Не убивай в себе кринж, убей ту часть, которая кринжует

— Ну-ка, иди сюда. Арсений нервно сглатывает и осторожно приближается к Антону, опустив глаза в пол. Тот поднимает его лицо к себе за подбородок. — Ты почему себя так ведёшь? — строго спрашивает он. — По попе захотел? Щёки мгновенно вспыхивают. Он понимает, о чём его на самом деле спрашивает Антон: пытается ли Арс таким образом нарваться на наказание или преследует какую-то другую цель. Проблема в том, что Арсений сам не очень понимает, чего хочет добиться. Но перспектива наказания не вызывает такой же дрожи предвкушения, как обычно, только смутное ощущение обиды. — Нет, папочка, — тихо отвечает он в конце концов. — А что тогда? — смягчается Антон. — Я же вижу, ты не просто капризничаешь. Конечно, он видит, он всегда всё видит. Иногда Арсения это бесит, но чаще всего он неимоверно за это благодарен. Он подаётся вперед и утыкается лицом в плечо Шаста. — Я не знаю, — ноет он, бодая его лбом. — Просто… не знаю. Руки Антона тут же обвиваются вокруг него, прижимая к тёплому телу, и Арсений вплавляется в него и выдыхает с облегчением. — Котёнок, — с нежностью целует его в висок Шаст. — Тебе просто внимания захотелось? На ручки? Что ж ты сразу не сказал, маленький? «А что, можно было?» — хочется спросить Арсу, но он и сам знает, что можно. Просто… есть нюанс. Шастун тянет его за собой на диван, укладывая на себя и обнимая за талию. Арс прижимается щекой к его плечу и жмурится, чувствуя, как по телу разливается умиротворение, которого ему так не хватало весь день. Он всегда упускает этот момент, когда запасы тепла истощаются, и не успевает вовремя их пополнить. Как когда весь день сидишь на солнышке и не замечаешь, как оно клонится всё ниже и становится холоднее, а ты только тогда понимаешь, насколько замёрз, когда заходишь в дом и оказываешься в тепле. — Ну что такое? — ласково спрашивает Антон, поглаживая его по спине. — Ты же знаешь, что всегда можешь мне сказать, если тебе грустно и хочется понежничать. В следующий раз попроси, хорошо? Я же могу быть занят и не заметить, что мой котёночек неглаженным ходит. Арсений тихонько бурчит что-то неразборчивое и утыкается носом в шею Антону. Как у него всё просто: захотел — попроси! Антон словно распознаёт его бурчание, потому что продолжает: — Ну-ка, как ты попросишь? Что нужно сказать? Арсений в ужасе зарывается в него лицом глубже. Нет, он ни за что не станет это говорить! В сексе ещё ладно, там можно списать на возбуждение, но вот так ни с того ни с сего попросить, чтобы… чтобы… — Ммм, Арс? — похлопывает его по бедру Антон. — Как нужно попросить? Арсений мотает головой и крепко зажмуривается. Он абсолютно точно не станет. — Совсем малыш, — фырчит Антон. — Не умеешь ещё разговаривать. Ну что ж, придётся учиться. Арсений вспыхивает, щёки мгновенно обдаёт жаром, руки вцепляются крепче в футболку Антона. Это просто невыносимо, как Шастун умудряется так воздействовать на него всего парой фраз! В алфавите всего тридцать три буквы, а Шастун умудряется складывать их именно в такие слова, а слова именно в такие предложения, которые наиболее точно превратят Арсения в ничего не соображающую лужу. Антон молча поглаживает его по спине, словно понимая, что сопротивление уже сломлено и остаётся только ждать результата. Арсений ещё немножко для вида возится, будто бы случайно пихая Антона коленями и локтями. Тот стоически терпит, расплываясь в понимающей ухмылке. Пункт «просить о чём-либо» в Арсовом наборе скиллов отсутствовал как вид практически всю его жизнь. Всегда проще было сделать самому, чем надеяться на кого-то, ведь только так можно убедиться в том, что никто нигде не накосячит. И нет такой нужды, которую нельзя удовлетворить самостоятельно, нет такой потребности, которую может закрыть только другой человек, это всё придумано слабыми, несамодостаточными людьми, не умеющими справляться со своими проблемами. Гордость и перфекционизм прекрасно следовали рука об руку, заталкивая эмоциональное выгорание и неудовлетворённость куда подальше. Держать себя в руках, постоянно всё контролировать до последнего вздоха и чиха — вот что было обычной рутиной Арсения. Даже с Антоном ему тяжело было отпускать себя, принять мысль, что «идеала не существует», которую тот часто пытался донести. Но в этом состоянии, в этом взаимодействии он ничего не контролирует. Сейчас он маленький, слабый и нуждающийся в защите, он ни за что не отвечает и ничего не решает. И от этого становится легко-легко, будто стальной обруч, стискивающий голову, бесследно испаряется. Проблема в том, что, пусть Арсений и смиряется с необходимостью что-то сказать, он совершенно не представляет, что именно. Он не умеет, как Антон, чтобы в самое сердце на поражение, и чувствует себя ребёнком на детском утреннике, который забрался на стул и вдруг с ужасом понял, что забыл слова. К счастью, он выступает со своим суфлёром. Арс легонько тыкает Антона в грудь, привлекая внимание, и когда тот скашивает на него глаза, строит самую жалобную моську, на которую только способен. — Я не знаю как, — признаётся он. Антон беззлобно закатывает глаза. — Ну ты же котёночек у меня, — как само собой разумеющееся говорит он. — Что делают с котятами? — Топят, — бурчит Арс, на что Антон фыркает от неожиданности и смеётся. — Ну тебя я топить могу разве что в любви, — улыбаясь, говорит он, и Арсений смущённо возится, не зная куда деваться. — А котят гладят по шёрстке, если ты не знал. Арсений зажмуривается и снова прячет лицо на плече Антона. Мало того, что нужно попросить, так ещё и в такой форме. С другой стороны, он сам виноват, сказал, что не знает как… Он вцепляется в футболку Шаста крепче и еле слышным шёпотом произносит: — Папочка, пожалуйста, погладь меня. Он чувствует, как вздымается грудная клетка Антона, когда тот глубоко вздыхает на его слова, и испытывает странное облегчение пополам с радостью. Шасту нравится, когда он просит! Не то чтобы он до этого не знал, но получить подтверждение всегда приятно. Это немного сглаживает стыд, укрепляет в нём правильность происходящего, особенно когда Антон прижимается губами к его виску и тихо шепчет: — Ну вот, видишь, какой ты молодец. Ты умница, что попросил, котёнок. Конечно, я тебя поглажу. И гладит: проводит тёплой ладонью вдоль позвоночника, нежно обводит ямочки на пояснице, поднимается опять к плечам, растирая вечно напряжённые мышцы, очерчивает кончиками пальцев крылья лопаток, сжимает шею сзади, чуть массируя, зарывается пальцами в мягкие пряди и ласково почёсывает кожу головы, отчего Арс не выдерживает и довольно мычит. — Не так уж и сложно было, да? — поддразнивающе говорит Шаст, и Арсений приоткрывает один глаз и бросает на него испепеляющий взгляд. — Ой, боюсь-боюсь! Кажется, кто-то сейчас будет кусаться. Арсений действительно клацает зубами, но больше для проформы. Облегчение, затапливающее его, смягчает все агрессивные порывы, и он может только прижиматься к Антону, подставляясь под ласковые поглаживания. — В следующий раз тоже скажи, хорошо? — мягко просит тот. — Ничего не обещаю, — бурчит Арс. — Постарайся, ладно? Для меня. Сердце замирает. Антон так редко о чём-то просит, предпочитая руководствоваться желаниями Арсения, что иначе, чем согласием, на его слова ответить не получается никак. Поэтому Арс сглатывает и тихо шепчет «постараюсь», за что получает поцелуй в макушку и новую порцию похвалы. Просить сложно, но ради Антона Арсений и не на такое готов.