Слишком

Я ненавижу тебя. Ненавижу настолько, что хочу тебе отсосать. Я правда ненавижу тебя. Еще с детства, еще будучи тем мелким, белобрысым мальчишкой, я уже тогда тебя ненавидел. За то, что ты слишком добрый. За то, что ты слишком нежный. Слишком открытый, легкопонимаемый, слишком доверчивый и желающий подружиться. Но больше всего я тебя ненавидел за то, что тебя любил Лось. Я тогда тебя еще даже не знал, но уже ненавидел. И чем старше я становился, тем сильнее ненавидел. Чем старше становился ты, тем сильнее я понимал, что мне уже не выбраться. — Чего ты хочешь, Черный? — ты устало вздыхаешь, когда я преграждаю тебе дорогу из туалета. Мне тяжело дышать, а еще тяжелее от своих мыслей и от предвкушения того, что я задумал. Это ужасно. Просто ужасно. Но если я ничего не сделаю — то не решусь никогда. Я заталкиваю тебя обратно в туалетную кабинку и рвыком задергиваю щеколду. — Что ты творишь? — на твоем лице явное непонимание вперемешку с раздражением. Я не могу говорить, в горле ком, а тело будто в лихорадке, поэтому я лишь дышу сквозь стиснутые зубы, гипнотизируя пуговицу на твоих джинсах, прежде чем поднять голову и посмотреть в твои глаза. Два зеленых листа, один кузнечик. Я делаю шаг и уже чувствую твою грудь своей. Ты дышишь медленно, медленнее, чем нужно, и смотришь исподлобья, после чего вновь вопрошаешь: — Черный, реально не смешно. Что тебе надо от меня в кабинке туалета? Мое безумие прожигает глаза. Я сглатываю терпкую слюну и собираюсь с мыслями. Либо сейчас, либо никогда. Расстояния больше нет, оно преодолено за секунду, и мои губы на твоих. Ты дергаешься, слишком резко, и я на миг теряю тебя. — Черный, — звучит угрожающе, на уровне слишимости, но мне все равно. Я перехватываю свою кличку губами и напираю, я слишком долго этого хотел, чтобы теперь отступить. Слишком жарко. Слишком больно. Слишком быстро. На твоих губах вкус сигарет. Я глотаю его вместе со страхом, вместе с неуверенностью и нерешительностью, сжимаю твои плечи, цепляя ремни протезов. Ты упираешься в стенку кабинки, места совсем мало. Почему-то не вырываешься. Даже отвечаешь. От этого слишком хорошо. Поцелуй забирает весь воздух. Он сам становится воздухом, и мне его мало, я не могу надышаться, и вжимаю тебя в стену. Ты, кажется, совсем не против. Мне кажется, должно быть, только кажется, что я чувствую твой ответ… Мое все на виду, я ничего не могу скрыть, и мне до боли тяжело, но твои губы стоят хоть нескольких лет неразряженного стояка. Твои губы, твоя шея, про которую я тоже не забываю. Я правда тебя ненавижу. Ненавижу настолько, что не могу оторвать губы от твоей шеи. Твое горло вибрирует, когда ты практически шепчешь не грани слышимости: — Черный, не надо… Но мне надо. Мне правда надо. Очень. Слишком. Чем ниже я опускаюсь, тем больше у меня во рту слюны, тем больше ты вздрагиваешь от прикосновений моих губ, и тем сильнее мне хочется заставить твои ноги подкоситься. Я словлю тебя, правда. Обещаю. Я на коленях. В таких позах обычно просят прощения, и я правда готов просить его у тебя, за все, абсолютно за все, но давай не здесь, дай мне закончить начатое, я правда извинюсь. За все, что хочешь. Дергаю ширинку под твой стон, который ты пытаешься заглушить сжатыми губами. Нас ведь и правда могут услышать. Мне не казалось. Твои трусы мокрые от смазки, а у меня во рту резко пересохло, в голове запульсировало. Я правда тебя ненавижу. Оттягиваю лямку трусов и беру в рот. Ты вздрагиваешь, когда я провожу языком по головке и беру глубже. — Черный, — цедишь еле-еле. Дергаешь ногой, пытаясь меня отстранить, но я крепко держу, цепляюсь пальцами, и тебе меня не пересилить. Я чувствую, как подрагивают твои ноги. Мне правда приятно, что это результат моих действий. Я так долго этого ждал, что мне абсолютно все равно на последствия. Все слишком. Ты слабо держишься, чтобы не начать двигать бедрами в такт моим движениям. Я обвожу уретру языком и слабо посасываю головку, а у тебя дергается кадык, и я все вижу, это невозможно спрятать. Помогаю рукой. То медленно, заставляя тебя нервно извиваться, то быстро, доводя почти до пика, и вновь сбрасывая все до нуля. Я хочу, чтобы ты ощутил, насколько сильно я тебя ненавижу. Ты на пределе. Слабо толкаешься бедрами. Я все понимаю. Поэтому беру глубоко, у основания продолжая надрачивать. Ты замираешь на секунду, прежде чем твои ноги подкашиваются, а я чувствую во рту горячий терпкий вкус. Держу твои ноги, давая отдышаться. Собственное возбуждение давит, но не сейчас, я могу с этим разобраться сам. Ты сгибаешься, дышишь мне практически в затылок. — Черный, — твой голос охрип, он совсем близко, почти на ухо, и у меня по спине бегут мурашки. Я правда тебя…не знаю, правда, не знаю. — у тебя все хорошо? И даже тут ты в роли участливого мальчика, который беспокоится о других. Тебя будто совершенно не волнует, что произошло буквально минуту назад. Сама добродетель. — А сам-то как думаешь? Встаю с колен. Мы смотрим друг другу в глаза. Ты не отвечаешь. Только покачиваешься на пятках. Расстегнутая ширинка отвлекает меня, но я упрямо не опускаю взгляд. — Вытри рот, Черный. И прежде, чем я успеваю поднять руку, ты наклоняешься вперед. Я правда удивлён. Тому, с каким усердием ты целуешь мои губы. От этого еще труднее. Больнее. Я правда тебя...ненавижу. Отстраняешься. Подцепляешь протезом щеколду. — Подумай, Черный. И уходишь. Я слышу, как хлопает дверь. Дышать тяжело. Я опираюсь спиной о кафель и закрываю глаза. Нихера не легче. Все только сложнее. Все стало только хуже. А я ведь и правда тебя... Люблю.