помощь в виде дёрганья ниточек академических кругов, где наверняка могли найтись варианты приличного пристанища по приятной цене в честь знакомства. Весь сентябрь и половину октября Антон существовал на сильнейшей энергии будущей встречи. Он жутко не хотел сглазить и даже пытался сместить фокус внимания на учёбу, иногда успешно, хотя пацаны всё равно замечали его улетающий мечтательный взгляд в никуда, подтрунивали, мол, потеряли Шаста, вон, какой влюблённый ходит, а Антон реагировал молчаливой улыбкой и зачёркивал дни до декабря в ежедневнике. Чем красочнее становился пейзаж за окном, тем сильнее горело желание фотографировать в нём Арсения. Тот по-прежнему присылал телеграммы, а в редких заказных переговорах даже умудрялся пошлить, чем вызывал в Антоне восхищённое негодование. К ноябрю учёба проглотила обоих, связываться удавалось реже обычного, и Антона стало подъедать беспокойство, хотя никаких предпосылок к нему не было, а наоборот — отчим умудрился договориться с давним знакомым-коллекционером о сдаче небольшой квартиры на Василеостровском. Только услышав это, вымотанный Антон побежал на почту делиться с Арсением новостями, но быстрого ответа не получил. Точнее — не получил вообще ничего. И вместе с затухающими красками осени затухал мир Антона. Вопросы точили голову термитами, внутри всё отчаянно ныло, а сон с каждым днём становился беспокойнее, прерывистее, и свои страхи Антон переносил на бумагу, рисуя по памяти летние пейзажи, лица друзей, спящего кота и… улыбающегося Арсения. Рисовать его оказалось особенно больно, потому что хотелось касаться живых губ, целовать, наблюдать за тем, как они двигаются и формируют звуки. Жалея, что не записал какой-нибудь дурацкий монолог Арсения на плёнку, Антон маялся и старался насильно вытеснять ядовитые мысли параграфами по истории искусства и отработкой штриховки. Четыре дня молчания прервались звонком домашнего телефона и возгласом мамы из зала: — Антоша! Тебе Арсений звонит! Никогда за свою жизнь Антон так быстро не бегал и в целом не подозревал, что способен на такое. Мама перекинулась парой фраз, чему-то тепло рассмеялась и посмотрела на Антона взглядом абсолютного понимания. Взяв трубку из её руки, он сел в кресло, а когда дверь с тихим звуком закрылась, произнёс: — Ну ты и козёл, Арс. — Привет, родной. Подобными словами Антона никто не называл, и уж тем более человек, от одного звука голоса которого внутренности делали кульбит, а тело едва не парило. Тонкая корочка страха, облепившего мир Антона своими шершавыми ладонями, треснула и разлетелась на мелкие кусочки. За волнением и бурлящей нежностью до него не сразу дошло, что звонок не заказной. — Ты откуда звонишь? — Я дома. Антону не показалось: голос Арсения дрогнул. То есть острые углы взаимоотношений с родителями ему всё-таки удалось сточить, хотя перспективу знакомства с Поповыми старшими Антон ощутил с дрожью в пальцах. — Как же это здорово, Арс, — произнёс Антон со всей имеющейся в нём теплотой и съехал в кресле чуть ниже. — Всё хорошо? — Всё хорошо. Прости, что не ответил на твою телеграмму. Папа утащил меня на рыбалку с палатками на два дня, потом приехали родственники, я ужасно переживал о том, что ты там мог успеть себе надумать... — Арс. — И телеграф недалеко от дома как назло на технической проверке был… — Арс, остановись. — Я не хочу, чтобы ты думал, что я струсил. Это не так, Шаст. — Арс, послушай меня, а. В трубке повисла тишина, хотя даже через расстояние Антон живо представлял лихорадочно бегающий взгляд Арсения, а учащённое дыхание только подтверждало эту картинку. — По-моему, за это время ты загнался куда хуже меня, — улыбнулся Антон и почесал ноющую на погоду коленку. — Вены ложкой я себе от страданий не перерезал. — Прям вообще без меня не страдал? — с деланной обидой произнёс Арсений. — У меня теперь вся комната в рисунках. — Меня? — В том числе. Но ты сильно не обольщайся, — Антон поменял положение и сел боком, свесив длиннющие ноги через мягкий подлокотник, — там и Булочка есть. Андрюха. Айдар. Макар. — О, новых парней там себе завёл уже? — Ага, ходим ВИА «Голубые долбачи» по универу. Из ревности ли или из праздного интереса, но Арсений обстрелял Антона вопросами о новых друзьях и многозначительно помолчал, когда речь дошла до Димы и его осведомлённости об отношениях лучшего друга с одним красивым омским аспирантом. В конечном итоге многодневную дамбу молчания Антона прорвало: он сыпал на Арсения все имевшиеся в вокабуляре слова о том, как сильно ему его не хватает, что бывает даже страшно от всех своих чувств, особенно говорить вслух, вдруг этим он Арсения отпугнёт. И после длиннющей тирады с редкими вдохами Антон застыл, услышав в телефонной трубке тихое, ласкающее слух каждым звуком: — Я тебя люблю, Шаст. Ничего не бойся. Забавно, как вмиг отключается мозг во время тотального эмоционального потрясения, особенно, если оно имеет самую тесную связь с сердечными мышцами — они тут же запускают бешеный ритм и качают кровь со скоростью автомобильного двигателя. Антон в поисках подходящего момента сказать Арсению те же самые слова моделировал возможные варианты чуть ли не сотню раз, но ни в одном из них Арсений не делал это первым. Ему бы ответить что-нибудь, хотя бы угукнуть в ответ, но Антон был способен только дышать через рот и жевать губу. — Шаст? — раздался обеспокоенный голос Арсения. — Да, прости, я тут, Арс, — Антон встал с кресла и стал расхаживать взад-вперёд, насколько позволяла длина провода. — Я столько раз тебе хотел об этом сказать, что растерялся. Ещё тогда, перед твоим отъездом. — Я знаю, — в голосе Арсения слышалась улыбка и, пожалуй, чуточка облегчения. — Скажи сейчас. — Я, — Антон сделал паузу и остановился. — Тебя, — ещё одна пауза с плохо сдерживаемой улыбкой. — Очень, — Арсений еле слышно захохотал. — Сильно, — секунда задержки, а потом Антон договорил: — Люблю. Увидев своё лицо в отражении настольной лампы, Антон сначала не поверил глазам, потому что и не подозревал, насколько счастливым мог выглядеть. Но вот он, с растянутыми носом и щеками, сияет не хуже включенной лампочки, а зрачки едва не искрятся звёздами. Подобной лёгкости не было в теле даже после первого поцелуя с Арсением, это чувство ощущалось чем-то новым, пульсировало на коже и обретало форму переливающегося щита от внешнего мира, который с этого дня уж точно не сможет причинить боль. Антон становился сильнее рядом с Арсением, а теперь будет сильнее вдвойне, зная, что все его страхи, эмоции, чувства, будто локаторы, принимали и отдавали сигнал. Мама за дверью напомнила о дороговизне междугородних звонков, поэтому Антон на свой риск перезвонил Арсению сам и ещё час не слезал с телефона, озвучив ему один из скучнейших параграфов про Куликовскую битву и свой собственный анализ творчества Рембрандта, из которого Арсений не понял даже половины, но усиленно работал благодарным слушателем. Оживился он, когда Антон притащил свой летний сравнительный анализ и заливисто гоготал, когда услышал пункт «случайно на него подрочил, больше этого не делал и не буду». — То есть, погоди, — Арсений говорил с трудом, — тот листок в комнате был этим шедевром? — Ага. Я ещё пересрал, что ты его прочёл. — Очень жаль, что я этого не сделал. Когда приеду — обязательно мне его покажи, Шаст. Когда приеду — эту фразу можно было перекатывать на языке бесконечно и согреваться о каждую букву. — Да, хорошо, иду, — Арсений произнёс это явно не Антону, так как звук шёл дальше обычного. — Арс? — Тут уже кряхтят и намекают, что пора закругляться, да и мне к Любаве надо. Доклады сами себя не напишут. — И пока ты не положил трубку, я хочу, чтобы ты знал: я счастлив. — По поводу? — Просто счастлив. — И я, родной. — А когда ты меня вот этим словом зовёшь, мне вообще орать хочется. — Дурак ты. — Твой дурак. — Мой. Прощание могло затянуться ещё минут на пятнадцать, но ситуацию спас настойчиво царапающий дверь кот. Никаких препятствий для Булочки не существовало вовсе, особенно перед лицом голода и желания ласки от любого из трёх хозяев. Быстро договорившись о следующем звонке через пару-тройку дней (Арсений всё-таки жил отдельно и не мог себе позволить подолгу висеть на линии), Антон едва успел положить нагретую собственной рукой трубку на место и только подойдя к двери понял, как сильно затекла спина и болела шея. Булочка мигом влетел в зал, долго устраивался на диване и мотал пушистым рыжим хвостом, явно намекая, чтобы его принялись немедленно гладить по спинке и обязательно между двух острых ушей. Антон так и сделал, собирая в кучу разбежавшиеся в голове мысли. Одна звенела громче всех тем самым низким голосом: Я тебя люблю. Очевидно, улыбку безбожно влюблённого человека стереть Антон больше не сможет.❦❦❦
Антон с долей осуждения и досады смотрел на тот самый томик «Маленького принца», который они с Арсением тщетно пытались найти на чердаке дачи, в то время как книжка спокойненько лежала в отчимовском кабинете и ждала часа быть обнаруженной. Сначала он хотел было отправить её в Омск, чтобы порадовать своего сибирского аспиранта, но потом решил вручить её по приезде. Ждать, конечно, предстояло целый месяц, а окончательно похолодевший ноябрьский Петербург не сильно вызывал желание выходить на прогулки в одиночестве. Пару раз его вытащили в «Маму Рому» приклеенные друг к другу Артём с Наденькой и без умолку щебетали рассказами о тренировках по футболу, куда Надя частенько приходила поглазеть на своего футболиста и заодно принести ему обед, и как Артём героически сидел в коридоре в ожидании, когда закончатся Надины занятия по брейк-дансу (она задалась целью попасть на московский «Стар Тинейджерс»). Пацаны-одногруппники были заняты учебными делами и подработкой, а вот самому Антону с поисками исключительно не везло. Родители поставили условие, что работа не должна влиять на успеваемость, но Антон не отчаивался и расклеивал объявления о недорогих фотосъёмках, даже получив пару заказов. Вероятно, стоило согласиться на предложение отчима устроиться подмастерьем оператора в Ленфильм, однако Антон ещё не созрел для того, чтобы вверить свою судьбу обширным связям Сергея практически во всех сферах культурной жизни Петербурга. — Бельчонок, приготовь, пожалуйста, комнату для гостей, у меня руки в муке! — крикнула мама из кухни. Антон едва вышел из душа после насыщенного учебного дня и активно вытирал мокрые волосы большим махровым полотенцем. — Па, у нас гости? — Да, — Сергей пошёл вместе с ним и распахнул шторы, впуская солнце в комнату. — Какая-то информация будет? — Это мой новый коллега. Первое время поживёт у нас, а потом переедет в съёмное жилье. — Широкая ты душа, пап. Скомкав полотенце, Антон положил его на деревянный стул и отправился в ванную за тряпкой. Несмотря на своевременную уборку, комната всё равно была не тронутой активным пользованием, а на рыжей столешнице скопился слой пыли, который Антон тут же вытер. Отчим аккуратно выставил подушки привычной ёлочкой, сверил часы над настольной лампой, чуть поправил стрелки, кивнул чему-то своему и оставил Антона наедине с необжитой спальней. Здесь время от времени появлялись то друзья родителей, то, опять же, бесконечные папины коллеги, разномастными лицами и вычурными отчествами меняясь едва ли не каждый квартал, но никому из их семейства эта текучка неудобств не приносила. Мама вообще обожала гостей и с радостью принимала всех, кто появлялся на пороге. Антон выглянул в окно, поправил резинку домашних шортов и шумно вздохнул — он страшно, до трясущихся рук скучал по Арсению, хотя слышал его голос буквально позавчера, когда они еле оторвались от разговора. Мама выгнала Антона из зала практически силой, отобрала трубку и ласково прощебетала Арсению, что Антоше завтра вставать рано на пленэр у Исаакиевского собора, дорогой, и ты давай спать ложись, в Омске же ночь-полночь. Очевидно, она сделала это намеренно, потому что до места назначения пешком — пять минут, но Ольгу Васильевну было не переубедить никакими известными способами, а Антон и не пытался. На следующий день она завалила его домашними хлопотами настолько, что времени сбегать на почту отправить телеграмму для согласования следующего созвона попросту не осталось, так что сейчас, совсем как тургеневская страдалица, Антон превращал и без того ухоженную комнату в ещё более аккуратную, попутно взъерошивая влажные кудри пальцами. Из кухни поплыл запах выпечки, отчим включил что-то из раннего творчества «Машины времени» и принялся подпевать вместе с мамой. Антон улыбнулся, забрал скомканное полотенце со стула, повесил на бельевую верёвку на балконе и решил ненадолго задержаться. Ноябрьский Петербург на удивление радовал теплом, упругими солнечными лучами, под которыми хотелось виться, словно большущий кот, ни на какие пленэры не ходить, а лучше звонить Арсению и в сотый раз фантазировать о том, как они будут гулять по улочкам на Петроградке, есть мороженое, снова совместные планы о жизни вдвоём обсуждать, радоваться, что отношения Арсения с родителями мёртвую точку стёрли и начали двигаться в сторону потепления. Мама Арсения связала ему разноцветных зимних шапок для поездки в Петербург, и Антон взял с него обещание обязательно их показать, когда приедет. Антону так сильно не хватало Арсения физически, что выть хотелось, но даже в таком эксцентричном городе как Санкт-Петербург его бы наверняка приняли за городского сумасшедшего, выбеги Антон на Адмиралтейскую набережную с воплями, как ему одного омского-почти-академика целовать хочется. Увлёкшись своими мыслями, Антон зацепился взглядом за удаляющийся ярко-салатовый «Жигули» с шашечками такси на крыше, а потом вздрогнул от громкого звука дверного звонка. — Сынок, — раздался из кухни голос отчима, — открой дверь, пожалуйста, у меня тоже руки в муке! Антон ничего не ответил и покорно поплёлся в коридор, почесав скрипучий от чистоты живот, а когда повернул ключ в замочной скважине и распахнул дверь, забыл, как реагировать на что-то настолько неожиданное. Прямо перед ним в графитовом пальто, со здоровенным чемоданом на лестничной клетке, сверкая ярко-розовой шапкой и такой же — улыбкой, стоял Арсений. Выпрямив руки вдоль тела, он застыл невероятно красивой живой куклой, будто только сошедшей с витрины магазина. Антона, по ощущениям, подняло над землёй сантиметров на тридцать, он в этом свободном парении так завис, что не знал какими словами выражать счастье. Все сроки и временные отрезки стёрлись, а подобный обман не ощущался подлостью, скорее наоборот — подарком. Судя по шепоткам на кухне, в коварном плане раннего приезда Арсения отчим с мамой приняли самое что ни на есть активное участие. — Доброго вечера, Шаст, — произнёс Арсений и стянул шапку, принявшись нервно теребить её пальцами. Не мешкая ни секунды, Антон быстро оглядел его с ног до головы, всё ещё не веря — настоящий или нет, — а потом крепко прижал к себе, чтобы шёпотом, только для него одного, ответить: — Привет, Арс. И услышать, как собственный голос, подхваченный пустой парадной, удаляющимся эхом повторил это имя несколько раз.КОНЕЦ
24/12/23
Санкт-Петербург — Астана