to carve your name into my heart

Во время вторых летних каникул Серо настаивает, что им всем необходимо съездить в хижину его дяди. Чтобы получить одобрение, требуется целая неделя, как минимум три пакета документов, график проверок и обещание не рассказывать о поездке в социальных сетях, и даже тогда Бакуго по-прежнему уверен, что за ними будут следить несколько профессиональных героев. Если он, черт возьми, наткнется на Древесного Камуи на одной из тропинок, то взорвет половину леса, и он предупреждает об этом Айзаву. (Тот просит его остаться после того, как остальные покидают собрание. Он внимательно наблюдает за Бакуго своим странным расчетливым взглядом, прежде чем спросить, уверен ли Бакуго, что хочет этого. «Ты можешь отказаться, — говорит он. — Никто тебя не осудит.») Бакуго пожимает плечами. Он не особенно заинтересован в поездке, но Киришима продолжал делать это раздражающее щенячье выражение лица каждый раз, когда смотрел на него при ее упоминании, и ему это надоело. Другой причины нет.) На самом деле это оказывается довольно приятный отдых. Походы всегда были его хобби, но с тех пор, как (после летнего лагеря) он переехал в общежитие, ему нечасто удавалось этим заниматься. Конечно, одно из правил, с которым им пришлось согласиться, состояло в том, чтобы никогда никуда не ходить по-одному, так что он не может насладиться одиночеством, но, по крайней мере, Серо — относительно тихий партнер. По настоянию Ашидо они отправляются в один групповой поход, и после тридцати минут препирательств и жалоб он превращается в гонку к озеру с помощью причуд. Бакуго, конечно, выигрывает. (Он никогда в этом не признается, в основном потому, что иначе ему будут припоминать об этом всю жизнь, но это был его любимый поход.) Однако ночью все совсем по-другому. Внутри хижина нисколько не похожа на те помещения, в которых они останавливались во время тренировочного лагеря, но по какой-то причине ощущается также. И когда он смотрит в окно, даже если он знает, что снаружи просто темнота, ему кажется, что там кто-то есть. Как будто в любую секунду он повернет голову, и Даби будет ждать его позади. Или Тога. Ашидо, должно быть, чувствует его дискомфорт, потому что, когда их первый совместный вечер подходит к концу, она заявляет, что они переночуют в гостиной вместо того, чтобы разойтись по разным комнатам. Ее точные слова: «Обнимашки родственных душ!» Неудивительно, что Бакуго оказывается посередине. Каждый прижимается хотя бы к одной метке души, в итоге Ашидо оказывается с одной стороны от него, а Киришима с другой. Он закатил глаза от этой идеи, но в конечном итоге это действительно успокаивает, когда они оба рядом, чтобы не дать его разуму завести его далеко. Однако со сном все иначе. Каждый раз, когда он закрывает глаза, в уголке его зрения появляется Шигараки, и его снова резко выдергивает из состоянии дремоты. Когда это происходит в третий раз, Ашидо кладет руку ему на грудь, сонно поглаживая. — Спи, Кацуки, — слова звучат невнятно из-за сонливости, и Бакуго даже не уверен, осознает ли она, что назвала его по имени. — Мы не позволим... не позволим им добраться до тебя. Киришима крепко спит, но он клянется, что чувствует, как костяшки пальцев мальчика крепче прижимаются к его руке. Бакуго медленно кивает и позволяет Ашидо прижаться к нему еще теснее. После этого требуется всего несколько минут, чтобы заснуть. Иногда ощущение от пустого места на костяшках пальцев становится сильнее. Он не позволяет этому вселять в него большую надежду: в конце концов, они с Деку тренируются вместе уже несколько месяцев. Они все время соприкасаются, и ничего не происходит. Но это не значит, что он этого не замечает. Как, например, сейчас. Они на стажировке в рамках учебы, в настоящее время сражаясь с несколькими злодеями, сбежавшими из тюрьмы к югу отсюда. Учитывая, что против целой группы учеников-героев всего несколько человек, они неплохо справляются. И затем, словно прямо под ним открывается черная дыра, Бакуго чувствует притяжение. Он следует в его направлении, глядя прямо на Деку. Зеленая молния освещает его, позволяя легко заметить в битве с одним из злодеев — женщиной, которая бросает диски, которые расширяются и становятся вращающимися лезвиями. У Деку дела идут хорошо, так что Бакуго не знает, почему Вселенная решила, что сейчас самое подходящее время для этого. Точнее, так было до тех пор, пока он не замечает колонну здания позади него. Трещины в ней. Диск, торчащий сбоку. И злодей, чьи глаза устремлены прямо на Деку. — ДЕКУ! — вопит Бакуго, прокладывая себе путь через поле боя. Деку поворачивается к нему с широко раскрытыми от замешательства глазами. Бакуго хочет выкрикнуть предупреждение, сказать ему, чтобы он убирался с дороги, но уже слишком поздно. Злодей бросает еще один диск. Бакуго добегает до Деку и без колебаний взрывом отбрасывает его прочь. Подобно лавине, колонна обрушивается, увлекая за собой часть здания, и все погружается во тьму. Когда Бакуго наконец просыпается, на его лицо падают теплые капли и раздаются звуки чьих-то рыданий. Он стонет, кашляя от пыли и грязи, попавших в его легкие, и рыдания внезапно прекращаются. — Каччан? — голос Деку, слабый и дрожащий, совсем рядом с его лицом. Бакуго открывает глаза, встречаясь взглядом с водянистыми зелеными глазами. — Ты… ты жив. — Да, чертов ботаник, — говорит он между приступами кашля. Медленно он поднимает одну трясущуюся руку — наручи отсутствуют, скорее всего, разлетелись вдребезги среди обломков, а перчатка превратилась в лохмотья — и слабо отталкивает лицо Деку. Его рука падает, слишком слабая, чтобы удержаться, но Бакуго ясно, как день, видит длинные полосы черной сажи, которые он оставил на челюсти Деку, и смеется. — Каччан, это не смешно, ты мог умереть! — Не это, — хрипит он. — Просто... всегда думал, что, может быть, первоначальная вернется, но, видимо, нет. — Что? — Деку смотрит на него в замешательстве, прежде чем до него, кажется, доходит. Он немедленно хватает Бакуго за руку, уставившись на совершенно новую темно-зеленую краску на пальцах. — Ооо… — Да. — Я... я действительно зол на тебя за то, что ты только что сделал, — говорит Деку со слезами на глазах, — но я также хочу сказать, что я очень-очень рад этому. — Если бы ты мог выразить свою признательность, вызвав мне чертову скорую помощь, это было бы охренеть как здорово. — Идет! — Деку начинает вставать, но Бакуго, не раздумывая, хватает его за запястье. — По… подожди, — говорит он между приступами кашля. — Я… Он не уверен, что хочет сказать. Извинение или... что-то еще. В любом случае это на самом деле не имеет значения, потому что Деку просто хватает его за руку и улыбается. Не одной из его показушных геройских улыбок, а более мягкой. — Все в порядке, — говорит Деку. — Я знаю. Я скоро вернусь, хорошо? — Хорошо. (Когда Бакуго, наконец, возвращается в общежитие, он попадает прямо на то, что позже Каминари назовет церемонией посвящения в Бакусквад в стиле Деку, и только вид черной сажи на челюсти зеленоглазого героя удерживает Бакуго от того, чтобы развернуться и, прихрамывая, уйти обратно.) Бакуго Кацуки семнадцать лет, когда он решает, что его родственные души — это, безусловно, самая важная часть его жизни. Через две недели после того, как он оттолкнул Деку во время боя, через две недели после того, как он получил метку, которая в равной степени является старой и новой, Каминари выбегает из кухни и объявляет: — Ужин подан! — Пахнет действительно вкусно, шеф Пикачу, — говорит Ашидо. — Спасибо, я трудился над этим часами, не отдыхая, не… — Уйди с дороги, черт возьми, — ворчит Бакуго, следуя за Каминари, держа в руках несколько тарелок. — И перестань притворяться, что ты делал что-то еще, кроме как стоять и быть бесполезным. Каминари фыркает. — Эй, я добавил соль в это блюдо! Бакуго расставляет тарелки на столе одну за одной. — Поздравляю. Если хочешь есть, иди помой руки. — Я не ребенок, Бакубро. — Помой. Свои. Руки. — Ладно, я пошел! — Каминари убегает, едва не поскользнувшись по пути к выходу. Серо смеется, хватает ложку и начинает раскладывать рис по тарелкам. Двери в общую комнату распахиваются, и внутрь заходят Киришима с Деку, держа в руках чемоданы для костюмов. Деку размахивает руками, явно рассказывая о какой-то героической истории, когда Киришима замечает еду и полностью переключается. — О боже, пахнет потрясающе, — говорит он, практически пуская слюни изо рта, когда приближается. — Серьезно. Хорошая еда — это так по-мужски. Деку на секунду замирает, но затем обходит Киришиму, и его взгляд падает на блюдо в центре стола. — Это кацудон? Каччан, ты лучший. — Всегда пожалуйста, — ворчит Бакуго, надеясь, что румянец на его щеках незаметен. — А теперь заткнитесь и ешьте. Примерно через минуту, когда все рассаживаются и принимаются за еду, Каминари вбегает обратно. — Какого черта, ребята? Я ухожу на пару секунд, а вы начинаете без меня? — Ой, хватит жаловаться, большой ребенок, — говорит Ашидо, похлопывая по месту рядом с ней. — Я приготовила тебе тарелку. — Ты прощена. По мере ужина, разговор оживляется. Деку и Серо вступают в оживленную дискуссию о супергероях из старых комиксов, которую Каминари пытается прервать, утверждая, что ни один из них и близко не сравнится с героем стирки — Чистильщиком. Ашидо три минуты подряд жалуется на пятистраничное эссе, которое они должны сдать по литературе, а Киришима вспоминает о другом по истории искусств, что заставляет всех застонать. И во время всего этого Бакуго тихо сидит посередине. На костяшках его пальцев по-прежнему царит пустота. Это чувство не исчезло просто так. Сейчас оно не такое сильное, но его достаточно, чтобы служить напоминанием. Предупреждением. Но когда Бакуго поднимает глаза, он видит следы, которые он оставил на людях вокруг себя. Не шрамы, а полосы и пятна черной сажи. И он видит те, что они оставили на нем в ответ — гигантскую цветовую палитру, которую они сделали из его кожи. То, что делает его не только сильнее, но и лучше. Откусывая очередной кусок кацудона, Бакуго не может не улыбнуться, совсем чуть-чуть.